Текст книги "Дневник одного плавания"

19.05.1993. Antwerpen (ветер)

По злачным местам. – Разврат отменяется. – Комментарий карточного игрока. – Каков должен быть настоящий матрос.

Вечером, когда закончились работы по выгрузке из трюма испанского гранита, капитан с третьим помощником решили пройтись по злачным местам. Вернулись поздно ночью. Третий всё время плевался и пил стаканами воду. Оба подшофе и без особого веселья в глазах и куража во взгляде. У капитана неудобно было спрашивать, и вся команда наших картёжников навалилась на помощника: расскажи, да расскажи.

– А что рассказывать, – отрываясь от стакана, тянул он, – сначала решили для храбрости выпить. Не идти же в лупанарий трезвыми. Потом – ещё. Пойло у них здесь дорогое. А потом смотрим: на разврат уже и денег не осталось. Вот так погуляли. Еле на такси наскребли.

– А, может, это и к лучшему, – добавил он, основательно подумав. Разочарованная братия любителей азартных игр в подкидного возвращалась в каюту и с новым рвением продолжала прерванные картёжные баталии. При этом наш второй механик, ещё сравнительно молодой человек, в середине игры так прокомментировал похождения наших гуляк:

– У них же в основном стоял гамлетовский вопрос, только не «би ор нот ту би – быть или не быть», а «бир ор ту бир – пиво или два пива». Так они по-гамлетовски его и решили – взяли четыре да ещё с прицепом. В итоге повестка дня и ночи была исчерпана. Безумству храбрых поём мы соответствующую песню…

– А мы его шёсткой…, – отвечал на это боцман Карточные игры продолжались, как правило, до утра. В их каюту невозможно было войти: накурено так, что не только хоть святых выноси, но и сам чёрт окочурился бы от плотного табачного дыму. А с утра – завтрак и рабочий день. И ни у кого ни в одном глазу. Не люди, а перпетуум мобиле. Недаром боцман всегда повторял: «Настоящий матрос должен быть, как просмоленный трос: ни воды не бояться, ни работы чураться». И всю ночь в карты проиграть – добавил бы я…

Однако, вот так за игрой в карты, впряжённые в будничную работу, стоя на вахтах в машинном отделении и на мостике у руля, мы незаметно для себя подобрались к следующему порту нашего захода.

22.05.1993. Poole

Пул, Дорсет, Борнмут, Браунси. – Ода консерватизму. – Скамейки – в память о людях. – Запахи Старой Англии.

Двадцать первого вечером зашли в Пул. Графство Дорсет. Не на всех картах его можно отыскать. Он соседствует с Борнмутом – известным английским курортом.

Пул расположен на английском побережье Ла-Манша в глубокой полузакрытой живописной бухте, в акватории которой разбросано бесчисленное количество яхт и катеров, что наводит на мысль, что каждая семья этого небольшого городка имеет здесь своё плавсредство. Недаром местечко это называют Меккой яхтсменов. В английском произношении оно равнозначно слову «лужа». Живописность этой луже придаёт, расположенный в ней заповедный остров Браунси. В июне 1944 года Пул использовался, как база союзных войск для вторжения в Нормандию и открытия второго фронта в борьбе с фашистской Германией. А ныне сюда съезжаются для отдыха состоятельные люди.

Пул считается экологически благоприятным местом, где нет промышленности, если не брать в расчёт цементный завод (от которого не исходит ни пыли, ни дыма) и мелкое гончарное производство на местных глинах очень высокого качества. За глиной, кстати говоря, мы и пришли в этот порт.

Глядя на местных англичан, постепенно начинаешь понимать, что их известный английский консерватизм, внедрённый в плоть и кровь этих островитян, приносит ощутимые плоды. Консерватизм – это не тупое следование однажды выбранным правилам, а это, прежде всего, традиции, это образ мышления, это размеренная благотворная неторопливость, это планомерное накопление духовных и материальных богатств, это то, чего часто не хватает другим народам для своего возрастания. Англичанин в этом плане даже отличается от европейца, тоже консервативного, но по-другому. Английский консерватизм имеет свою последовательную систему и какие-то не ведомые нам правила и, есть подозрение, – некое тайное учение.

Явное и неявное проявление английского консерватизма в Англии видно на каждом шагу. Ну, где вы ещё можете увидеть, к примеру, скамейку, сделанную в память о каком-то вполне определённом человеке? В живописном месте, на берегу залива Пул стоит не одна такая скамейка. И на каждой из них обязательно вмонтирована латунная табличка с изящной гравировкой, из которой мы, например, узнаём, что некий Дональд Галпин очень любил это место, с которого открывался чудесный вид на порт Пул. Если вы не верите, читайте сами: In memory of DONALD GALPIN who so loved Pool harbor 1971. И действительно, тут совершенно очаровательное место и замечательный вид на залив. Другая скамейка и другая табличка: In loving memory of Irena Chatfield 1917–1983. Here childhood playground (В память об Ирене Чатфилд 1917–1983 с любовью. Здесь было место её детских игр). Можно было сразу представить себе маленькую девочку Ирену, игравшую на зелёном прибрежном лауне в столь неспокойные и трудные годы кризисов и политической нестабильности.

На автобусной остановке скамейка попроще, но тоже с надписью на латунном шильдике: «Джон и Люси сделали эту скамейку для удовольствия тех, кто ждёт. 1987». На английском, конечно. Спасибо вам, безвестные Джон и Люси. Спасибо вам за ваш консерватизм и заботу. Кстати, пресловутый консерватизм проявляется здесь даже не в том, что проглядываются какие-то вековые устои английского общества, а более в том, что эти скамейки никто не ломает и не вывинчивает из них таблички.

Но главное в английском консерватизме – это запахи. Англия пахнет по-особому. Пройдитесь по старым докам и причалам английских портов или по сохранившимся столетиями кварталам старой доброй Британии. Там витает ещё римский дух, в котором иногда пробивается солод древнего кельтского пива вперемежку с испарениями оловянных приисков. Старые портовые склады пахнут не только красным жжёным кирпичом, но и колониальным товаром, привозимым во времена легендарных парусников из Вест-Индии, Арабского Востока, Индии и Китая. Поэтому к кирпичу примешиваются также и запахи чая, дубовых бочек из-под хереса, бобов какао и кофе, хлопка, мускатного ореха, красного перца и ещё тысяч флюидов, удачно переброженных в весьма пикантный ароматический коктейль, который, едва коснувшись ваших ноздрей, создаёт устойчивый ренессансный настрой. Этим эфирным коктейлем сверху донизу насыщена вся Англия. И даже суровые атлантические ветра не могут рассеять этот источаемый из недр истории запах, пропитавший навеки эту землю и всё, что принадлежит ей.

Загрузив в свои трюма полторы тысячи тонн местной глины, мы тронулись в путь в Средиземное море, на юг Испании. Кстати, эта глина также имеет свой лёгкий неповторимый запах. Поэтому можно смело сказать, что мы увозили с собой не только материальную, но и весьма эфемерную частицу Старой Англии, частицу, у которой нет названия, но есть особенный привкус и аромат чужой, и почти таинственной для нас жизни.

28.05–29.05.1993.

Атлантика у берегов Португалии

Где находится Латвия? – История и география по-простаковски. – Видимые и невидимые исторические узы Великобритании. – Обобщающая формулировка капитана.

Оставляя берега Португалии и посетив почти десяток государств Европы, мы убедились, что такая страна как Латвия (впрочем Литва и Эстония тоже) не вызывает у местных жителей никаких ассоциаций. Проще говоря, они не знают этих стран и, соответственно, не представляют их местоположения. Есть подозрение, что они не знают ещё очень многого. Самые серьёзные проблемы у нас связаны со знанием истории и географии. Это две взаимодополняющие дисциплины. Видимо, живёт фонвизиновский Митрофан Терентьевич Простаков не только в русском человеке, а в русском, может быть, и менее всего. По-простаковски география наука не дворянская. Еоргафия… Да извозчики-то на что ж? Такое впечатление, что в наш век чуть ли не все стали дворянами, которым не только география по барабану, но история тоже. На что нужны эти науки? Дохода они не приносят. Комфорта в личную жизнь – тоже. Не могу отличить на карте Африку от Америки? А что это меняет? Ну, лечу на Мальдивские острова. Кого волнует, где они находятся? Главное – мне сказали, что там типа тепло, стрёмно и прикольно. Можно хорошо как бы оттянуться. Основной момент, чтобы лётчик (то бишь извозчик) знал куда лететь и где приземлиться. На то его и учат географии с историей. Вот пусть он всё и знает. А мне зачем?!

«Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточен нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. Или возьмём дядю Вавилу Фалалеича. О грамоте никто от него не слыхивал, ни он ни от кого слышать не хотел. А какова была головушка! Однажды верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолку, и идо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от такого тумака не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?» (Д.И.Фонвизин, «Недоросль»).

Однако, не всё так плохо. Я убедился, что обитатели Альбиона всё-таки в большинстве своём знают о месторасположении Латвии. Несколько меньшая осведомлённость о двух других прибалтийских республиках. Я думал об этом феномене и пришёл к выводу, что это связано с некой именно историко-географической генной памятью. Ведь в XVII веке Английская корона делила с Курляндским герцогством (территория нынешней Латвии) первенство на владение далёкой колонией в Карибском бассейне – островом Тобаго. Как всегда, в итоге Англия полностью захватила остров, подвинув с него курземцев, закрепившихся на тех благодатных землях, а заодно и голландцев, тоже претендующих на роль колонизаторов. Воинственные племена карибов, не дававших в первое время покоя новым покорителям, в конце концов, были подавлены теми же бесцеремонными англоидами, претендующими и тогда, и сейчас на мировое господство – есть такое мнение. Видимо, чувствуя за собой вину, коя в целом мало присуща этой нации, англичане оставили память об изгнанниках и об их исконных землях. И, возможно, по этой же причине Великобритания – первая из всех европейских стран – предоставила новой Латвии, неожиданно приобретшей независимость в 91-ом году, безвизовый режим как компенсацию за некогда утерянные земли. Но это только моё предположение. Просто удивил сам факт столь быстрого и неординарного решения.

Наверное, на протяжении энного исторического времени Англия и Латвия всё-таки были связаны какими-то невидимыми для нас узами. Почему, например, в 1936 году в ульманисовской Латвии национальная денежная единица лат была привязана именно к английскому фунту стерлингов? Что, кстати, ослабило сам фунт. Небезынтересен и тот факт, что при возрождении лата уже в 1993 году он опять номинально равнялся фунту стерлингов. Вряд ли это случайное совпадение и случайная привязка. Ох, не знаем мы всех подводных течений. Народ всегда в неведении. Но иногда кажется, что и сам Господь Бог не знает всего до конца – так хитроумен человек, неразумное дитё Создателя.

Что касается других стран Европы, то стоит только произнести там слово Latvia или Litonia, на лице собеседника почти сразу возникает неподдельная маска недоумения и мускульного ступора. Иногда казалось, что нас принимают за ненормальных. Даже лоцмана, которые проводили наш пароход по фарватеру в тот или другой порт, нередко удивлялись и таращили при этом глаза. «Latvia, – повторяли они, – where it is?» (Латвия, где это?). Наш капитан, тогда ещё слабо владевший международным морским языком, придумал следующую стандартную формулировку, которая сразу снимала напряжение и вроде бы всё ставила на свои места: «It is new small bananas Republic of former Soviet Union in the north part of Europe» (это небольшая банановая республика бывшего Советского Союза в северной части Восточной Европы). И добавлял почему-то на немецком, бия при этом себя в грудь: «Mein Faterland» (моя родина). Во всяком случае, лоцмана всегда были удовлетворены этим ответом и понятливо улыбались.

31.05–01.06.1993. Strait of Gibraltar. Mediterranean Sea

Геркулесовы столпы. – Краткие сведения из Британской Энциклопедии. – Знаки Судьбы или что мы знаем о будущем. – Гибралтарский водопад. – Развитие терминологии карточной игры. – Соревнования в нестандартном формате. – Либеральная отрыжка – цель западной экспансии. – Век буратин. – Гибралтар как форпост Англии в Средиземном море. – Пальтучаны из Гибралторга.

Опять вопрос для любителей географии: с какого места на Земле можно одновременно увидеть Европу и Африку? Правильно! – именно, проходя Гибралтарский пролив в ясную погоду. Кстати, хмурая погода посещает район Гибралтара очень редко. Из Британской энциклопедии мы узнаём, что этот пролив соединяет Средиземное море с Атлантическим океаном и лежит между южными землями Испании и северными землями Африки. Тянется он на 36 миль (58 км.), а ширину имеет в самом узком месте 8 миль (13 км.), глубина же его по фарватеру 1200 футов (365 м.). Нужно отдать должное осведомлённости англичан. Раньше, в античные времена, здесь был край земли, за который опасались заходить древние аргонавты. «Геркулесовы столбы» – точка невозврата. Вспоминается песня А. Городницкого:

 
У Геркулесовых столбов лежит моя дорога,
У Геркулесовых столбов, где плавал Одиссей.
Меня забыть ты не спеши, ты подожди немного…
 

Мы пели её, будучи в подростковом возрасте, даже не подозревая, что кто-то из нас окажется когда-нибудь в этом легендарном и знаковом месте. И вот, по прошествии многих лет, я прохожу мифическое место, внутренним голосом подпеваю той далёкой песне:

 
У Геркулесовых столбов лежит моя дорога.
Пусть южный ветер до утра в твою стучится дверь.
Меня оплакать не спеши, ты подожди немного…
 

Мои наблюдения за жизнью привели меня к мысли, что все наши детские поползновения к той или иной мечте, чаще всего тем или иным образом достигают этой мечты в будущем. Знаки Судьбы несут на себе печать доброго или злого рока, и печать эта стоит на нашем челе с момента рождения. Вектор нашего движения по жизни уже задан невидимым кукловодом, и мы только поддаёмся ведущей нас силе или сопротивляемся ей. Третьего не дано. Мы туманно предугадываем своё будущее и подыгрываем тому течению, которое подхватило нас в момент прозрения этого мира. У Геркулесовых столбов лежит моя дорога – я знал об этом всегда. Это место, за которым кончается море и начинается великий океан без берегов. Так думали в дохристианские времена, так кажется и сейчас.

Иногда представляется, что вершина человеческого дерзновения – это первый шаг в космос, полёт к Луне… Но это всё цели видимые, в какой-то мере знаемые. Христофор Колумб со своими спутниками совершили более дерзновенный и отчаянный шаг – они шагнули в неведомое, только предполагаемое. В Неизвестность, в Никуда, в Бездну. Единственное, что вело их – это Вера. Возможно, и даже наверняка, сюда примешивалась жажда славы и наживы – двигатели пресловутого человеческого прогресса.

Мы медленно внедрялись в Средиземное море. По преданию в самом узком месте Гибралтарского пролива стояли два высоких маяка, предупреждавших мореплавателей о конце пути перед водной вселенной Атлантики. Что-то вроде знака «Въезд запрещён».

Чуть более 5 миллионов лет назад воды Атлантического океана начали проникать по тектоническим трещинам через западный борт котловины будущего Средиземного моря. В какой-то момент вода проточила в породах довольно широкое русло – нынешний Гибралтарский пролив – и хлынула водопадом в сухую, Средиземноморскую низменность. Наполнение Средиземного моря по геологическим меркам происходило очень быстро – всего 15 000-20 000 лет. И всё это время Атлантика перетекала в самую обширную Европейскую впадину гигантским водопадом – самым мощным и большим за всю историю Земли, по сравнению с которым Игуасу или Ниагара показались бы скудными ручейками. Но человеку не суждено было наблюдать это грандиозное зрелище, поскольку даже наш двоюродный предок Homo antecessor (Человек-предшественник) появился только около миллиона лет назад. Теперь по принципу сообщающихся сосудов уровень мирового океана подошёл одинаково и к землям Иберии, и к Киммерийским берегам. В результате этого мощного геологического процесса мы можем теперь спокойно перемещаться вплавь по водам, разлившимся по западному континенту.

Слева у нас Испания с английским анклавом Гибралтар, справа древний Карфаген – нынешнее Королевство Марокко. Крутые гористые берега Марокко покрыты облаками, стекающими вниз призрачным туманом.

Красота берегов сказочная. Я спустился с верхней палубы во внутренние помещения надстройки. Механик, боцман и два матроса всё так же резались в карты. Из каюты валил табачный дым и смачные приговоры и приговорки:

– А мы твоего вальтеца по сусалам, чтоб знал наших!

– Ох-ох-ох, как мы испугались!

– Против дамца он никто. Получай в эполеты его мать. Снимайте ваши аксельбанты, поручик Ржевский!

– А мы на твоего дамца выпустим крестоватого самца-корольца.

– Рыба! – кричит матрос Флюс.

– Какая рыба?! Это ж не домино. Карты все сбросил, что ли?

– Сбросил…

– Тогда кричи «гол». Гол, как сокол!

– А ты, Толян, забирай прикуп. Скоро тебе лезть под стол и кричать ку-ка-ре-ку.

Надо заметить, что терминология карточной игры всё время обогащалась, каждая карта имела уже по три-четыре названия и обязательно в ласково уменьшительной форме с необязательной приставкой: шестак-шестачок, оська-моська, вальтец-молодец забубённый удалец и т. д.

Гибралтар оставался без свидетелей своего существования. Свидетели играли в подкидного дурака. Игра имела более захватывающий сюжет, чем простое созерцание географии проплывающих мимо берегов Юго-западной Европы и Северо-западной Африки.

У телевизора сидел старпом и наблюдал соревнования гимнастов. Смысл соревнований состоял в том, что каждый из двух гимнастов крутил на турнике «солнце» и одновременно поедал заранее засунутую в рот сосиску. Первая пара съела одновременно – ничья.

– А если человек подавится этой сосиской? – рассуждал вслух старпом. – Кто его детям будет алименты платить? И вообще, я не понимаю, зачем есть сосиску, крутясь на турнике, когда её можно съесть в спокойной обстановке, с гарниром. С кислой капустой, например.

Старпом погладил себя по круглому животу и продолжил свои рассуждения на заданную тему:

– В Германии как-то наблюдал соревнование по пожиранию гамбургеров: кто больше съест этого г…а за минуту. Так это, я вам доложу, фильм ужасов. Десять пар здоровенных немецких бугаёв запихивали себе в пасти эти жуткие гамбургеры, давились ими, проталкивали их в горло пальцами, как мясо в мясорубку. Хорошо ещё, в условиях оговаривалось, что можно запивать эту гадость другой гадостью типа Кока-Кола. А так – ведь заворот кишок. Меня буквально рвало от этой картинки. А им – начхать. Я думаю, точно таким же образом они впихивают всем, кому не лень, свои западные ценности, которые на хрен никому не нужны. Зато на халяву. Им главное – добиться либеральной отрыжки.

– Тебе нужно читать лекции по политэкономии, – заметил я старпому.

– Не актуально, – решил он, – мы уже закусили их гамбургер, а молодёжь будет доедать его и причмокивать. Но уже не на халяву. Человек ко всему привыкает. Даже дерьмо жевать за свои собственные деньги.

Следом он вставлял свою любимую тезу:

– А что бы сказал на это житель какой-нибудь Гамбии – отец многодетного семейства, у которого дети от голода пухнут? А?! Он, наверное, подумал бы, что мы здесь все с ума посходили.

Потом он подумал и спросил:

– Ты читал сказку Алексея Толстого «Золотой ключик»?

– В детстве приходилось, – подтвердил я.

– А читать-то её надо в зрелом возрасте. Там, например, есть одна аллегория про поле чудес в стране дураков. Ничего не напоминает?

– Ты имеешь в виду телепередачу «Поле чудес»?

– Ха! Это тоже хорошая параллель. Ремейк американской программы «Колесо Фортуны». Кажется, Листьев перенёс её на нашу почву, правда, с большим размахом. Но название, действительно, половинчатое: нет второй части – «в стране дураков». Но здесь и так любому дураку всё понятно. Потом это поле стал осваивать ведущий с народовольческой фамилией Якубович. Самое удивительное, что если в сказке Толстого фигурировал только один Буратино, который закапывал свои деньги на поле чудес, то ныне образовалось великое множество жизнерадостных буратин с деревянными мозгами. Они играют в эту заданную нашими умниками игру, давно вышедшую за пределы телевизионного шоу. Народ с неутомимой готовностью закапывает свои деньги в банках, в финансовых пирамидах, в ваучерных приватизациях, в лучшем случае, в своих собственных огородах. Но они всё равно пропадут, куда ни закопай. Кот Базилио и лиса Алиса зорко следят за буратинами, и в нужный момент обрушивается пирамида, лопается банк, обесценивается ваучер, обваливается валюта и тэ дэ. Результат – заработанные трудом деньги с поля чудес перетекают в карманы всяких там котов, лис и других хитроумных животных, взявших на себя инициативу облапошивать простаков. Это раньше «Держите деньги в сберегательной кассе» было залогом сохранения вклада на долгие времена. А сейчас всё превратилось в игру. И выигрывает, в основном, тот, кто диктует правила.

Старпом был безапелляционен. А между тем в иллюминаторе показалась Гибралтарская скала – британский доминион на территории Южной Испании. Ох, эти вездесущие англичане! На западном склоне этой скалы притулился сам город с одноимённым названием, внизу у подошвы – небольшой порт с многочисленными искусственными молами, один из которых вынесен довольно далеко в залив Альхесирас и является частью взлётно-посадочной полосы единственного здесь аэродрома. Маленькие мушки-самолётики изредка поднимались с него в небо или шли на посадку.

В советские времена заход в Гибралтар считался большим везением. Здесь процветала так называемая беспошлинная торговля. Правда, товары были неизвестного происхождения, но зато и шли по бросовым ценам. По этим причинам наши моряки называли известный порт Гибралторгом. Коммерция шла бешеная. Пальтуганы (так именовались кондовые синтетические пальто цвета густого маренго) из Гибралтор-га пользовались в Союзе беспрецедентным спросом и шли по цене до 150 рублей (хорошая ежемесячная зарплата инженера). А покупались под скалой за двух-трёхдневное валютное довольствие (в среднем три доллара, с учётом того, что доллар тогда стоил 63 копейки по курсу инвалютного банка). Получалась стократная прибыль. Не каждый капиталист может похвастаться такими дивидендами. А в Ленинграде по этому поводу уже сочинили песню: «Одену гибралтарский пальтуган и чинно сигареткой подымлю…Я просто ленинградский хулиган и пальтуган резиновый люблю». Следом шёл куплет: «Ах, пальтугачик мой резиновый, автомобильчик мой бензиновый…» И далее – по тексту.