Электронная библиотека » Сергей Жадан » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Депеш Мод (ru)"


  • Текст добавлен: 27 мая 2022, 07:09


Автор книги: Сергей Жадан


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Вступление № 2
9.00

– Знаете, что хуже всего – я не знал, что их там двое. Одна на балконе была.

– Ну.

– Ну, я зашел, а она там одна. Я ж не знал, понимаете? И она лежит почти полностью раздетая, там какие-то трусики, бюстгалтеры.

– Что – несколько бюстгалтеров?

– Нет, ну, просто разное белье.

– Как это?

– Ну, разного цвета все, понимаешь?

– Даже говорить про это не хочу.

– Я ж говорю. Я вообще не люблю белье. Женское, в смысле.

– Ну, ясно.

– Короче, я смотрю, она угашена, ну, тоже начинаю раздеваться. А я ж не знал, что они уже с утра. Они там, значит, сначала наглотались какой-то гадости, а потом водярой залили, представляете? Суки пьяные. А я стою, и у меня эрекция.

– Ничего себе.

– А тут эта сука с балкона выходит, ну вторая. Пугается, конечно.

– Ясно…

– Та, что в комнате, ничего, уже привыкла, должно быть.

– К чему?

– Ко мне. Она меня такого уже видела, ну, с эрекцией.

– Завал.

– Я ж говорю. А та, которая на балконе, уже угашена, вы понимаете, они с утра пили, суки. Я женщинам вообще запретил бы пить. Вы понимаете, о чем я?

– Да, бабы. У меня сосед есть, так он с утра выходит и берет литра два водяры.

– Два литра?

– Серьезно.

– Об этом даже думать неприятно.

– Я его спрашиваю – на хуя тебе, мужик, два литра? Ты ж не выпьешь. А он, знаете, что говорит?

– Что?

– Я, говорит, когда выпью, ну там первый пузырь, уже боюсь куда-нибудь выходить. А выпить хочу, не могу остановиться.

– Серьезно?

– А хули он боится?

– Ну, не знаю, страшно ему. Стрем начинается от водяры. А выпить хочется. Ну, он и берет сразу два литра. Сидит и квасит.

– Ну подожди, раздавит он пузырь, раздавит второй, да хрен с ним – выпьет он все. А дальше?

– Что – дальше?

– Ну, выпить же и дальше хочется?

– Хочется.

– Но выйти же страшно?

– Нет, ни фига, там, понимаете, такая система – он когда выпивает свои два литра…

– Два литра!

– …ну, два литра, его перемыкает и ему уже не страшно.

– Серьезно?

– Я сам видел.

– Ну, а как ему?

– Что значит – как?

– Ну, как ему, если не страшно?

– Ему похуй.

– И что?

– Ну, и он опять валит за водярой. Падает, а идет.

– Да…

– Ну, еще бы. А ты говоришь – эрекция.

– Что эрекция?

– Ты говоришь – эрекция.

– Ну, эрекция.

– И что?

– Ничего. Ну, стою я с этой своей эрекцией.

– Завал…

– Ну.

– И тут входит эта пьяная сука с балкона, представляете?

– Я этого не представляю.

– Ну, и видит меня. И, значит, думает – что это за мудак сюда притащился и тут стоит.

– Что стоит?

– Стоит, говорит.

– Может, думает она, сосед, пришел потрахаться. И, значит, хватает пустой фугас из-под шампанского и запускает мне прямо в череп.

– А ты?

– Ну, я сознание потерял. Упал, значит, в крови весь. А эта сука пьяная, представь, подбегает к другой и давай ее будить, вставай, говорит, надо его, ну, то есть меня, связать. И она встает, прикинь, и они меня вяжут простынями по рукам и ногам.

– Так она ж тебя знала, ну та, другая.

– Да они угашены обе с утра, суки, я ж говорю! Они какой-то фигни нажрались, а потом еще водяра. Как та сука с балкона назад попала – не представляю. Они друг друга уже не узнавали.

– Ну?

– И, значит, вяжут меня и затаскивают в ванну, бросили и пошли спать.

– Да…

– А утром, значит, одна из них, та, что с балкона вышла, понятно, уже ничего не помнит и поперлась в ванну мыться. Причем, тварь, света не включает, на ощупь лезет. Залазит, значит, в ванну, а там я…

– Водка, ты понимаешь, она женщин глушит, они как рыбы становятся.

– Я когда-то контролершу в трамвае встретил, так она со своим компостером ходила.

– Не пизди.

– Что – не пизди? Серьезно – идет баба, пьяная сто пудов, я ей свой талончик даю, а она откуда-то из кармана достает компостер, представляете?

– Свой компостер, наверно, прикольно иметь.

– Точно.

– Да…

– Я пробовал когда-то снять в трамвае. Ночью как раз ехал, никого не было, ну, я давай его выламывать, распорол руку, представляете, кровь течет во все стороны, а тут контролеры заходят.

– Суки.

– Ну и сразу ко мене, в принципе, я там один ехал, больше никого. На хуя, говорят, компостер ломаешь.

– А ты?

– Что я? Говорю, не ломаю я ничего, хотел, говорю, талончик прокомпостировать, а ваш траханый компостер мне руку зажевал. Вот, говорю, – смотрите.

– Круто.

– Да…


Какао, неповоротливый и вспотевший, в этой компании хорошо в общем-то себя чувствует. Маленькая комнатка, в которой они сидят, насквозь прокурена и пропахла кофе, кружек на всех не хватает, они пускают по кругу первый кофе, потом второй, передают кружки из рук в руки, потом передают куски белого хлеба, после часа пребывания в этой комнате их одежда, и их волосы, и они сами пахнут табаком и хлебом, хлебом даже больше. Какао вытирает рукавом вспотевший лоб, ты что, смеются все, Какао, это ж твой выходной костюм, ничего – Какао краснеет – не страшно, выстираю, ну да, продолжают все смеяться, ты уже второй год обещаешь, бери хлеб, Какао берет из рук друзей свежий белый хлеб и продолжает слушать байки, он готов быть с ними хоть все время, ему с ними хорошо, делят вместе с ним хлеб и сигареты, и главное – его никто не прогоняет. А в наше время ты еще поищи компанию, которая терпит тебя несколько дней в твоем песочном костюме, который ты не стираешь уже второй год, если не третий.

Какао толстоват для этой компании, и в костюме своем выглядит стремно, но костюм ему нравится, не знаю, где такие костюмы продаются, Какао его где-то таки нашел, считает, что костюм стильный, он поведенный на таких штуках, Какао чуть ли не единственный из моих знакомых ходит в парикмахерскую, пользуется каким-то пидорским гелем, даже бреется время от времени, хотя на пользу ему это не идет. Их набилось в комнату человек шесть, сидят и слушают Малого Чака Бэри, тот рассказывает, как он праздновал свой день рождения, история всем нравится, Какао слушает с открытым ртом, ему особенно понравилось про разноцветное белье, он пробует себе это представить, но не может. Малой Чак Бэри напротив пускает по кругу еще одну папиросу и вдруг говорит – Какао, расскажи ты что-нибудь, все соглашаются – да, Какао, давай, расскажи нам что-нибудь, чего ты сидишь молчишь, нам же тоже интересно, давай, расскажи нам что-нибудь, расскажи нам про своих баб, все смеются, да, кричат, Какао – давай, расскажи нам про своих баб. Какао смущается, он все-таки чувствует себя не совсем уверенно, они – команда а он так – просто зашел к ним в гости, но уходить ему не хочется, поэтому он думает, что рассказать, так чтобы оно было про баб. Про баб. Баб он видит преимущественно по телевизору. Может, им про телевизор рассказать.

В комнату вбегает кто-то из администрации, все, – кричит, – пошли, пошли, скорее, время начинать, и они начинают подниматься и выползают в коридор, идут друг за другом, дожевывая хлеб, добивая папиросы, Какао тащится за ними, они переходят какими-то закоулками, всюду стоят щиты с агитацией, на стенах висят огнетушители, наконец они выходят на свет, кто-то поворачивается к Какао и говорит – давай, друг, подожди нас тут, хорошо? мы недолго. А сколько это продлится? – спрашивает Какао, да пару часов, может, немного дольше, давай, – сядь вон под стенкой и подожди. А можно я послушаю? – спрашивает Какао, послушай, – говорит кто-то, – послушай, но в принципе тут не очень интересно – так, хуйня полная. Какао остается только поверить им на слово.

Зал забит, собралось больше двух тысяч человек, кто пришел позже – стоят в проходах, толкаются под сценой, публика стремная – студенты, пенсионеры, военные, инвалиды, инвалидов особенно много, ну это понятно, есть даже бизнесмены, в костюмах ядовитых цветов, ну и так далее. Когда они выходят, зал радостно взрывается, инвалиды начинают кричать какие-то свои мантры, им машут руками, улыбаются, даже пара букетов полетела на сцену, они выходят и не спеша берут в руки инструменты, подключаются, кто-то что-то показывает звуковикам, мол, прибавь мне, кто-то открывает бутылку с минералкой, народ продолжает скандировать, устраивая себе небольшой праздник, но они не слишком на это ведутся, все понимают, в чем тут дело, кто тут на самом деле главный и чем все это закончится, и когда разогретые инвалиды начинают петь хором, и на них уже почти никто не обращает внимания, появляется он -

10.00

Преподобный Джонсон-и-Джонсон, солнце на затуманенном небосклоне нового американского проповедничества, звезда самых массовых приходов на всем Западном побережье, лидер Церкви Иисуса (объединенной), поп-стар, который вправляет мозги всем, кто этого жаждет и кто пришел к нему в это летнее дождливое утро, просто среди недели, преподобный Джонсон-и-Джонсон плевать хочет на все эти условности, он не старовер какой-нибудь, чтобы отправлять свои службы только по выходным, что за говно, говорит он, что за старообрядное говно, и все с ним соглашаются. Он приехал в город пару недель назад, во всяком случае так написано в пресс-релизе, который раздают всем на входе, снял киноконцертный зал на месяц вперед, набрал музыкантов, и вот уже четвертый день ебошится тут, проповедуя аборигенам слово божье, аборигенов набивается каждый раз все больше, преподобный имеет фантастических агентов, все городские газеты еще за месяц до его приезда начали про этот приезд писать, листовки с его улыбчивым американским еблом раздавались на заводах, базарах и в банках, в первый же день по приезде он дал интервью на самом популярном городском тиви, и к огромному удивлению зрительской аудитории даже говорил на более-менее пристойном государственном языке, набирая трехочковые просто на пустом месте, говорил, что имеет местные корни, но вообще является васпом, то есть стопроцентным белым из Техаса, неудивительно, что преподобного обсуждал весь город, во время первой проповеди в зале было несколько телекамер, все более-менее оперативные каналы считали необходимым сказать, что первая проповедь преподобного Джонсона-и-Джонсона, про которую так долго говорили большевики, произошла, все клево, дорогие харьковчане, вы просто должны это увидеть, тем более – вход халявный, плюс всем раздают бесплатные календарики с физией преподобного, службы будут проходить каждый день до конца июня, начало в десять, тринадцать и семнадцать ноль-ноль, без выходных.

И вот уже четвертый день подряд он стрижет купоны, произнося по три проповеди в день, у него тут уже свои фанаты, они преданно реагируют на каждое сопливое всхлипывание преподобного, переведенное для них какой-то теткой в сером официальном костюме, которая работает у преподобного переводчицей и которая его, кажется, не понимает, во всяком случае переводит она что попало, а самому преподобному, видимо, просто впадлу ее корректировать, видимо, откровение божье накрывает его с головой, его просто прет во время проповеди, на него даже начали ходить плановые, они по-своему понимают старика, этовроде такая всемирная солидарность всех обколбашенных придурков, которым в той или иной мере, каждому по-своему, конечно, открываются божественные тайны, вот их вместе и прет, а тут еще и музыка звучит.

Музыку играют именно они, преподобный провел среди них тщательный кастинг, выбрав в основном студентов консерватории, только Малой Чак Бэри был из панков, его преподобный взял за чувство ритма, вообще для него образование не было определяющим, главное, чтобы они хорошо выглядели на сцене, ну, там, никаких евреев, никаких монголов, ни в коем случае чтобы не черные, короче, настоящий фашистский ублюдок, но народу нравится.

Преподобный накручивает себя в гримерке, глотает какие-то таблетки, пьет много кофе без кофеина и громко цитирует что-то из холи байбла, заставляя переводчицу повторять, переводчица понуро молчит, преподобного это заводит еще больше, у него уже первые приступы божественного откровения, у него это как срачка, его просто разрывает, и все тут. Заходит кто-то из администрации, пора, говорит, пора идти, народ уже ждет, преподобный хлебает из большой пластиковой кружки свой беспонтовый кофе, обливает им свою белоснежную рубашку, шит, говорит, факин шит, переводчица пробует перевести это чуваку из администрации, но тот только отмахивается. Ладно, говорит преподобный, придется застегнуться на все пуговицы, будем как устрицы или как моллюски, как осьминоги, одним словом, все мы под богом ходим, добавляет он и выходит в коридор. За кулисами, под самой сценой, преподобный на мгновение задерживается, его внимание привлекает полноватый юноша в песочном костюме, ничего себе юноша, думает преподобный и на мгновение притормаживает. Ты кто? спрашивает он, и в закулисных сумерках на мгновение взблескивает корпус его наручных часов, Какао замираети на мгновение теряет дар речи, что же ты молчишь? не терпится преподобному, у тебя есть имя? Какао кивает своей большой головой, но имя не называет. Ну ладно, теряет преподобный остатки терпения, велика любовь господня, пусть она ляжет и на таких ебанатов, как ты, переводчица хочет это перевести, но преподобный перебивает ее – потом-потом, говорит он, и идет на сцену, тяжко неся над собой желтый неопалимый нимб.

Какао обалдевше смотрит на то место, где стоял преподобный, долго приходит в себя и ватными ногами идет искать сортир, наконец находит, из последних сил открывает двери, вползает внутрь и начинает блевать. Я давно заметил – он когда нервничает, когда у него стрессы или что еще, он обязательно блюет, просто беда какая-то, когда начинается сессия, к нему лучше вообще не подходить, такой человек. «Господи, – думает Какао, – о господи. Неужели это правда я, неужели это правда ко мне только что подходил этот человек? Не может быть, я, конечно, знаю себе цену, у меня хорошие друзья, у меня мама в библиотеке работает, меня в Макеевке неплохо знают и в Меловом, но чтобы так! Не знаю даже, что и подумать», – думает он и снова начинает блевать. «Как же так, – думает он, отплевавшись, – это же кому расскажу – не поверят. Скажут, что ты трусишь. Блин, сам себе не верю – жил как жил, честно делал свое дело, никому не мешал, никого не подставлял, может, это и есть благодать господня. Иначе как, как – просто не понимаю, как так случилось, что ко мне, прямо ко мене, непосредственно, вот так взял и подошел человек, У КОТОРОГО НА РУКЕ ПОЗОЛОЧЕННЫЙ РОЛЕКС!!!»

Какао еще раз наклоняется и видит на полу, рядом с раковиной, стопку брошюрок с проповедями преподобного, он благоговейно берет одну, рассматривает немного пожеванное лицо Джонсона-и-Джонсона, рассматривает ролекс на его руке и, улыбнушись, прячет брошюру в карман своего песочного пиджака.


Дорогие братья и сестры! (Дорогие братья и сестры! – переводит тетка в костюме.) Господь манипуляциями своих божественных рук собрал нас тут в кучу! (Господь проделал определенные манипуляции, – переводит она. – Кучу). Так поблагодарим его за то, что мы тут собрались, – и вы, и я! (Так что благодарю вас, что вы тут собрались, и я.) Я говорю вам, братья и сестры, – встанем, встанем и прочитаем молитву, во имя господа, аллилуйя! (Аллилуйя – не совсем понимает его тетка.) Господи, говорю я! (Он говорит – «Господи».) Посмотри на этих людей, которые тут собрались в это утро! (Утром уже собрались.) Их привела сюда твоя божественная любовь, не так ли? (Их привела сюда не так любовь.) Да, Господи! (Да.) Да, аллилуйя! (Тетка молчит.) Но вы можете спросить, почему ты, преподобный Джонсон-и-Джонсон, говоришь нам про это, мы знаем все это, лучше бы ты показал нам чудо! (Мы знаем про вас все! – угрожающе говорит тетка, – можете спросить.)

Я хочу рассказать вам одну историю, я хочу вам показать на конкретном примере, чтобы вы поняли, что я имею в виду. (Я хочу вам, например, показать, вы понимаете, что я имею в виду). Одна девушка из южного Коннектикута (Одна девушка с юга) жила в великой нужде (жила себе на юге), у нее не было родителей, не было друзей, не было собственного психолога (она занималась психологией, была психологом, собственным), она совсем утратила надежду на божье откровение, и ее дни тянулись бесконечным потоком (она все утратила и тянулась без конца). Аллилуйя! (Тетка молчит.) Однажды на ее пути попался божий человек, пастор (в ее жизни появился человек, мужчина), и он сказал ей – сестра! (это была его сестра) сестра! (еще одна) остановись, это кошмарно – ты сама закрываешь двери, через которые мог бы войти к тебе Иисус (закрывай двери, сказал он, к тебе может прийти кошмарный Джизус). Для чего ты это делаешь? (Что ты для этого делаешь?) И он пошел от нее, ему было довольно уже ее неверия. (Старик, оказывается, имел ее, и он сказал хватит. И ушел.) И она осталась одна, и ее дни дальше тянулись нескончаемым потоком. (И она дальше тащилась, одна.) И вот однажды, когда она возвращалась с покупками (однажды она таки попала на шопинг) и переходила улицу, какой-то пьяный автолюбитель не смог как следует притормозить и сбил ее с ног (она была уже такая пьяная, но не могла остановиться и падала с ног, как автолюбитель), и когда она проснулась в реанимации, на операционном столе (она проснулась на столе, ну там пьяная, грязная, в изодранной одежде, шалава), под скальпелем хирурга (на ней уже был хирург), она не могла вспомнить своего имени (она не могла его даже вспомнить. Да она все забыла, она пьяная была, алкоголичка конченая), она потеряла память! Она совсем ничего не помнила (пропила все – и дом, и вещи, деньги сняла с книжки – тоже пропила, нашла хахаля, начали самогон гнать), она не помнила, откуда она (откуда она такая взялась – жаловались соседи), не помнила своих родителей, своего отца, свою маму (твою мать, сказали они, что за курва подселилась к нам в подъезд, нам скоро электричество отключат из-за ее аппарата), она забыла всю свою жизнь (всю свою жизнь мы тут пашем, а эта прошмандовка пришла на все готовое, еще и хахаля с собой привела), и когда уже все, даже врачи, потеряли надежду (мы тебе, сука, покажем дом образцового содержания и моральный кодекс строителя коммунизма. Мы тебе, падла, ноги повыдергиваем. А хахаля твоего в диспансер сдадим, пусть лечится), ей вдруг явилось божье откровение (а то совсем оборзела, сучка привокзальная, с хахалем своим, прошмандовка, думает, что мы за нее за электричество платить будем, думает, она тут самая умная, тварь морская, и еще этот, хахаль ее, ебаный-смешной: сдадим в диспансер, и кранты, да хули мы тут с ними ручкаемся – сейчас вызовем участкового, обрежем провода, и хахаля ее тоже обрежем, тоже мне – моряк торгового флота, ебаный-смешной, пришли тут на все готовое, прошмандовки, блядь), и Бог сказал ей (на хуй, на хуй с пляжа, девочка, мы всю свою жизнь тут пашем, а ты думаешь, что – самая главная, за хахаля за своего думаешь спрятаться, за морячка? Диспансер за твоим морячком плачет, вот что мы тебе скажем, да-да – диспансер). Какой диспансер? – вдруг думает Джонсон-и-Джонсон, что эта факин-сучка переводит? Он делает паузу, во время которой слышен плач инвалидов, и продолжает.

Дорогие братья и сестры! (Дорогие братья и сестры! – возвращается ближе к теме переводчица.) И вот господь говорит ей – вспомни все (господь говорит вам – вспомните все!), встань и иди! (и идите себе!), и она пошла (и пошла она), и она спросила врачей (спросите врачей) – кто платил за мое лечение? (кто за все платить будет). И они сказали ей – это чудо, господне чудо, но кто-то оплатил твое страхование (страхуйте свое чудо), и кто-то передал тебе одежду, вещи, и это второе чудо (другое дело, что кто-то передал тебе чудо), и кто-то снял для тебя квартиру, у тебя теперь есть крыша над головой, и это третье чудо (и это чудо, которое уже в третий раз у тебя над головой). И тогда она поняла – ведь это господне откровение, откровение, которое открылось ей (и тогда в ней открылось), и что это сам Иисус дарует ей просветление, совсем небольшое, небольшую такую полоску света, как ночью, когда вы открываете холодильник (кошмарный Джизус ночью хочет подарить ей холодильник, совсем небольшой такой). Для чего я рассказываю вам это, братья и сестры? (Для чего вам братья, сестры?) Для того, чтобы вы поняли, что господне откровение – это как морские продукты (тетка измученно замолкает и о чем-то задумывается) – главное, не просто поймать его, главное – уметь его приготовить. Господне откровение это как мозг осьминога – ты не знаешь, где он у него находится. Потому что ты подходишь к осьминогу, смотришь на него, и ты думаешь – аллилуйя! – где у этого факин осьминога мозг? Ведь если есть осьминог, то должен быть и мозг? Но ты не можешь дойти до этого своим умом, твой ум ленивый и разуверившийся, ты не можешь вот так просто взять осьминога и сделать свое дело, ты должен все сверять с внутренним голосом, который тебе говорит – брось его, брось, ты не найдешь тут ничего, это задача не для тебя. И тогда ты начинаешь сомневаться в себе. Аллилуйя! Ты думаешь – да, я не достоин этого, я слишком слаб и немощен, чтобы пройти этот путь до конца и во всем разобраться, эта работа не для меня. Я лучше отойду в сторону. Потому что ты видишь его тело, оно такое же, как твое тело. И ты видишь его глаза – они такие же, как твои глаза, и ты слушаешь, как бьется его сердце, – да будет славен господь – оно бьется так же, как твое! Так кто ты такой?

– Осьминог! – кричит кто-то из зала.

Какой осьминог? – не понимает Джонсон-и-Джонсон, почему осьминог? он на миг озадаченно замолкает, но не теряет волну и снова ныряет в цветистое пурпурное проповедническое говно: правильно, ты – дитя божье! Все мы дети божьи! Господне откровение в каждом из нас (Каждому из вас, – включается тетка, – на выходе дадут брошюрку и календарик с фото преподобного), так что будем благодарны за внимание всевышнего (благодарим вас за внимание, всего хорошего, до следующих встреч на проповедях Церкви Иисуса (объединенной)), встречи с которым нас ожидают впереди! (до следующих встреч, – тетка повторяется. – Не забывайте свои вещи, – добавляет она, – и заберите отсюда этих траханых инвалидов).


Ах, как я их сделал, – говорит преподобний Джонсон-и-Джонсон чуваку из администрации. Чувак смотрит на него влюбленными глазами. Да, – повторяет преподобный, – как я их сделал. Только для чего я опять про осьминогов трепался, что со мной в последнее время происходит? – спрашивает он у чувака, – как только приму витамины, так сразу начинаю говорить про осьминогов. Ничего не могу с собой поделать, – оправдывается он, – меня просто прет от этих волшебных существ. Ой, как меня прет, – радостно говорит он и исчезает в гримерной.

11.00

Пока все эти ортодоксы седьмого дня еще не разошлись и преподобный, размахивая руками, покидает сцену, Какао сидит на скамейке и пытается понять, о чем они там говорили, но до него не слишком доходит смысл речи преподобного, что-то там про электричество и про диспансер, про осьминогов, Какао скучает, лучше б дома телевизор посмотрел, – думает он, – но тут, в дополнение к откровениям преподобного, выдерживая драматургию агитационной работы среди аборигенов, в игру вступает «Божественный оркестр преподобного Джонсона-и-Джонсона», друзья Какао, пушечное мясо на решающем этапе неравной борьбы добра со злом и преподобного Джонсона-и-Джонсона с собственным маразмом. Они играют блюзы, классические вещи, которые патрон выбирал для них лично, инвалиды в зале начинают подтанцовывать, бизнесмены расстегивают пуговицы своих салатовых пиджаков, публика оживляется, преподобный в гримерной радостно вытирает пот с лица, поблескивая ролексом, оркестр заводится, они играют старую тему, постепенно отходя от нее, вконец распаляются и заводят что-то такое, чему их в консерватории точно не учили – «Atomic Bomb Blues», написанный в далекие послевоенные годы Гомером Гаррисом, никому тут не известным, даже преподобному Джонсону-и-Джонсону не известным, его божественное откровение не забирается на такие пограничные территории, откуда ему знать про Гомера Гарриса, осьминогу ебаному. Вот это Какао нравится значительно больше, чем проповедь преподобного, ему тут все понятно, он тоже начинает подтанцовывать за сценой и вдруг слышит, как кто-то просто выгребает из оркестра, валит поперек партитуры, Какао сразу же узнает гитару Малого Чака Бэри, который, видимо, тоже поймал свое откровение и как будто говорил, обращаясь к толпе инвалидов, —


боже, если ты меня слышишь сквозь крики этой скотины Джонсона-и-Джонсона, если ты вообще еще не обломался принимать во всем этом участие, дай мне хотя бы шанс, всего несколько фраз, и все, я быстро все тебе объясню, главное, обрати на меня внимание, я все-таки в божественном оркестре играю, пусть я даже совершенное говно в твоих глазах и тебе стыдно за меня, за все, что я, так сказать, делаю, но не отворачивайся еще хотя бы несколько секунд, мне хреново, боже, как мне хреново, кто бы знал, и играю я хреново, но все равно – пошли мне хоть какой-нибудь просвет, если я понятно выражаюсь, взболтни эту грусть в моих легких, в моем сердце и желудке, все говно, условно говоря, слышишь, я прошу всего-навсего просвета, мне только 19, может, я мало ждал, но я же говорю только про полоску света, небольшую такую, как ночью, когда открываешь холодильник, ну ты знаешь, о чем я, чтобы можно было выдохнуть все то, что я вдохнул в себя за все эти 19 лет, хотя бы какое-то утешение, боже, какое-то минимальное, так чтобы специально тебе не заморачиваться, просто как-нибудь при случае, послушай меня, хотя бы что-то, хотя бы немного, ну хотя бы что-то, хотя бы какое-то просветление, слышишь, боже, хорошо? хорошо? ну, и кроссовки, боже, кроссовки, пару кроссовок, ты слышишь?! ты слышишь меня?!! ты, слышишь ты, ты слышишь вообще, о чем я тут говорю?!!! а??!!!!! а?!!! ааааааа!!!!!!!!!!!! аааа ааааааааааааааааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!


Оркестр подхватывает эту химерную тему, все вдруг прохавывают, какой клевый чувак этот Малой Чак Бэри, как он все завязал прикольно, так что каждый старается ничего не испортить, Какао давно так не вставляло, он просто упал на скамью, сидел убитый и слушал, слушал, а они все валили и валили, и даже когда инвалиды начали расползаться, и бизнесмены разбрелись по тачкам, и уборщицы двинули собирать между рядами пустые бутылки из-под водяры и смятые календарики с американским еблом преподобного – они все никак не могли остановиться. И как они играли! Как боги! То есть почти не лажали.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации