Текст книги "Андроид 2.0"

Часть 2.
Вид с высоты

…старинная русская забава – поиск виновных.

В. Путин

Глава четвёртая

Осень 1999 года

Он дрожал… Дрожали пальцы рук. Дрожали колени. Вибрировало в животе, и казалось, эта многочасовая дрожь вот-вот сделает своё дело. Он уже давно прислушивался к себе и, похоже, хотел, чтобы ему стало наконец плохо. Тогда можно было бы не смотреть на них. Тогда можно было бы начать жалеть себя. Но плохо не было. Не было и хорошо. Было никак. Был он и они. Он один – и их трое. Больше никого в этом переполненном самолёте не существовало.

Он никогда не думал, что в самолётах можно летать стоя. Всё-таки самолёт не метро и не автобус. Но лететь пришлось именно стоя, хотя ещё три часа назад он был безумно рад и этому, ведь двое суток ожидания это немало. Борта регулярно садились и взлетали, но ему всё не находилось места под крылом военно-транспортной авиации. Журналист подождёт, тут люди с войны домой возвращаются. И комендант аэропорта по-своему был прав. А он чувствовал эту правоту и терпеливо ждал. Но двое суток – это перебор. Он не стал скандалить, а демонстративно позвонил в редакцию и начал диктовать сообщение якобы на информационную ленту: «Невероятные авиапробки образовались в аэропорту Махачкалы…» Ребячество, конечно. Да и недобрый взгляд коменданта был более чем красноречив. Но на ближайший борт его с товарищами посадили. Или поставили…

Несколько десятков бойцов, раненые офицеры, военный прокурор со свитой и он. Раненые и прокурор с трудом поместились в некоем подобии салона за кабиной пилота, а он с бойцами стоял в грузовом отсеке. Сидячие места имелись и там – железные откидывающиеся скамейки вдоль бортов, – но слишком много было народу. И хотя с краю оставались свободные места, все жались к кабине пилотов, а стоящие в хвосте самолёта три больших, обитых цинковыми листами ящика притягивали взгляд. Так странно и летели: спиной к пилотам, лицом к зловещему грузу, сбившись в плотную массу, – люди, баулы, какие-то коробки, оружие – всё плотно утрамбовала вибрация винтовой «Аннушки» – и этот невыносимый запах.

Но страшнее запаха для него оказалась вибрация самолёта. Не слишком сильная на высоте, но постоянная, она заставляла дрожать всех. Дрожали и они. Эти три ящика. Три цинковых гроба. Три груза 200. И, стоя в паре метров от них, он случайно увидел, как от вибрации на цинковом листе стали появляться маленькие белые точки. Опарыши. Да! ДА!!! Этих белых, как рис, трупных червей вытрясало из каких-то щелей страшного, плохо сколоченного ящика и медленно сбивало к центру… В общую россыпь… Очень медленно…

* * *

Осень 2009 года

Наверное, было уже далеко за полночь, но смотреть на часы не хотелось. Так и лежал, глядя в окно на мерцающие огни ночного города.

Отчего снова вспомнилась та великая дрожь? Ведь давно уже она перестала приходить к нему. Столько лет прошло… А, кстати, ровно десять, год в год. Почти и забыл уже… Захотел забыть и забыл про точку опоры, которая спасала, когда от безысходности опускались руки. Прописная истина, что всё в этой жизни познаётся в сравнении. Да, ему было с чем сравнивать. И когда он нашёл свою точку опоры, ему, как тому Архимеду, стало легче переворачивать мир. То ли свой, то ли окружающий. Но это было тогда…

«Макс, гадёныш, разбередил своим снаффом. Хватит, было и прошло, не хочу я ничего больше переворачивать…»

Бен перевернулся на другой бок и уснул…

* * *

Осень 1999 года

– Я слышал, ты в Чечню лыжи навострил? – старый приятель-конкурент Стёпа Рысин, похоже, был не очень рад его ближайшей командировке. Как-то так повелось, что сидели они на одной тематике – журналистские расследования, армия и всё такое, с уважительным вниманием следили друг за другом и даже приятельствовали, несмотря на то, что Стёпа трудился редактором отдела в «Комсомолке», а Алексей – в «Аргументах».

– Да ладно, Стёпа, не злись, ты с пресс-службой уже весь Северный Кавказ исколесил, – улыбался он, хотя, признаться, был доволен, что обошёл приятеля в их негласном соревновании.

– Я с пресс-службой, а ты со спецназом. Сравнил, тоже мне… А вы куда, в тот самый Ботлих отправляетесь? – и Стёпа снова сокрушённо качнул головой. – Слушай, точно тебе говорю, с этого Ботлиха вторая чеченская война начнётся. Мне мои дружочки из десантуры слили, что их в Моздок перебрасывают на усиление. А какое это на фиг усиление, когда они там в боевой порядок разворачиваются…

Алексею действительно удалось договориться о поездке на Кавказ со спецназом внутренних войск, и он многого ждал от этой командировки в обход пресс-служб, тем более что ехать предстояло в Ботлих, небольшое дагестанское село на границе с Чечнёй, где совсем недавно отряды Басаева наделали много шума, перейдя границу. Боевиков в конце концов рассеяли, высоты вокруг села зачистили, но воинственная риторика властей, приведшая в движение всю российскую военную машину, недвусмысленно указывала: простым боестолкновением дело не закончится. И прав был Стёпа Рысин – на Кавказе вновь серьёзно запахло большой войной. Ещё никто не знал, какой она будет, да и вообще, решится ли Кремль после позора первой войны. Но оказаться в месте, где делается история, очень хотелось. Особенно если при этом так эффектно обходишь на вираже конкурентов…

Отряд специального назначения внутренних войск «Скиф», с которым он собрался на Кавказ, возглавлял подполковник Сергей Кулик. Сын генерала (его отец в своё время был министром внутренних дел), он не протирал паркет в штабах, воевал в Чечне, и именно его спецназ вместе с другими наиболее боеспособными частями перебросили в Ботлих, когда там началась заваруха. И через несколько дней лёгкий в общении с людьми Кулик сам появился в редакции:

– Ребята, почти весь отряд уже в Ботлихе, скоро офицерскую смену повезу туда же, давайте что-нибудь замутим бойцам в подарок…

Так уж повелось ещё с первой чеченской кампании, что редакция часто договаривалась с бизнесменами о какой-нибудь благотворительной акции и регулярно отправляла в Чечню подарки. Вот и на этот раз без труда уговорили табачную фабрику. Тогда же договорились и с Куликом, что он возьмёт Алексея с собой. Так в начале сентября 1999 года он и появился в расположении отряда с двумя огромными коробками сигарет.

– Алексей Барышев, журналист, редактор отдела расследований «Аргументов», – коротко представил его офицерам Кулик и, покосившись на своего особиста, добавил: – Язык держать за зубами, что с нами пресса.

Потом одобрительно осмотрел Алексея. В чёрных джинсах с накладными карманами в стиле милитари и чёрной же джинсовой рубашке он издали почти не выделялся среди офицеров, одетых в чёрную полевую форму спецназа, только берета не хватало. Даже возраста они все были примерно одного – около тридцати или чуть больше.

– Старшина, выдать журналисту куртку спецназовскую, – и уже ему: – Наденешь, если кто любопытствовать станет на твой счёт. Так будет правильно. Так быстрее до отряда доберёмся.

Однако до отряда, расположившегося в средней школе дагестанского селения Ботлих, быстро им добраться не удалось…

* * *

– Ну что ты так переживаешь, сколько можно?

Два бойца срочной службы сидели в курилке за казармой воинской части на окраине Армавира. Один из них был явно чем-то раздосадован.

– Ну не получилось у тебя в этот раз на краповый берет сдать, так ведь по-пацански не сдал, даже командир в пример всем поставил… Да не журись ты, Леший! – дружески толкнув приятеля плечом, второй солдат рассмеялся над этой популярной в их взводе присказкой. – Зато кореш твой, Серёга Журкин, до дембеля теперь должен тебя в чайную водить, зря, что ли, ты его на себе тащил столько…

К экзамену по сдаче нормативов на получение краповых беретов готовился весь армавирский отряд специального назначения №15, хотя к самой сдаче допускалось не больше двух десятков человек. Но двое закадычных товарищей – Лёха Барышев и Серёга Журкин – просто спали и видели себя в этих беретах.

Журкин призывался из Екатеринбурга, Барышев – из уральского же городка Дегтярск. Весь первый год службы в спецназе они как земляки держались вместе и сильно сдружились. Оба крепкие и высокие, за метр восемьдесят, их даже путали поначалу офицеры из-за внешнего сходства.

Вообще, сдача на краповый берет – как праздник в отряде. К некоторым пацанам родители, а порой и барышни приезжали. Но разве с Урала на Юг наездишься… К тому же Лёха и не заикался матери в письмах, что значит служить в спецназе, оберегая от переживаний. Сам же он больше переживал, что не сдаст нормативы, поэтому остервенело готовился. Тон Серёга Журкин задавал, кандидат в мастера спорта по биатлону, постоянно тащил друга на спортивную площадку:

– Лёха, то, что ты два десятка раз под настроение подтянуться можешь, это ничего не значит. С твоей дыхалкой ты и 15 километров пробежишь, и перекрёстный мордобой со своей упёртостью выдержишь. Но перекладина – твоё слабое место, тут не настроение, тут стабильность нужна.

Как в воду глядел…

Сдача уже давно шла по заведённым кем-то правилам, из года в год они не менялись, только становились всё строже и строже. Сначала, понятное дело, надо было теорию сдать, и на этом мало кто из соискателей проваливался. Затем оружие – знание матчасти и огневая подготовка. На стрельбище-то и начинался первый отсев. Но всё равно большинство выходило после огневой на марш-бросок. Этот этап всегда был самым сложным – 15 километров по пересечённой местности, где главная задача инструктора – усложнить твою жизнь, неважно чем – криком, брошенным под ноги взрывпакетом, автоматной очередью над головой или бегом в противогазе; где на десятом километре придётся переходить вброд местную речушку, но так как мала и мелка она, всего по пояс, то кто-то придумал переходить её вдоль, а не поперёк, да ещё и против течения. А последние два километра, самые тяжёлые, надо бежать в горку, которая становится всё круче к финишу. Собственно-то после речки, по отрядной статистике, половина и «умирает». Остальные ломаются на последних километрах.

Ну а дальше совсем просто – нужно незатейливо подтянуться на перекладине. Всего 10 раз. Правда, в полной боевой выкладке и с оружием, в общем, со всем тем, с чем бежал. И затем, проверив оружие холостым выстрелом, быстрым шагом на рукопашный бой. Здесь, слава богу, надо переодеваться, поэтому у тебя будет несколько минут отдыха перед поединком, в котором главное – продержаться 12 минут на ногах, когда меняющиеся инструкторы, не те, что бежали с тобой марш-бросок, а свежие, будут безбожно лупить и валить тебя с ног. Главное – устоять. Устоял – берет твой, и ты навечно вступил в краповое братство.

Вот из-за этой романтики и вышли на испытание Лёха Барышев и Серёга Журкин в полной уверенности, что пройдут его до конца, зря, что ли, так измывались над собой постоянными тренировками.

– Слышь, Серый, я тут подумал, главное, чтобы тебе передние зубы в конце не выбили, – толкнул друга в бок Барышев на старте марш-броска. – А то перед строем «Шлужу шпецнажу» как ляпнешь, так у тебя берет и отберут. Хотя фикса золотая тебе бы пошла.

– Ты, Леший, о своих зубах позаботься, сдохнешь, небось, на первом километре, тащи тебя потом, – беззлобно огрызнулся Серёга.

И опять как в воду глядел…

Особых правил в пятнадцатикилометровом марш-броске не было. Бежали группой, темп не давали снизить инструкторы-«краповики», постоянно взвинчивая его. Устал, остановился передохнуть – сошёл с дистанции. Отстал от группы на сотню метров – сошёл с дистанции. Уронил оружие – сошёл с дистанции. Не выполнил команду или не сразу надел противогаз – сошёл с дистанции. И у тебя лишь одно право – самому сказать, что ты сходишь, если больше нет сил держать этот безумный темп. Обязательно надо сказать. Если не сможешь, то ты – «раненый», а спецназ своих не бросает, и тебя будут тащить до самого финиша.

Они бежали, помогая друг другу по заранее оговорённой схеме: то Серёга первым и тянет за собой Лёху, то наоборот. И речку они как-то споро прошли. И дымовые завесы с противогазами пережили, хотя, скорее всего, это тогда Серёга дыхание сбил. И оставалось-то уже не так много – те самые последние километры в горку. И добежало их сюда всего трое из двенадцати замахнувшихся на берет, когда Сергей внезапно рухнул, потеряв сознание.

– Стоять! – гаркнул инструктор и склонился над Журкиным. – Сходи с дистанции, салага, сам сходи, говорю тебе! – орал он, но тот после нескольких шлепков по щекам лишь смог открыть глаза и бездумно водил ими, ничего не понимая.

– Мать твою… – в который раз выругался инструктор, уставился на тяжело дышащих Барышева и сержанта из второго взвода, единственных, кто остался на дистанции, и заорал: – Что стоим?! Раненый в спецназе! Схватили этот мешок с говном и побежали! Быстро! Быстро!

Так и бежали они, вдвоём таща третьего. Бежали в безумную гору, которой не было конца. Откуда силы взялись? Никто не знает этого, даже Барышев помнил лишь занемевшие пальцы на ремне друга. Главное, что они всё-таки добежали до финиша. Вдвоём, таща третьего. Даже инструктор не орал, понимая, что они в том состоянии, где слова уже не имеют смысла. Но правила-то никто не отменял. И впереди ждала перекладина.

Пять раз. Лёха Барышев смог подтянуться всего пять раз. Он всё понял, повиснув на турнике. Он хрипел и тянулся, но не оставалось больше никаких сил, и когда занемевшие пальцы начали медленно разжиматься, он закричал. Закричал от отчаяния и собственного бессилия…

– Рядовой Барышев, выйти из строя!

Отряд стоял на плацу. Уже вручили краповый берет сержанту из второго взвода, с которым они тащили Журкина. Тот сержант подтянулся, устоял в поединке, и теперь лишь счастливо улыбался разбитыми губами. А Барышев смотрел поверх голов, чтобы случайно не встретиться с кем-нибудь взглядом, отвечал, как положено, на благодарность командира. И очень хотел плакать…

5 сентября 1999 года – первый день второй чеченской войны, день указа о начале контртеррористической операции. Уже отбито нападение на Ботлих, но боевики сумели занять село Новолакское, где в райотделе милиции заблокировали липецкий ОМОН. Милиционеров надо было спасать, и ночью, 5 сентября, в Армавире был поднят по тревоге спецназ внутренних войск. Утром следующего дня отряд уже приземлялся на военном аэродроме в Осетии, оттуда – на вертушках – в горный Дагестан, и с марша отряд вышел на подступы к селу Новолакскому.

Вечером в день прибытия майор Яшкин, командир армавирского спецназа, получил приказ скрытно занять господствующую над селом высоту с телевышкой и продержаться до прихода подкрепления. И к часу ночи 94 спецназовца, пройдя буквально под носом боевиков, бесшумно заняли высоту и стали готовить оборону.

Вместе со всеми вгрызался в каменистую дагестанскую землю, готовясь к бою, и рядовой Алексей Барышев. А его полный тёзка журналист Алексей Барышев, который с подполковником Куликом добирался в Ботлих, ещё не знал о его существовании. Они слишком долго добирались. И у солдата с журналистом почти не было шанса встретиться на той войне…

Глава пятая

Осень 1999 года

– Кому сказать, как мы на войну едем, так и не поверит никто.

Искупавшись, они лежали с Куликом на песчаном берегу Каспийского моря. Было жарко и тихо.

– А ты не суетись, журналист. Цени момент. Этот рай бойцы ещё долго вспоминать будут…

Как-то совсем неожиданно, на пути в Ботлих, они застряли на военном аэродроме в Каспийске. После того как над Ботлихом чеченцы сбили вертолёт с несколькими генералами, все полёты в горы резко ограничили. Вот они и загорали, почти как на курорте, уже третий день, ожидая попутную вертушку. Расквартировали их на десантных кораблях, которые благодаря ходу на воздушной подушке стояли прямо на берегу Каспийского моря. В Дагестан спешно перебрасывали войска, и потому все казармы на аэродроме были забиты.

– Слушай, какой уникальный этот аэродром в Каспийске, – не унимался Алексей, – взлётная полоса прямо на берегу моря.

– А у нас, у военных, всё уникальное, – весело заржал Кулик.

– Нет, я серьёзно. Ну вот оглянись кругом, это же полный сюр!

– Это для таких гражданских, как ты, – сюр. А для нас – самый что ни на есть реализьм, – усмехнулся Кулик и перевернулся на живот.

Приподнявшись на локтях, они смотрели на эту, словно плывущую в мареве горячего песка, картинку.

Море, солнце, песок… И тут же, на пляже, три десантных корабля стоят себе рядком. Поодаль, над взлётной полосой, завис вертолёт. А между морем и взлёткой застыли какие-то не виданные Алексеем прежде летательные аппараты.

– Вот уж что тут уникально, так это экранопланы, – перехватив его взгляд, на правах бывалого заметил Кулик. – Настоящий летучий корабль. Надо будет вечерком поприставать к майору Майорову, чтобы рассказал за чеченским покером про это чудо-юдо.

– Майоров это кто?

– Да связист наш главный, долговязый такой. Умный шибко. Послушаешь его – так прямо всё знает, только успевай лапшу с ушей снимать, – засмеялся Кулик.

Чеченский покер достоин отдельного упоминания. Трое суток ожидания и безделья нужно было чем-то занять, поэтому по вечерам офицеры регулярно собирались расписывать партию. Тут Алексея и приобщили к чеченскому покеру отряда «Скиф». Собственно-то покер был обычным. Но умник майор Майоров завернул тираду, что, мол, существует несколько видов покера, самый распространенный – техасский, и что именно в него играют в казино. Поэтому и у нашего расписного покера должно быть своё название – чеченский. Под общий хохот спецназовцев: «Майоров, признайся, ты когда последний раз в казино не был?» Алексея и учили играть. И то ли учителя хорошие были, то ли, и это скорее всего, новичкам везёт (как заявил майор Майоров, а связисты – они всё знают), но у него неплохо получалось.

Играли, как водится, на деньги. Проигравший бежал в магазин, покупал кофе, чай, шоколад, но не на сумму проигрыша, а так, чисто символически – важен был сам факт. И вот к концу этого каспийского сидения проигрался и Алексей. Веселились все, ведь целых три дня он, новичок в чеченском покере, не только не проигрывал, но и снимал солидный (виртуальный, конечно) банк, чем породил всеобщий азарт обыграть журналиста и посадить в лужу.

Обыграли-таки и посадили. Это был его первый проигрыш, потому и сумму Алексей запомнил – чуть больше трёх тысяч рублей. Но мчаться в магазин ему не пришлось. Появился посыльный от коменданта и передал Кулику, чтобы срочно готовились к вылету, скоро будет вертушка на Ботлих. Под дружеские приколы – ну и везёт же журналисту, сначала всех в карты обувал, а теперь ещё и магазин обломился – они быстро собрались, погрузились в вертолёт и через полтора часа кружения над горами приземлились на границе с Чечнёй, в печально знаменитом селении Ботлих.

Алексей уже был в доску свой. Приехавшие рассказывали всем подробности его карточного сначала везения, а затем падения. Особенно старался, под взрывы хохота, майор Майоров. Ну а когда в расположении отряда Лёха попытался отдать свой проигрыш, то это вызвало лишь ещё большее веселье:

– Нет, вы посмотрите на него, деньги суёт, не-е-ет, журналист, ты теперь пожизненный магарыч из Каспийска должен!

Так и остался должен до сих пор…

* * *

– Как говаривал мой первый старшина, солдат всегда готов есть, спать и фотографироваться! – улыбаясь, Кулик повернулся в сторону Алексея, которого попросили зайти к командиру.

Рядом с Куликом сидел с недовольным видом начальник особого отдела, который зашёл в штабную комнату незадолго до Барышева.

– Что, Лёха, сколько уже плёнки на детальное фотографирование укреплённых позиций отряда перевёл? Метров десять будет? Да ладно, ладно, мне уже доложили, – подмигнул Кулик, перебивая журналиста на полуслове.– А теперь серьёзно. Пока весь отряд в сборе. Неизвестно ведь, как завтра обернётся. А у нас групповой фотографии нет. Так, чтобы на хорошую камеру, да ещё и все вместе…

Эта фотография долго потом висела у Алексея над столом. Удачный вышел снимок. Вот как все веселились, дурачились, сбиваясь в плотную кучу, чтобы поместиться в кадр, как строили друг другу рожки, что среди солдат, что среди офицеров, так и вышли на снимке – весёлая, смеющаяся, обнимающаяся ватага молодых людей. Один только майор Майоров с умным лицом вышел, ну да у него всегда такое лицо, он уже и не обижается.

Был, конечно, и «правильный» снимок, где все с нарочито серьёзными физиономиями, но ту фотку отдали начальнику особого отдела, с юмором-то у товарища явный недобор. А эта долго висела у Алексея.

Барышев пробыл со «Скифом» в Ботлихе пять дней. Было затишье, и потому Кулик легко соглашался брать его в свои рейды с начальником разведки по окружающим селение высотам. Они прошли тропой, которой из Чечни явились боевики, взобрались на Ослиное Ухо, так в переводе на русский называлась гора, где были самые ожесточённые бои. Долго и безуспешно пытались зачистить её армейские части, пока вызванный на подмогу спецназ ГРУ ночью не вырезал всех боевиков. Кстати, на фотографиях верхушка той горы действительно похожа на свесившееся набок ослиное ухо.

А ещё были бесконечные встречи-интервью-впечатления: разведчики и сапёры, милиционеры и вертолётчики мало чем отличались друг от друга – сначала настороженно не хотели ничего говорить, затем радушно не хотели отпускать; и ещё местные жители-ополченцы: эти и хотели говорить, и говорили, но также гостеприимно не отпускали.

На шестой день, рано утром, вместе со сменёнными офицерами и одним заболевшим бойцом Алексея отправили обратно. И всю дорогу до Махачкалы он жалел, что так быстро прошла командировка, что не пришлось на неё никакой серьёзной заварушки, в общем, рефлексировал, как всякий журналист, которому только предстояло переварить собранную информацию.

В Махачкале он застрял на два дня. И лишь много позже понял, что его поездка на войну должна была состояться лишь из-за этих двух дней ожидания в аэропорту. Ведь именно тогда их пути пересеклись…

– Пойти, что ли, по окрестностям прошвырнуться, разведать обстановку, так сказать… Сколько нам ещё тут чалиться?.. Что, журналист, идёшь со мной? – и они с начальником штаба отряда «Скиф» отправились в сторону лётного поля.

Одиноко стояли в стороне два гражданских лайнера «Дагестанских авиалиний». Небо разрывалось винтами вертушек и военно-транспортных самолётов. Чуть в стороне загружалось два борта: на Ростов и Москву. Алексей и начштаба шли мимо людей, ящиков и носилок, когда взгляд зацепился за выглядывающий из-за пазухи раненого офицера краповый берет.

– Стой, Лёха, похоже, наши под раздачу попали, – начальник штаба резко остановился. – Да это же Юрка Яшкин! 15-й отряд! Твою мать… – и рванулся к носилкам, стоявшим прямо на бетонке. – Юрец, братишка! – закричал он, и, подбежав, опустился на колено. – Как же тебя угораздило… Что с отрядом?

– А… Наши… Все тут… – открыв глаза, Яшкин облизнул запёкшиеся губы. – Дай попить, браток… – и взглядом указал на лежащую рядом на носилках початую бутыль минералки. – Нет больше 15-го отряда, браток… – сделав несколько крупных глотков, он вылил остатки воды себе на лицо, и пролившаяся на бетонные плиты вода тонкой струйкой медленно побежала к ногам Алексея.

– Как нет? Ты что говоришь, майор?!

– Вот так. Был отряд – и нет отряда, – Яшкин замолчал.

Он, очевидно, не хотел говорить дальше, поэтому-то, как за соломинку, и ухватился взглядом за струйку воды, которая, добежав, уперлась в башмак Алексея и собиралась в небольшую мутную лужицу. Башмак был явно невоенный, и как повод перевести разговор подходил, видимо, как нельзя лучше.

– Твой боец? – кивнув в сторону Алексея, спросил он у начштаба. – Чего в гражданке?

– Да журналист это.

– На х… журналистов, – неожиданно зло бросил Яшкин и тяжело, в упор, уставился на Алексея. – Что, генеральские жопы лизать приехал?! Так и без тебя уже зализали. Вон почитай, что про отряд, суки, пишут, – и, достав откуда-то смятую газету, он швырнул её под ноги.

– Да ты что, Юрец! – начштаба перехватил руку Яшкина. – Это же наш. Наш журналист, Лёха Барышев, мы его знаем…

– Нет тут наших, – всё так же зло отрезал Яшкин. – Нет. Все чужие… – но, осёкшись, вдруг снова уставился на Алексея. – Как фамилия, говоришь? – спросил он неожиданно тихо.

– Барышев… «Аргументы», отдел расследований, – опешив от его агрессии, Алексей даже и не пытался найти слова в своё оправдание. Хотя в чём ему было оправдываться…

– А зовут как? – ещё тише спросил он.

– Алексей.

Яшкин надолго замолчал. Словно не веря, он продолжал смотреть на него, лишь несколько раз дёрнул кадыком.

– Так не бывает, – наконец прошептал он, словно выдавливая из себя слова. – Алексей… Барышев… солдат мой… Где теперь пацана искать… Там его нет… – Яшкин чуть шевельнул рукой в сторону ящиков, которые заносили на борт через грузовые люки. И вдруг снова словно вцепился в него взглядом. – Ведь там его нет?! Не молчи… Ты почитай это, журналист, – не дождавшись ответа, Яшкин тяжело кивнул на валяющуюся на бетонке скомканную газету. – И напиши… Если сможешь… Если дадут тебе… Про тёзку своего, про Лёху Барышева… Правду напиши, а?