Текст книги "Хроника одного побега"

Глава 4

Единственной светлой стороной тюрьмы в Абу-эд-Духуре было то, что здесь практически не существовало строгого распорядка дня. Единственным исключением из этого отсутствия правил являлось то, что пленников после вечерней молитвы загоняли в камеры и запирали на ночь. А вот утром – с рассветом, камеры отпирали, и делай что хочешь. Конечно, на отведенной для этого территории.

Лязгнул засов. Охранник даже не удосужился заглянуть в камеру к Ключникову. Данила вышел в коридор, который понемногу наполнялся узниками. Он постучал в железную дверь к Камилле. Никто ему не ответил. Приоткрыв дверь, Ключников заглянул внутрь. Женщина сидела на тюфяке, закрыв лицо руками.

– Это я, – негромко сказал оператор.

Бартеньева вздрогнула, но ладоней от лица не оторвала. Данила присел перед ней на корточки, взял за запястья, отвел ладони от лица. Камилла тут же зажмурилась и отвернулась.

– Что с тобой? – спросил он.

– Мне стыдно смотреть тебе в глаза, – прошептала Бартеньева.

– Ты ничего такого не сделала, за что можно стыдиться, – не слишком уверенно проговорил Данила.

– Вчерашний день многое изменил во мне. Давай не будем об этом. Я хочу побыть одна.

– Так не пойдет. Ты будешь сидеть, думать, накручивать себя. Ты же классический интроверт. Тебя нельзя оставлять одну.

Ключников силой поднял женщину. Камилла стояла, рассеянно глядя перед собой. Данила взял в охапку тюфяк. Вместе они вышли на улицу. Охранник уже раздавал завтрак – черствые пшеничные лаваши и чай. Свободным в тени оставалось только одно место – под стеной, рядом с французским инженером. Он был не против, чтобы русские устроились неподалеку. Инженер рвал лепешку, макал ее в чай и неторопливо рассасывал, растягивая удовольствие.

– Как дела? – поинтересовался он.

– Спасибо, неплохо, – дежурной фразой ответил Данила.

Камилла молча грызла свой лаваш.

– Вас ночью куда-то водили? – спросил француз. – Выбивали выкуп?

Даниле не очень-то хотелось обсуждать эту тему, и так на душе было муторно. Теперь при свете дня, когда стресс после попытки изнасиловать Бартеньеву всем бандитским отрядом отошел на второй план, сказанное на камеру казалось ужасным. За такие признания, будь они правдой, расстрел был бы вполне справедливым наказанием.

– Что-то вроде этого, – расплывчато ответил он.

– Будем надеяться, что у нас все будет хорошо, – пообещал француз. – Мне эта тюрьма в каком-то смысле пошла на пользу.

– Каким образом? – Камилла наконец-то хоть чем-то заинтересовалась.

– Узнал, что моя жена полная мразь, – без тени сожаления в голосе признался француз. – Она отказалась за меня платить, хотя деньги есть. Если выберусь отсюда, подам на развод, суд в такой ситуации ей ничего из моего имущества не оставит.

– Есть другие варианты получения выкупа? – спросил Данила.

– Остается работодатель. Зря я, что ли, на фирму двадцать пять лет ишачил?

Стальные ворота открылись. Во двор вкатил «Лендровер» Сармини. Сабах сам сидел за рулем. Он посигналил, сгоняя с насиженных мест группку пленных арабов, после чего загнал машину в освободившуюся тень у самой стены. Прихватив с собой раскладной походный стульчик, он направился прямиком к французу. Поддернул брюки и сел напротив, саквояж поставил рядом. Смотрел слегка насмешливо сквозь поблескивающие стекла очков.

– Они согласились за меня заплатить? – не выдержал француз.

– Есть плохая новость. Ваша фирма отказалась от вас. Никто не любит расставаться с деньгами.

– И это после того, что я для них сделал? – Инженер стал впадать в прострацию.

– Но есть и хорошая, – рассмеялся Сабах. – Ваш страховщик согласен заплатить за вас. Как только к нам поступят деньги, вы будете свободны.

– Страховщик? – не понял француз.

Сармини доходчиво объяснил ему интерес страховщика к тому, чтобы сохранить своему клиенту жизнь. Инженер буквально залучился от счастья.

– Я бы до такого не додумался. Жена отказалась, дети, работодатель. А тут вдруг – страховщик. Вы финансовый гений.

– Поздравляю, – ухмыльнулся Сабах. – Приятно слышать в свой адрес комплименты. – Сказав это, он повернулся к русским: – А вот с вами возникли проблемы. Телеканал, на который вы работаете, отказывается за вас платить. Причем не просто отказывается.

Данила и журналистка нервно жались друг к другу.

– До владельца я еще не дошел, но генеральный продюсер послал меня прямым текстом. Это плохо, очень плохо. Примерно такая же ситуация с вашим британским продюсером. Вот только англичане словесно оформили все более культурно, но с тем же результатом – иди, мол, подальше. Кто еще может за вас заплатить два миллиона? Напрягите память, это в ваших интересах.

– Два миллиона? – изумился Данила.

– Журналисты дорогой товар. Особенно если они одновременно и шпионы.

– Мы не стоим таких денег, – нервно проговорил Ключников. – Никто за нас столько не заплатит. Еще двести, триста тысяч – это реальная цифра.

– Вы недооцениваете себя, – губы Сармини кривились. – Напрягайте память.

– За нас не станут платить такие огромные деньги. Уменьшите выкуп, – попросила Камилла. – Намного уменьшите.

– Не продавать же мне вас в рабство бедуинам, – не теряя оптимизма, произнес Сармини. – Так работать – это работать себе в убыток. Я упрощу задачу. Среди ваших знакомых есть такие, кто располагает миллионами? Скажем, ваш знакомый, с которым вы связывались по скайпу этой ночью? Он человек не бедный. Я учился в Москве и знаю, сколько может стоить квартира-сталинка, где спальня размером с небольшой спортзал. Его, кажется, зовут Виктор Павлович, и он далеко не последний человек в России, даже депутат парламента.

– Из него вы денег не выбьете, – убежденно произнес Данила.

– Мы бьем только тех, из кого можно что-то выбить. Остальных или не трогаем, или убиваем, – взгляд Сармини стал жестким. – У него есть такие деньги?

– Есть, но…

– Не надо меня недооценивать, – Сабах достал из саквояжа планшетник. – Диктуйте никнейм его скайпа, номер мобильника. Я попробую.

Данила продиктовал. Камилла морщила лоб, потом все же решилась спросить:

– Насчет фетвы, разрешающей насиловать немусульманок, это правда?

– Видите, вы не теряете надежды отсюда выбраться, раз в вас проснулась профессиональная журналистка. Насчет фетвы – чистая правда.

– И как это соотносится с законами шариата?

– Зря вы так насмешливо говорите о законах шариата. Они значительно справедливее тех законов, по которым живете вы. Ваши правители могут сто раз переписывать и конституцию, и законы под себя. А в мусульманском мире даже абсолютный монарх не может изменить в законах шариата ни единого слова. Они священны, их дал Аллах через своего пророка Мухаммеда. Я доходчиво вам объяснил?

Странно, но на этот пассаж Камилла не нашлась, что возразить.

Планшетник Сабах уже не прятал в саквояже. Сармини пошел вдоль сидевших на земле пленников, сверяя лица со своей виртуальной картотекой.

Камилла тяжело вздохнула:

– У нас нет шансов выпутаться из этой истории.

– Шанс всегда есть.

– Но не у нас. Зря мы оговорили себя. Нас это не спасет. Признайся, ты сделал это ради меня? Я не хочу услышать – «да».

– Наши ночные признания не были напрасными. Я оттягиваю время. Единственное, что может нас спасти, – это побег.

– Но как?

– Надо думать.

Сармини тем временем был занят странным на первый взгляд делом. Он выводил в центр двора людей. Ставил их двумя группками. Всего вывел пять человек. Среди них выделялся антиохийский священник в пыльных черных одеяниях. Он стоял, щурился на еще низкое солнце и беззвучно шевелил губами, скорее всего, молился.

– Всем прекратить разговоры и слушать! – крикнул Сармини, рядом с ним уже появились вооруженные автоматами боевики. – Перед вами пример того, какой может быть ваша дальнейшая судьба, – обращался он ко всем пленникам сразу. – Вы все – наши враги, и за это должны расплатиться с нами, – теми, кто воюет за освобождение Сирии. Одни из вас поняли это, раскаялись, сотрудничают с нами, их родные и друзья находят деньги для выкупа. За этих двоих уже заплатили, – Сабах показал на священника и стоящего рядом с ним бедуина. – Они сегодня же выйдут на свободу. А эти трое не сумели или не захотели найти деньги, – он указал на трех арабов, стоявших с опущенными головами. – И они сейчас будут казнены. Выбирайте свою судьбу.

Двое боевиков схватили старика-араба, потащили его и поставили лицом к стене. Затем отошли и вскинули стволы. Грохотнули короткие очереди. Пули врезались в стену, сбивая штукатурку. Старик дернулся и упал на пыльную землю. Боевики потащили на казнь следующего несчастного. Пленники, сидевшие у стены, притихли. Каждый из них думал о своей судьбе.

И тут оставшийся стоять в одиночестве молодой араб побежал. Даниле с Камиллой сперва показалось, что это просто от отчаяния и безысходности. Куда убежишь с окруженного высокой каменной стеной двора? Но юноша, за которого не нашлось, кому заплатить, знал на что рассчитывал. Шансов спастись у него было немного, но это были реальные шансы. С разбегу он запрыгнул на капот стоявшего в тени стены «Лендровера». Еще прыжок – и он очутился на крыше машины. Проворный юноша оттолкнулся ногой от пулемета и вскарабкался на стену. Всего метра четыре теперь отделяли его от криво нависавшей бетонной плиты разбомбленного завода. Высота такая, что сорвешься – разобьешься насмерть. И все же он, не раздумывая, прыгнул. Ему улыбнулось счастье, одной рукой он уцепился за выступавшую из треснутого бетона арматуру. Уцепился и повис.

Один из боевиков вскинул автомат – цель была легкой. Но Сармини почему-то отдал приказ:

– Не стрелять.

Сабах стоял и щурился на раскачивающегося под плитой юношу. Пленники, затаив дыхание, следили за беглецом, желая ему удачи. Даже антиохийский священник перестал молиться. Юноша обернулся и затравленно посмотрел на бандитов. Потом немного подтянулся на одной руке, качнулся и забросил на плиту ногу.

– Давай же, давай, – прошептала Камилла.

– Ему повезет, – Данила переводил взгляд то на беглеца, то на вскинутый ствол автомата.

Боевик только и ждал, когда Сармини даст ему отмашку на выстрел. А тот почему-то медлил. Смельчак вскочил на ноги, быстренько показал своим палачам непристойный жест и побежал в глубь разрушенного здания. Его силуэт мелькал между колонн. Парень бежал изо всех сил, чувствуя на своей спине прицел автомата. Ему страстно хотелось упасть, затаиться, но он знал: только быстрые ноги смогут его спасти. Беглец не заметил натянутой между двумя колоннами на высоте сантиметров в пятьдесят тонкой рыболовной лески. Он зацепил ее ногой. Кольцо с разогнутыми усиками вырвалось из запала. Чека кувыркнулась в воздухе. Хлопушкой отозвался капсюль. Юноша даже не успел понять, что произошло. Громыхнул взрыв. Десятки осколков вспороли его тело. Кровь брызнула на бетон.

У пленников, следивших за побегом, синхронно вырвался крик. Пыль, поднятая взрывом, медленно рассеивалась, ее тащил за собой легкий ветерок. У людей еще оставалась надежда, что беглец жив. Но вскоре ее не осталось. Из рассеявшегося дыма показалась безжизненно свисающая рука с оторванными пальцами. Сармини издал победный крик.

– Вокруг все заминировано. Запомните это. У вас есть только один шанс спасти свою жизнь – заплатить выкуп. Даже выбравшись за стену ограды, вы обречены, – Сабах сделал несколько шагов к машине.

Араб, обреченный на смерть, о котором временно забыли, маленькими шажками отходил в сторону, к другим пленникам, надеясь затеряться среди них. Но от него отходили, как от прокаженного. Сармини хлопнул себя ладонью по лбу и бросил боевикам:

– Чего ждете? Его же пристрелить надо.

Данила вскочил, рванулся вперед. Сухо затрещали автоматы.

Камилла спрятала лицо в ладонях. Ключников не добежал, он внезапно замер, побледнел, схватился за бок и медленно осел на землю, упал спиной в пыль, широко раскинув руки. Его остекленевшие, широко раскрытые глаза неподвижно смотрели в яркое солнечное небо.

– Вы убили его! – закричала Камилла, бросаясь к Даниле.

Сармини обернулся на крик, вскинул брови. Попасть в русского никто из боевиков вроде бы не мог, стреляли они в другую сторону. Доказательством этому являлся мертвый араб, из простреленной головы которого струйкой вытекала густая кровь. Но факт оставался фактом – распростертый на земле Ключников не подавал признаков жизни. Камилла склонилась над ним, приподняла голову.

– Даник, Даник… – причитала она.

Когда Сабах оказался рядом, женщина вскочила и набросилась на него, расцарапала ему лицо. Подоспевшие боевики оттащили ее.

– Убийцы! – закричала Бартеньева.

Сармини наклонился, видимых ран на теле у Данилы не было. Вот только лицо выглядело неестественно белым. Он приложил пальцы к артерии на шее, ощутил еле различимое, затухающее биение.

– Да никто в него не стрелял. Врач среди вас есть?! – выкрикнул он, обводя взглядом пленников.

Ответ мог бы дать и планшетник с базой данных, но Сармини забыл о нем. Он струхнул, терять выкуп за журналиста и получать проблемы из-за его гибели не хотелось. Он верил, что сможет выбить за него хорошие деньги. На этот счет кое-какой план в его голове уже сложился.

– Есть врач?!

Немолодой лысеющий мужчина уже поднялся возле стены и, прихрамывая, заспешил к Ключникову.

– Ты врач? – засомневался Сармини. – Ты же говорил, что уличный торговец.

– Поэтому и не хотел сразу признаваться, – произнес мужчина-араб и склонился над Данилой. – Аптечку принесите.

Он несколько раз надавил на ребра. Стал делать искусственное дыхание. Сармини метнулся к джипу, принес аптечку. Камиллу отпустили, она уже вела себя смирно.

– Значит, в него не стреляли? – тихо спрашивала она, но никто ей не отвечал.

Наконец Ключников дернулся, шумно вдохнул. Врач для надежности раздавил ампулу с нашатырным спиртом, сунул Ключникову салфетку под нос, придерживая голову ладонью. Данила открыл глаза. Он обвел стоявших возле него людей непонимающим взглядом.

– Где я? – спросил он так, словно только что родился на свет.

Облечь ответ в короткую доходчивую фразу никто не решился.

– Я здесь! – Бартеньева бросилась к своему оператору.

– А… Камилла… – тихо проговорил Данила, и по его взгляду стало ясно, что память уже возвращается к нему.

Врач поднялся с колен, вытер вспотевший лоб.

– Что с ним? – строго спросил Сармини.

– Не знаю. Смотреть надо.

– А ты какой специальности врач?

– Универсал, – принялся вновь «шифроваться» медик, который в прошлом был военным врачом, а потому и не хотел в этом признаваться. – Похоже на болевой шок, – добавил он.

– Его вчера били по почкам, – напомнила Камилла.

– Надо смотреть, – повторил медик.

– Какой смысл в осмотре? – проговорил Данила. – Разве он что-нибудь изменит?

Внимание людей переключается очень быстро, особенно если их окружает то, о чем не хочется думать. Пленники уже «забыли» о расстрелянных, появилось новое зрелище. Ключников лежал на соломенном тюфяке лицом вниз. Медик задрал ему рубашку и тут же обнаружил на спине шрам, оставленный операцией.

– Вам пересаживали почку? – сразу определил он.

– Четыре года тому назад, – ответил оператор.

– Почему ты мне никогда об этом не говорил? – изумилась Камилла.

– А затем, чтобы ты позволяла мне изредка выпивать, – нашел он в себе силы пошутить. – К тому же я не мог ждать, пока мне пересадят почку в России, пришлось делать это полулегально в Индии. Да и произошло это еще до нашего знакомства.

Врач принялся легонько простукивать спину Ключникову. Он ударял двумя пальцами по прижатой ладони. О реакции Данилы следил по тому, как он морщится.

– Вот так больнее всего? – легонько ударив, спросил он.

Данила снова побледнел.

– Будто прут раскаленный всадили.

– Все ясно, – сказал медик.

– Что именно? Это опасно для жизни? – уточнил Сармини, ему не хотелось терять деньги за возможный выкуп.

– Довольно серьезно. Пересаженная почка, она не держится в организме так, как родная. Ее «подшивают». От удара «подшивка» оборвалась. Почка опустилась. Она будет опускаться все ниже и ниже, пока не оторвется. Тогда – смерть, – не стал скрывать правды от пациента медик, тюрьма вынуждала к откровенности.

– Как скоро это наступит? – по-деловому поинтересовался Сабах.

– Месяц, если не сделать операцию. И полтора, если все это время лежать, почти не поднимаясь. Тогда процесс опускания органа притормозится.

– Операция поможет? – спросила Камилла.

– Если ее сделают в хорошей клинике опытные хирурги, то все наладится.

– Вот видишь, – оскалившись, произнес Сармини. – Тебе надо очень хорошо постараться, чтобы успеть вовремя. Так что «бомби» владельца канала и своего английского продюсера с удвоенной силой. А твоим депутатом я займусь лично, – Сабах глянул доктору в глаза. – Ему помогут какие-нибудь медикаменты? Мне-то он нужен живым. Пока живым.

– Обезболивающее. Иначе от болевого шока может повториться то, что мы только что наблюдали. И если никого не окажется рядом… – врач не договорил, и так было понятно, что произойдет.

– Хорошо, выпишите рецепт, я постараюсь достать, – Сармини дал медику блокнот и ручку.

Узнать, что тебе отмерено жить месяц, в лучшем случае полтора, но тогда придется лежать вообще без движения, – открытие не из приятных. Для Данилы это стало настоящим шоком, он-то надеялся быть поддержкой для Камиллы, а получалось, что превратился в обузу. Возможно, Хусейн с Сармини даже не воспользуются кассетами с признанием, а тихо избавятся после его смерти и от Бартеньевой. Сабах не захочет рисковать репутацией. И все же беда обернулась и относительным улучшением. Боясь, чтобы с Данилой не случился новый припадок, Сабах распорядился поместить к нему в камеру и Камиллу. Ей выдали шприцы, ампулы с обезболивающим, которое следовало колоть регулярно, не пропуская.

Лишь только они остались одни, Камилла сказала Даниле:

– Бежать, только бежать. По-другому мы погибнем. Без тебя мне отсюда не выбраться.

Глава 5

Хусейн Диб сидел в бывшем кабинете начальника полицейского управления и курил сигарету. Табак любитель «травки» ненавидел. Но приходилось пока держать марку, ведь в кресле перед журнальным столиком расположился Сармини и попивал кофе из маленького стеклянного стаканчика, в котором плавал листик мяты. Сабах тоже раздражал Хусейна, но он старался этого не показывать. Сармини перед отъездом пытался хоть немного вправить мозги своему командиру.

– Никаких игр в считалочки. Мы договариваемся о выкупах с серьезными людьми, а серьезные люди любят иметь дело с ответственными партнерами. За большие деньги могут и голову показательно открутить. Просто так, из принципа, чтобы другим неповадно было обманывать. Договариваемся о цене, и потом не должно быть никаких сбоев. Заложник возвращается целым и невредимым.

– Знаю, репутация дорогого стоит, – повторил одно из любимых выражений своего заместителя Хусейн. – Вот только с русскими журналистами ясности нет. Чего ты с ними возишься? Не хотят за них платить – пустим в расход, и все дела.

Сармини сузил глаза.

– Пустить в расход или по почкам ударить, – он выразительно посмотрел на Хусейна, – дело нехитрое, для деревенщины. А выстроить комбинацию по получению денег – это уже высшая математика.

– И как ты собрался превратить этого русского и его шлюху в тугие пачки долларов? – недоверчиво спросил Диб, ему казалось, что Сармини слишком уж хитрит и в итоге перехитрит самого себя.

Сабах провел ладонями по лицу, словно молился.

– Я уже переговорил с их депутатом, – ухмыльнулся он. – И тот обещал подумать насчет выкупа, хотя сперва опрометчиво послал меня подальше. Я умею убеждать.

– Какую игру ты на этот раз затеял? – проворчал Диб, с отвращением раздавив сигарету в пепельнице.

– Он политик, а политику нужен пиар. Их фракция в парламенте на следующих выборах может не набрать необходимый минимум голосов. Пленение журналистов, признавшихся в шпионаже в пользу режима Асада, однозначно сделает их героями в России. Из солидарности другие журналюги будут раздувать эту тему, как ветер раздувает лесной пожар. Даже у правящей партии нет выходов на повстанцев, а я ему такой выход даю. В партии много богатых людей. Они сбросятся. Внешне все будет представлено как акт доброй воли с нашей стороны. Якобы мы без всяких денег передаем русских журналистов отважному депутату, вступившему в переговоры. Если ему удастся освободить шпионов, то акции его партии и его личные акции в партии пойдут вверх. Он неглупый человек и понимает, что Асад обречен, русским так или иначе придется иметь дела с повстанцами, когда они войдут в Дамаск.

– Ты думаешь, нам удастся сделать это первыми? – приободрился Хусейн, рассчитывавший после революции отхватить какой-нибудь государственный пост.

Сармини отрицательно покачал головой.

– Я решил, что лучше вовремя «соскочить». Уйти в тень.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Не бери больше заложников. Это опасная игра. Нам до этого везло. Распродадим тех, кто у нас есть, и свалим из страны. Если хочешь, я помогу тебе сделать новые документы, приобрести дом на берегу океана где-нибудь в Мексике. Или же тебе по душе турецкая часть Кипра? Подумай о тихой старости. Именно поэтому я отправляюсь сейчас за твоими женами и детьми. Ты же хочешь увидеть когда-нибудь потом своих внуков? Сирия еще долго не поднимется из руин – кто бы ни победил. Ты же сам это видишь. Счастья здесь искать глупо.

Хусейн потер лоб. Он понимал, что по большому счету Сармини прав. В любой азартной игре решающим фактором является умение вовремя остановиться. Но мало у кого получается это делать.

– Я подумаю, – пообещал Диб.

– Только в осуществлении мечты не закладывай полную сумму от продажи русских журналистов. Думаю, депутат собьет цену, нам придется согласиться на полтора миллиона.

– Спасибо, что вызвался позаботиться о моей семье. Файез страшный человек, таким может быть только безродный отморозок. Если его банда доберется до них…

– Я сделаю все, чтобы этого не допустить.

Командир поднялся, обнял на прощание своего заместителя.

«Лендровер» и микроавтобус выехали из ворот бывшего полицейского управления. На этот раз Сармини сидел на пассажирском сиденье. Дальние поездки он не любил проводить за рулем. Вместе с ним в путь отправились и четверо боевиков из числа наиболее преданных Хусейну. Диб сам подбирал их. Сабаха они побаивались, считали чуть ли не шайтаном. Он оставался для них загадкой. Его комбинации и впрямь казались им чем-то вроде высшей математики – недоступной пониманию, а потому таинственной.

Машины ехали по вымершему городу. По обе стороны от улицы высились руины домов. Лишь изредка можно было наблюдать очаги жизни. В пятиэтажном доме артиллерийским огнем были вынесены кирпичные стены на втором и третьем этажах. Верх строения держался на тонких железобетонных столбах. Но все равно на верхнем этаже продолжали жить люди. Мальчишка запустил из окна бумажный самолетик. Он заложил круг над улицей и спланировал на капот «Лендровера», его тут же сдуло встречным ветром. Сармини посмотрел на лицо водителя. Обычно суровый боевик улыбался.

– Детство вспомнил? – спросил Сабах. – Как сам самолетики пускал?

– Вспомнил, – неохотно признался бородач, ему, с одной стороны, не хотелось, чтобы лезли в душу, он начинал от этого чувствовать себя беззащитным, но, с другой стороны, люди любят, когда ими интересуются.

Сабах уже нащупал слабину. Боевик, способный хладнокровно убивать, оказался сентиментальным.

– Дети у самого есть?

– Первенец, он с моей женой недалеко от Абу-Каатур живет у ее брата.

– Близко от нашей дороги, но заехать не успеем. Что после войны делать собираешься?

– Не знаю еще. Наверное, дело какое-нибудь открою, лавку куплю, – пожал плечами водитель.

– Это хорошо. В жизни цель должна быть. Тогда все, что делаешь, приобретает смысл. Тогда у тебя появляется линейка, которой можно измерять жизненный путь.

– Как это?

– Ты получаешь возможность измерять – приблизился ты к цели или удалился от нее. Вот, скажем, мы расстреляли тех, кто не сумел достать выкуп. Не со злости же мы их убили, не просто так патроны потратили.

– Вроде так. Мне приказали, я и расстрелял.

– А теперь возьмем линейку. Померяем ею, приблизился ты к своей цели купить лавку или удалился?

– Не знаю даже. Наверное, приблизился, – ответил водитель.

– Те, кто видел расстрел, с большим рвением начнут искать деньги для выкупа. От каждого выкупа командир тебе деньги платит. Значит, ты приблизился. И мы все вместе приблизились, каждый к своей цели. Ты не гони, в переулок сверни, – распорядился Сармини на перекрестке.

Водитель повиновался. В переулке между домами стоял джип. Из-за руля выбрался прохиндейского вида мужчина в жилетке с множеством карманов. На дверце виднелся логотип телеканала «Аль-Джазира».

Сармини не стал обниматься с тележурналистом по мусульманской традиции, они просто по-деловому пожали друг другу руки. Сабах открыл саквояж, протянул кассету и пластиковый файл с распечаткой.

– Это то, о чем мы с тобой говорили? – поинтересовался тележурналист.

– Оно самое, признание русских стрингеров. А это черновик дикторского текста.

Журналист пробежал глазами страницу, удивленно вскинул брови:

– И вы не требуете никакого выкупа?

Сабах мотнул головой:

– Не требуем.

– Не верю, – тут же выпалил журналист.

– Требовал бы, об этом и написал бы. Все, некогда мне.

– Не похоже на тебя. И с меня денег не взял за кассету с признанием. И выкуп тебе не нужен. Может, ты в самом деле религиозным фанатиком заделался? Эта болезнь заразная, а ты среди ее носителей каждый день вращаешься.

– Нравишься ты мне. В жизни совсем другое говоришь, чем с экрана. Таким и надо быть. Поставишь ли в эфир, даже не спрашиваю. Первым с новостью выскочить возможности не упустишь.

Сармини торопливо пожал руку журналисту и сел в «Лендровер». Вскоре внедорожник и микроавтобус уже катили по загородной местности. Ехали по хорошей дороге. Движение было небольшим. Иногда приходилось останавливаться, когда въезжали на территорию, контролируемую другими командирами. Поскольку с Сабахом было мало людей, их не останавливали надолго, им верили, что они едут забрать семью одного из боевиков, а не готовят какую-то операцию за зоной своей ответственности. О том, что едут забрать семью самого Хусейна Диба, Сармини, конечно же, не упоминал. Маршрут был составлен так, чтобы пролегал только по территории дружественных Дибу группировок. Лучше сделать крюк в двадцать километров, чтобы разминуться с недругами. А отношения между отрядами повстанцев были сложными.

Уже стемнело, когда, перевалив за горную гряду, выехали к селению, где жила семья Диба. Жены и дети неплохо знали Сармини, потому не стали сомневаться, когда он сказал, что отец семейства прислал его, чтобы отвезти всех в Абу-эд-Духур.

– Хусейн считает, так будет безопаснее.

Фадва и Ханса предлагали боевикам заночевать в соседнем доме, но Сармини отказался. Женщины стали собираться, в результате боевикам пришлось перебраться в «Лендровер», предоставив микроавтобус двум женщинам и троим детям – мальчику с двумя сестричками – и багажу, с которым жены Хусейна не захотели расставаться.

Фары медленно едущих машин выхватывали острые края скал, прорезали мрак над пропастями. Но водители, как люди, выросшие в здешних местах, уверенно вели машины по серпантинам. Убаюканные качкой дети уснули, устроившись на мягких кулях с подушками и одеялами. Дорога пошла на спуск. Впереди замаячила одиноко стоящая скала. Когда до нее оставалось совсем ничего, внезапно вспыхнул свет фар, на дорогу, перегородив ее, выкатился бортовой грузовик. Водитель «Лендровера» еле успел затормозить, но все же ткнулся бампером в колесо. В это же мгновение над бортом на фоне ночного неба показались силуэты вооруженных людей. Сармини удивительно быстро успел распахнуть дверцу, вывалился из машины, прихватив с собой саквояж, и забился под нее. Затрещали выстрелы. Рассыпалось, провалилось лобовое стекло. Водитель с простреленной головой повалился на руль. Шофер микроавтобуса лихорадочно стал сдавать задним ходом. Выскочивший из темноты злодей в черной маске выстрелил в него через боковое стекло. Неуправляемый автобус продолжал катиться задним ходом. Убийца рванул дверцу, выбросил мертвого водителя на дорогу, вскочил за руль и надавил педаль тормоза. Надрывно плакали перепуганные дети, женщины прижимали их к себе.

– Вам никто не сделает ничего плохого, – сказал человек в маске.

Бой окончился быстро. Боевики Хусейна были перебиты. Женщин и детей погнали в ночь.

Сармини осторожно выбрался из-под машины, сел на камень, вытер носовым платком разбитый в кровь лоб. Поставив саквояж на колени, он раскрыл его, достал спутниковый телефон.

На другом конце беспроводной линии наконец-то отозвался тот самый тележурналист из «Аль-Джазира».

– Сабах, если ты звонишь, чтобы отменить выпуск кассеты с признаниями русских, то ты опоздал. Я уже сбросил видео выпускающему редактору, с ним работают монтажеры. Сюжет появится в утреннем выпуске.

– Нет, я по другому делу. Только что…

* * *

Страшно ныло в боку. За зарешеченным окном камеры мерно журчал водоотводной коллектор. Ночь понемногу вступала в свои права. Камилла нервничала. Часов у пленников не было, а инъекции обезболивающего следовало делать строго по расписанию, поэтому женщина пыталась угадать, сколько прошло времени.

– Кажется, пора, – сказала она Даниле.

– Может, и правда пора.

В полумраке Бартеньева сломала горлышко ампулы, набрала шприц. Ключников поморщился, когда поршень пошел вниз.

– Странное дело, обезболивающее, а колоть его больно.

Он прислушивался к своему организму. Лекарство понемногу начинало действовать. Острая боль в боку растворялась, уходила. Наконец он почувствовал себя абсолютно здоровым. Правда, понимал, что именно «почувствовал». Смертельная в перспективе травма никуда не делась, а продолжала прогрессировать. Уходили, как песчинки в песочных часах, секунды и минуты жизни. Возможно, жизнь оборвется и раньше отпущенного медиком срока. То, что обезболивающее – это наркотик, Данила понимал, но ему было сейчас наплевать на это. Пусть себе и начинается привыкание. Кто скажет, сколько той жизни ему осталось? А удастся выкарабкаться, то силы воли хватит, чтобы справиться с зависимостью.

Данила поднялся с тюфяка.

– Ты что, тебе лежать надо! – возмутилась Камилла. – Не вздумай ходить.

– И много я вылежу? – саркастически произнес Данила. – За нас не заплатят, это факт, и ты это знаешь не хуже меня. Единственное спасение – побег.

– Мы это уже видели, – напомнила Бартеньева.

– Любая информация не бывает лишней. Зато теперь мы точно знаем, что развалины завода строительных конструкций заминированы. Парень за это знание жизнь отдал. Я, пока лежал, кое-что придумал.