Электронная библиотека » Сергей Зверев » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 17 января 2018, 12:00


Автор книги: Сергей Зверев


Жанр: Боевики: Прочее, Боевики


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава третья
Псков, август 2016 года

Корнеева вложила мой паспорт в плотный конверт, заклеила и, с улыбкой извинившись, торопливо вышла из помещения. Я ничуть не сомневался, что сейчас она оставит мой «аусвайс» кому-либо из своих коллег – может быть, той самой миловидной девице, с которой я столкнулся в холле, – и таинственно шепнет, что отправляется на встречу с неизвестным. И, конечно же, не преминет добавить, что в случае чего этот конверт следует незамедлительно отнести в полицию. Возможно, условится о контрольных звонках через определенные промежутки времени. Ай да старушка! Молодец, мадам Корнеева! Или молодчина? Да какая, собственно, разница… Да, это уж точно: и в провинции девушки детективы смотрят, учатся потихоньку. И это правильно, как тонко заметил один велеречивый господин, некогда разваливший мощную державу по имени СССР.

Еще через десять минут мы с мадам Корнеевой без особой спешки ехали в такси по направлению к улице Труда – именно такой адрес бабулька назвала таксисту. Снова я увидел памятник Ильичу и Кремль, в районе которого мы повернули направо. Вскоре машина тормознула у подъезда самой обычной девятиэтажки, я расплатился с водителем, и мы с «гранд-маман» проделали оставшийся путь в кабине лифта – вполне, кстати, современного и комфортабельного.

Корнеева позвякала связкой ключей, дверь распахнулась, и я сразу же оказался в году примерно восьмидесятом – вся обстановка в квартире соответствовала этой славной дате, которая многим россиянам памятна по Олимпиаде и милой мордашке олимпийского медвежонка. Старенькие обои, мягко говоря, винтажная мебель и все прочее говорили о том, что пенсия моей дамы явно недотягивала до зарплаты депутата Госдумы. Единственной современной вещью в этой однокомнатной квартирке был телевизор. Ну, это, впрочем, вполне естественно – чем еще заниматься одинокой старушке долгими вечерами. То, что Корнеева была в данный момент одинока, догадаться было нетрудно.

– Вы располагайтесь, а я пока чайник поставлю. – Хозяйка квартиры вышла из комнаты, и тут же в кухне послышался шум воды, бегущей из крана. Черт возьми, надо было хотя бы в магазин какой по пути заскочить – тортик купить, конфет, еще чего-нибудь! Нехорошо в гости с пустыми руками. Ладно, этот прокол-пробел мы исправим-восполним на обратном пути, только бы не забыть. Куплю я тебе, милая, пуд сладостей и фунт пряников медовых, ты только не обмани мои трепетные ожидания!

Не обманула: после того как мы чинно-благородно пригубили чайку, Анна Георгиевна со вздохом поднялась, покопалась в книгах, теснившихся на полках старого шкафа с застекленными дверцами, и протянула мне тяжеленькую жестяную коробку. На крышке с надписью «Москва» красовались Спасская башня Кремля и собор Василия Блаженного. На боках виднелись потертые изображения Большого театра, столичных вокзалов и прочих достопримечательностей. В глаза бросилась надпись: «Главный павильон ВСХВ» – Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. Насколько помню, где-то в конце пятидесятых она была переименована в ВДНХ. Да, старая вещица…

Еще через минуту на моей ладони лежал практически новенький «наган» с клеймом Тульского завода: стрела внутри звездочки. Дата производства – 1934 год. Но это все ерунда! Главное заключалось в потемневшей серебряной табличке, на которой гравер красиво вывел следующую надпись: «Дергачеву М.Ф. за верность делу партии Ленина – Сталина. Нарком, ГКГБ Ежов Н. И.». С поста наркома Ежова скинули, кажется, в конце тридцать восьмого, так что «наган» вручен Дергачеву явно до того, как генеральный комиссар Госбезопасности получил пинка от всесильного вождя…

– Нравится? – грустный голос Корнеевой вернул меня в день сегодняшний и отвлек от созерцания поистине бесценного раритета.

– Да, очень! – не стал я лукавить и, взвешивая револьвер на ладони, добавил: – Что-что, а оружие на Руси всегда умели делать – красивая вещь!

– И опасная, – хмыкнула старушка и деловито поинтересовалась: – Как же вы ее повезете-то? На вокзалах ведь, наверное, эти… металлоискатели и другие приспособления. И полиция тоже. Сами-то не боитесь?

– Ну, насчет перевозки вы не беспокойтесь – есть надежные способы. Вы только не подумайте, я не какой-нибудь криминальный торговец оружием – ни боже мой! Я всего лишь… В общем, что-то вроде коллекционера. И клянусь вам чем угодно: этот револьвер практически никто и никогда не увидит! И хорошо, что он без патронов – так, думаю, и вам, и мне будет спокойнее. Так, а это что у нас?

В углу коробки притаилась коробочка совсем малюсенькая – в такой могло бы храниться, например, обручальное кольцо. Вот только золота мне и не хватало! Нет, не золото… В картонном хранилище покоилась пуля – тусклый кусочек металла. Точно не от «нагана» пулька. И не от «ТТ». Скорее от немецкого «парабеллума». И что это означает? Пуля, некогда ранившая хозяина револьвера и оставленная им на память? Да что гадать – теперь уже не у кого спросить. Я не без сожаления оторвался от внимательного рассматривания уже почти моих реликвий и предложил даме:

– Анна Георгиевна, сейчас я вам отдам деньги. Если хотите, можете тут же отнести их в свой банк, а я подожду вас где-нибудь во дворе или еще в каком месте – как вы скажете. Думаю, так вам будет спокойнее, и вы сами сможете убедиться, что у меня и в мыслях нет обмануть вас или сделать еще что нехорошее! – Я улыбнулся, достал бумажник, отсчитал шесть пятитысячных купюр и положил на стол, намеренно придавая им форму веера – это создавало иллюзию вполне солидной суммы. – Надеюсь, этого хватит?

– Наверное, хватит. – Вопреки ожиданиям, Корнеева почти не обратила внимания на деньги и, устало махнув рукой, добавила: – Цен я не знаю, да и знать не хочу, а вы ведь все равно свой интерес соблюдете, – хорошо, если половину цены дадите. Да и бог с ним, с этим пистолетом, – зачем он мне, старухе? И ни в какой банк, как вы выразились, я не побегу, нечего мне бояться. Я же не старуха-процентщица, сокровищ у меня нет, да и вы не очень-то похожи на глупого студента…

Она несколько секунд помолчала, думая о чем-то своем, потом сделала пару глотков остывшего чая и, словно на что-то решаясь, кивнула, думаю, своим мыслям. Затем встала и вновь направилась к книжному хранилищу, созданному славными советскими мебельщиками примерно лет сорок назад. Назад моя дама вернулась не с пустыми руками – на стол легла пухлая тетрадь, живо напомнившая мне ныне забытое слово «гроссбух».

Да-да, передо мной лежала именно «большая книга», сшитая из нескольких тетрадей – как толстых, так и обычных ученических. Даже абсолютно непосвященному человеку сразу стало бы ясно, что книге не пять и даже не двадцать лет, с потрепанной обложки на меня с явным подозрением смотрел сам товарищ Сталин, а рядом с портретом красовалась цитата о большевиках, умеющих преодолевать трудности.

Я осторожно открыл страницу, затем следующую… Да нет, такого просто не может быть! Потому что не может быть никогда. Наверное, точнее классика в подобной ситуации еще никто не сказал – у меня действительно в зобу дыханье сперло, и я, похоже, на целую минуту забыл, что живому человеку природой положено дышать.

«Матвей Федотов Дергачев. Дневник. 1921 год, сентября 14-го дня…»

Старые, пожелтевшие страницы, заполненные не очень-то разборчивым почерком. Множество вклеенных вырезок из старых газет. Мои глаза задержались на одной из них: «Известия» за 19 сентября 1924 г. «Гражданская война в Китае. Нота тов. Карахана китайскому правительству».

Черт подери! Если в «гроссбухе» содержатся хоть какие-то сведения о службе и, хм, несколько специфической работе Матвея, сына Федотова, то… Да эти записки вообще не имеют цены. «Наган» – даже с такой историей, – мягко говоря, бледнеет перед подлинным дневником товарища Дергачева. Того самого Дергачева – теперь у меня в этом не было ни малейших сомнений. Да, ребята, это вам не фальшивые воспоминания фрейлины Ея Величества!

– Алексей…

Голос Корнеевой вернул меня к действительности. Анна Георгиевна вновь сидела напротив меня и, разливая свежезаваренный чай, что-то говорила. Я, завороженный страницами старой тетради, не сразу смог переключиться и отвлечься от своих мыслей, а когда, наконец, встряхнулся и прислушался, то понял, что старушка решила поведать мне несколько интересных фактов из своей жизни. И такая безысходная тоска и горечь читались в глазах этой пожилой женщины, что у меня просто язык не поворачивался прервать ее хотя бы одним неосторожным словом. Да что там словом – я и до чашки с чаем боялся дотронуться, дабы не спугнуть робкую птичку по имени «доверие», робко присевшую на краешек старого круглого стола, застеленного скромненькой скатеркой.

– Я прожила довольно долгую и не самую легкую жизнь. Да и у кого из простых людей она была легкой и веселой?! Родилась в тридцать восьмом. А маму арестовали в тридцать седьмом. Хотя беременных вроде бы арестовывать было запрещено. Не знаю, как уж там все было.

Первое время я была с мамой – наверное, при лагере были ясли или нечто подобное, – а потом был детдом для детей врагов народа. Вот детдом я уже помню хорошо. Разное, конечно, было. И дети сволочи попадались, и воспитатели. Бедно очень и голодно было, почти всегда хотелось есть. В сорок седьмом, помню, совсем худо стало… Почти все мечтали только об одном: вволю наесться простого черного хлеба. Сегодня это странно и дико звучит, но в те годы все было именно так.

В конце сорок восьмого, слава богу, с детдомом я распрощалась, нашлись родственники и забрали меня к себе. Тоже, конечно, всякое было, но все-таки не детдом. Потом учиться пошла – в техникум библиотечный. Стипендия крохотная, одежонка даже не на рыбьем меху – просто, можно сказать, из воздуха. Это уже после смерти Сталина было – в пятьдесят пятом. Жить стало полегче, но ненамного. – Старушка вдруг оживилась и слегка улыбнулась: – Как-то раз с подружкой после занятий бежали в общежитие. И вдруг увидели мы квадратик печенья в луже. Светлый такой, из настоящей белой муки, и совсем уже размокший, видимо, кто-то с ребенком гулял, а тот и уронил. Мы замедлили шаг, посмотрели и дальше пошли – неловко же, мало ли кто увидит. Прошли сколько-то там, переглянулись… да и назад побежали. Бежим и переживаем – как бы нашу печенинку не успел кто другой поднять! Нет, прибежали – она на месте. Схватили мы ее, разделили по-честному, да и… – Тут голос Корнеевой вдруг прервался, и я, вскинув на секунду взгляд, заметил на ее глазах слезы. – Не могу! Как вспоминаю все те годы, так сразу плакать начинаю. Простите уж старуху… И вы мне сейчас не поверите: а жить все равно было веселей как-то, светлей! И надежда была на что-то непременно очень хорошее! Наверное, просто молодыми были…

И, знаете, Алексей, нет сейчас во мне ни злобы, ни ненависти – лишь сожаление, горечь и… недоумение: неужели я действительно представляла для этой могучей страны какую-то опасность? СССР – громадная на то время держава, с ее армией и пушками, и я – крохотная пылинка! Какая-то пылинка – и вдруг враг многомиллионного народа! Бред какой-то… Утомила я вас?

– Да нет, ну что вы – мне и в самом деле очень интересно! – Я не лукавил – мне действительно было не скучно и ничуть не утомительно слушать рассказ Корнеевой. Сколько сегодня осталось живых свидетелей тех событий, не думаю, что так уж много. И то, что сейчас вспоминает эта старушка, как раз и есть та самая настоящая правда, не приукрашенная ни журналюгами, ни режиссерами, ни прочими псевдознатоками. Просто жизнь. Примерно такую же прожили и мои родители. Мое поколение уже о куске хлеба не мечтало – нам-то жить было действительно лучше и веселей!

– Кто-то сказал, что дни длинные, а жизнь короткая. – Анна Георгиевна грустно усмехнулась и провела ладонью по скатерти, словно подводя черту под той самой коротенькой жизнью. – Сколько у меня ее осталось… Так уж сложилось, что ни семьи, ни детей, ни родственников, даже самых дальних. Вроде бы и не самая страшная из всех девчонок была, а вот не получилось. Может быть, и правда есть что-то вроде венца безбрачия? Или проклятия… Я к чему все это говорю-то? Одна я. Случись что, даже хоронить чужим людям придется. Нет-нет, не пугайтесь! – Видимо, промелькнуло на моем лице или во взгляде нечто похожее на недоумение, что заставило мою даму улыбнуться и вскинуть ладошку в успокаивающем жесте. – Я не собираюсь вам навязываться! Я совсем о другом. Знаете ведь, как это бывает: умирает человек, а старые фотографии, книги и тому подобное новые жильцы выкидывают на помойку. Наверное, не раз ведь видели такую картину. Согласитесь, есть в этом что-то противоестественное и жутковатое. Так вот, я же вижу, что эти записи вам по-настоящему интересны…

Корнеева сделала паузу. Я тоже не спешил что-либо говорить, посмотрим, куда она все это дело вырулит. Если цену сумасшедшую не заломит – так вопроса нет, я с превеликим нашим удовольствием!

– Я отдам вам эти бумаги, – без какого-либо сожаления в голосе снова заговорила она. – Или, если вам, учитывая нынешние реалии, так будет спокойнее и проще, – продам. Чтобы вы не испытывали неловкости. Половина того, что вы отдали за пистолет, вас не разорит?

– Да уж как-нибудь переживу, – разводя руками, улыбнулся я. Внутри же у меня все ликовало: такие документы на деле могут стоить как минимум на порядок дороже! Поскольку железо, как известно, надо ковать быстро и вовремя, то, опасаясь, как бы моя старушка не передумала, я быстренько отсчитал купюры и выложил на стол. – Спасибо вам! Можете быть уверены, этот архив будет в надежных руках.

– Но, Алексей, у меня все же есть одно условие, – неожиданно твердо заявила Корнеева. – В ближайшие два-три года этот дневник нигде не должен всплыть! Да и позже – как бы вы им ни распорядились, мое имя упоминаться не должно! Никогда и ни при каких обстоятельствах.

– Хорошо, обещаю вам, что все ваши условия я выполню в точности! – И снова я не лукавил, поскольку в ближайшее время не собирался продавать ни «наган», ни, тем более, бумаги.

– Вот и славно, – кивнула она и, окинув взглядом стол, предложила: – Еще чайку? У вас когда поезд – или на чем вы добираться будете?

– Нет, Анна Георгиевна, спасибо! Я и так, похоже, немного злоупотребил вашим гостеприимством. Поезд у меня вечером, но, как вы понимаете, мне еще о кое-каких вещах надо позаботиться, да и в музей нам надо будет заехать – успокоить вашу милую девушку.

– Да-да, конечно! – как-то неловко засуетилась старушка, и я вдруг отчетливо понял: не хочется ей расставаться с гостем. Да, старость и одиночество и в самом деле не радость. Но не могу же, черт возьми, я ее удочерить! Есть у меня дела и поважнее… – Я рада нашему знакомству, Алексей. Правда, рада. И слушать умеете, и со старухами разговаривать.

Я заверил Корнееву, что рад ничуть не меньше, добавил, что просто обожаю умных девчонок за шестьдесят – что, кстати, было чистой правдой! – но дела, дела…

Расстались мы с моей новой знакомой там же, где и встретились – в музее. Я получил назад свою паспортину великоросса, оставил Корнеевой номер телефона и предложил звонить в любое время, коли возникнет надобность или просто желание перемолвиться с кем-то словечком.

Еще через пару часов я, уставший до чертиков, завалился спать в своем купе. Потом было утро, вокзал, такси и мой дом, слава богу, путешествие закончилось благополучно! Никто и нигде меня не заподозрил, не обыскивал и не огорчал. Но, честно говоря, огорчить меня было бы трудновато – даже при обыске нашей доблестной полиции вряд ли удалось бы найти в моем скромном багаже что-либо криминальное. Опыт, как говорят работяги, не пропьешь…

Корнеева мне позвонила на следующий же день – благодарила за цветы и маленький бонус, полученные после нашего расставания. Да, иногда на меня накатывают легкие приступы филантропии: перед тем как сесть в поезд, я купил цветы, продуктовый набор из не самых дешевых деликатесов и договорился о доставке покупок по указанному адресу. Молодцы, девчата, – не обманули. Мне не очень дорого это стоило, а даме приятно. Умный человек никогда не плюет в колодец – жизнь ведь длинная, мало ли когда свежей водички попить захочется…

Глава четвертая
Москва, август 2016 года

Первым делом я, конечно, занялся «наганом» – надо же удостовериться, что оружие в полном порядке и вполне стоит тех денег, которые за этот раритет отданы. Расстелив на столе чистую фланелевую тряпицу, разложил инструменты, масленку, ветошь и приступил к осмотру. Слава богу, снаружи ни единого дефекта мне обнаружить не удалось – все на месте, все в отличном состоянии.

Тогда я вооружился отверткой и аккуратно разобрал револьвер. Все части боевого механизма оказались в наличии и даже не имели ни малейших намеков на ржавчину – что, в принципе, слегка удивляло, поскольку хранился «наган» все-таки в женских руках, и вряд ли Корнеева периодически чистила и смазывала свой «пистолет». Однако факт, что называется, налицо: оружие было в прекрасном состоянии – хоть сейчас на стрельбище. Хм, или, учитывая специфику службы бывшего хозяина «нагана», в подвалы Лубянки. Да, шутка, пожалуй, глупая и совсем не смешная.

Я развернул револьвер стволом к себе и несколько мгновений смотрел в черный глазок, из которого когда-то вылетали пули. Ощущение, скажем прямо, не из самых приятных. Что чувствовали люди, в последние секунды жизни заглядывая в эту жутковатую темноту ствола? И чем для них был этот черный кружок – началом некоего туннеля, ведущего в другое измерение, в другую жизнь? Или чертой, той самой пресловутой точкой, за которой уже нет ничего – только могильный холод и вечная темнота? Да что гадать – у них уже не спросишь… Теперь все аккуратненько смазываем и вновь собираем изделие тульских мастеров. Ладно, с «железом» разобрались – пора бы, пожалуй, и в дневничок нашего чекиста-пролетария заглянуть!

Хотя руки и чесались поскорее полистать ветхий фолиант, спешить я не стал. Для начала, пожалуй, следует выпить кофейку, выкурить сигаретку, да и стопочка коньячка, думаю, не подгадит! А уж потом, с чувством, с толком, с расстановкой…

Я неспешно прихлебывал из кружки, искоса посматривая на стол, на котором лежала пухлая потрепанная тетрадь. Сейчас приступим и посмотрим, действительно ли эти записи стоят тех рубликов, которые я за них отсчитал моей новой знакомой девушке слегка под восемьдесят.

О старом письменном столе времен лучшего друга коллекционеров я уже упоминал. Есть у меня маленькие слабости – и одна из них сподвигла на сооружение уютного уголка, в котором и оказался двухтумбовый монстр со столешницей, обтянутой зеленым сукном, примерно тех же времен книжный шкаф, набитый как интересной, так и полезной литературой, и кожаное кресло – как раз то самое, что некогда именовалось «вольтеровским». Осталось добавить, что на столе расположились лампа под зеленым абажуром, письменный прибор и даже тяжеленькое пресс-папье – естественно, все эти вещи имели весьма почтенный возраст.

Дневник товарища Дергачева, лежащий на зеленом фоне в круге золотисто-желтоватого света, исходящего от старинной лампы, выглядел очень даже органично, словно попал в кружок давних хороших знакомых. Да, вполне возможно, этот стол не раз видел и картонные папочки с надписью «Дело» и чернильными штампами вроде «для служебного пользования» или «совершенно секретно». Жизнь-то у моего деревянного друга была долгой и наверняка насыщенной.

Что там Корнеева на прощание поведала? Вроде как дневничок ей оставил дальний родственник году примерно в пятьдесят шестом. Знаменательный годок-то – именно тогда Хрущев и прочел свой знаменитый доклад XX съезду КПСС, в котором расписал злодеяния Сталина и его компании и развенчал культ личности. Уж не горела ли под ногами бабулиного родственничка земля? В те дни ведь многие чекисты ох как неуютно себя чувствовали! Может быть, крепко прижали хвост мужику или вовсе к стенке поставили, поэтому и не вернулся за архивом и «наганом», как обещал? Вот чует мое циничное сердце, что родня для Анны свет Георгиевны, скорее всего, была не такой уж и далекой. Ладно, не будем загадывать. Итак, открываем и начинаем читать корявенькие строчки, написанные далеко не каллиграфическим почерком…


Матвей Федотов Дергачев. Дневник.

1921 год, сентября 14-го дня.

Теперь я не Матюха, не Матвейка, а Матвей Федотов Дергачев, коммунар и сознательный боец. Часть наша особого назначения и даже секретная. Так и называется – ЧОН. Вот, решил я завести дневник, чтоб рассказывать о жизни моей и о нашей героической борьбе с бандитами и всякой контрой. Это мне наш комиссар, товарищ Бернштейн, посоветовал – для повышения грамотности и вообще для развития. Потому как я к отцу Василию в церковно-приходскую школу евонную только две зимы и отходил. Ох, и лупил же он нас! Командиры у нас хорошие, только комиссар страсть какой строгий – глазами так и зыркает. А недавно и вовсе хотел расстрелять моего товарища Игната Хрякова. Тот на посту приснул маленько. Товарищи мои меня все уважают. Это, можно сказать, мне даже и приятно. Как родитель мой, Федот Миронович, бывало, говаривал: береги, мол, Матюха, честь фамилии смолоду, обгадишься в парнях – опосля во всю жизнь не отмоешься. Эх, батя, батя, вспоминаю тебя частенько. Вроде как иногда и скучаю даже. А Семка Курдюмов меня не уважает и все насмешки строит. А я уже два года как комсомолец и банду Ванечки Черного брал. И мне даже обидно за такое бывает. Говорят, скоро нас совсем в Красную армию всех заберут, а там английские ботинки на медных гвоздиках и с обмотками и в щах мясо каждый день. Эх, ажно живот заныл, как подумал. Не буду об щах писать – есть уж больно хочется. А так-то мне служба сильно даже нравится. Мне бы вот еще такой картуз кожаный, как у товарища Бернштейна, – сильно мне глянется, как на нем звезда красная сверкает…


Да, Матвей Федотович, это, конечно, не Остромирово Евангелие и даже не «Апостол», выпущенный в 1564 году первопечатником Федоровым и его сотоварищем Петром Мстиславцем. Но все равно вещь невероятно интересная. Сколько времени прошло – теперь, скорее всего, и могил-то Игната, Сеньки и остальных уже не найдешь. А я сижу и листаю каким-то чудом уцелевшие «хроники смутного времени». Спасибо отцу Василию, что научил-таки пацанов грамоте, наверное, не раз мальчишкам по рукам линейкой попадало, да и вихрам, пожалуй, крепко доставалось! Ладно, посмотрим, чем же там дальше занимался наш товарищ Дергачев…


1922 год. Июль месяц.

Давно не писал в свою тетрадь. Да, можно сказать, совсем про нее и забыл, потому как делов было много и событиев разных тоже. Громили мы банды, гоняли их по всей губернии и даже по соседним операции проводили. В смычке с товарищами из ГубЧК и с милицией тоже. Я все таким же макаром служу в ЧОН. В Красную армию нас пока не переводят, как обещались. Не время, говорят, кому-то еще надо и с бандитами до полного искоренения и истребления хлестаться. Это мы понимаем – офицерью и буржуям, да кулакам всяким все равно салазки загнем! Потому как не можно иначе никак, чтоб снова на бар хребет гнуть… А так я сильно хотел бы в красные командиры выучиться, и вообще в люди выйти. Чтоб и галифе, и портупей, и все такое. Оно хорошо бы и в нашу героическую красную конницу, но там мне никак нельзя, потому как нутро у меня для скачки и тряски не приспособленное. Если только на тачанке… А бандитов мы побили ужасти сколько – и не сосчитать! Но и они наших ой как много порешили, порубали и страшными муками замучили. Которых комбедовцев с обреза постреляют, которых живьем пожгут, а есть и совсем страшные дела – это когда брюхо распарывают и землей да зерном набивают! Мол, жрите, голопузые, досыти землицы да хлебушка нашего! Или пилой напополам живых пилют. И нет им за это нашего пролетарского прощения – всех гадов до одного изведем! Чтоб и на земле ни одной сволочи кулацкой не осталось! Хотел еще про героического командарма Тухачевского расписать, но это потом как-нибудь. А он, как нам комиссар рассказывал, прошлым летом крепко на Тамбовщине всей этой контрреволюции хвост прижал…


Все верно, командарм Тухачевский летом двадцать первого хорошо погулял по Тамбовщине! И заложников расстреливал, и артиллерией села громил, и даже авиацию задействовал. К августу двадцать первого восстание крестьян в основном было подавлено – разве что мелкие отряды и группы еще по лесам прятались, партизанили. Чекисты, если мне память не изменяет, летом двадцать второго и самого Антонова достали: в какой-то деревне обложили и взять хотели. Тот долго отстреливался – до тех пор, пока чекисты дом не подпалили. А когда крестьянский атаман из окошка выпрыгнул, товарищи из ЧК его и положили – нашлась и для неуловимого борца с большевиками блестящая пуля. Или Антонова милиционеры брали? Да какая, к черту, теперь разница – важно то, что товарищи из органов к тому времени уже туго свое дело знали! Всерьез захотели найти – нашли.

Да, ребята, теперь сам дьявол не разберет, кто у вас там был прав, кто виноват! Что у красных, что у белых и всяких там зеленых – у всех руки были в крови! И, пожалуй, даже не по локоть, а по самые что ни на есть плечи. Как там у классиков? Вроде бы Бунин в своих «Окаянных днях» Татищева цитировал: «Брат на брата, сыневе против отцев, рабы на господ, друг другу ищут умертвить единого ради корыстолюбия, похоти и власти, ища брат брата достояния лишить, не ведущие, яко премудрый глаголет: ища чужого, о своем в оный день возрыдает…» А вот это точно: потом многие из победителей «возрыдали» – в том числе и красный маршал Тухачевский!

Что у нас там дальше? Ага, снова двадцать второй – только уже дело к осени…


1922 год. 19 августа.

Тут такие дела были, что не знаю, как и рассказать-то. В общем, товарищам из ГПУ стало известно, что на дальнем хуторе банда Кравцова прячется, которые на прошлой неделе в Семеновке двух ихних товарищей зверски изничтожили. А они к бандитам на переговоры приходили – по-честному, чтоб банда сдалась и крови лишней не было. А кравцовцы обманом их и убили. В общем, наш ЧОН вроде как по тревоге подняли и с чекистами туда. Окружили мы хутор, постреляли маленько. А потом один чекист как бросит бомбу! Ну, и начали они сдаваться – мол, выходим, не стреляйте! А один к коновязи метнулся и на коня. Товарищ комиссар с «нагана» вдарил, да мимо, а тут у его и патроны кончились. Сует это он новые в барабан и кричит, мол, стреляй, Дергачев, а то уйдет контра! Я с винтаря приладился, да и пальнул. Беглый, как куль, об землю с маху-то и саданулся. А потом сбегал я посмотреть, а там…


Да, чего-то подобного и следовало ожидать – раз уж у вас там шла такая резня. Вот уж действительно, брат на брата! И ищут наши братцы, как бы друг друга половчее шашкой до пояса располовинить или из «маузера» пулю в лоб влепить. Вот и открыл свой личный счет доблестный чоновец Матвейка Дергачев. Хотя, скорее всего, уже и до этого боя приходилось парню по живым людям стрелять, а не только по нарисованным на мишенях силуэтам – бойцы ЧОН, в содружестве с милицией и ЧК, ведь отнюдь не вышивкой крестиком занимались!


…а там Данилка, дружок-то мой! Прям сердце мое все замлело и кровью, можно сказать, облилось. А товарищ Бернштейн как прознал про это положение, так как есть все прояснил: мол, к врагам нашим надо всякую жалость с корнем. Ты, говорит, Семеновку вспомни, как они наших товарищей измордовали. И если контра не сдается, то надо кончать их без раздумиев. Еще он сказал, что даже сам товарищ Ленин приказал вести беспощадную войну против кулаков! Оно все, конечно, точно и правильно, вот только Данилку все равно как-то жалко. Дурак он – к бандитам привалился. А батька и вся семья ихняя как есть самая ведь бедняцкая была! Какой же он кулак – дурак и есть…


Так, дальше что-то очень неразборчиво, часть текста чем-то залита, все расплылось, да к тому же, видимо, и листы вырваны. Это вы, Матвей Федотович, зря – попробуй теперь разберись в этих кляксах да пятнах. Ага, вот слова «красная присяга» хорошо читаются! Дальше есть аббревиатура – это, скорее всего, «РККА». Получается, все-таки приняли нашего красавца в Рабоче-крестьянскую Красную армию. И сколько же ты там прослужил и как потом в ЧК попал? Теперь уже точно не узнаешь, может быть, и комиссовали. Ну, это вряд ли. Просто, помнится, к двадцать пятому году было большое сокращение в армии – вот Матвея в ЧК и взяли. Как проверенного и преданного делу революции бойца! Скорее всего, так оно и было. В дневнике же большой пробел – следующая запись датирована уже двадцать пятым годом, да еще и с приписочкой, значащей, что служил Дергачев уже никак не в армии, а в ОГПУ.


1925 год. 29 марта. ОГПУ.

Вчера был у тов. Медведева – насчет службы и все такое. А потом мы обыск делали у нэпмана одного. Пришла информация, что он золотом и валютой промышляет и связан с подпольем белогвардейским. А конкретно – с РОВСом врангелевским. Пришли, ордер предъявили – в общем, все как положено. Сразу видно – из бывших господинчик, из благородных. Горничная у него – прислуга, то есть. И сам он чистенький, сука, одеколоном аж за версту несет. И смотрит он это на меня и морщится – как на вошь какую. Быдло мы для них, значит. Вот ведь как получается: буржуев, офицерье, попов вроде сковырнули, а новых гадов наплодили. И вот такая там на меня обида и прям ненависть нашла, что вот вытащил бы из кобуры «наган» и пострелял бы их всех, к чертовой матери! Только оружия у меня не было – не выдали еще… Я с малолетства в грязной избенке жил – зимой так и вместе со скотиной. Вонь, теснотища, вши, папаша пьяный матку смертным боем бьет! А эти в пяти комнатах с паркетом кофий с фарфора попивали и на музыках бренчали. Прачки у них, кухарки, горничные. А у меня теленок в углу дерьмо месил, а жрали мы свинячью картошку из чугуна грязного! Так что – по новой теперь?! А для чего тогда вообще революцию делали, в Гражданскую насмерть бились?! И теперь все псу под хвост? Эх, товарищ Ленин, рановато ты помер, ох, рановато. Можно даже сказать, проявил полную несознательность…


«Картина ясная: Одесса красная! И с той Одессой нам не по пути!» Кажется, так пел налетчик Папондопуло в старой советской комедии. Так и здесь – многим в те годы НЭП поперек горла стоял. Точнее, конечно, стояла, поскольку все-таки «политика», но в мужском роде все же как-то привычнее и проще. Тогда некоторые большевики и красные командиры даже стрелялись, не в силах пережить «сдачу кровью завоеванных позиций и явное отступление в деле мировой революции». То, что НЭП был стране жизненно необходим, они понимать отказывались. Так ведь и понять их можно – как и моего Матвея. Паренек только-только из вонючей избенки выбрался, за новую жизнь сражался, в светлое будущее поверил, а тут нате вам – снова буржуи «кофий с фарфора» хлещут-с!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации