Электронная библиотека » Сергей Зверев » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 10 ноября 2013, 00:41


Автор книги: Сергей Зверев


Жанр: Криминальные боевики, Боевики


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Николай смотрел на дверь сквозь темные стекла очков, курил, разглядывал руки Карла и его лицо, пытаясь отгадать, к кому же это вор в законе так неровно дышит, что даже опоздание прощает.

Вдруг Карл вздохнул, открыл глаза:

– Замаялся?

– Есть немного, – ответил Бунин.

– Ждать надо уметь. Иногда ждать тяжелее всего на свете, хотя жизнь человека и есть ожидание смерти с момента рождения. И вот что интересно, никто ведь и не спрашивает: хочет человек на белый свет появиться или нет? Хочет он бояться смерти?

Карл взял зажигалку, спрятал ее в кулаке. А когда разжал пальцы, зажигалки на ладони не оказалось. Бунин сделал вид, что ничего не заметил, он ведь слепой.

За дверью бара «Лондон» резко и противно взвизгнули тормоза. Бунин даже поежился. А законник и не шелохнулся, не повел головой. Из машины, остановившейся в переулке прямо напротив бара, выскочил мужчина с портфелем, резко захлопнул дверь. За ним следом выбежала девушка, тряхнула копной черных кучерявых волос.

– И я с тобой, – закричала она. – Слышишь, дед, не хочу я одна в машине сидеть, надоело мне!

Блатной метнулся девушке наперерез, но широкоплечий пожилой мужчина с седыми волосами гаркнул утробным голосом:

– Меня Карл ждет.

Блатной отступил.

– Открой, – сказал Карл хозяину, вставая со стула и потягивая спину.

Мужчина вошел, следом за ним – девушка.

– О, да ты не один! – Карл пожал руку пожилому мужчине, похлопал его по спине.

– Прости, застрял в пробке – ни туда и ни сюда.

– Понятно. Присаживайся. А это что за красавица, прямо цыганка? Кармен какая-то. Лицо знакомое.

– Внучка моя Светлана.

Карл отступил на шаг, сощурил глаза, изучая внучку бизнесмена, торгующего сантехникой, Анатолия Ивановича Железовского.

– Не сразу признал. Ребенком еще недавно была. Незадача вышла. Волосы у нее теперь темные и кучерявые. Она же брюнетка, а звать Светлана. Непонятки, Толик, непонятки…

– Да кто ж ее знал, какая она будет, когда вырастет? Родилась, вообще волос не было; пушок светленький, и все.

– Я вас тоже помню. Маленькой на колени меня к себе сажали. – Светлана Железовская, ничуть не смущаясь, оглядывалась по сторонам, – и на скрипке я вам играла. Вы еще сказали, что у вас виолончель итальянская дома есть. Вас Олег Карлович зовут, вы приятель моего деда. Почему же вы теперь Карлом называетесь?

– Я и тогда Карлом назывался. А теперь не лезь, Светлана, во взрослые разговоры.

Все казалось девушке удивительным – и мужчина, метнувшийся наперерез деду, и Карл, которого она видела последний раз лет пять тому назад, он стал теперь такой же седой, как ее дед, и красивый парень с бледным лицом в черных очках, и бармен, слишком уж солидный для такого маленького заведения.

Карл не сказал Анатолию Железовскому «садись», не принято это слово у бывших зэков. Он просто кивнул, сделал едва заметный жест рукой, и Анатолий присел за стол, но не за тот, где расположился Бунин, а за соседний. Бизнесмен, приехавший с внучкой, передал пакет кассиру.

– Книги я тебе привез, Карл.

– Книги? – не сразу сообразил смотрящий.

– Те, что должен был сегодня отдать.

– А… да, мой человек их просмотрит.

Кассир с пакетом исчез в задней комнатке, а Светлана подошла и села на место Карла прямо напротив Николая.

– Дед, – обратилась она к Железовскому, – у меня денег нет, а я кофе хочу.

– Мы не долго, – строго произнес Железовский.

– Ну что ты так! Нельзя отказывать красивой девушке. Нельзя ее обижать. Приготовь кофе. – Карл говорил тихо, но его все слышали, в том числе и бармен.

– И мне, – вставил Бунин.

Карл и Железовский тихо переговаривались; казалось, они просто сидели и глядели друг на друга. Каждый из них видел что-то свое, но вспоминали они одно и то же.

– Тебя как зовут? – первой спросила Светлана.

– Николай, – ответил Бунин.

– Мое имя ты уже слышал – Светлана.

– Слышал.

– Ты для прикола очки носишь? Или… – Девушка замялась.

– Нет, я слепой, – без тени смущения сказал Бунин.

– Извини, я сегодня взбалмошная. Сама не знаю, что говорю.

– Ничего страшного. Я привык к этому, а раньше я видел.

– Совсем-совсем не видишь?

– Я не вижу тебя, только слышу.

– Как интересно! Музон какой-то знакомый, – вдруг сказала Светлана и принялась перебирать пальцами по столу, словно играла на пианино.

– Шуман, попсовая обработка, – сказал Бунин, глядя на тонкие без маникюра пальцы Светланы.

– Похоже, точно, Шуман! А ты меломан? – уже заинтересовавшись Николаем, спросила девушка.

– Люблю музыку и даже немного играю.

– На чем, если не секрет?

– На клавишах, на рояле.

– Я на скрипке, – призналась девушка. – И честно тебе скажу, надоела мне моя скрипка, как горькая редька. Если бы не дед, я бы уже послала всю эту музыку. Но он меня пилит по-черному, каждый день заставляет заниматься.

Бунин смотрел на Светлану и видел, что она не совсем понимает, в какой компании оказалась.

«Наверняка дед ее оберегает, балует, вот и смотрит девчонка на мир через розовые очки».

– Он у тебя музыкант?

– Какой музыкант, сантехникой торгует! Музыканта нашел. Король унитазов, умывальников начальник. Ну, это я шучу. Он просто клевый, суперный дед, я бы без него пропала. Дед меня сегодня брать не хотел, а я увязалась, он мне ни в чем отказать не может. И чего он упирался? Всех-то дел было Олегу Карловичу книги передать. А какие книги, даже не сказал.

Бунин поздновато понял, что девушка ему уже успела понравиться.

«Не так чтобы очень, Светлану красавицей не назовешь, высокая, тонкая и… какая-то нервная. Тонкий нос, большие глаза, чувственный рот и волосы, похожие на черную грозовую тучу». – Бунину захотелось дотронуться до них, на вид они были мягкие. Даже зуд появился на кончиках пальцев.

Светлана красиво держала чашку в длинных чувствительных пальцах, красиво поворачивала голову на тонкой шее, красиво и немного грустно улыбалась. И Бунин понимал, почему ее улыбка немного грустная – она его жалеет. Она уверена, что он слепой. Он чувствовал, что девушке хочется спросить у него, но она не решается. Бунин даже вопрос угадал: обычное желание зрячего узнать, как воспринимает мир человек, лишенный зрения.

Но вопрос задать Светлана Железовская не успела, как и не успел спросить у нее номер телефона Бунин. Она, в свою очередь, подумала, что если напишет телефонный номер на бумаге, то Николай и прочесть его не сможет.

– …если что, не стесняйся. Твое опоздание сегодня – это ерунда. Я ведь тебе по жизни должен, – тихо сказал Карл, глядя в глаза Железовскому. – С тобой мне тяжело рассчитаться будет.

– Ладно, не надо. Мы уже люди в возрасте; видишь, внучка какая? – Железовский повернул голову и помрачнел, увидев, что Светлана болтает с парнем в темных очках.

Кто может сидеть в баре вместе со смотрящим? Молодой жулик. Кому же захочется, чтобы его внучка связала свою жизнь с преступником?

Железовский встал:

– Прости, что задержался. Не получилось вовремя приехать, больше не повторится. С другого ты бы шкуру спустил.

Карл покусывал губу. У него на глубоких залысинах поблескивали капельки пота.

– Светлана, пошли.

Федор, хозяин бара «Лондон», подошел к двери и повернул ключ.

– До встречи, – тихо, но так, чтобы услышала Светлана, сказал Николай.

– Надеюсь, – как бы между прочим обронила девушка, тряхнула головой, и ее черные волосы разметались по плечам.

Появился кассир и коротко сказал:

– И тут порядок.

– Тогда едем.

Карл редко кому жал руку, и хозяин бара в число избранных не входил, законник удостоил его еле заметного кивка.

– Ты теперь за девкой побежишь? Девка красивая, – подшучивая над Буниным, сказал Карл. – Я бы за такой красавицей… в твои годы… – Законник махнул рукой, дескать, что я тебе рассказываю, у самого глаза есть, хоть и не все об этом знают. И тут же уже для кассира и для хозяина бара громко произнес: – Вот если бы ты ее видел, тогда бы понял, о чем я говорю, в следующий раз попроси лицо пальцами ощупать. На месте не усидишь.

Бунину хотелось выкрикнуть:

«Да видел я, видел! Нравится она мне, согласен я с тобой, и найду я ее, не сегодня, конечно, а завтра или послезавтра, и даже дед ее не отговорит со мной встречаться. Хотя он не простой «бизнесюга», а, судя по всему, твой кореш, Карл».

Все, кроме хозяина бара, вышли во двор, быстро расселись по машинам. Три автомобиля, словно по команде, сорвались с места и через арку выехали в переулок.

– Все путем, слава богу, – сказал Карл, посмотрев на часы. – Монголу ждать не придется. Не любит он ждать.

Карл, как всегда, когда вез «филки», сам сидел за рулем машины.

– Слушай, а кто это был? – спросил Бунин, глядя на рубиновые огни передней машины.

Карл догадался, о ком спрашивает Николай, но в ответ лишь пожал плечами, словно не понял, кем интересуется крестник.

«Если не отвечает, значит, так надо», – решил Николай, приглаживая волосы.

Через полчаса кортеж уже был за Кольцевой дорогой.

Подобная процедура повторялась два раза в месяц. Деньги сдавались в воровской общак регулярно, как в банк. Вор в законе, носивший погоняло Монгол, уже десять лет сидел на воровском общаке. Он никому не делал скидок. Общаковые «филки» – это серьезно и свято. Монгол год тому назад настоял на том, чтобы один молодой авторитет был раскоронован только за то, что играл в карты на предназначенные для общака деньги. Авторитет не проигрался в минус, ему удалось отыграться и «филки» привез вовремя, но он не имел права рисковать тем, что ему не принадлежало. Случай из ряда вон выходящий, даже старые воры не могли припомнить точно, когда в последний раз была раскоронация. Монгол уже не покидал свой дом-крепость несколько лет, прикованный болезнью к инвалидной коляске, но за делом смотрели его доверенные люди, смотрели строго и поблажек никому не давали.

Так уж сложилось, и Монгол не возражал, что Карл, поставленный смотрящим одного из центральных районов, неизменно привозил «филки» на час раньше отпущенного срока.

«Я во всем люблю иметь запас», – объяснял законник.

Но уже истекал час с того момента, как в доме Монгола должен был появиться Карл, а того еще не было. Монгол знал: случись что-нибудь серьезное, ему бы дали «звон», поставили бы в известность. Карл не мог просто так сломать годами установившийся ритуал приезжать раньше назначенного. И тем не менее это случилось, казначей занервничал. На Карла он имел серьезные виды. Казначей лучше, чем кто другой, понимал, что сам он не вечен, болезнь съедала его, и он уже много раз просчитывал в уме возможные варианты передачи общака Карлу – более достойного вора на роль казначея он не видел. Монгол подозревал, что Карл постарается отказаться, но, в конце концов, никуда не денется, если братва так решит.

Монгол сидел у балконной двери в гостиной чуть меньше часа. Он даже послал доверенного блатного – Цыгана к «Лондону», посмотреть, не случилось ли беды. Карла все еще не было.

Казначей смотрел в окно на летний закат. Рядом с инвалидной коляской стоял хромированный штатив с капельницей. Игла была воткнута в вену левой руки, и Монгол иногда, скосив зрачки в узких глазах, смотрел на то, как розовая прозрачная жидкость, похожая на молодое вино, капля за каплей втекает в его тело. Жидкости в бутылке становилось все меньше и меньше, а Карл все не появлялся.

Рядом с инвалидной коляской на столике лежал мобильный телефон. Стоило взять его, набрать номер Карла и узнать, что с ним. Но казначей воровского общака к трубке не притрагивался. Час еще не прошел, и позвонить Карлу значило показать, что ему не доверяют. Смотрящий был вправе приехать и минута в минуту.

Уже третий год в доме Монгола жил врач. Раньше хватало одного-двух визитов в неделю, а с тех пор как казначею пришлось обзавестись инвалидной коляской, помощь могла понадобиться в любой момент. Монгол до последнего времени цеплялся за жизнь, в душе надеясь, что произойдет чудо и он вновь станет хозяином своему одряхлевшему телу. Но с полгода, как что-то сломалось в нем, он перестал бояться встречи со смертью, смирился с ее неизбежностью. И вот тогда… нет, конечно же, он не выздоровел. Болезней у него было так много, что врач иногда даже терялся, не зная, с какой бороться в первую очередь. Но произошла стабилизация.

«Теперь я мумифицировался и буду жить вечно», – шутил Монгол.

Изредка он позволял себе выбраться из коляски, пройти по комнате, лечь в кровать. Спал Монгол мало. Диагнозами перестал интересоваться.

Окна в доме раньше открывались редко, элементарного сквозняка могло хватить для того, чтобы Монгола свалила пневмония. Тюрьма – не курорт, оттуда здоровыми не выходят. Оттуда выносят тяжелые воспоминания и зачастую неизлечимые болезни. Теперь же казначей позволял себе иногда посидеть у открытого балкона. За решеткой в сырых камерах и холодных бараках Монгол провел немало – четыре ходки было за плечами. Во вторую его короновали. Вспоминать тюрьму и лагеря Монгол не любил, хотя его память хранила все – имена, погоняла, запахи, погоду. Он помнил номера камер, в которых «парился», и если бы захотел, то смог бы восстановить любой из дней, проведенный в тюрьме, или лагере, или в вагоне на этапе.

Но зачем себя изнурять страшными воспоминаниями? Жизни и так осталось мало.

Дверь в комнату открылась, в стекле двери на балкон отразился лысый блатной с оттопыренными ушами и странным погонялом Чук. Он тихо произнес одно лишь слово:

– Карл.

Пальцем правой руки Монгол подозвал Чука и показал, чтобы тот переставил капельницу, подкатил кресло к дивану. Карл вошел, черный плащ накинут на плечи, кепка зажата в руке. На одутловатом мучнисто-белом лице Монгола появилась улыбка, не вымученная, не поддельная, а искренняя; так Монгол улыбался редко кому.

Карл приблизился, и они поздоровались. Карл, сжав пальцы Монгола, ощутил, что рука у того влажная, холодная, хотя Монгол постарался, чтобы его рукопожатие оказалось сильным.

– Располагайся, – слабым голосом произнес Монгол. – Проблемы были?

Карл бросил на край дивана плащ, сел, закинул ногу на ногу, провел ладонью по седому ежику волос.

– Не гони, Монгол, я вовремя, – смотрящий постучал ногтем по циферблату часов, – секунда в секунду.

– Все решилось? – не получив ответа на первый вопрос, Монгол задал второй.

Карл кивнул и улыбнулся:

– Знаю, что ты ждал. Рамсы разводил.

– Выпьешь? Закусишь?

– Я не один.

– А с кем? – Монгол наморщил лоб, сдвинул к переносице брови. Пальцы правой руки зашевелились.

– С крестником.

Монгол улыбнулся. Все, что было связано с Николаем Буниным, его радовало.

– Почему в дом не позвал? Мои пацаны его пропустили бы без базара.

– На улице курит. Нравится ему у тебя, слушает, как сосны шумят.

Монгол хмыкнул:

– Шум хвои, конечно, приятный, успокаивает, но я его на лесоповале наслушался вдоволь. Да и ты тоже. Пусть его минует чаша сия, пусть его бог хранит. Хотя он и там не пропадет, твоя у него закалка – крепкая, – рассудил Монгол.

При этом он наблюдал за выражением лица Карла. А тот играл дорогой зажигалкой, вертя ее в пальцах; зажигалка то исчезала в ладони, то появлялась. Монгол даже залюбовался, и не ловкостью, а изяществом, артистизмом, с каким Карл все это проделывал.

– Не забываешь ремесло? Репетируешь?

– Не забываю, – ответил Карл, – на трамвае регулярно катаюсь.

– Оно и правильно. С ремеслом оно всегда проще и спокойнее. И неважно, какое оно; главное – делать это лучше других. Да что я перед тобой распыляюсь, ты это и без меня знаешь. Я твоего крестника уже месяца три, наверное, не видел. Позвал бы.

– Ты приглашаешь здесь, а не я, – ответил Карл. – В другой раз вместе с ним зайдем.

– Знаешь, Карл, – уже серьезно произнес Монгол тем голосом, от которого у блатных, прошедших зону, мурашки по спине бежали, – другого раза может и не быть.

Карл подался вперед, пристально посмотрел в глаза Монгола:

– Ты чего это?

– Слабею. Тяжело признаться, но на кровать без чужой помощи залезть не могу. Мало мне осталось. Ну да ничего, надеюсь, успею. – Глаза у Монгола сверкнули хитрым огнем.

– Что успеешь, Монгол? О чем это ты?

– Я все о том же: готовься дела мои принимать. Вот сдам их тебе, может, легче станет.

– Мне казалось, что ты поздоровел, в силу вошел, – усмехнулся Карл. – Ты мне это уже третий год втираешь – и жив-здоров пока, слава богу.

– Вот именно, слава богу, – Монгол погрозил Карлу пальцем, но при этом лицо его стало невероятно серьезным.

– Пройдет еще год, и мы с тобой это дело обмозгуем, – пообещал Карл и положил ладонь на плечо Монгола. – Ты раньше смерти в яму не лезь и до расстрела не умирай.

– Я знаю, – отрезал Монгол. – Я хочу, чтобы ты, Карл, сказал мне «да». Потому как насильно счастлив не будешь, да и тебе пора с показательными выступлениями в трамваях да переходах завязывать. Если я слово закину, то поставит тебя братва на общак.

– Я вор-щипач, – сказал Карл, затем повторил громко и отчетливо: – Вор! Я в банковских делах мало смыслю.

– Я тебя научу, – прошептал Монгол. – Я ведь тоже вор, и тоже не родился казначеем. Или ты забыл, что я вор?

– Не хочу я этого, – выдохнул Карл. Ему захотелось закурить.

– Ладно, подумаю, – вдруг смягчился Монгол, и его напряженное лицо, до этого застывшее, как гипсовая маска, немного расслабилось. – Так ты подумай, Карл, – произнес он, протягивая руку, – и не удивляйся, если слух среди братвы пойдет, что я тебя на ближайшем сходняке предлагать стану. Так надо.

Карл пожал холодную ладонь, кивнул на прощание и тоже улыбнулся, давая понять казначею воровского общака, что напрасно тот гонит волну, что жить ему еще долго.

И Монгол понял, что Карл в своем поступке абсолютно искренен и не пытается его обмануть, а по-настоящему желает ему здоровья, того самого, которого Монголу недоставало.

Бунин ждал Карла, сидя на крыльце, с погасшей сигаретой в пальцах. В темных стеклах очков отражался закат, бледное лицо казалось золотым. Такими же были и руки с длинными, чуткими пальцами музыканта. Бунин слышал, как открылась дверь, но голову не поворачивал, продолжая играть роль слепого.

– Пойдем, – сказал Карл, тронув его за плечо.

Они сели в машину.

– Ну, как Монгол? – спросил Николай.

– Тебя хотел видеть.

Бунин кивнул. Машина выехала за ворота и помчалась к Москве.

Глава 3

Наступившее тюремное утро в Бутырке не отличалось от всех остальных, похожих друг на друга. Шныри повыползали из-под нар – с так называемого «вокзала» – и принялись за уборку камеры. Ночью влажность стояла такая, что с вечера даже не успел просохнуть бетонный пол. Арестанты, неразговорчивые после сна, приводили себя в порядок. Вентилятор, переданный с воли, гонял по камере затхлый воздух, настолько спертый, что казалось, тот прилипает к лицу.

Кувалов, стараясь не афишировать своего интереса, следил за очкариком. Тот, не поднимая подушки, небрежно заправил постель и уселся поверх одеяла, сложив по-турецки ноги.

Наконец в камеру заехал баландер с тележкой. Арестанты тут же оживились. Не так хотелось есть, как появилось у сидельцев хоть какое-то дело. Тюремная пайка для человека, не так давно покинувшего волю, несъедобна, да и продуктов, переданных родственниками, обычно хватает. Однако есть ритуалы тюремной трапезы. На каждого заключенного положена на день половина буханки черного хлеба – чернушки. Хлеб всегда привозят и раздают буханками. Дележ хлеба на равные части – особое искусство. Чем разрежешь, если ножи в следственных изоляторах запрещены? На каждое «нет», «запрещено», «не положено» у арестантов существует свое решение. Хлеб режут толстой натянутой ниткой. И если тот, кто делит буханку с соседом, разрезал не пополам, это еще полбеды. Просто он обязан отдать большую часть, а меньшую взять себе. Но упаси бог взять себе большую. Этим премудростям первоходов – впервые оказавшихся за решеткой – учат сразу же, когда они попадают в камеру.

Очкарик больше всего боялся нарушить одну из неписаных заповедей тюремной жизни. Вчера ему повезло, что не успел договорить, куда именно он хотел бы отправить одного из мужиков. Могло бы кончиться плохо, произнеси он хоть первую букву слова из трех букв. Поэтому очкарик-первоход старательно семь раз примеривался, прежде чем перерезать суровой ниткой буханку хлеба, а потом без сомнений отдал соседу ту часть, которая показалась ему большей.

Кувалда терпеливо ждал. Его чуть выцветшие голубые глаза прятались за прикрытыми веками. Он якобы смотрел телевизор, половина камеры собралась у «ящика», чтобы посмотреть утренний повтор криминальной хроники. Другая половина не смотрела только потому, что видела этот выпуск вчера. Доброхоты подсказывали, на что стоит посмотреть внимательнее в оперативной съемке:

– Братва, смотри, как он сейчас менту ввалит, только шлем отлетит.

И точно, на экране телевизора худосочный парень, только что передавший подсадному покупателю наркотик, оказывался перед лицом оперативника, переодетого мотоциклистом. Двое ментов в штатском уже схватили его сзади. Паренек, еще не понявший, что его схватили милиционеры из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, а не «нарки», пожелавшие отнять товар, ударил мотоциклиста ногой в голову. Шлем покатился к оператору, ведущему оперативную съемку.

– Конкретно врезал.

Если бы в камере был видеомагнитофон, то и без криков «бис» фрагмент повторили бы.

– Я убегать от мусоров могу, прятаться могу, но если уж взяли, то сразу сдаюсь, – прозвучал хриплый голос. – Неохота еще один срок на себя вешать.

– Сразу – руки-ноги склеиваешь и мертвым притворяешься?

– Почему бы и нет? Если ты махалово устроишь, ментам это только на руку.

День шел своим чередом, в разговорах, играх, без всяких косяков…

Очкарик отложил книжку, дочитав ее до постельной сцены; у него не выходила из головы блондинка, оставленная им в Саратове. Так явно ему представилось, что красотка сейчас с другим мужчиной и ублажает его так же, как и его самого, что усидеть на месте он не смог – соскочил с нар и поднял подушку. Знал, что сигарет у него почти не осталось – две штуки, потому и тянул с курением ближе к вечеру.

Очкарик застыл: рядом с двумя завернутыми в газетную бумагу плоскими «приминами» россыпью лежали четыре сигареты с желтыми фильтрами.

– А я-то думаю, куда у меня за ночь сигареты пропали? – прищурился Кувалда.

У очкарика дыхание перехватило от страха, он не мог выдавить из себя и слова в оправдание.

– Я… я… – шептал он.

– Братва, – Кувалов поднял над головой зажатые в пальцах сигареты, – крыса на хате! У меня скрысятничал, отвечаю.

– Хата крысу не потерпит! – послышалось со всех сторон.

Кувалов ударил очкарика кулаком в солнечное сплетение и тут же отступил на шаг. Первоход, согнувшись пополам, несколько секунд еще сохранял равновесие, затем стал падать, и Кувалов толкнул его изо всей силы в спину. Послышался хруст очков. Когда первоход приподнял голову и подслеповато прищурился, он тут же получил удар в затылок. Один из «шестерок» Кувалова уселся на него верхом и бил парня лицом о бетонный пол. Потом в его пальцах Кувалда заметил тонкое лезвие, выломанное из пластикового бритвенного станка. Перехватил вопросительный взгляд.

– Только не «мочить», – властно проговорил Кувалда, выходя из обступивших очкарика арестантов.

Били парня не долго – уже через минуту за дверью послышались торопливые шаги коридорного. «Шестерка» за уши приподнял голову парня с пола и заглянул в залитые кровью глаза:

– Если скажешь, кто бил, – тебе не жить. – И с ловкостью кота отскочил в сторону…

Когда дверь в камеру открылась и на пороге появились вооруженные дубинами коридорные, то все арестанты уже жались по углам. Посреди камеры, напротив своих нар лежал первоход, вокруг его головы уже успела натечь небольшая лужица крови. Он скреб ногтями шершавый бетон пола.

– Заснул и со шконки, со второго яруса свалился, – спокойно пояснил один из «шестерок», – все видели.

– Именно так и было…

– Сам видел…

– Спал он, гражданин начальник.

Зазвучали голоса, сперва неуверенно, а потом все громче. Но мгновенно стихли под злобным взглядом коридорного.

– Вы у него спросите, – посоветовал «шестерка» из блатных.

– Обязательно спросим, – пообещал коридорный, – а ты, Кувалов, если что, ответишь.

– Я упал, сам упал… – чуть слышно проговорил парень и замер.

– Не сдох. Дышит, – резюмировал коридорный в камуфляже.

Кувалда сжал в пальцах сигареты, сломал их, растер в порошок. Он прекрасно знал, что ждет первохода в будущем, если, конечно, лепилы постараются и склеят его. В больничке его никто не тронет, но зато потом, в какую бы хату его ни определили, там уже будут знать о крысе. За крысятничество спросят по полной. Никого не будут интересовать оправдания – кто ж сам признается в краже у сокамерника, да еще не у простого арестанта, а у смотрящего. Первохода опустят, и потом весь срок проведет он в петушином углу. Поскольку тюремный телеграф сообщит о нем все на любую, даже самую далекую зону.

* * *

Воры, обосновавшиеся в «больничке» со вчерашнего дня, преспокойно играли в «стиры» – самодельные карты. На кон ставили немного, по десять баксов. Деньги, естественно, на виду не лежали, хотя при желании они могли бы позволить себе и это.

– Еще кон? – спросил Шнур, шестидесятилетний законник, он сидел на больничной кровати, облаченный в широкую белую рубашку, в разрезе которой покачивался огромный из темного дерева нательный крест на довольно толстом шелковом шнурке.

– Вдвоем толком не поиграешь, – отозвался Хазар, худой старик с золотыми зубами и ярко выраженной семитской внешностью.

Под расстегнутой дорогой спортивной курткой виднелись просвечивающие через кожу ребра и выколотый на груди Георгиевский крест с аксельбантом, свидетельствующий, что законник Хазар принимал участие в лагерном бунте.

– Дьяка будить не станешь, – отозвался Шнур. – Он когда спит, то лучше его не трогать. Сон для него святое. Однажды «дубаку» врезал, когда тот пришел его к куму звать.

Хазар вздохнул и раздал «стиры». Воры могли бы позволить себе и настоящие фабричные карты, все можно купить за деньги, даже находясь за решеткой, но самодельные «стиры» были для них привычней. Они вели себя так, словно одни находились в послеоперационной палате тюремной больницы, хотя тут был народ и кроме них. Вдоль стены тянулся длинный ряд одинаковых кроватей. На них лежали, укрывшись серыми казенными одеялами, арестанты. Большинство из них пострадало во время тюремных разборок. Кое-где высились штативы с капельницами.

Шнур взял в руки карты, всего на мгновение распустил их веером и тут же сложил. Взгляд его оставался бесстрастным. Хазар тоже умел прятать свои чувства, но по тому, как покраснел кончик его хищного загнутого носа, Шнур понял, что противник настроился на выигрыш.

В палату на каталке ввезли очкарика, сопровождал его сам Барсуков. Двое санитаров из арестантов, особо не церемонясь, перегрузили первохода на кровать. При появлении врача воры даже не подумали спрятать карты, хотя азартные игры строжайше запрещены тюремными правилами. Но даже последний «дубак» из конвойных знает, что нужно дать довести до конца кон, а уж потом забирать карты и тащить нарушителя-авторитета в карцер. Лишь после того, как Хазар в очередной раз выиграл, Шнур повернул голову. Барсуков уже ушел, у пострадавшего пока еще оставался Александрович – прилаживал капельницу.

– Кого привезли? – бесцветным голосом поинтересовался Шнур.

Александрович только плечами пожал; он понимал, что рассказывать о том, сколько швов пришлось наложить и какое состояние у пострадавшего, не стоит – законника интересует другое.

– Узнай, – сказал в пространство Шнур.

Он мог и сам позвать шныря, орудовавшего в коридоре мокрой тряпкой, но снизойти до этого не хотел. Александрович вернулся быстро и рассказал все, что стало ему известно о первоходе – от статьи, по которой его «закрыли», до номера хаты.

– Крыса, значит, – осклабился Шнур, в глазах запрыгали искорки, но тут же погасли.

– Барсуков распорядился вызвать к нему из города реанимобиль, пошел у «хозяина» «добро» просить, – на всякий случай сообщил Александрович.

– За что крысе такая честь? Когда я ночью от прободной язвы подыхал, то лепила только наутро пришел. Может, он свидетель ценный, дружков-подельщиков ментам сдает?

– Нет, просто Петр Алексеевич боится, что его трогать нельзя, может не доехать, – уже отказавшись от попыток вставлять в разговор блатные словечки, сказал санитар с дипломом.

Шнур задумался. Жизнь научила его усматривать в мелочах большой смысл. Если что-то происходит не совсем так, как обычно, значит, возникло подводное течение. Он переглянулся с Хазаром, тот чуть заметно кивнул, что означало: и я так думаю.

– Пусть Кувалда решает, что с ним делать. Если захочет, совет мы ему дадим.

– Так будет справедливо, – подтвердил Хазар и сделал Александровичу знак, чтобы исчез.

– Мутка какая-то, – проговорил Шнур, приблизившись к Хазару так, что они почти соприкоснулись лбами.

– Сперва малява от Монгола пришла, – прошептал Хазар, – а теперь реанимобиль приедет посреди ночи ради крысы. Ты прав, мутка. Думаешь…

Обычно за решеткой не принято интересоваться, кто и про что думает. Здесь каждый отвечает только за себя. Скажешь не то, после ответишь.

– Вскрытие покажет, – невесело улыбнулся Шнур, – если кто решил «на лыжи» встать, мы бы знали.

– Отморозков теперь хватает… – заметил Хазар и принялся сдавать «стиры».

Дьяка будить он так и не решился.

* * *

Вызов реанимобиля из двадцатой больницы в Бутырку был делом исключительным, но вполне объяснимым. Именно в «двадцатку» доставляют арестантов, если им не могут помочь в тюремной больнице.

Было уже за полночь. Реаниматолог – доктор Иванов спустился к машине в сопровождении дюжего ассистента и хрупкой женщины-медсестры в белом халате. Она держала в руке блестящий чемоданчик, украшенный красным крестом. Ассистент был молод и, возможно, поэтому постоянно улыбался, глядя на стройные ноги женщины, выглядывающие из-под короткого халата.

Иванов сел рядом с водителем. Микроавтобус с выключенными мигалкой и сиреной неторопливо выехал с больничного двора. Не успел ассистент и подмигнуть медсестре, которая ему нравилась, как в окошко, отделяющее водительскую кабину от напичканного медицинским оборудованием салона, просунул голову доктор Иванов.

– Забыл сказать. По дороге мы подберем моего коллегу, мне без него не обойтись, вы уж будьте с ним полюбезней, – проговорил Иванов и тут же задвинул матовое стекло, словно боялся, что его начнут расспрашивать.

– Однако! – произнесла медсестра. – Ты знал?

– Первый раз слышу, чтобы Иванов сам не мог справиться. – И тут же ассистент расплылся в улыбке. – Лучше не думай об этом. У каждого из нас есть свои тайны.

– У меня тайн нет.

– А у меня есть несколько страшных тайн. Одна из них, что я неравнодушен к красивым женщинам. Один вид открытой до середины бедра женской ноги приводит меня в состояние…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации