Текст книги "Живой позавидует мертвому"

Глава 5

Говорят, что возможности человеческого разума безграничны. Что уж тогда говорить о разуме, вооруженном образцом для подражания или инструкцией! Человек при желании сможет построить и вторую Эйфелеву башню, и написать портрет Моны Лизы, и мастерски собрать кухонный шкаф. Лишь бы образец был правильным, а в инструкцию не закрались ошибки...

У Алексея Ивановича и Егора не было ни образца, ни инструкции. Как ни просили они у своих соглядатаев пару-другую книг по медицине из библиотечки «Асклепия», те не желали соглашаться. Вероятно, опасались, что заложники могут прихватить что-то из «опасных книг». Безусловно, получить всю ту же важную для проведения хирургической операции информацию можно было посредствам Интернета. Однако о возможности выхода во всемирную паутину можно было даже не заикаться. Охранники, ссылаясь на своего верховода, были категорически против. А некоторые из них даже и не понимали толком, чего русские от них хотят.

Волошин решительно продолжал придерживаться своего главного жизненного принципа. Он постоянно говорил, что безвыходных ситуаций не бывает. Естественно, ему пришлось хорошо поднапрячься, чтобы вызвать в памяти некогда изучавшийся им материал по основам хирургии. Но многолетний опыт и умение возвращаться к, казалось бы, давно забытым знаниям сделали своё дело. Как ни волновался Кобзев, как ни переживал, что ими будет допущена ошибка, операция прошла успешно. Можно было вздохнуть с облегчением – жизнь индуса была в неопасности. А значит, русские врачи и для себя, и для этого бедняги показали свое мастерство выходить победителями из сложного положения.

– Да, с этим мы справились. И не побоюсь даже сказать, что справились блестяще, – промолвил старший доктор, обмывая руки в тазу. – Человеческий разум – великая штука!

– Эх, если бы разум помог нам сделать отсюда ноги, – прошептал его младший коллега и подошёл к зарешеченному окну вспомогательного помещения КДП. Именно здесь им разрешили провести операцию.

В голосе Егора сквозила тревога. Вид из окна открывался никудышный. Оно выходило на стену одного из ангаров. Пространство освещалось мощным прожектором. Разглядеть что-либо слева или справа от ангара никак не получалось, как эпидемиолог ни старался. Со стороны он напоминал любопытного мальчишку, который тщетно пытался подсмотреть в зашторенное окошко своей одноклассницы.

– Ёлки-палки! Ну, ни черта же не видно, – выругался он, отходя от окна.

– «Куда ты завёл нас? Не видно ни зги», – с ухмылкой вспомнил Алексей Николаевич классические строки и скептическим тоном уточнил: – А что, собственно, ты хочешь там увидеть?

– Ну, хоть что-нибудь. Хоть какую-то маленькую зацепку, – говорил Кобзев, источая всё ту же мальчишескую наивность.

– Для чего зацепку? – выразил непонимание старший коллега.

– Да хотя бы для того, чтобы лучше сориентироваться, что собой представляет это место, – стал объяснять эпидемиолог. – Хочется воссоздать в голове полную картину. Планировка, особенности местности и тому подобное...

– А за время прогулок под конвоем ты себе такой картины так и не составил? – терапевт решительно не понимал коллегу. – Да и пару часов назад нас сюда вели из жилого ангара. Ясно, темнота и всё такое. Но ведь можно было кое-что заметить и не прыгать сейчас возле решетки с ритуальными восклицаниями: «А из нашего окна не увидишь ни хрена!»

Кобзев с обиженным видом посмотрел на собеседника и замолчал. Белой завистью он завидовал коллегам по «Асклепию». У них сегодня была вполне реальная возможность бежать из этого чертова места. А его, Егора Кобзева, угораздило застрять здесь из-за больного индуса. Впрочем, между бегством и выполнением врачебной клятвы Гиппократа он однозначно выбрал бы второе. Противоречивость его натуры по-прежнему давала о себе знать, проявляясь в самых неожиданных ситуациях.

Отходивший от наркоза индус негромко застонал. Он лежал на двух придвинутых друг к другу столах, где его, собственно, и оперировали. Больной попытался приподняться и даже что-то сказать. Вероятно, он еще не до конца осознавал, что с ним приключилось. В его мутном взгляде читался вопрос: «Где я?» Алексей Николаевич подошёл к нему и попросил вернуться в исходное положение.

– Тише, братец, тише. Тебе сейчас нельзя волноваться. Всё прошло замечательно. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что эти злыдни разрешили нам тебя оперировать. Главное, что всё уже позади. Молчи, молчи. Ты нам чуть позже спасибо скажешь, когда полностью оклемаешься, – успокаивал Волошин прооперированного.

Всё слышавший Егор уцепился за последнюю фразу и мрачно пробормотал:

– Конечно, скажет. Если будет кому это «спасибо» адресовать.

Терапевта передёрнуло от таких рассуждений младшего товарища. Он покачал головой и обратился к Кобзеву:

– Не надо себя вот так накручивать, думая о самом плохом. Какой прок от дурных мыслей? Пусть данная ситуация неимоверно сложна. Однако я полагаю, что мы всё-таки сумеем найти из неё выход.

Эпидемиолог несколько секунд молчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом. Наконец, он со своим прежним мрачным видом заявил:

– После того, что сегодня произойдёт, найти выход будет гораздо труднее.

– Что ты имеешь в виду? – уточнил Волошин.

– Я имею в виду вполне очевидную вещь, – несколько нервозно молвил тот. – После сегодняшнего побега наших коллег бандиты бездействовать не будут. Они обязательно усилят охрану, станут контролировать нас с еще большим рвением. Вместо одного конвоира будет два или три. Вместо одного замка на ангаре будет три или четыре. По-моему, весьма понятная арифметика.

– Возможно, что ты в этом прав, – согласился Алексей Николаевич. – Однако в любом случае не стоит унывать. Какие бы меры по ужесточению режима террористы ни применяли, мы не должны склонять головы. Она нам дана для того, чтобы думать. Если будем думать, то обязательно сумеем найти другой способ выбраться из этой ловушки.

– Хотелось бы верить, что вы не ошибаетесь, – совсем тихо сказал Кобзев.

Едва он это сделал, как внезапно где-то снаружи раздались очень громкие крики.

– Вот и началось, – прошептал терапевт.

– Ага, понеслось, – кивнул эпидемиолог.

Он никак не мог устоять на своём месте и вновь возвратился к окну. Кобзев припадал к решётке и так, и сяк, но попытки, как и прежде, были напрасными. Выхватить из скудного заоконного пейзажа хоть что-то, намекающее на происходящие там события, не получалось. От отчаяния Егор тихо поругивался, будто ругательства могли чем-то помочь.

Дверь резко распахнулась и стукнулась о стену. В помещение вошли двое бородатых детин. В руках они держали автоматы. По их суровому виду казалось, что пройдет еще одна секунда, и они нажмут на спусковые крючки. Однако бог миловал. Русские с облегчением вздохнули, когда, наконец, один из арабов обратился к ним. Говорил он на ломаном английском.

– Как там этот индеец? Вы хорошо покромсали ему кишки? – спросил он.

– Он не индеец, а индус, – Волошин осмелился поправить араба.

– Вот дерьмо! Да какая разница! – воскликнул араб, рыская по помещению. Увидев индуса живым, усмехнулся и сказал: – Не сдох сукин сын. И вы смотрите, не сдохните.

Он и его напарник злорадно заржали. Кобзеву даже показалось, что от их смеха задрожали остатки стёкол в окне.

– Сидите здесь, не высовывайтесь. И тогда, быть может, аллах вас пощадит, – объявил говорящий по-английски бандит и тут же добавил: – К окну также не приближаться.

Русские стояли и молчали, будто воды в рот набрали.

– Вы меня поняли?! – Араб явно хотел услышать в ответ подтверждение.

– Да, – дуэтом отозвались Алексей Николаевич и Егор.

Второй из арабов рыскал тем временем по помещению. Он спешно собирал и сбрасывал в бумажный пакет хирургические инструменты. При этом было заметно, что бандит их старательно пересчитывал. Не было никаких сомнений, что он получил на это чёткий приказ от кого-то из своих верховодов. В верхах явно опасались оставлять скальпели у русских без присмотра. Это могло быть очень чревато непредсказуемыми последствиями. Эпидемиолог, уловив причину происходящего, едва сумел сдержать откровенно издевательскую ухмылку. Возможно, что в других случаях эту ухмылку арабы не оставили бы без должного внимания. Дали бы прикладом автомата в грудь, а то и по зубам, и пошли бы дальше заниматься своими неотложными делами. Однако сейчас они только гневно блеснули глазами и спешно покинули помещение.

– Ты зря нарываешься, – заметил Волошин, от которого не ускользнула ухмылочка коллеги.

– Им сейчас всё равно не до нас, – отпарировал Кобзев. – Видите, как поспешили эти чёрти. А всё почему? Да потому, что наши друзья навели шороху.

Его неожиданный эмоциональный подъём немного удивил терапевта. Но он решил это оставить без своих комментариев. Тем более что снаружи действительно происходило что-то неописуемое. Шум с улицы не умолкал ни на секунду. То и дело, слышались суматошные крики. Они почти непрерывно перемежались с одиночными выстрелами и автоматными очередями. Когда очередь звучала громче и агрессивнее обычного, заложники делали вывод: террористы задействовали пулемёт. Шумовая какофония завораживала и одновременно пугала. Ведь, по большому счёту, ни Егор, ни Алексей Николаевич не знали, что происходило за стенами отведённого им помещения. Но оптимизм всё-таки брал верх над тревожными сомнениями.

– Наши друзья всё-таки отважились на побег, – прервал затянувшееся молчание старший врач. – Признаться, я до конца не был уверен, что Синклер на это пойдет.

– Да, шотландцы еще те сорвиголовы! Не зря у них флаг, как наш андреевский. Кэп молодец. Надеюсь, у них всё получится, – восторженно твердил эпидемиолог, расхаживая туда-сюда по комнате.

На улице кто-то безудержно орал и ругался на чём свет стоит. Отдельные обрывки фраз на арабском долетали до «операционной» в КДП. В них угадывалось негодование и лютая злость. Кроме того, кто-то торопливо отдавал приказы срочно начинать поиск.

Кобзев и Волошин невольно столкнулись взглядами. И один, и другой довольно улыбались. Исходя из обрывков фраз, доносившихся с улицы, нетрудно было понять, что беглецам удалось вырваться из жилого ангара и скрыться. Это предвещало их скорую удачу в побеге.

Неожиданно в помещении запахло дымом.

– Горим? – чисто машинально спросил Алексей Николаевич, помня, что поджог матрасов в жилом ангаре являлся составной частью плана побега.

– Вы это тоже чувствуете? – вопросом на вопрос ответил Егор.

Он не удержался и осторожно, почти на цыпочках, приблизился к окну.

– Ты там поаккуратнее. Ведь бандиты предупреждали насчет подходов к окну, – напомнил Волошин, надеясь, что младший коллега его не ослушается. Однако тот лишь отмахнулся и прошептал:

– Я тихонечко...

Стараясь остаться незамеченным, он посмотрел сквозь оконную решётку. Над краем соседнего ангара еще совсем недавно виднелся лоскуток усыпанного звёздами неба. Теперь же неба разглядеть было нельзя. Там висели плотные клубы дыма, подсвеченного прожектором. Эпидемиолог пошёл на еще больший для себя риск. Он слегка надавил на решётку. Надеялся, что она чуть вогнётся, а он таким образом сможет увидеть немного больше. Однако тут же с обратной стороны окна возникла фигура охранника. Он без лишних церемоний ударил по решётке прикладом автомата и пригрозил русскому кулаком.

– А мог бы и пальнуть, ваше благородие, – пожурил Волошин отпрянувшего от окна Кобзева.

– Бог не выдаст, свинья не съест, – вспомнил Егор старую русскую пословицу, которая, как ему казалось, весьма точно отражала ситуацию.

Алексей Николаевич скептически посмотрел на младшего товарища и выдал:

– Вот хочешь ты, чтоб пуля пролетела – и ага...

– Да не переживайте вы так за меня! – хорохорился эпидемиолог. – Мы сейчас за наших коллег должны переживать. Может, хоть пальцы скрестим на удачу?

Он почти театрально поднял руки, поднёс их близко к лицу и на обеих руках скрестил указательный и средний пальцы.

– Дурачишься? Это всё нервное, – констатировал Алексей Николаевич. – Но в любом случае, план Синклера срабатывает.

– Откуда вы это знаете? Телепатия? – усмехнулся Егор.

– Я в отличие от тебя немножко слежу за шумом. И, между прочим, слежу не просто так, а анализирую, – пояснил терапевт.

Кобзев одарил коллегу недоверчивым взглядом, но всё же поинтересовался:

– И что же вы там себе наанализировали?

– Если бы ты внимательно слушал наружные шумы, то и сам бы мог многое понять, – несколько назидательным тоном молвил Волошин. – Заметил, как к этому времени стали звучать выстрелы и крики?

Эпидемиолог отрицательно покачал головой и замер, стараясь уловить далёкие шумы.

– Ну, кажется, шум постепенно удаляется, – будто нерадивый студент на экзамене, ответил он. – С каждой секундой и выстрелы, и крики становятся более глухими.

– Правильно. И что из этого следует? – не останавливался с допросом Алексей Николаевич.

Его молодой собеседник, раздумывая с ответом, замешкался, затем сказал:

– Наверное, кэпу с ребятами удалось отойти от жилого ангара на приличное расстояние. Ну, а эти бандитские рожи изо всех сил пытаются их отыскать...

– Навыки логики не утрачены, значит, еще не всё потеряно, – улыбнулся терапевт, слегка подтрунивая над коллегой.

– Чёрт возьми, хоть бы у наших всё получилось... – пробормотал Егор, словно не заметил лёгкой насмешки со стороны старшего товарища.

– Дай-то бог, – поддержал его Алексей Николаевич.

По идее, шумы снаружи должны были постепенно угасать и вскоре полностью исчезнуть. Однако вопреки всем логическим умозаключениям этого не произошло. Не минуло и трёх минут относительной тишины и приглушённых далёких вскриков, как. неожиданно для заложников шум снова стал нарастать. Кроме того, вопли доносились буквально со всех сторон. Нетрудно было понять, что выражали они негодование и злость. Разобрать слова опять-таки не получалось. Отдельные части предложений и слов давали русским врачам понять, что вошли арабы. Выстрелы, как одиночные, так и очередями, также гремели в разных частях острова. Не было ни минуты, чтобы где-то стрельба не возобновилась с новой силой и отчаянием.

Русские стояли посреди комнаты, силясь понять суть происходившего снаружи. Казалось, что предложенная Волошиным версия развития событий терпела крах. Звуковой хаос, охвативший остров, нещадно бил по ушам и мозгам. Он вызывал недоумение у индуса, который всё больше и больше приходил в себя. Его глаза испуганно бегали по помещению. Больной не совсем понимал, где находится и почему слышны выстрелы. Пока русские стояли к нему спинами и задумчиво молчали, он попробовал подняться и едва не грохнулся на пол.

Услышав за собой возню, врачи подбежали к сдвинутым столам и не позволили индусу упасть. Егор, где словами, а где жестами, попросил прооперированного не волноваться и не шуметь. Русский указал в сторону окна. Там как раз проходил вооруженный до зубов охранник. Больной посмотрел туда и недоуменно замолк. Он всё ещё терялся в догадках насчет происходящего. Судя по звукам снаружи, вполне можно было подумать, что на острове началась самая настоящая война, только непонятно, кого и с кем. Индус мог напрасно надеяться на то, что вот-вот дверь распахнётся, и какой-нибудь сверхсекретный индийский спецназ с песнями и танцами войдёт в помещение и объявит об освобождении всех из заложников.

Между тем выстрелы по-прежнему не утихали. Иногда стрельба происходила почти синхронно, напоминая агрессивную электронную музыку. И чем чаще звучали выстрелы, тем чаще в окне мелькала фигура охранника.

– Нервничает паскуда, – прошептал Кобзев. – Переживает за своих душманов.

– Скорее он переживает из-за того, что его на дверях поставили, а не отправили с основными силами на поиски беглецов, – предположил Волошин.

Егор чуть поколебался, но всё же отважился задать вопрос, ответ на который он сам не мог найти:

– Алексей Николаевич, а почему стрельба слышна по всему острову? Странно как-то. Ведь если наши ушли, то смысла в стрельбе нет никакого.

– Ничего странного, – возразил коллега. – Наверняка они пуляют просто наугад, не зная, где наши друзья находятся. Надеются, что кто-то из них не выдержит и выдаст себя и остальных неосторожным криком или движением. Если бы террористы действительно знали, куда двинулись беглецы, то такой свистопляски с повсеместной стрельбой не было бы. Эти вояки действовали бы точечно и без лишних нажатий на спусковые крючки. А то, что происходит сейчас, может говорить лишь об одном... – Волошин сделал многозначительную паузу, будто подталкивал младшего товарища к самостоятельному ответу.

– О чём это может говорить? – нетерпеливо уточнил Кобзев, не желая раздумывать.

– О том, что наши коллеги всё-таки сумели и уйти от головорезов, и незаметно скрыться от них на моторке, как и запланировал капитан Гордон Синклер. Я в этом абсолютно уверен.

Стрельба внезапно прекратилась. И русские, и индус напряжённо замерли в ожидании очередного акта этой чертовой симфонии. Время тянулось. Никто не мог определить точно, сколько времени прошло с того момента, когда прозвучал последний выстрел. Минута? Две? Пять?.. Стрельба не возобновлялась. Несмотря на установившееся затишье, охранник за окном суматошно прохаживался из стороны в сторону.

– Террористы поняли, что поиски ни к чему не приведут? – спросил Кобзев.

– Синклер добился своего, – промолвил Волошин и устало улыбнулся.

Глава 6

Внезапное столкновение с неизвестным всегда обескураживает. От этого не застрахован никто: ни маленькая беспечная девочка, ни хорошо подготовленный боевой пловец. Но внезапность, неизвестность, экстремальность ситуации для боевого пловца должны быть лишь катализатором для проявления им всех своих лучших качеств, включая быстроту реакции и принятия решений.

Боцман вернул опрокинутый мотоцикл в вертикальное положение. Оставаясь на одном месте, он лихорадочно размышлял. Ему хотелось быстро оценить ситуацию и найти верное решение. По привычке он пытался осмотреться. Однако в воде, как и прежде, практически ничего нельзя было разглядеть. Включать освещение означало демаскироваться перед противником. Свет из-под воды вполне могли засечь с острова. В том, что на острове имелась круглосуточная охрана, сомневаться не приходилось.

Виталий буквально припал к чудо-приборам, которыми был оснащен подводный мотоцикл. Приборы, несмотря на падение мотоцикла, функционировали исправно. Они снова зафиксировали чьё-то прерывистое движение. Плывший объект не отличался особо крупными размерами. Судя по его средней маневренности, это вряд ли могло быть какое-либо подводное судно, вроде беспилотной подводной лодки. Версия о том, что здесь орудует некий экземпляр морской живности, была отброшена еще раньше. Оставался всего лишь один вариант: нападение совершил и не торопился уплывать прочь человек. Причем он был хорошо снаряжён для более-менее безопасного пребывания в море на таком далёком расстоянии от суши и на такой глубине.

Сообразив, кто является его противником, Боцман продолжал искать решение. Абсолютная неопределённость цели и непредсказуемость дальнейших действий неизвестного аквалангиста не сулили ничего хорошего. К тому же очень отчетливо прорисовывалась перспектива нового столкновения с ним. Каким-либо образом избежать его не представлялось возможным. По показаниям приборов было ясно, что тот готовился повторить атаку. Это лишний раз подтверждало, что противник обладал техникой, позволявшей отлично ориентироваться во мраке ночного моря. Раздумывать над тем, кто он и откуда взялся, у Боцмана попросту не было времени. Куда более важным было найти выход из сложившегося положения.

Подводный мотоцикл бросать нельзя было ни в коем случае. Во-первых, техника могла попасть в руки террористов. Тем самым секретность операции против них ставилась бы под большое сомнение. Во-вторых, бросить его нельзя было чисто из инстинкта самосохранения. Ведь плексигласовый шлем подводного мотоцикла выполнял роль воздушного колокола. Покинуть его и начать всплытие означало неминуемое страшнейшее последствие – кессонную болезнь. Уж о ней Виталий был весьма хорошо осведомлён.

Кессонка, как её называют подводники, – штука опасная. Стоит любому человеку попытаться вынырнуть из глубоководья быстрее, чем предписывается правилами, как его неизбежно ожидает эта болезнь. А всё из-за глубинного давления и газов дыхательной смеси. Чем быстрее поднимаешься наверх, тем ниже давление, а растворенные в крови и тканях организма газы стремительно выделяются в виде пузырьков в кровь. Этим самым у всплывающего разрушаются стенки клеток и кровеносных сосудов, блокируется кровоток. При тяжёлой форме кессонка запросто может вызвать паралич или спровоцировать смерть. Испытывать на себе все её «прелести» добровольно мог только особо изощрённый мазохист или самоубийца. В большинстве случаев экстренное всплытие и последующая болезнь становились последствиями каких-либо нештатных ситуаций.

Наблюдая по приборам за резвым приближением неизвестного противника, Саблин отчаянно принялся выворачивать руль мотоцикла. Занятие это было не из лёгких. Боевой пловец приложил колоссальнейшие усилия, чтобы вручную кардинально изменить направление подводной «мотоигрушки». Казалось, что вода вокруг него бурлит и пенится, а сам подводный аппарат чертит по песчаному дну брюхом. Однако всё это было лишь игрой напряженного разума, желавшего любой ценой решить жизненно-важный вопрос.

Мотоцикл, несмотря на всю свою громоздкость и слабую маневренность, всё-таки не устоял под напором мощи боевого пловца и повернул в нужном направлении. Виталий с облегчением глотнул кислородной смеси и хорошенько поддал скорости. Он не собирался уносить ноги от внезапной опасности. Ему не хотелось уклониться от борьбы и отдать тем самым неведомому противнику техническую победу, как это называют шахматисты. Боцман предпочел сделать ход конём (или морским коньком, как он про себя пошутил): разогнать на всю катушку подводный мотоцикл и пощекотать нервы неизвестному аквалангисту.

Русский боевой пловец увел мотоцикл на несколько десятков метров в сторону от объекта, готовившегося к атаке. Там он в нормальном режиме развернулся, затем сориентировался по приборам так, чтобы направиться прямо на неизвестного. Едва это удалось, как Саблин стал понемногу подбавлять газу. Через небольшой промежуток времени подводный мотоцикл двигался почти с предельной для себя скоростью.

Теперь уже и на самом деле вода за спиной Виталия бурлила. Он не сводил глаз с навигационных приборов. Не хотелось упустить из виду и прошляпить свою цель. Неизвестный, очевидно, понял, что происходит. Он поубавил прыти и даже замешкался на несколько секунд. Видимо, пытался что-то придумать. Когда решение было найдено, аквалангист резко рванул вправо. Он норовил уйти от преследования. Однако в понимании Боцмана это было не столько преследование, сколько погоня с целью взять беглеца на таран.

«Нет, не уйдешь», – мысленно приговаривал Саблин. Невзирая на все свои старания, аквалангист не смог ускользнуть от подводного мотоцикла. Аппарат на всех скоростях ударился об него носовой частью. Неизвестный затрепыхался, пытаясь оттолкнуться и уйти в сторону. Однако боевой пловец не сбрасывал скорость.

Мотоцикл продолжал двигаться вперед, толкая перед собой трепыхающегося противника. Он никак не мог опомниться от случившегося. Пловец пытался изо всех сил бить рукой по передней части корпуса подводного мотоцикла, чтобы оттолкнуться от него. Однако это ему ничуть не помогало. Разозлённый Боцман сделал вывод, что бедолага вдобавок ко всему еще и чем-то зацепился за «мотик». Тогда тем более не стоило замедлять движение. Приборы показывали, что неподалеку находились рифы. Туда боевой пловец и стал выруливать. Расчет был один – придавить противника к рифу и вывести его хоть на короткое время из игры. А далее он планировал действовать по обстоятельствам.

Какой бы высокой ни была скорость подводного мотоцикла, она не может сравниться со скоростями любого из своих наземных собратьев. Если бы подводный аппарат мчался со скоростью наземного, то зацепившегося аквалангиста расплющило бы в лепёшку. Да и Саблин вряд ли сумел бы отделаться легким испугом, а само плавсредство превратилось бы в кучу никому не нужного хлама. А так подводный мотоцикл двигался, позволяя «водителю» практически полностью контролировать ситуацию. По крайней мере, опасаться за собственную жизнь и целость аппарата особо не приходилось.

Мотоцикл приблизился к рифу. Аквалангист ударился о риф. Виталий не останавливал машину, и она продолжала давить незнакомца. Рассмотреть его опять-таки не получалось – было еще слишком темно. О включении освещения по-прежнему не могло быть и речи. Боцман понимал, что даже в такой ситуации нельзя себя разоблачать. Поэтому противостояние с неизвестным продолжалось вслепую. Лишь считаные секунды перед защитным плексигласовым шлемом мелькали неясные тени.

Через какое-то время Саблину показалось, что противник обмяк и потерял сознание. Боевой пловец сбросил скорость и попытался дать задний ход. Однако в то самое мгновение аквалангист отпружинил ногами от рифа. Он не стал ретироваться, а бросился на мотоцикл. Впервые русский сумел увидеть защитную маску и под ней полные ярости глаза, так как противник вплотную прильнул к плексигласовому шлему. Капитан-лейтенант вздрогнул от неожиданности и обругал себя за беспечность.

Аквалангист не раздумывал ни секунды. Он сразу же взялся стучать в плексигласовый кожух. И это был не просто жест отчаяния, а вполне осознанное действие. По характерному звуку стало ясно, что в руках у него какой-то металлический предмет. Скорее всего, нож. «Только этого мне не хватало!» – возмутился Боцман и без раздумий принялся заново выворачивать руль мотоцикла. На этот раз он делал это таким образом и с таким расчетом, чтобы резко наклонить аппарат на бок. При помощи такого незамысловатого маневра он пытался сбросить противника с мотоцикла, а при удаче лишний раз придавить его. Однако тот упорно сопротивлялся, не желая терять своего преимущества. Он словно приклеился к мотоциклу и не оставлял попыток разбить плексигласовый кожух.

Боцман выхватил свой нож. Вытянув руку за пределы кожуха, он несколько раз ударил им в сторону противника. Задел или не задел, сказать было трудно. Во всяком случае, звук был такой, будто лезвие всё-таки чиркнуло по чему-то мягкому. Противник же молчал и, пуская пузыри, продолжал реализовывать свой замысел. Каплей повторил серию ударов ножом. На этот раз он сделал это не правой, а левой рукой. Аквалангист засуетился. Саблин догадался, что нож наконец-то зацепил неизвестного. Тот отпрянул от мотоцикла и подался налево от рифа.

Виталий заподозрил очередной маневр со стороны незнакомца, а также его скорое возвращение. Такой настырный парень должен был обязательно вернуться для нового нападения. Однако пока Боцман пытался выровнять мотоцикл, настырный аквалангист исчез, словно растворился в воде. Приборы не фиксировали его присутствие в радиусе пятидесяти метров. То ли он успел так быстро оказаться за пределами действия приборов, то ли прильнул к одному из рифов и стал для приборов совершенно неразличимым. Искать точный ответ русский не собирался. Интуиция подсказывала ему, что нужно немедленно убираться из этих мест. На этом настаивал и таймер, предупреждающий об уменьшении запасов кислородной смеси в баллонах.

Каплей в который раз стал разворачивать мотоцикл, направляя его на нужный курс. Руки почему-то не слушались, а в глазах мутнело. «Что за черт! Я же не кисейная барышня, чтобы вот так реагировать на возникшие трудности!» – заставлял себя взбодриться он. Вместе с тем Саблину пришлось задуматься о причинах своей неожиданной слабости. Насколько позволяло его положение в мотоцикле, он ощупал себя. Вполне мог пропустить ножевой удар противника и не заметить, что получил ранение. Однако руки, ноги да и остальные части тела вроде были целы. А слабость между тем не исчезала...

Боцман взглянул на датчик расхода кислородной смеси. Она исчезала необычайно быстро. Это не могло быть случайностью. Стало ясно – пробит шланг подачи смеси боевому пловцу. Где именно возникла брешь и какого именно она размера, сказать было трудно. Лишь то, что вместе со смесью Виталий не вдыхал морскую воду, давало понять, что отверстие не такое уж и большое. Однако бешеный темп расходования смеси не вселял оптимизма. Можно было потерять сознание и больше не очнуться. Мысль об этом сверлила ему мозг. Но страшила Саблина не столько вероятность нелепой гибели, сколько то, что он больше не сможет послужить России. «Родина направила сюда с террористами бороться да наших врачей вызволять, а я себе позволяю такую ерунду, как внезапная слабость», – думал он.

Боевой пловец то и дело прибавлял скорости. Но снова и снова ему казалось, что подводный мотоцикл еле движется. Так хотелось поскорее вернуться к своим, глотнуть свежего воздуха и осознать, что одна из первых опасностей данной операции осталась позади. С каждой секундой силы пловца таяли. В мыслях он обращался к вопросу о неизвестном аквалангисте; бессмысленно гадал, откуда тот здесь взялся и кем был подослан. Абсолютно ничего для идентификации неведомого противника у Саблина не было. «Неужели у арабских террористов есть свои боевые пловцы?» – вопрошал он в пустоту, не ожидая ответа. Мысли его начинали путаться.

Стало светать. Боцман едва держал голову. Она норовила запрокинуться на стенку плексигласового шлема-колокола. Глаза буквально слипались. Перед глазами мерцали темные пятна. До яхты оставалось совсем ничего. Уже виднелось ее днище в мутной дымке, постепенно образовавшейся перед глазами каплея. Он хотел потрясти головой и широко раскрыть глаза. Однако все эти попытки оказались напрасными...