Текст книги "Тайфун придет из России"

– Встать! – прорычала Любаша.

– Сука… – прошептал предприниматель, опираясь руками в пол.

Сверкнула ладошка, зычный щелчок за оскорбленную честь – и пощечина оказалась такой мощной, что прямой по челюсти был бы менее болезненным. Голова предпринимателя дернулась, он стиснул зубы, чтобы не вскричать от боли, и начал подниматься. А заведенная Любаша, пыхтя от гнева, уже намерилась вторично прибегнуть к насилию.

– Отставить, – поморщился Глеб.

– Прости, командир, – оскалилась она, – не смогла отказать своей слабости.

– И в этом твоя сила, сестра, – хмыкнул Издревой.

– Вам лучше не перечить этой девушке, Виктор Павлович, – сказал Глеб. – У нее разгон от зайки до мегеры – секунды четыре.

– Помесь гоблина и эльфа, – заметила Маша, – примерно так.

– Киска гламурная, – хихикнул Черкасов.

– Мне что, еще раз взорваться? – прорычала Любаша.

Их подкараулили, когда они всей компанией валили через двор. Мощные фонари ударили в лицо и сразу же застучали автоматные очереди! Споткнулся и покатился по плитам идущий от калитки на воссоединение с товарищами Оболенский, но, слава богу, не пострадал.

«Не может быть! – ахнуло в голове у Глеба. – Как же так? Ведь посты поставили! – И снова мысль, благополучно канувшая в Лету: – Бутерс ожидал увидеть отнюдь не боевых пловцов государства Российского!»

Люди заметались в свете фонарей и вспышек, кто-то распластался на земле, остальные кинулись врассыпную. Стонал раненый. Паника колотилась в голове: как же так, как же так?!

– Бутерсом прикрывайтесь! – завопил Глеб, падая на землю. Сто к одному, что люди Бутерса, обладающие нужной информацией, примчались на помощь к своему патрону. Но где его искать? Испарился в суете этот всем так нужный предприниматель! Перекатываясь под защиту штабелей, Глеб передернул затвор «калашникова» и, не целясь, выпустил протяжную очередь в сторону вспышек. Где-то слева и справа кричали его товарищи, открывали беспорядочный огонь. Кто-то собрался перемахнуть через забор на южной стороне, куда их прижали, но опомнился, что будет знатной мишенью, и предпочел выжить. Пули стучали по плитам, рикошетили – уже рядом с Дымовым, а он продолжал отстреливаться короткими очередями. Привстал на колено, удвоил интенсивность стрельбы, когда Издревой, пыхтя, как паровоз, протащил мимо него стонущего Равиуллина.

– Глеб, что делать?! – крикнула Маша. Где она? Он ничего не видел, все плыло перед глазами.

– К забору, всем за ящики!

Похоже, у противника имелось небольшое численное преимущество, слишком нагло и напористо он себя вел. Спецназовцы отползали к забору, огрызаясь экономными очередями. Вдруг словно пелена спала с глаз, все обрисовалось понятно и конкретно. Возвысились головы над забором на противоположной стороне, упругие фигуры в черных гидрокостюмах спрыгивали на землю, залегали, открывая беглый огонь. Боевые пловцы! Люди-«лягушки»! Враждующая партия… Так вот почему их не заметили ни Прихватилов, ни Оболенский. Прибыли на субмарине или на буксировщике. Выбрались из моря – и сразу на камни, в слепую зону, как их заметишь?

– Экономить патроны! – крикнул Глеб, вбивая третий магазин, последний.

Атакующие нехватки боеприпасов не испытывали. Ударили дружно, из всех стволов, и под прикрытием огня еще двое спрыгнули с забора. «Зажмут ведь…» – с тоской думал Глеб, посылая в черноту одиночные пули. Когда неприятель на северной стороне накопился уже в достатке, неожиданно ударил длинной очередью Тарас Прихватилов со смотровой площадки! Глеб чуть не взвыл от восторга – молодец! Ну и выдержка у этого парня, дождался момента! В рядах врага воцарилось замешательство. Их позиция была у стрелка как на ладони. Упали двое или трое, взвыл раненый, гортанно затараторили по-английски. Кто-то залег под забором да там и стенал, когда пули стали рвать комбинезон. Кто-то пальнул по смотровой площадке и красиво перемахнул обратно за ограду. Огонь противника слабел и вскоре совсем прекратился. Только Тарас Прихватилов продолжал строчить, перебегая от укрытия к укрытию.

– Все через забор! – ахнул Глеб, взлетая на полусогнутых.

Откуда-то сбоку бежала Маша Курганова, стреляя с обеих рук из пистолета. Слева Оболенский прикрывал Любашу, та визжала, что она уже взрослая и обойдется без «провожатых». Люди посылали через забор упругие тела, сверху Люба и Оболенский втащили стонущего Равиуллина. Глеб считал прыгающих «овец» – те двое, третий, Маша, Черкасов с Издревым… Разбежался и запрыгнул на ограду под ливнем пуль, перекатился, сорвался вниз, сдирая пальцы. Его поймали, не дали разбиться в лепешку.

– Господи, жив… – выдохнула Маша.

– Где Бутерс? – билась в нервном припадке Любаша.

– Да какая, на хрен, разница? – рычал Глеб. – Потом разберемся…

Болело все, что могло болеть – хорошо размял свои косточки. И остальным досталось не меньше. Марата Равиуллина положили рядом с забором. Он пытался что-то сказать, но только кашлял и хрипел. Пуля попала в живот, и из раны хлестала кровь. Глаза бойца закатывались. Над ним уже «колдовали» Маша с Любой, рвали на себе камуфляж, пытались остановить кровотечение. Маша при этом поминала Всесильного, а Любаша безостановочно материлась. Из-за забора доносились одиночные выстрелы и рваные очереди.

– Что это б-было, Глеб? – заикался Черкасов. – Так ведь и п-пропоносить может…

– Ясен пень, за Бутерсом пришли дружки его… – бросил Глеб. – Кроме Равиуллина, все целые?

Ответить спецназовцы не успели. Настала оглушительная тишина, и в этой тишине все похолодели, когда ощутимо вздрогнула земля и прозвучал глухой, неимоверно глухой взрыв. Такое ощущение, что рвануло где-то близко, но под многометровой толщей воды. Дошло не сразу, а ведь действительно… под многометровой толщей воды!

– Ой, мамочка… – и привалилась к забору Люба, закрывая рот ладошкой.

Остальные потрясенно молчали.

– Подождите, – заскрежетал металлом Оболенский, – вы хотите сказать, что это взорвалась…

Кожа покрывалась гусиными мурашками. Холодок струился по позвоночнику, дышать становилось трудно.

– Издревой – за мной… – сопротивляясь безысходной тоске, выдавил Глеб. – Остальным – оставаться здесь, действовать по обстановке, Оболенский – за старшего…

Они спешили, карабкались, старались не думать о самом страшном. Выбросили бесполезные «калашниковы» – все равно в них ничего не осталось – спрыгнули в воду с нависающих над морем скал, поплыли вокруг острова, прижимаясь к отвесным монолитам. Где-то за кадром гремели одиночные выстрелы, перекликались люди. Перебраться вплавь с южной на восточную оконечность Санта-Ирины не составило труда. Досаждали лишь волны, норовящие разбить их о камни. Приближался грот, где они оставили контейнер и полезные вещи. Спуститься к гроту можно и по суше, но Глеб предпочел именно этот маршрут как наиболее безопасный.

– Сиди у скалы, не высовывайся, – бросил он, набрал воздуха в легкие и нырнул. А вынырнул напротив грота – там, где глубина была по пояс, лежал в полосе прибоя, приподняв голову, и всматривался в темноту. Огромное облегчение! – в гроте и поблизости никого не было, виднелся фрагмент контейнера. Видать, «лягушки» высадились в другой части острова – они прекрасно знали о «Пиранье», о том, что у россиян имеется промежуточная база, но не стали утруждаться ее поисками, рассчитывая одним ударом уничтожить противника. Он выползал на берег, плющась, как камбала. Перебежал в грот, махнув Сереге за скалой. Лихорадочно вооружались – «катраны» в ножны, «АДСы», хорошо выполняющие свою работу и на воздухе, и под водой, за спины. Под стволами – 40-миллиметровые подствольные гранатометы. Хитрые пули, утопленные в гильзы, система «буллпап» – когда казенник и магазин находятся позади рукоятки управления огнем, большое преимущество в ближнем бою. Единственная закавыка: под водой запас огня – две тысячи выстрелов, на суше – всего лишь сто восемьдесят. Ничего, им больше не понадобится. И снова в воду – рвались в море, преодолевая сопротивление волн. Плыли на северную сторону. Волны сносили их к камням, швыряли на отвесные стены, соленая вода разъедала царапины и порезы, но они уже не чувствовали боли. Глеб едва не завыл, когда они попали в масляное пятно, сносимое к берегу. Какие-то тряпки, раскисающие бумаги, бортовые журналы… всплывшее тело с орущим ртом. Специалист по радиовооружению Фещенко, солидный мужик, основательно за пятьдесят, рассудительный, тихий, а вот тут не выдержал, кому охота погибать лишь по причине, что Родине опять чего-то приспичило? За что? За грехи наши?.. Он устал уже бороться со злостью и бешенством. Полная голова разъедающей гадости. Что тут творилось? Сообщники Бутерса прибыли на аналогичной подводной лодке (скажем, сверхмалая субмарина Mark & Mod) и долбанули торпедой? Или подкрались втихушку, установили диверсионную мину? Гадать бессмысленно. Он должен успокоиться, не нервничать.

– Глеб, эти твари всех убили, погубили лодку… – захлебывался в волнах Издревой. – Вот суки… Ну, они у меня попляшут…

А на круче снова разгорелась стрельба. Трещали автоматы – и уже не поймешь, в чьих руках они работали, все смешалось…

Они уже выбрались на северную сторону и залегли в камнях, громоздящихся уступами. Рослые скалы тянулись вверх, образуя узкие террасы. Северная часть периметра отсюда не просматривалась, лишь интуитивно ощущалась где-то за гребнем. Уже ползли по камням, сливаясь с неживой природой: «катраны» в зубах, автоматы волокли за собой на ременных антабках, следя, чтобы не брякали.

Продолговатая терраса, выемка в скале. И все же брякнуло! Из сумрака вылупилась «темная материя», метнулась, издавая горловое урчание. Глеб оттолкнул от себя автомат – все равно не успеет применить! И когда жилистый мужик, как-то крякнув, впрыгнул в позу и атакующий кулак рассек воздух, он рухнул на колени и погрузил идеально отточенное лезвие в живот противника. Да еще и провернул, разрывая желудок и нисколько не жалея о содеянном. Добротные у них костюмчики – полированный неопрен, «акулья кожа», производство фирмы «Zeagle», Соединенные Штаты Америки. Жилистая масса завибрировала, застучала челюстями. Нож разрывал внутренние ткани, давно уже проследовал в пресловутую «точку невозврата», откуда живыми не возвращаются. Глеб оттолкнул его от себя, чтобы не задерживал. Некогда, спешат люди. Если с каждым по полчаса возиться…

– Скатертью дорожка… – прошептал, подползая, Издревой. – Вроде один он тут сидел, хозяйство водолазное сторожил. Посмотри, у них же криогенные акваланги – хорошо живут, черти…

В углублении кучкой валялось водолазное снаряжение. Возиться с этой грудой добротных вещей не было ни времени, ни желания. Глеб перевернул покойника. Засияли ослепительно-белые зубы, ядовитая луна отражалась в бусинках пота, усыпавших физиономию молодого негра, скончавшегося в муках.

– Американцы, Глеб, в натуре, американцы, – зачарованно бубнил Издревой. – Мы что тут, блин, Третью мировую затеваем?

– Да ничего мы тут не затеваем, – огрызнулся Глеб. – Держу пари, что они не работают на правительство Соединенных Штатов. Пытались вытащить Бутерса, зная, что его привезут на вертолете, да только мы прибрали его первыми, вот и пришлось им затевать войнушку. Пошли, Серега, нам еще целую стаю нужно до кондиции довести…

А наверху разгоралась отчаянная стрельба. Метались по обрыву тени, сыпались камни. Ночное небо прочертили два зигзага – спрыгнули двое, наподобие молний на эсэсовской эмблеме. Спецназовцы дружно вскинули автоматы, ударили плотно, без просветов, уже не разбираясь, по их ли душу демоны или просто мимо бегут. Те орали, тряслись, нашпигованные свинцом, катались по камням. Пришлось отпрыгнуть, иначе мертвецы увлекли бы их за собой. А наверху нарастала пальба, кричали люди – и свои, и супостаты. Такое ощущение, что спецназовцы, которым надоело валяться за забором, под прикрытием Прихватилова пошли в атаку. «Их ведь четверо всего, – машинально подумал Глеб, – две женщины, Черкасов, Оболенский… Ну, и Мамаев курган, едрить его в дышло!» Они взбирались выше, спеша на помощь своим. Пальба входила в раж. Похоже, кому-то из спецназовцев удалось обойти противника, и, используя фактор внезапности, они выдавливали чужаков с занимаемых позиций.

– Джон, уходим! – гортанно проорал мужчина «по-американски». – Эльза, Майкл, отступаем!

Посыпалась глина с обрыва, мелкие булыжники, с отчаянными воплями стали падать люди. Их уже ждали. Но слишком много оказалось супостатов на этот раз – сразу четверо, похоже, все, что осталось от десанта. Злые, истекающие кровью, в разорванных гидрокостюмах, они довольно ловко прыгали по камням и с оружием не расставались. Обнаружив засаду, только взвыли с решимостью обреченных, полезли напролом. Глеб не успевал их отслеживать, жаркий пот заливал глаза. Он бил короткими очередями, но и по ним стреляли! Глеб увидел, как троим удалось добежать и как Издревой схватился с двумя, молотил прикладом, пытался дотянуться до ножа. А к Глебу приближалось что-то гибкое, проворное, испускающее волны страха. Он упал, перекатился, но на него уже с кулачками налетела… женщина! Бешеная, исступленная, ведьма! Сбила с ног, оседлала, зажав руки бедрами. Шлем, припаянный к гидрокостюму, свалился на лопатки, и волосы, отливающие золотом в лунном свете, красиво рассыпались по плечам. Блестели глаза, сияли зубы дьяволицы. Она молчала, занося над ним кулачок. А он помог себе добрым словцом и стерпел, когда зажглась от удара левая челюсть. Затем напрягся, выжал все, что было в организме, и с диким ревом отпустил пружину. Толчок получился что надо. Красотка не удержалась в «седле», взлетела, замахав руками, и покатилась вниз, вереща морской сиреной. Глеб дотянулся до автомата. Руки тряслись, но он стрелял туда, где весело скакали камни, и женское тело, раздробленное в хлам, завершало свой жизненный цикл. Оно не докатилось до моря, упало на наклонную плиту…

Трое рядом превратились в какую-то страшноватую шевелящуюся окровавленную горку. Глеб вынул нож и побрел туда, где копошились люди. Перевернул одного – мужчина европейской внешности держался за разорванную глотку и смотрел на него угасающим взором. Сам дозреет. Второй конвульсивно вздрагивал, из проломленного черепа вытекала кровь. Цепкие пальцы чернокожего вцепились Глебу в грудь, словно проверяли на прочность гидрокостюм. Он что-то шипел, глотал слова, впрочем, недолго: Глеб всадил ему нож в сердце, дождался окончания агонии, отпустил…

Издревой держался за распоротый живот, губы побелели, он терпел изо всех сил. «Не жилец», – с тоской отметил Глеб, опускаясь на колени перед товарищем.

– И меня, Глеб, добей… – сипло прошептал спецназовец. – Не могу терпеть… все ведь ясно…

«Ничего не ясно!»

– Не дождешься, Серега, терпи, все нормально будет. – Глеб склонился над бойцом. Рана в животе была огромная, там все пузырилось и лезло наружу – не мог он ничем помочь! А ведь нужно было о чем-то говорить, поддерживать товарища в трудную минуту…

Он что-то бормотал, отвлекая Серегу от мрачных мыслей, а тот уже отходил, кровавая пена потекла изо рта. Вцепившись Глебу в руку, Серега прошептал, пытаясь улыбнуться:

– Хреново, Глеб, что ты последний, кого я вижу. Лучше бы девчоночку хорошенькую показали…

Не впервые на его руках погибали товарищи. Привыкнуть к такому невозможно. И как-то не думается, что когда-нибудь и ты умрешь у товарища на руках… Глеб смотрел на мертвого Издревого и не сразу очнулся, когда сверху посыпались призывы.

– Глеб, Серега, вы там? – взывал Мишка Черкасов. – Это вы там куролесили? Чего молчите?!

– Мы, кто еще… – хрипло отозвался Глеб, поднимаясь с колен. Он машинально кинул взгляд на море, и то ли показалось, то ли и впрямь в том месте, где луна прочерчивала дорожку, мелькнула трубка перископа. Всматрелся повнимательнее, но тщетно.

«Дулю вам!» – сплюнул Глеб и продемонстрировал противнику правое предплечье, ударив ладонью по сгибу локтя…

В ходе боя были уничтожены одиннадцать нападавших – весь отряд, прибывший на Санта-Ирину. В том числе две женщины. Одна латинос – она осталась на скале, у кромки прибоя. Вторая – светленькая, коротко стриженная, грубоватая на лицо, что характерно для «непримиримых» лесбиянок. Она висела, перегнувшись, на заборе, словно простыня, которую бросили сушиться, и кровь еще сочилась из простреленной головы. Документов при них не нашли, а ворошить замысловатый скарб на «перевалочном пункте» было некогда. Равиуллин скончался от потери крови – перевязка не помогла, медикаментов при себе не было. Весть о гибели Издревого лишь добавила уныния. Потрясенные спецназовцы собирались во дворе. На Маше не было лица – восковая маска. Любаша, всхлипывая, полезла на смотровую площадку – намекнуть Прихватилову, что можно спускаться (на призывы он не реагировал), и вскоре оттуда донесся настоящий бабий вой. Полезли вверх, охваченные скверными предчувствиями, и застыли с поникшими головами. Боец, благодаря которому морские разведчики одержали пусть пиррову, но победу, лежал навзничь у ограждения. Не уберегся Тарас – уже в конце боя, когда свои выгрызали победу, видно, посчитал, что все кончилось, и встал в полный рост, чтобы выстрелить последние патроны…

Люди оцепенели, не чувствовали пронизывающего ветра. Женщины плакали.

– Послушайте, – пробормотал Оболенский, облизывая пересохшие губы, – мы должны… если не похоронить наших ребят, то хотя бы положить их как-нибудь отдельно…

– Черт… – Глеб стряхнул с себя оцепенение, ударил кулаком по ограждению, и все с недоумением воззрились на него. – Считайте меня циником, бездушным, но этого делать нельзя! Никаких подсказок тому, кто будет здесь ковыряться. Если вскроется, что российский спецназ хозяйничал на чужой территории, разразится такой скандал, что мало не покажется! Мы и без того умудрились со всеми рассориться. Ребятам не поможешь, рано или поздно мы их похороним. Задания никто не отменял. Ищем Бутерса! Он здесь, на острове, не мог он сбежать! Забился в какую-нибудь щель, стучит зубами…

– А если он до аквалангов добрался? – уныло пробормотал Черкасов.

– Не каркать! Любаша, остаешься здесь, у тебя должно быть четыре глаза. Остальные – вниз, разобрать в караулке фонари и искать упыря, пока не найдем. И осторожно – на острове масса бесхозного оружия, он мог вооружиться. Прошу учесть, что времени у нас – хрен. Здесь такое творилось – скоро слетятся… Все целы? – спохватился он. – Раненых нет?

– Относительно, Глеб Андреевич, – глухо отозвалась Маша. – У меня такое чувство, что я уже никогда не буду мамой…

– Будешь, – возразил Глеб. – И мамой будешь, и бабушкой, и прабабушкой – если повезет. За работу, ребята, за работу, считайте это авралом на палубе…

Они обшаривали проклятый остров, то и дело натыкаясь на трупы. Заглядывали в расщелины, за каждый камень. А ночь неумолимо преображалась в утро – шторм на море слабел, стихал напор ветра. Далеко на востоке, где Карибское море смыкалось с карибским небом, уже серебрилась полоска, постепенно расширяясь, светлея. Спецназовцы перекликались, чтобы дважды не ходить по одному месту. Глеб пронесся через двор, сдернул брезент со штабелей. Вооружившись фонарем и пистолетом, ворвался в тюрьму, протопал по разрушенным помещениям первого этажа, покосившись на американцев, которые уже приходили в себя и задавались резонными вопросами.

– А ну, лежать, ишь, любопытные! – прикрикнул он, и янки застыли, со страхом уставившись на оборванного, испачканного чужой кровью диковатого парня, тычущего в них стволом бесшумного пистолета.

Глеб скатился по лестнице, пробежал мимо камер, за которыми мычали и сквернословили узники наркомафии. Шарахнулся, как от проказы, от каменного мешка, где валялись мертвые охранники и стонал один живой, пытаясь сбросить с себя товарищей по службе.

Не было Бутерса в тюрьме! Он помчался вверх, перепрыгивая через ступени, вылетел во двор, бросился к забору… и повис. Усталость сказывалась. Снова разбежался, подпрыгнул, уцепившись за гребень, заелозил носками. В этот «подвешенный» момент со смотровой площадки истошно завопила Люба Ворошенко:

– Эй, народ, вы где?! Я вижу его!! Он над нашим гротом, десять градусов на северо-восток!! Ау, вы где, вашу мать?! Чем вы там занимаетесь?!

– Понял, Любаша! – крикнул Глеб.

И откуда только взялись силы? Он перелез через забор и грузно побежал по «экстремальной» тропке. Не он один услышал призывный вопль. Все услышали, даже Бутерс. Глеб переваливался с камня на камень, кляня себя за медлительность, а в районе грота уже происходили драматические события. Осталось загадкой, где отсиживался Бутерс (а он оставался в «дарованном» российским спецназом гидрокостюме), но, видимо, отсиживаться надоело и он решил попытать счастья. Ему почти повезло – он был уже в двух шагах от контейнера, аквалангов и ласт, но в этот момент ему на голову свалилась Маша Курганова, разъяренная и дикая. Виктор Павлович заметался, заскользил в пропасть, подвывая от ужаса, и как-то ухватился за выступ в скале. Он висел над гротом, болтая ногами и оглашая пространство лебединым криком. Вниз не смотрел, считал, что под ногами пропасть, но это было не так – не больше двух метров. Маша стояла над ним и чесала затылок, пытаясь понять, какие действия с ее стороны будут наиболее уместны. Попытки вытащить из пропасти «секретоносца» были равносильны самоубийству. Пока она раздумывала, пальцы «висельника» разжались, и он с тоскливым воем устремился вниз. Упал и сильно удивился – почему он жив? Переломов у Бутерса не было, если не считать отбитой задницы. Он заметался по узкой полосе пляжа. Маша не рискнула повторять рискованный трюк, отправилась в обход, цепляясь за острые края. Но от северных скал уже плыл вразмашку Оболенский, а на Машу, издавая звуки дуделки «уйди-уйди», съезжал растрепанный Мишка Черкасов. Он не стал выискивать безопасную тропу, а просто скатился камнем в воду и выбрался на песок, болтаясь при этом, как маятник. Бутерс оказался зажатым у грота и в отчаянии вскинул где-то добытый пистолет. Грянул выстрел, и от его звука сердце у Глеба сжалось. Но Мишка умел, если нужно, увертываться от пуль, он кувыркнулся через голову, уходя под защиту вросшей в песок глыбы. Бутерс снова надавил на курок, но патрон в обойме был единственным. Он забегал лихорадочно по узкому пляжу. С одной стороны, злорадно лыбясь, подбирался Черкасов, с другой – Оболенский. Маша решила не путаться под ногами, села на краю обрыва, свесив ножки, и приготовилась смотреть «кино».

– Виктор Павлович, побойтесь бога! – крикнул уже практически спустившийся Глеб. – Нашли мальчиков, бегать тут за вами… Все равно поймаем, а нам еще предстоит такое утомительное путешествие!

– Да пошел ты, умник! – взвыл предприниматель.

– Мужики, хватайте его, надоел уже! – прокричал Глеб.

Спецназовцы сжимали охват, Виктор Павлович усиленно крутил головой. Ну, не хотелось ему по неизвестным, но очень веским причинам возвращаться под конвоем на Родину! Его уже почти схватили, когда он испустил тоскливый вопль, провинтился между спецназовцами и бросился в море.

– План «Перехват» результата не дал, – глубокомысленно изрек Мишка.

– Да как он уже достал! – воскликнул Оболенский и кинулся догонять предпринимателя. Смотрелось это дико и смешно. Он получил по груди волной, но все же настиг Бутерса, когда тот погрузился уже по пояс, схватил его за горло и повалил. Оба ушли под воду, потом появились и снова пропали, когда их накрыла «девятая» волна.

– Какая откровенная сцена, – восхитился Черкасов, спеша на помощь товарищу.

Когда рычащего предпринимателя выбросили на берег, Маша с Глебом уже подтаскивали к полосе прибоя контейнер и ласты с аквалангами.

– Я не понял, – изумлялся Глеб, – почему в контейнере наши липовые документы и американские доллары? Разве мы не должны были все это оставить на подводной лодке?

– А кто был ответственный за то, чтобы все оставить? – ухмылялся Мишка.

– То есть ты не выполнил прямое распоряжение начальства?

– Не выполнил, – согласился Черкасов. – Но, согласись, приказ был глуп, и в нашей ситуации лучше с деньгами и фальшивыми документами, чем совсем без ничего.

– Ладно, потом с тобой разберемся. – Глеб почувствовал облегчение. – Оружие с собой не брать, в Мексике мы долго с ним не пробегаем. Случись нужда, добудем. Контейнер прячем здесь, деньги и документы разобрать, завернуть и спрятать на теле. Виктор Павлович, вы выглядите очень усталым, – заметил он. – А ведь предупреждали, что нас ожидает утомительное путешествие…

Предпринимателя швырнули на песок, он тяжело дышал, хватался за сердце. Затем приподнялся и, с нескрываемой злобой уставившись на Глеба, процедил:

– И откуда вы взялись, черти, на мою голову? – И внезапно злорадно рассмеялся: – Что, дорогие соотечественники, поредели ваши ряды?

– Ах, ты, тварь, смотри-ка, разговорился, – рухнула на колени Мария и ударила кулачком в оскаленный рот.

Предприниматель откинулся на песок и принялся кашлять, выплевывая раздробленное содержимое рта. Маша перестаралась, но ей хотелось повторить процедуру – никто не имеет права оскорблять память ее павших товарищей.

– Ряды ваших зубов, Виктор Павлович, кстати, тоже поредели, – не удержался от язвительной шпильки Глеб. – Товарищ боец, прекратите, пожалуйста, ведите себя достойно. А в следующий раз бейте так, чтобы хватило одного удара. Девушка права, Виктор Павлович, вы из той категории граждан, которым катастрофически не хватает п…дюлей. Готовы к путешествию? Учтите, мы будем недовольны, если вы возьметесь нас тормозить.

– Послушайте… Глеб Андреевич, или как вас там… – забормотал Бутерс, разобравшись с потерями во рту. – Я слышал взрыв, я знаю, что вы потеряли подводную лодку. Мне очень жаль, что погибли ваши люди… нет, действительно… – Он опасливо покосился на насторожившуюся Марию. – Но что вы можете сделать в этой ситуации? Переправить меня на мексиканский берег? А дальше? Вы потеряли транспорт, у вас отсутствует, подозреваю, связь с руководством. Окрестности Пуэрто Фелипе – вотчина наркобарона Баррозо, он не позволит вам вольничать, вас закроют уже завтра как подозрительных чужаков. Спрятаться в районе невозможно, выбраться – трудно, все дороги контролируют «sicarios». Скоро появятся мои люди, скоро полезут американцы, у которых вы меня умыкнули. Восстановят картину, что на самом деле произошло на Санта-Ирине, и вам наступит, извините, полный крах. Зачем вам это нужно? Вас просто убьют или сгноят в мексиканской тюрьме, а мексиканская тюрьма – это посильнее преисподней. Я предлагаю два миллиона долларов за то, что вы поможете мне переправиться в безопасное место и постараетесь про меня забыть. Те люди, которым я нужен в России, – не светлые ангелы, уж поверьте; я им нужен не для того, чтобы творить добро…

Каждое слово этого человека было как ножом по горлу. Предприниматель озвучивал то, о чем Глеб старался не думать. Ему изначально не нравилось это дело, он плевал на Бутерса (нарушил законы – сиди в тюрьме!) и на структуры, имевшие на того виды, но куда деваться, если Родина приказала?

– Три миллиона, Глеб Андреевич… – повышал ставки предприниматель, и глаза его при этом возбужденно сверкали. – Три миллиона долларов! Если вы поможете мне пробраться в Канкун, я сниму их в первом же попавшемся банке, связанном платежной системой с американскими трастовыми компаниями…

– Ты так многозначительно помалкиваешь, Глеб Андреевич, словно всерьез рассматриваешь предложение, – саркастично заметила Маша.

– Он ждет дальнейшего повышения ставок, – предположил Мишка.

– Эй, вставайте! – проорал у них над головой звонкий женский голос. – Пришла беда, откуда ждали! – и со скалы, ловко перебирая руками и ногами, сползла взволнованная Любаша. – От городка в нашу сторону идут два катера с прожекторами, набитые под завязку вооруженной публикой. Они уже рядом, это люди наркобарона, кто же еще? А может, береговая охрана. Командир, тебе не кажется, что четвертого сражения мы не выдержим?

– Идут к причалу? – встрепенулся Глеб.

– Вот уж не знаю, – развела руками Любаша. – Если к причалу, то хорошо, и у нас вагон времени. А если один из них решит обойти остров, то это такая засада, командир…

Последствия оценили верно. Предпринимателя поднимали пинками. Натягивая ласты, он что-то бормотал про четыре миллиона долларов, про пять миллионов долларов, про шесть, про то, что, если скинуться, на эти деньги можно приобрести неплохой средневековый замок в окрестностях Луары… На него водружали аквалангистское снаряжение, прикручивали фонарь на лоб, затягивали ремни, давали последние инструкции, от которых он не имеет права отступать, если не хочет потерять последние зубы. «Если так пойдет, то к завершению путешествия на Викторе Павловиче живого места не останется», – с какой-то брезгливостью подумал Глеб. Контейнер втащили в воду, чтобы не оставлять врагу и не давать ему пищу для размышлений. Бросили на глубине примерно десяти метров – пусть ищут. Глеб заходил в воду последним. Фонарь на голове работал, вроде ничто не забыто. О будущем лучше не думать… Он обернулся, задрав голову. На Санта-Ирину, судя по крикам и дребезжащему мотору, уже высаживался «десант».

Из-за северных скал, на дистанции полутора кабельтовых, возник остроконечный нос катера, на баке горел прожектор. Судно разворачивалось, и прожектор вместе с ним, на палубе гомонили люди. Озарилось море, побежала световая дорожка к восточному берегу островка. Еще секунды четыре – и она бы высветила заходящую в море фигуру. Глеб ускорился, волоча ласты задом наперед, улегся спиной на волну, и пучина проглотила его…

В подводном плавании не было ничего утомительного, если не думать об акулах и муренах, изобилующих в здешних водах. Шли по свету фонарей, стараясь не сворачивать, – строго на запад. Неудобства доставлял лишь «ценный груз», оказавшийся неважным пловцом. Приходилось трясти у него под носом кулаком, дважды всплывать, при этом он жадно хватал воздух, и глаза вываливались из орбит. О кессонной болезни речь не шла, плыли у поверхности воды, декомпрессия со множеством остановок для подъема не требовалась. Берег приближался, вырисовывались на фоне светлеющего неба метелки пальм, склонившиеся над водой, узкие полосы песчаных пляжей, дебри прибрежных кустарников. Городок Пуэрто Фелипе остался справа, за длинной песчаной косой. Перед каждым погружением Глеб оглядывался. Таяла Санта-Ирина – сначала превратилась в кучку, потом в точку. Там горели прожектора. Одно из суденышек вошло в западную бухту, где имелся причал, можно было предположить, что «sicarios» уже обшаривают остров и «чешут репы». Второе судно встало у восточной оконечности, сноп света метался по каменным террасам, спускался к воде.