Текст книги "Объект 623"

Гидрокостюмы уже подсохли, и снова их мочить, а потом загибаться от холода не было никакого желания. Они неслись на цыпочках до сухого дока, где запрятали свои акваланги, взбирались на мостик, не отличающийся солидностью конструкции, но, судя по тому, что выдержал десяток мужчин с грузом, еще живучий. По одному перебегали узкий пролет, хватаясь за хрупкие перила, скатывались вниз… Коридор, в котором растворились незнакомцы, не был основным проходом в арсенальную штольню (надежный индикатор – отсутствие рельсового пути). И это насторожило, хотя и не заставило свернуть с выбранного пути. Они по одному просачивались в коридор, прижимались к липким стенам. На коротких прямых участках на свой страх и риск включали фонари – вариантов не было, запнуться и загреметь было не лучшим решением. Проходы извивались – голые бетонные коридоры с кое-где сохранившимися трубами, на совесть приваренными к кронштейнам, с решетками вентиляционных отдушин, голыми жестяными плафонами. Они останавливались через каждые десять метров, прислушивались, ускорялись, обеспокоенные тишиной. На поворотах притормаживали, на рожон не лезли. Убеждались, что все чисто, шмыгали дальше.

Сравнительно широкая паттерна, заваленная неподъемным ломом. Перелезли через баррикаду (Караванов при этом придушенно шептал, что на просторах бывшего СССР еще полным-полно мест, где нет ни дураков, ни дорог)… и внезапно коридор завершился голой стеной с выцветшей инструкцией по обращению с торпедными энергетическими компонентами. А влево и вправо убегали коридоры поскромнее…

Глеб приглушенно выругался матом. Бросил, опомнившись:

– Прошу прощения.

– Да ладно, – фыркнула Лида. – Я сама подумала о том же.

– Налево пойдешь… – меланхолично забормотал Борька. – Направо пойдешь… Бросим монетку, товарищи?

– Сидим и слушаем, – шепнул Глеб.

Услышали! Шаркали подошвы где-то справа, одного из ходоков пронзил приступ астматического кашля, и он никак не мог успокоиться. И снова морские разведчики крались за потенциальным противником. Бесконечные извивающиеся коридоры превращались в монотонную карусель. Ходы сообщений, очевидно, предназначались для технического персонала с узкой спецификой. В сумрачных примыкающих помещениях возвышались обросшие плесенью холодильные установки, вентиляционные агрегаты, компрессоры, в глубоких шахтах мерклый свет выхватывал из мрака лопасти гигантских вентиляторов. Расширялся проход, подуло свежим воздухом – и екнуло сердце: похоже, окольными путями они добрались до знаменитой арсенальной штольни, представляющей огромную, выдолбленную в земле, капсулу. Почему так сложно? Вывод напрашивался единственный: со стороны канала проход в штольню заблокирован мощными 20-тонными воротами, и загадочным злоумышленникам приходилось выискивать обходные пути, но с этой задачей они, кажется, справились…

Темнота густела, размыкалось пространство, а где-то впереди, метрах в тридцати, двигалась группа людей. Колыхались смазанные тени, блики от фонарей перебегали со стен на потолок, разливались по полу, заваленному цементной крошкой. Включать фонари было смертельно опасно, стоило лишь кому-нибудь из этих людей оглянуться…

Отсеки здесь были как в подводной лодке. Стена вдруг ушла куда-то в сторону, Глеб застыл, едва не оступившись, – запляшет на цементной крошке, и все, привет… Он судорожно ощупывал стены, скользнул куда-то вбок. Коридор преображался в цех, стены отступали, но пока не пропадали. Он уже забыл, что штольня постоянно делает повороты влево-вправо. Из темноты выплывали массивные колонны, мертвые громады станочного оборудования, стенды для проверки механизмов и устройств, приземистые столы, вмурованные в пол. Выползали из памяти странные определения: «зал регламентных работ», «техническая площадка», «локальная зона объекта «Арсенал»… Мастерская по сбору и разбору ядерных боеголовок… Механики работали за подобными столами, за каждым – отдельная, особо обученная и натасканная бригада. Никаких разговоров, никаких перекуров, все внимание – на работу. Только лаконичные фразы, они сопровождали отточенные движения: «Распрямляю пассатижами шпильку на четыре миллиметра, стопорящую гайку номер шесть. Извлекаю ее из узла». И специально обученный человек заносил эти слова в журнал. «Беру ключ девять на двенадцать, проворачиваю гайку номер шесть на четыре с половиной оборота против часовой стрелки». И снова всё записывалось, и это не было странным, учитывая, с чем в обнимку работали эти неизвестные, но, безусловно, героические люди…

Благодаря мерцанию, исходящему от удаляющихся субъектов, сохранялась малая видимость. Следующий цех, разгороженный на три продольных прохода. В каждом – отдельная технологическая зона. Сложно разобраться в темноте и разрухе, что здесь такое. Колонны оборудования, стеллажей для хранения «полуфабрикатов» уносились вдаль. Они располагались на возвышениях. Люди уходили по центральному бетонному желобу – прямоугольному каналу, глубиной порядка полуметра. Замыкающий шествие внезапно остановился, матовый светлячок на лбу сделался ярким, мощным, концентрированным! Екнуло сердце, но инстинкты уже работали. Лида метнулась влево, Борька – вправо. Глеб подался туда же плечом вперед, перемахнул через окантовку желоба. Приземлился относительно успешно, без переломов, зацепившись лодыжкой за огрызок стальной трубы, любезно произрастающий из бетонной заливки. Хотелось верить, что спецназовцы опередили скорость света. Судя по всему, так и было – никаких тревожных звоночков, нездоровой суеты. Глеб высунулся из-за раскуроченного щитка управления, с которого свисали ворохи проводов и щекотали затылок. Человек в конце колонны несколько мгновений созерцал пройденную дорожку, потом повернулся и быстро догнал своих. «Похоронная» процессия (такое впечатление, что эти люди тащили несколько гробов) продолжала свой скорбный путь. Борька облегченно вздохнул и принялся выпутываться из объятий цепких клемм и зажимов.

– Командир, мы, кажется, Лидуньку потеряли…

– Пока не потеряли… – отозвался с соседнего ряда жалобный голосок. – Я все еще с вами, мужчины… Меня тут какая-то хрень в плен взяла и не пускает… О, боже, это живой триффид, он сверлит мне мозг, я его боюсь…

– Значит, так, – распорядился Глеб, – в центральный желоб не выходить, остаемся на своих «параллелях». Живо выпутываемся из «триффидов» и продолжаем преследование. Лидуся по левому желобу, мы с Борькой по правому…

В правой «колее» было относительно безопасно – если не учинять, конечно, вселенского тарарама. Мужчины передвигались гуськом, выверяя каждый шаг, чтобы не споткнуться о дефект в бетонной заливке. Огоньки теперь мерцали по диагонали, метрах в тридцати. И этому огромному цеху не было конца! Нужно их догнать, мелькнула мысль, и Глеб ускорился. Борька за спиной засопел энергичнее. Что-то неправильно мы делаем, рассудил Глеб, Лидуню не видно, как потом аукаться будем? Ладно, разберемся, рыбак рыбака видит издалека…

И вдруг Борька, оборвав свое сопение, резко схватил его за плечо! Глеб встал как вкопанный, обернулся. Что за черт! За ними по желобу передвигались несколько огоньков! Возможно, трое или четверо, сказать точнее невозможно – люди шли в цепочку друг за другом, «светлячки» накладывались, сливались. Пока их не видели, фонари освещали ограниченное пространство под ногами, но маленькая колонна передвигалась довольно споро, собираясь догнать основной контингент. Сколько же чужаков в этом подземелье?! Маленькая обученная армия? Принимать решение нужно было быстро. Огоньки приближались. Выбираться в основной проход рискованно – до основной колонны злоумышленников оставалось метров пятнадцать. Только к стене – она была где-то рядом. Они передвигались на корточках, выбравшись из бетонного желоба, ползли, натыкаясь на «естественные» преграды, терпеливо сносили ушибы. Стена действительно оказалась рядом. Под ней тянулась выемка, способная вместить максимально сжавшегося человека. Раньше здесь были проложены силовые кабели под защитными кожухами, но в новейшее время не осталось ни кабелей, ни кожухов, только сырая полукруглая вмятина в полу…

Они лежали, сжимая рукоятки пистолетов для подводной стрельбы, считали секунды. По идее, маленький отряд уже должен их догнать! А если не догнал, то им следовало подавать какие-то звуковые «сигналы». Но было тихо. Оглушительно тихо! Происходило что-то странное. Не померещилось же им, в конце концов! Терпение кончалось – как и матерки в голове. Глеб не выдержал, приподнялся. В округе было тихо, темно, и окончательно становилось не по себе. Люди с фонарями куда-то пропали! Царила безраздельная тьма, оставалось надеяться лишь на слух. Но они ничего не слышали!

– Мистика, командир, право слово, мистика… – с оттенками благоговейного восхищения урчал Борька, у которого терпение тоже оказалось на нуле. – Знаешь, мне думается, еще немного, и я смогу преподавать философию…

– Засунь ее в задницу, свою философию… – не очень-то тактично отозвался Глеб. – Просто эти люди куда-то свернули, в цехе достаточно боковых ответвлений. Обычное дело, чего мы так напрягаемся?

– Вот я и говорю, командир… Кстати, Глеб, такими темпами мы точно потеряем Лидуньку. Ты только представь, где она сейчас…

А вот это было вовсе некстати! Он от злости уже поскрипывал зубами. Больше всего на свете Глеб ненавидел ситуации, которые не мог контролировать! Оба решения были ошибочными: преследовать группу незнакомцев и дробить отряд. Но он не мог позволить себе лететь сломя голову. Он выжидал, прислушивался – не исключено, что оппоненты, почувствовав проблему, погасили фонари и тоже сидят, выжидают, слушают… Нет, он никого не чувствовал!

– Борька, ходу, но только тихо…

Они перемещались по пространству, как призраки, не создавая шума. Спустились в желоб, посидели в позе отдыхающих гастарбайтеров. Глеб был абсолютно уверен, что поблизости никого нет. Все чувства обнажены, набухли, кровоточат… Обманули сами себя! Они отправились дальше по рваной бетонной ложбинке – делая широкие шаги, стараясь не срываться на бег. Это был не цех, это были Лужники какие-то! Можно представить, в какие дали учесала на левом фланге Лидунька – она ведь не в курсе «мужских» дел! Огоньки по диагонали уже не просматривались – колонна людей, переносящих тяжести, далеко оторвалась. И снова Глеба пощипывало беспокойство. Легкое раздражение, душевный дискомфорт… Поначалу он не мог понять, с чем это связано. Не предчувствие, что по фронту расположилась рота автоматчиков, уже готовых открыть огонь. Что-то другое, дразнящее чувствительные рецепторы… И звон в ушах вдруг начал превращаться во что-то иное – делался далеким вибрирующим гулом…

Он встал, словно лошадь, которой натянули поводья, вытянул руку назад, чтобы напарник уткнулся в нее, а не отдавил ему пятку.

– Ты чувствуешь, Борька? Гул, запах…

– Командир, я прекрасно все чувствую, – недовольно забубнил Караванов. – Отдаленный гул – это одно из двух: либо идет землетрясение, сопряженное с разрушительным цунами, либо в соседнем помещении работает генератор. Запах – горелый металл и использованные электроды для сварки. Я тебе скажу даже больше, Глеб Андреевич, возможно, ты не видишь, но в конце тоннеля просматривается мерцающий и такой загадочный электрический свет…

Это было, в общем-то, странно. Они прошли еще немного, запах усилился, рокот дизеля делался явственнее, угрожающим, словно зверь рычал в глубокой берлоге. Уже воочию наблюдались блики электрического света. Они разгуливали по центральной части бесконечного зала. Слух был напряжен до предела, различалось отдаленное поскрипывание – работала дуговая сварка! Невозможно, чтобы эти люди могли оживить один из местных дизельных генераторов – здесь все поросло забвением и тленом, эти штуки не работают двадцать лет, их невозможно оживить даже магией! Или он что-то не понимает? Если публика, орудующая в подземелье, сумела мобилизовать старых специалистов, когда-то имевших дело с этим оборудованием, снабдила их всем необходимым, включая обещание пристрелить, если они не сделают свою работу… Так ли невозможна данная задача? Во всяком случае, она выглядит куда реалистичней, чем тащить в подземелье «с воли» генератор, чтобы подцепить к нему несколько лампочек накаливания и обеспечить сварщика плотной занятостью…

Глеб ценил, конечно, загадки, а особенно их разрешение, но предпочитал при этом не подставлять своих людей и не работать в бесчеловечных условиях. Они приближались перебежками к интересующему их объекту и залегли за массивной станиной, увенчанной монолитными направляющими токарного станка и заплесневелой штурвальной рукояткой. Цех завершался. По курсу в рассеянном свете, исходящем от тусклых переносок, мерцали огромные раздвижные двери из листовой стали, заполненные бетоном. Их заклинило в промежуточном положении между состояниями «открыто» и «закрыто». Извивался рельсовый путь, убегая в проем между створами. С обратной стороны, похоже, стояла тележка. В соседнем помещении работала сварка, там что-то рябило, вспыхивали, разбегаясь, синеватые блики. Доносились глухие голоса, обрывки слов, не складывающиеся в понятные фразы. А перед дверьми колыхались размазанные силуэты, ползали по полу искаженные тени, мерцал огонек сигареты. Здесь стояли часовые – и не один или двое, а не меньше полудюжины. Они о чем-то переговаривались – различался монотонный бубнеж. Карикатурные тени расползались по стене. Позвякивали антабки, крепящие автоматы к ремням. Кто-то утробно и зловеще хихикал, кто-то шумно высморкался…

Глеб ускоренно переваривал приходящие в голову идеи. Справиться с охраной в принципе можно. Внезапная атака, молниеносная «игра в ножички», завладение чужим оружием. Но справиться бесшумно не удастся, слишком много врагов, кто-нибудь успеет открыть огонь, и тогда сбегутся все демоны этой преисподней, которых здесь, по-видимому, много. И что тогда? Расстроить планы противника? Вряд ли удастся… Какого черта?! Первоначальная идея имела смысл – рвать когти, вызывать подкрепление, пусть ищут людей, знающих все выходы с объекта – заблокировать их. Можно не ходить на штурм, ждать, когда сами вылезут – ведь не просидят они здесь до судного дня! И заканчивать работу они, похоже, не собираются – так что фора в несколько часов определенно есть! Чертова дилемма! Как жениться или не жениться – все равно пожалеешь!

– Ну, ни фа себе делишки… – шептал Караванов, корчась под станиной. – Слушай, командир, а хочешь, подкину дикую версию, что тут происходит на самом деле? Это ведь та самая арсенальная штольня, верно? Здесь ремонтировали и оснащали ядерными зарядами торпеды, ракеты «вода – воздух», ну, и прочие приятные вещи. Наши бросали все в спешке, когда покидали базу…

– Во-первых, Борька, спешки не было, – скрипнул зубами Глеб. – Всё происходило в рабочем порядке и в штатном режиме. Вывозили ядерное, потом обычное вооружение – мины, торпеды, артиллерийские снаряды. Демонтировали оборудование складов, секретных лабораторий и командных пунктов, мебель, приборы – все, что имело хоть какую-то ценность. Это же не война была, чтобы враг стоял у ворот и наши в спешке эвакуировались и что-нибудь забыли…

– Я все понимаю, командир. Знаешь, от дурака меня отличает только то, что я не дурак. Но у тебя имеется другое достойное объяснение? При закрытии базы здесь царили хаос и бардак – даже не спорь, они всегда царят, у нас лишь на бумагах полный орднунг. А если допустить, что какой-то нечистый на руку офицер решил сделать себе заначку, имея сообщников и слегка подправив документы на единицы хранения? Ну, отчаянный какой-нибудь, почему бы нет? Решил заныкать парочку ракет. Девяностые годы, времена тяжелые, жить ведь как-то надо? Все это хранилось в отдельном помещении, отстоящем от основных хранилищ, – вход завуалировали, двери заварили. И благополучно покинули базу вместе со всеми под звуки «Прощания славянки» или, скажем, «На сопках Маньчжурии». Возможно, не нашлось клиентов, кому можно было всучить этот залежалый товар, или еще какие-то причины. Проходит двадцать лет – и появляются заинтересованные покупатели, настолько заинтересованные и имеющие прикрытие сверху, что не видят проблемы в окружении объекта верными «войсками» и умерщвлении дюжины ни в чем не повинных пацанов. Ты думай головой, командир, ведь это же возможно?

Чертов оракул! Он озвучивал именно то, о чем Глеб боялся подумать. Но это же нонсенс! Допустим, сохранились «единицы хранения», до которых таинственные сварщики пытаются дорыться. Допустим, их можно привести в порядок, влить в них вторую жизнь (и, естественно, смерть), но как это несчастье можно отсюда увезти?! Надводное судно в канал не войдет, разве что крохотный катерок. Тащить эту беду волоком до входного батопорта, подгонять к воротам судно… Или планируется нечто другое, о чем опять же страшно подумать? И кто, в конце концов, эти люди?! Чеченский след практически исключается – тогда кто?!

Им не следовало терять время. От диких версий голова уже раскалывалась. В одном он уверен на все сто: при эвакуации объекта персонал базы мог оставить в затерянных хранилищах все, что угодно, включая собственные головы, но только не ядерные боеголовки! Пусть бардак в стране, пусть тащат все, что плохо лежит и плохо закреплено, но касательно ядерного оружия в стране был полный учет и контроль. Так повелось со времен Лаврентия Павловича Берии (ответственного за ядерную программу СССР) – а этот исторический персонаж, невзирая на свои недостатки, был талантливым организатором, апологетом жесткого порядка, и исключительно благодаря ему страна чего-то достигла в атомной промышленности…

Он категорично рекомендовал Борису не насиловать мозг и отдал приказ к отходу. Но перед этим следовало пересечь центральный желоб, перебраться на другую сторону цеха и отыскать Лиду. Проблем, по счастью, не возникло – они по-прежнему находились в неосвещенной зоне. Пятна света колебались метрах в пятнадцати, временами они расширялись, ползли вглубь – благодаря неравномерной работе генератора, – но за критическую черту не заступали. Спецназовцы переползали центральный желоб, крались мимо остатков цехового оборудования, напрягали глаза, чтобы хоть что-то разглядеть в кромешной темени. «Лида-аа…» – сдавленно шептали они в те моменты, когда компания у ворот разражалась смешками. Отчаянно вслушивались, снова шипели. Лида Баклицкая пропала! Черт ее возьми! Глеб готов был рычать от злости. Ответственный момент, время сваливать с объекта, а эта гулящая куда-то умотала!

– Командир, я не понимаю, мы что, на курорте? – придушенно возмущался Борька. – Отошла, блин, в сувенирную лавку припастись магнитиками на холодильник… Может, с новой шляпкой вернется, как ты думаешь? И что за люди эти бабы? Только оставишь одну – и уже в голове семь пятниц на неделе и суббота из-под пятницы…

Он чувствовал – здесь что-то не в порядке. Возможно, еще не случилось, но вот-вот случится… И снова приходилось думать за всю легкомысленную компанию. Попасться в плен она не могла, был бы шум. Сместиться с указанной колеи тоже не должна – командир сказал идти по левому желобу, значит, в нем и заночуй! Она могла что-то заметить, спрятаться, а раз не стреляла, значит, ничего критического, не пытается отбиться от плохих парней с ядерными боеголовками наперевес. Он прошептал, что не надо паниковать, как после призыва «Только без паники!». Ситуация еще не покинула рамки контроля, и нужно возвращаться назад. Он первым бросился в обратном направлении по левому проходу, до боли таращась в темноту. Ведь Лида не кошка, чтобы затаиться и без причин помалкивать, посматривая, как мечутся ее товарищи! Глубокая ниша в стене по правую руку – еще один технический проход для работников особо секретного цеха. И только он узрел этот провал, как встрепенулось чутье, сделало стойку, собралась о чем-то поведать! Он уже протискивался внутрь, цепляясь за чугунные радиаторы, торчащие с обеих сторон, включил фонарь, но сразу же выключил, обнаружив впереди еще один коридор, проходящий параллельно цеху. Судя по всему, начинались запутанные кулуары…

Голову сдавил стальной обруч – нехороший знак. Он обернулся, вытянул руку.

– Не трогай меня, Глеб, – проворчал Караванов. – Не волнуйся, я за тобою следую тенью…

В несколько прыжков он добрался до угла, прижался к стене. И мурашки побежали по спине! Сдавленно вскричала женщина, что-то упало и задребезжало. Затопали мужчины – двое или трое, не разберешь. Один из них что-то выкрикнул, но в принципе негромко. Свет от фонаря прочертил коридор, выбелив облезлые стены, истертый указатель «Пункт зарядки аккумуляторов № 9», мочку уха майора российского спецназа… Сердце колотилось, как туземный барабан. Он высунулся в коридор – в ту его часть, что находилась слева. Метрах в пятнадцати находился суженный входной проем – его освещали фонари подбегающих мужчин. Они дышали с надрывом, передергивали затворы. Видимо, тот, за кем они гнались, забежал в помещение перед ними. А крик и падение железа его выдал. Мужики, отталкивая друг друга, лезли в проем. Первый пошел, второй, третий… Глеб взмолился – хоть бы снаружи никто не услышал этого грохота! Если все сбегутся, такая вакханалия начнется! Он оттолкнулся от косяка и вылетел в коридор. Пятнадцать метров – несколько бесшумных олимпийских прыжков. Он подлетел к проему, готовясь к самому худшему. А хуже просто некуда! Уму непостижимо, как Лида умудрилась загнать себя в такую непростую жизненную ситуацию. Некогда разбираться. Эти трое и были той самой компанией, которую не дождались Глеб с Борисом. Видимо, патруль обходил по периметру цех и проверял боковые «аппендиксы». Из правого прохода люди перебрались в противоположный (а свет их фонарей потерялся за грудами оборудования), шли по цеху, а Лида чем-то выдала себя. Каменный мешок расходился лучами, формируя две паттерны. В месте их слияния стояли проржавевшие бочки, об одну из них и треснулась девушка. С бочки отлетела съеденная грибком крышка, со звоном покатилась. Девушка оступилась, продавила ногой прогнившую решетку в полу, ей зажало лодыжку, она упала. Когда ее обступили трое «призраков» с автоматами наперевес, она корчилась в какой-то извращенной позе, пытаясь извлечь ногу из капкана. Посеревшая мордашка в свете фонарей искажалась до неузнаваемости. Она пыталась дотянуться до пистолета, который, к огорчению, обронила. Эх, Лидунчик, оплошность за оплошностью…

Один из «призраков» сделал шаг, отбросил ногой пистолет. Все трое с любопытством воззрились на девушку в гидрокостюме, вооруженную увесистым ножом и пистолетом.

– По ходу, у нас посетители, – угрюмо возвестил один из автоматчиков. Говорил он без акцента, по-русски – на родном языке. – Пападос, подруга, чего же ты так корчишься-то? Полежи тихо, хорошо?

– Нужно известить Штайнера и Ингвалда, – лаконично бросил второй. В его речи прослушивался небольшой акцент – то ли прибалтийский, то ли выходца из Скандинавии, но слова он не коверкал.

– А может, позднее… хм, известить? – усмехнулся третий. – С нее же костюмчик-то снимается, нет?

– Думай, что говоришь, – проворчал северянин. – Домой приедешь, там и трахай все, что шевелится и не отдает тухлятиной… Ты чьих будешь, барышня?

– Да пошел ты, – злобно прошипела Лида. И, не ограничиваясь литературным оборотом, загнула емкий нелитературный, доходчиво объяснив, где это место и как туда пройти.

– Русская… – с неудовольствием заметил обладатель акцента. – Снова русские, когда же они изведутся…

– Но-но, без наездов, пожалуйста, – проворчал третий.

– Держу пари, это части особого назначения Черноморского флота, – угрюмо возвестил первый. – Морской спецназ, итить ее… Янис, у нас проблемы.

– Замочим ее? – предложил третий, не отличающийся размерами головного мозга.

– Идиот… – прошептал латыш. – Хватайте ее, парни, и тащите к Штайнеру – будем душу из этой замарашки вынимать. Да поосторожнее, эта рыба может быть не одна…

Последнее замечание было очень актуально. Глеб пока еще только примерялся, понимая, что сиюминутная опасность девушке не угрожает. Он нащупал справа какую-то тумбу, пристроил на нее фонарь, медленно извлек нож. А двое отмороженных господ схватили девушку за руки, дружно вывернули их и грубо поволокли из ловушки. Лида стонала от боли, ее глаза чуть не вывалились из орбит, а едва нога получила свободу, с девушкой произошла разительная перемена! Дулюшки, не пойдет она никуда! Она ударила одного из обидчиков пяткой по стопе, второго – локтем под дых, а когда оба взвыли, наклонила голову и протаранила прибалта! Все трое, прооравшись, сомкнули ряды и набросились на нее, но Глеб уже был на старте. Фонарь благополучно лежал на невидимой поверхности, он включил его, чтобы сцена освещалась. Он схватил одного за шиворот, встряхнул, выводя из равновесия, воткнул нож под левую лопатку, а когда тот взревел, как недорезанный (хотя почему, собственно, как?), швырнул его виском о стену, и тот мгновенно заткнулся. Рядом хрипел Борька, окучивая своего спарринг-партнера точными плюхами по челюсти, а Глеб схватился с третьим, который успел отпрыгнуть, но не успел понять и вдуматься. Мужика чему-то учили – удар ножом, вспарывающий живот, встретил блок из скрещенных предплечий, и Глеб с негодованием почувствовал, что «Катран» куда-то уплывает, и он сам рискует получить лезвие в мягкие ткани живота. Так нельзя, его живот решительно возражает! Он бросился спасать ситуацию, не стал удерживать нож (далеко не улетит), ушел из-под руки, резко повернулся на сто восемьдесят, одновременно сгибаясь до упора, и рука с клинком, наносящая удар, пронеслась над правым плечом. А в следующий миг ее обладатель взвыл с подъемом в голосе, когда Глеб поволок к земле его кисть, при этом локоть противника уперся ему в плечо. Рука сломалась, как хворостина, нож проворно поменял владельца, бросок через бедро – и неприятель, не успевший взвизгнуть, проделал дугу ногами и треснулся позвоночником об пол. А Глеб, свалившись на бок, всадил ему лезвие по рукоятку в горло, отпрыгнул, чтобы не обрызгало «помидорным соком»…

Особо, кажется, и не шумели. Борька уже душил своего партнера по спаррингу – в «миссионерской позиции», при этом противник расположился сверху. Он отчаянно колотил ладонью по полу, как это делают профессиональные борцы – дескать, все, хватит, но Борька и не думал останавливаться на достигнутом. Он работал до логического завершения, которое настало очень скоро. Глаза у противника мертвели, сомкнулись со щелчком прокуренные, но крепкие зубы…

С остальными тоже все кончено. Оба еще подрагивали, косили по сторонам, но души, почуяв свой час, уже выбирались из тел, подались к потолку, махая куцыми крылышками. «Долго им теперь тут порхать», – почему-то подумал Глеб. Борька устал – сбросил с себя свежеиспеченного мертвеца и, шумно выдохнув, пробормотал, что он не уверен, что в назначенный час им спишутся все грехи.

– Ну, спасибо, мужчины, ну, уважили старую, больную женщину… – хрипло бормотала Лида, поднимаясь на корточки и отбрасывая со лба взмыленную челку – мордашка ее при этом оставалась сморщенной, но уже не выглядела такой несчастной. Внезапно она напряглась, прищурилась, всматриваясь в зыбкие силуэты. – А это точно вы?

Борька вымученно хохотнул, подбирая свой «Катран». Лида успокоилась – кто еще, как не этот разгильдяй…

– Это не мы, Лидунь, это тебе Господь помог, – устало возвестил Глеб, отмирая и расслабляясь – похоже, шум в отстоящем от цеха помещении не повлек массового нашествия. – Его и благодари. А мы что? Всего лишь его посланники…

– Господи, как же ты вовремя, какие вы молодцы… – Лида молитвенно сложила ладошки. Похоже, происшествие ее нешуточно взволновало.

– Мы такие, – согласился Борька. – Вроде дурачки, а поступили умно. Ну, бывает, ошиблись…

– Что случилось, Лида? – Глеб вернул «Катран» в ножны, сбегал за фонарем. В коридоре было тихо.

– А я знаю, Глеб? – взбрыкнула девушка. – Шла за теми «светлячками», как ты сказал, никого не трогала. Вдруг смотрю – группа за мной, но явно не вы. Давай метаться, нырнула в первую попавшуюся дырку, а они, видать, заметили, заскочили в соседнюю – и по параллельному коридору… Слушайте, мужики, я вот думаю – не успели они своим сообщить, пока меня преследовали?

– Не думаю, – успокоил Глеб. – Криков не было, работали тихо. Сотовая связь под горой не берет ни за какие коврижки – тут пятьдесят метров бетона над нами. Общаться они могут только по рациям, хотя и эти аппараты, полагаю, не каждую стену возьмут… – Он наклонился, перевернул покойника, обладавшего при жизни прибалтийским акцентом и именем Юрис. Парню было основательно за тридцать, и жизнь его не баловала – осунувшийся, серый, лоб в морщинах, скорбные складки над губами, напоминающие по форме запорожские усы. Короткая матерчатая куртка – не маркая, с глубокими карманами, плотные джинсы, армейские ботинки с тяжелыми подошвами. Он обыскал покойника – документов у мужчины не было, только сигареты, зажигалка, примитивная сотовая «книжка», небольшая сумма в гривнах и долларах. На поясе висела рация в чехле, но прикасаться к ней Глеб не стал. Аналогично и с прочими убиенными – мужчины средних лет славянской наружности, возможно, бывшие силовики, не отягощенные избытком интеллекта, моральными нормами, чрезмерным любопытством – пашущие за деньги, а не за идею…

– Может быть, не стоило одного из них убивать? – как бы просто так заметила Лида. – Ну, поговорили бы, например, что, да как…

– Кажется, нас уже критикуют, Глеб, – усмехнулся Борька. – Может, пойдем уже, а то тут как-то неуютно?

– Вооружаемся, покойников оттаскиваем за угол – и в путь, – проворчал Глеб, снимая с мертвеца компактный пистолет-пулемет «Кипарис» – практически копию чешского «Скорпиона» 1961 года. Вороненый, с откидным прикладом поверх ствольной коробки, удивительно легкий, хотя и оснащенный магазином на три-дцать патронов. Неприятно было стаскивать с мертвеца ремень с запасными магазинами в подсумке, но он пережил. Вооруженный до зубов боевой пловец стоит десятка…

Не было в этом подземелье силы, способной остановить отступающих спецназовцев! «Мы не отступаем, – хихикал в затылок Борька. – Мы совершаем важный стратегический маневр, загибая линию фронта». Коридор, в котором они находились, тянулся параллельно арсенальной штольне, повторяя ее изгибы, и Глебу пришла в голову интересная мысль: часть пути пройти по этой норе. С риском для жизни включили фонари – пол был завален отвалившейся штукатуркой, битыми панелями и кусками кафельной плитки. Двигались быстро, пулей пролетали те участки, которые стыковались с боковыми ответвлениями. Впереди уже маячил тупик, конец пути, пора сворачивать. Лида споткнулась, присела, Борька чертыхнулся, хотел подхватить ее под локоть, но она вырвалась, прошептала «Тс-сс…» – и люди застыли…