Текст книги "Наследство хуже пули"
Автор книги: Сергей Зверев
Жанр: Криминальные боевики, Боевики
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 6
Не проходило дня, чтобы она не вспомнила Андрея. Он всякий раз представлялся ей новым, он умел хорошо делать это при жизни. В ее грезах он брал ее за руку, и лицо ее начинало пылать при этом, то смеялся, что с ним бывало очень редко. Когда на Ордынск спускалась тьма и очертания предметов в комнате становились расплывчатыми, она ложилась на диван и устремляла взгляд в потолок. Постепенно веки ее смыкались, и она, находясь в полусне-полуяви, встречалась с ним и разговаривала…
В тот страшный день, когда далеко на трассе, в десятке километров от Ордынска в небо взметнулся жирный оранжевый столб и копоть закрыла горизонт, она едва не сошла с ума. Она долго сидела на лавочке и не могла подняться, потому что была точно уверена в причине этого взрыва. Ее мужчина погиб. Она поняла это в ту самую минуту, когда появился гриб над лесом…
Сутки она провела, словно в тумане. Зачем ей понадобилось выбрасывать в реку кейс, она и сейчас не могла объяснить. Но когда она встала с лавочки спустя несколько часов после отъезда Андрея, обещавшего вернуться скоро, чемоданчик – это было единственное, что связывало их невидимой нитью, – стал лишним в ее жизни. Она направилась к реке, увидела под собой сверкающую гладь и запустила в нее предмет, который так нужен был Андрею. Все реки текут в вечность… Быть может, они воссоединятся там? Этот блестящий кейс и самый главный человек в ее жизни.
Она сделала это подсознательно, ориентируясь лишь на свое женское чутье. Жизнь Андрея уплыла. Пусть плывет и этот предмет. А ее мужчина сильный. Он обязательно его отыщет… И доведет до конца дело, не сумев сделать его в этой жизни…
Когда она пришла домой, ей показалось, что ею овладело безумие. Маша снова и снова просматривала на телефоне запись, оставленную ей Андреем, глаза ее были сухи… Словно живой, он снова и снова обращался к ней, обещая поселиться там, где растет сосна, уходящая в небо.
На следующее утро она встала с постели и быстро засобиралась в город. Забыв о завтраке, она пришла на вокзал и уехала в Новосибирск с первым же попутным автобусом. Там она разыскала Метлицкого. Рома был рад этой встрече, но лицо его, как он ни старался, было похоже на каменную маску и отказывалось повиноваться хозяину.
– Это… правда?
Он хотел спрятать взгляд, но не решился.
– Его машина… количество тел совпадает с количеством участников ДТП… Он погиб, Маша. Пламя сожрало его.
Она сорвалась и завыла, как воет волчица, у которой охотники разорили нору со щенками.
Метлицкий, не желая худа, совершил глупость. Он хотел вложить в слова признание и расположение, уважение и скорбь, почтение и смирение, но получилось то, что получилось.
– Наверное, это достойная смерть, он умер так, как должен был умереть такой человек…
И в это мгновение увидел, как наяву выглядит разъяренная и приснившаяся в кошмарном сне женщина. Лицо ее исказилось, кулаки сжались, и Метлицкий, чтобы не прикоснуться к ней и не получить разряд тока, отшатнулся.
– Что ты сказал?.. Достойная смерть? Он должен был умереть?.. Да что ты знаешь о нем, сволочь!..
Отхлестав начальника отдела РУБОПа по щекам, она покинула проклятое здание и направилась по улице, не понимая, куда идет.
Он догнал ее на перекрестке.
– Маша, прости, я сказал, наверное, не то, что думал. Я могу для тебя кое-что сделать, но это единственное, что я могу… Ты заберешь его тело? Я сделаю так, что тебе отдадут…
Она бросилась на Метлицкого и наконец-то просто по-бабски заплакала. Они стояли на перекрестке долго: женщина необычной красоты, в горе своем неутешимая, и высокий мужчина с оперативной кобурой под мышкой, привыкший работать «на земле». И более нелепой картины представить было сложно.
– Как мне отдадут его?.. Кто я ему?
– Консульство США в Москве уже информировано, однако родственников и близких у него там, как оказалось, нет, и я сделаю все возможное для того, чтобы тело было захоронено здесь. Договорюсь…
Она уехала готовиться к похоронам, а Метлицкий, вернувшись в кабинет, вынул из сейфа бутылку водки, смочил платок и прижал к разбитой губе. Когда жжение прекратилось, он снял трубку и вызвал одного из оперативников:
– Через два часа на моем столе должно лежать заключение эксперта. Я хочу, чтобы тело, ориентировочно являющееся Мартыновым, было изучено до малейших подробностей. Слепки зубов, расположение коронок, группа крови, переломы, прижизненные поражения внутренних органов. Если у американца был гастрит, то первым об этом должен узнать я.
– Тела настолько обуглены, что…
– Два часа! Не больше.
Через два дня городской «уазик» цвета хаки с черной полосой вдоль борта въехал в Ордынск и остановился у крыльца кирпичного дома по проспекту Революции. Через десять минут в него войдет женщина в платье и черной косынке. А еще через два – Маша будет стоять одна у свежей могилы с простым деревянным крестом с надписью: «Мартенсон Эндрю Паоло. 20.04.1962—19.07.2006». Это было все, что осталось ей в память о человеке, жить с которым она собиралась остаток жизни. А еще был телефон.
Последующая неделя показалась ей лишенной всякого смысла. Более глупого порядка вещей она еще не замечала: утро сменялось днем, день постепенно серел и превращался в вечер, вечер растворялся во мраке, и наступала ночь. Этот маразм превращал и без того убогое существование в каторгу.
«Мне нужно уехать, – подумала Маша. – Взять телефон, продать дом, мебель и уехать. Куда-нибудь в Москву или Питер, где суматоха жизни вышибет из сознания тоску». И по окончании шестого дня жизни без Мартынова она подала в газету объявление. А на следующее утро приехал жизнерадостный риелтор и сообщил, что покупатель уже есть и на завтра запланирована встреча. Молодому писателю наскучила городская суматоха, и он собирается уехать в деревню. Не в такую, где по улицам ходят коровы и гадят на и без того непроезжую часть, а в нечто среднее между городом и деревней, чем, по сути, и является Ордынск.
Ну, и слава богу, подумала Маша. Все закончится быстро. Останется только телефон. Она не увидит больше ни этой лавочки, у которой они познакомились, ни квартиры, где они были вместе, ни сосны, по которой можно забраться на небо…
Завтра началось так, как и обещал симпатяга риелтор. По его просьбе она приготовила паспорт, сберкнижку, чтобы плата за продажу квартиры была перечислена на ее счет – она не знала, где остановится, и таскать с собой деньги не хотела, и сунула документы в карман джинсов. Он прибыл к ней в начале пятого вечера и сообщил, что писатель прибудет с минуты на минуту. Они пили чай и разговаривали о чистоте воздуха в бору перед рекой, когда прихожую Маши потревожил звонок…
Глава 7
После ухода странных посетителей базы Мартынов ощутил легкий толчок, свидетельствующий о том, что происходит что-то неладное. Просто так пришли двое мужиков, получили отказ, ушли, а между тем в лицах их читалось убеждение в том, что просто так от своих планов эти люди отступать не привыкли. Понимание того, что он увидит их снова, заставило Мартынова подняться на третий этаж своего дома, вынуть из сейфа помповое ружье без приклада, законопослушно зарегистрированное на имя Громова Андрея Алексеевича, зарядить его и отнести в рубку, спрятав под панелью управления катером. Двадцатиметровый белый катер, больше похожий на пароход, покачивался на волнах, как крокодил-альбинос, и дремал. Андрей набрал номер Холода.
– Сема, по мою душу к тебе никто не прибывал?
– Ты узнал бы об этом сразу. А что, по воде пошла рябь?
– Приезжали на базу двое деловых, просили сплавить по Оби до Томи. Рожи каторжанские, глаза в пол смотрят, повадки лагерные. Одеты при этом по высшему разряду и предлагают за работу в три раза больше, чем это стоит, – Мартынов описал гостей, но из ответа Холода следовало, что в тех скудных рассказах, услышанных в свое время от помнящего Мартынова, эти двое вроде бы не фигурировали.
– Душа моя не на месте, Сема, – объяснил свою тревогу Мартенсон. – Чувствую – не из моей истории эти персонажи, а сердце все равно молотит. Ты уж обо мне, если что…
– Да ты что, Мартын?! – вскипел Холод. – Чтоб я корня лагерного, жизнь мою спасшего, да сдал кому?! Я ж не сука, Андрюша…
Вечер опускался на базу незаметно. И где-то «между волком и собакой», когда темнота еще не вытеснила сумерки окончательно, но сосны уже превратились в шапки на палках, Мартынов, не легший в доме на постель, а усевшийся во дворе за домом, услышал биение собственного сердца.
Складывалось впечатление, словно ты уже отчаялся выбраться из могилы, но кто-то услышал твои крики и над головой зашуршала земля. Казалось бы, вместе с этим должно прийти облегчение, однако Андрей не мог его почувствовать, как ни старался. Такое чувство испытывает, наверное, человек, когда, уже узнав смерть в спасении, со страхом ждет той минуты, когда из могилы будет выброшен последний ком земли и чьи-то острые когти начнут ломать крышку гроба, чтобы добраться до тебя, живого…
Он находился в тревоге еще долгих пять часов. Ночь уже готовилась к сдаче поста рассвету, когда он услышал мягкие, едва слышимые шаги по песку. Закрыв глаза и превратившись во внимание, он просчитал звуки и понял, что по территории его базы двигаются трое…
Глава 8
Поднявшись из кресла, Маша направилась в прихожую. Щелкнула замком, распахнула дверь, точно зная, что пришел свой, и отступила в сторону.
Писатель был не один. Их было двое. При этом на кого эти двое были похожи менее всего, так это на романистов. Максимум, на кого были похожи эти соавторы, так это на сочинителей японских танок. Маша как следует разглядела их и поняла, в библиографии каждого из них таких танок не более чем по две – настолько уж мало они походили на людей, привыкших общаться с бумагой и пером.
– Простите, вы к кому? – сказала Маша первое, что пришло в голову, хотя по одежде и взглядам мужчин было совершенно понятно, что они приехали издалека не для того, чтобы ошибиться дверью.
Молодой мужчина, молодой скорее по сравнению со своим спутником, чем по определению, не меняя выражения лица, назвал ее имя, и Маша, дрогнув сердцем, почувствовала легкое недомогание. В голосе мужчины звучал тот неповторимый акцент, с которым разговаривают по-русски вернувшиеся после восьмилетнего отсутствия на родине хоккеисты НХЛ, – чуть растянутые слова, ударения, приходящиеся на верный слог, но усиленные нажимом речи. Маша мгновенно сообразила, где она слышала такую речь до прибытия гостей. Так разговаривал с нею Андрей Мартынов.
– Это я.
Этого ответа оказалось достаточно, чтобы доселе тактичные мужчины двинулись вперед и вместе с нею вошли в комнату.
– Fuck… – вырвалось из уст старшего, когда он приметил сидящего с чашкой в руке риелтора.
– Что происходит? – дрогнув голосом, спросила Маша, заметив, как побледнело лицо торговца недвижимостью, и услышала его слова «Это не наш покупатель».
– What with it to do?[2]2
Что с ним делать? (англ.)
[Закрыть] – тихо бросил моложавый.
– Cut down him[3]3
Выруби его (англ.).
[Закрыть], – невозмутимо ответил его босс и стал рассматривать интерьер комнаты.
Шагнув к риелтору, тридцатилетний мужчина без размаха, поставленным ударом пробил в подбородок торговцу недвижимостью, и тот, даже не издав ни единого звука, выронил чашку с цейлонским себе на брюки и вывалился из кресла.
– Нам нужен Мартынов, – развернувшись к Маше, объяснил молодой.
«Say to her, thet she us does not interest, and we shall leave in rest, when we shall see him»[4]4
Скажи ей, что она нас не интересует и мы оставим ее в покое, как только увидим его (англ.).
[Закрыть], – не оглядываясь, резко проговорил Вайс, держа в руке фотокарточку пятнадцатилетней Маши с мамой. Спутник его открыл рот для перевода, но, услышав Машино: «Не стоит трудов, я понимаю английский», осекся.
– Вы хотите, чтобы я показала вам Мартынова? Нет проблем. Пошли.
Не ожидавшие такой реакции гости переглянулись, и Вайс что-то сказал коллеге.
– Успокойте его, – нервно фыркнула Маша, – я не собираюсь никуда бежать. Тем более что оттуда немногим удавалось уйти.
Вайс вопросительно посмотрел на риелтора, и его спутник прищурился в сторону Маши.
– С вашим молодым человеком ничего страшного не произойдет. У вас есть подсолнечное масло?
Похлопав ресницами, Маша ответила, что есть, она две недели назад купила пятилитровую бутыль. Ей такой хватало на три месяца. Кивнув головой, молодой человек попросил принести, сам же занялся начавшим подавать признаки жизни риелтором.
«Вас хорошо знают в этом поселке?» – вынимая бутыль из тумбы, слышала она обращение гостя к риелтору. Когда Маша вернулась из кухни, она застала странную картину. Ее недавний товарищ по чаепитию сидел в кресле и дико наблюдал за тем, как его руки прикручивают скотчем к швабре, вставленной в рукава его пиджака. Играть роль распятого ему явно не улыбалось, но, кажется, это был лучший исход в такой ситуации. Двое сумасшедших могли решиться и на что-нибудь похуже.
Маша удивилась еще больше, когда молодой гость стал поить риелтора маслом прямо из бутыли. Видимо, это было не очень приятно, но шокированный риелтор пил до тех пор, пока его мучитель не счел, что этого достаточно. Маша покосилась на бутыль – из нее убыло не меньше литра.
– Вы думаете, Томсон, что это лучший способ предотвратить обращение в полицию? – полюбопытствовал Вайс, спускаясь по лестнице впереди женщины, но позади подчиненного.
– Мистер Вайс, поставьте себя на место этого бедолаги. И сразу поймете, что через три минуты вашей главной заботой будет не обращение в милицию.
Вайс с недоверием хмыкнул. Он был слишком американец, чтобы понимать тонкую природу вещей.
В джипе, в который ее усадили, ей пришлось рассказать историю с Мартыновым. Она как могла эту историю искажала, придумывала несуществующие подробности, часто сама приходила в ужас от того, что говорит, однако ни разу не позволила себе сбиться, точно зная, что тогда ложь будет раскрыта. К концу повествования до приезжих, имя одного из которых она услышала, и теперь ее от этого бил озноб – она слышала это имя из уст Мартынова, когда на него напали в душевой гостиницы, была доведена романтическая история любви простой русской девушки и приехавшего отдохнуть на историческую родину американского парня.
«Девка ничего не знает», – подумал про себя Вайс, уже не рискуя высказывать свои мысли вслух.
Через пятнадцать минут они стояли у дешевой оградки, внутри которой виднелся холмик с засохшей за неделю землей и светлый именной деревянный крест.
– Считайте, вы нашли его, – сказала Маша, пытаясь разглядеть в глазах приезжих реакцию. Однако вместо оцепенения она увидела спокойствие.
Вайс вынул из кейса, привезенного с собой, большую трубку и развернул толстый штырь, очень похожий на антенну. Если сотовые телефоны так когда и выглядели, то только на заре цивилизации. Между тем невозмутимый американец набрал на трубке номер, и вскоре та начала свою работу.
«Сондра, – быстро переводила Маша фразы Вайса, – скиньте мне, пожалуйста, биометрические данные Мартынова. Я жду».
Повернувшись к Томсону, Вайс кивнул, и тот исчез в темноте.
Машу бил озноб. Казалось, со смертью Мартынова из ее жизни была стерта полоса сумасшедших событий, однако она убеждалась в том, что полоса не стирается, а, наоборот, становится все ярче и удивительней.
Через пять минут спутник Вайса вернулся с двумя мужиками, несшими на плечах лопаты.
– Приплатить бы нужно, хозяин, – заметил один из них, выпуская черенок из руки и поплевывая на ладони.
От того, что происходило дальше, Маша впала в транс. Томсон вынул портмоне, отсчитал три бумажки по сто долларов, и двое уродов принялись с остервенением… разрывать могилу Мартынова.
Обессиленно опустившись на землю подле чьей-то могилки, она не моргая наблюдала за происходящим и до боли в суставах сжимала кулаки…
Когда послушался глухой стук лопат по крышке гроба, она пришла в себя. Где-то в это же время Вайс заговорил на английском, и Маша догадалась, что он разговаривает по спутниковому телефону.
Кряхтя и сопя, двое богохульцев вытянули из ямы гроб и с треском оторвали крышку. Вайсу и Томсону пришлось чуть отступить назад и прикрыть рты платками.
– Господи, вонь какая! – не выдержал молодой американец.
– А чего ты хотел, паря? – втискивая «беломорину» промеж редких зубов, бросил один из могильщиков. – Душа ушла, говно осталось. Зарывать когда будем?
Преодолевая ужас, Маша поднялась на ноги и направилась к гробу, подле которого на коленях стоял Вайс. Он приблизил широкий экран спутникового телефона к оскалившемуся черепу и теперь сравнивал изображение двух картин: фотографии зубов на экране и тех, что в улыбке смерти виднелись в полумраке погоста.
Маша склонилась над трупом и переместила взгляд с экрана на лицо погребенного.
На присланном Вайсу фото на нижней челюсти слева виднелся мост из золотых зубов. Она хорошо помнила, как задорно поблескивали коронки во рту Андрея, когда тот ей улыбался.
На нижней челюсти трупа слева сияли безукоризненностью линий белые зубы.
Выпрямившись, Маша пятилась назад, пока не уткнулась спиной в чужую оградку. Когда это прикосновение случилось, в глазах ее померк свет.
Последнее, что она услышала перед тем, как ее покинуло сознание, был смех Вайса…
– Что с ней делать?
– Отнеси в машину и не спускай с нее глаз, – не раздумывая, приказал Вайс. – Несмотря на этот искренний обморок, мне теперь начинает казаться, что она врет.
Томсон в сомнении прищурился:
– Но она действительно выключилась…
– Она могла выключиться оттого, что их маленький секрет перестал быть тайной. Мартынов жив, в этом нет никаких сомнений, – Вайс закурил и ждал у могилы до тех пор, пока Томсон поднимал женщину с земли. Следуя по узкой тропинке следом за спутником, который нес тело так легко, словно на руках его лежал грудной ребенок, начальник службы безопасности «Хэммет Старс» снова подключился к линии связи и снова заговорил с секретаршей Малькольма.
– Сондра, в архиве хранится дело Мартенсона. Там вся история его жизни: судимости, связи, привычки, банковские счета. Перешли всю информацию мне на телефон и попроси мистера Малькольма блокировать все счета Мартенсона в связи с его смертью. Если заинтересуется ФБР, пусть босс предоставит агентам письменную просьбу Мартенсона приостановки действия счетов. Такая имеется в архиве.
Через час Вайс получит информацию, рассматривать которую как перспективную было нельзя. В списке ближайших связей Мартынова будет значиться некто Холод, криминальный российский авторитет. Это будет единственная связь, но и она будет морально устаревшей, поскольку последний контакт с Холодом Мартынов имел пять лет назад. Вторая новость была еще более неприятной, однако было в ней нечто, что перевешивало все неприятности. Все средства с банковских счетов Мартенсона были переведены на неизвестный счет в неизвестный банк. Однако доверенным лицом Мартенсона, осуществлявшим операции, значился… гражданин России Холод Семен Борисович.
Есть!
Руки Вайса вспотели, в висках запульсировала кровь.
Есть.
Он нашел адрес Холода и вчитался. Все сомнения отпали. Русский мафиози жил в ста километрах от Ордынска, в Новосибирске.
– Проинформировали они консульство о смерти гражданина США, – Вайс покривил губы в усмешке. – Мы возвращаемся в Новосибирск, Уилки останется с женщиной. У нас мало времени. Скорее всего, будет кровь. Мы пойдем вдвоем.
Интересно, думал он, какую роль в жизни русского уголовника играет эта женщина? Скорее всего, напарница по сокрытию от мистера Малькольма десяти миллионов долларов. Допрашивать ее сейчас не стоит… Спрашивать нужно в тот час и ту минуту, когда ничего, кроме правды, ей говорить не придется. Мартенсон слишком умен для того, чтобы связывать себя случайными связями в России. Однако он пойдет на такую связь, если она поможет сокрыть невероятно крупную сумму. Посулил, наверное, бабе тысяч сто, и все проблемы… Таких денег ей не заработать ни при каких обстоятельствах.
Всему свой срок, думал Вайс, наблюдая за тем, как улетают за спину километровые указатели по направлению к Новосибирску…
До минуты, когда Андрей услышит мягкие шаги по песку, оставалось меньше шести часов.
Глава 9
Старшему следователю РОВД Ордынска Бабушкину не спалось. К пятидесяти усталость и хроническое недосыпание спрессовываются и ложатся на спину тяжким грузом. И теперь не спишь уже не оттого, что нужно не спать, а оттого, что не можешь. Жена не разговаривала с ним уже неделю. Афины, Рим и Венеция, вспыхнувшие яркими картинами в мечтах Галины Бабушкиной, так и остались картинами. Как репродукция Моны Лизы, которая, казалось бы, ничем не отличается от подлинника, да только это все равно не Мона Лиза, и ты хоть заглядись на нее, все равно это будет взгляд на десятирублевую копию и ничего больше.
С годами коварство супруга становилось все изощреннее. Если раньше он и врал об уходе с работы на пенсию, то делал это как-то мягче, простодушнее, без многообещающих жестов. Сейчас же его поступки стали напоминать действия маньяка, который, предчувствуя поимку и вечный срок, решил реализовать себя по полной программе. Ах, Афины, ты не хотела бы поехать в Афины?.. Я завтра увольняюсь с работы…
Бац – дать мне полную информацию о перемещениях американца Мартенсона по области!
И где он этой информацией собирается заниматься в свете обещаний? В Риме, что ли? На ступенях Колизея?
– Галина, я тебе даю слово – сейчас закончу с этим делом, и мы начинаем новую жизнь. Афины, Рим…
Неспящая Галина натянула на себя одеяло и перевернулась на другой бок. Бабушкин вздохнул и, встав с постели, направился на кухню. Ему нужен был свежий ветерок из форточки, сигарета и чашка чаю. Закурив и закинув пакетик «Липтона» в кипяток, он едва успел сорвать с телефона трубку.
– Ты просил сообщать обо всех странностях в Ордынске? – вместо ночного приветствия бросил ему дежурный по райотделу. – Для тебя, Бабушкин, две новости. Одна ярче другой. Такого у нас не было давненько. Да чего уж там, вообще никогда не было.
– Я еду, – как можно тише проговорил Бабушкин и стал прокрадываться в прихожую.
– Да одевайся ты, одевайся! – донеслось из спальни. – Что ты там тенью отца Гамлета прикидываешься? – раздался шорох, и Галина вышла. – Я сейчас бутерброды сделаю и термос залью…
Дмитрий Бабушкин всю дорогу до райотдела думал о том, какой подарок ему сделал господь, соединив с этой женщиной, однако, когда он вошел в дежурную часть и перед глазами его предстала картина, которая, по заверению дежурного, еще ни разу не рисовалась в книгах учета происшествий, он забыл и о жене, и о благодарностях…
– Чудеса господни, – вырвалось из уст следователя, когда он как следует эту картину разглядел.
– Вот именно, – подтвердил дежурный, прижимая к лицу платок. – Но до господа этому херувиму, как мне кажется, далековато. Плачем, несем околесицу, потеряли всякую веру, желаем горя врагам, словом, совершаем поступки, божественной фигуре совершенно несвойственные. Знакомьтесь: риелтор агентства недвижимости Фелофьянов, а это – старший следователь Бабушкин. Дима, забирай ты его на хер в кабинет свой. Мочи уже нет терпеть. Хотели отклеить, не дал. Кричит – на скотче отпечатки пальцев.
– Это яркая новость? А вторая…
– Вот это и есть неяркая! – ткнул пальцем в залитого слезами стыда риелтора дежурный. – А час назад два иностранных мужика и одна баба при помощи двух могильщиков разрыли на кладбище могилу какого-то мужика и сняли весь процесс на камеру.
– Что значит – иностранных? – уточнил окончательно сраженный Бабушкин.
– Говорили не по-нашему. Бомжи полезли через ограду харчи с могил собрать и водку слить да приметили полное несоответствие реальности принципам гуманизма: двое могильщиков роют, а двое мужиков и одна баба разговаривают и смотрят. Прискакали в райотдел, стуканули. Дежурная группа выехала – действительно могила вспахана. Сейчас вместе с черными копателями сюда едут. Так ты берешь страдальца или я его к дереву за райотделом привяжу до приезда дежурного следователя?
К утру Бабушкин записал в своем блокноте следующее:
«А. Эксгумация.
1. Двое н/у мужчин совместно с н/у женщиной подрядили раскапывать могилу Мартенсона за $ 300.
2. Происходило отождествление трупа с фотографией, присланной одному из н/у лиц по каналу спутниковой связи.
3. После отождествления «эксперт» рассмеялся.
4. Эндрю Паоло Мартенсон – лицо, «засветившееся» на посту ГИБДД.
5. Женщина потеряла сознание.
Б. Глумление над риелтором.
1. Двое неизвестных, свободно владеющих английским языком, вошли в квартиру Макаровой М. А.
2. Увезли ее с собой».
– Что же вы сразу не вышли из квартиры и не обратились в милицию? – вздохнул Бабушкин, глядя на отмывшегося в отделовском туалете риелтора.
– А вы попробовали бы сами взломать дверь со шваброй в рукавах! – взревел риелтор. – Вы попробуйте сами со шваброй в рукавах дверь плечом выбить! Я не знаю, видел ли меня кто на улицах Ордынска этой ночью, но то, что кто-то слышал, – будьте покойны! Литр подсолнечного масла «Злата» – это, я вам скажу, все равно что кило урана для ракеты!.. Вы пили когда-нибудь масло подсолнечное?
– Зачем? Я же не риелтор. Значит, на английском? Крутые пиджаки, водолазки, дорогая обувь и золотые очки?
Все сходилось. Этой ночью двое неизвестных с английским говорком вошли к женщине по фамилии Макарова и увезли ее на кладбище. Там в ее присутствии была вскрыта могила Мартенсона, и, судя по реакции одного из визитеров, в могиле лежал вовсе не Эндрю Паоло Мартенсон.
Как свидетельствуют хроники, Э. Мартенсон погиб 18 июля сего года в автомобильной катастрофе под Шарапом, куда в свое время выезжал для проведения следственных действий сам Бабушкин.
А 19 июля, то есть спустя сутки после смерти упомянутого контрагента, Бабушкин разговаривал с мужчиной, имевшим едва заметный акцент. В дополнение к этому больной улизнул из больницы, не только солгав в фамилии, но и поиздевавшись над следователем.
Бабушкин слишком долго проработал следователем, чтобы над ним можно было издеваться ежедневно. И сейчас он готов был поставить свою пенсию против того, что на Ордынском кладбище закопали не Мартенсона, а кого-то другого, а с Мартенсоном Бабушкин разговаривал неделю назад в палате Ордынской районной клинической больницы.
Ай-я-яй, господин Мартенсон, или как вас там… Разве можно столько следить? Или выхода другого не было? Чудеса.
Бабушкин вспомнил, как допрашивал начальника смены «Росинкас» – начальника тех, кто ехал 18 июля в инкассаторском грузовике. «Вы уверены, что ваших сотрудников в броневике было двое, а не трое?» – спрашивал Бабушкин и получал однозначный ответ: «По инструкции положено двое, а инструкцию мы никогда не нарушаем!» – «Могло ли быть такое, что ваши заинструктированные сотрудники подсадили кого-нибудь в машину, чтобы добросить до Ордынска?» – не унимался следователь. «Исключено!!» – выпучив глаза, орал начальник смены «Росинкас», предполагая, видимо, что за утвердительный ответ его как минимум четвертуют.
Этим «Исключено» он облегчил задачу и прокуратуре, и Бабушкину, который приехал проводить первичный осмотр. Раз никого братва из инкассации не подсаживала, значит, третий труп, точнее, то, что от него осталось, принадлежит водителю автомашины, столкнувшейся с грузовиком «Вольво» и броневиком. То есть – Мартенсону, как удалось понять из клочков уцелевших в пожаре и обнаруженных в машине документов ОСАГО.
Значит, Мартенсон жив. И это, скорее всего, именно с ним беседовал Бабушкин в больнице. Но вместо того чтобы осчастливить мир объявлением о своем волшебном оживлении и прибыть к следователю, чтобы забрать деньги, цепь и золотые часы стоимостью никак не менее десяти тысяч долларов, Мартенсон убегает. Он желает сохранить случившееся в тайне. И что из всего этого теперь? Ответ прост: ему нужно, чтобы его до сих пор считали мертвым.
Мартенсон… Никакой, конечно, не Мартенсон. Какой-нибудь Мартьянов. Бывший осужденный, эмигрировавший в США и зачем-то объявившийся на своей исторической родине. Вот откуда и купола с синими крестами на груди, и говорок с акцентом, и умение заводить рака за камень.
Усевшись за стол, Бабушкин посмотрел на часы. Шесть без пяти минут. Интересно, на работе сейчас этот парень из РУБОПа, Метлицкий? Что теперь он скажет вместо: «Не ваше дело, занимайтесь своими обязанностями»? Молодежь нынче груба, что в милиции, что в криминале. Никакого почтения к понятиям и возрасту.
Набрав номер, Бабушкин с четверть минуты слушал гул в проводах и длинные гудки, но вдруг трубка ожила и сухо, простуженным голосом только что проснувшегося человека заговорила:
– Метлицкий, слушаю вас…
На работе, значит. Даже спит там. Далеко пойдет. Впрочем, куда уж дальше? В неполные сорок – уже начальник отдела по борьбе с бандитизмом.
– Это Бабушкин. Из Ордынского РОВД. Вы помните Мартенсона?
– Допустим, товарищ Бабушкин…
– Ну, когда будете точно уверены в том, что помните, перезвоните, товарищ Метлицкий, – сказал следователь, опустил трубку на рычаги, но убирать руку не стал, а лишь замер с нею над аппаратом.
Когда через минуту прозвучала трель, он мгновенно ее поднял:
– Бабушкин, слушаю вас.
– Это Метлицкий. Из Западно-Сибирского РУБОПа. Я помню Мартенсона.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?