Текст книги "Живой щит"

– Другана своего сами отливайте! – поморщился Виктор.

Освежающая процедура подействовала. Жоаким дернулся, захрипел, приподнялся, опираясь на локти, и обвел окружающих мутным взглядом. Перепачканный кровью, негр походил на языческого жреца, принесшего самого себя в жертву грозному божеству.

Вылупившись на Виктора, прошептал разбитыми губами:

– Стоп… Сильно больно.

Поддерживаемый чернокожими курсантами, негр сел и поднял руки вверх, признавая свое поражение:

– Плен, сдаюсь!

Новиков присел рядом на корточки, закурил и, поймав взгляд Жоакима, вставил ему в разбитые губы сигарету.

– Ну что, насчет души воина все выяснили?

Сил отвечать у строптивого ученика не осталось.

К плацу со стороны штаба ехал «УАЗ» со снятым тентом. За рулем был командир центра. Его седая голова выделялась на зеленом фоне машины.

– Шеф засек. Хана! Ох, вломит он нам! – причитал Суров, сгибаясь и разгибаясь, точно у него был приступ аппендицита.

– Не мельтеши, Миша! – спокойно ответил Новиков. – Отойди в сторону. Я скажу, что тебя здесь не было…

– Он видел меня. Бесполезно! – простонал переводчик, загипнотизированно всматриваясь в приближающуюся машину. – «Губа» гарантирована!

Подполковник лихо выпрыгнул из «УАЗа», как кавалерист из седла.

– Оригинально! – не дожидаясь рапорта, буркнул Пирогов.

– Товарищ подполковник, проводим практическое занятие! – отчеканил Новиков, вытянувшись по стойке «смирно».

– Молодец, старший лейтенант! – издевательски-одобрительным тоном сказал подполковник. – Время зря не теряем. Берем быка за рога! Ты понимаешь, чем это пахнет?

– Я в центр служить не напрашивался!

– Он еще огрызается!

– Никак нет, товарищ подполковник. Пробую объяснить свои методы преподавания!

– Отойдем-ка в сторону, сынок! – Пирогов подхватил Виктора под локоть. – Ты понимаешь, что творишь? Банников узнает – под трибунал подведет. Негр, которого ты только что отмолотил, доверенное лицо президента Мозамбика. Его дядя возглавляет личную охрану президента, отец – глава провинции…

– …А мать станет первой мозамбикской космонавткой?

– Что?

– Шучу, товарищ подполковник!

– Новиков! Мой друг детства, уголовник и бандит, в таких случаях говорил: «Хороши шутки, когда перо в желудке!» Ты во что морду Жоакима превратил? В отбивную с кровью? Он подняться не может, а ты хохмишь передо мной. Международный скандал назревает!

Но Виктор заметил в глазах командира учебного центра веселые искорки. Довольная улыбка скользнула по губам Пирогова, хотя он изо всех сил старался сохранить грозный вид.

Негр уже успел прийти в себя, натянуть рубашку и ополоснуть разбитое лицо; придерживая рукой ноющий бок, он подошел к командирскому «УАЗу».

– Новиков – класс! – с трудом выговорил опухшими губами Жоаким и поднял вверх большой палец. – Не надо ругать…

– Заступник, – смягчившись, проворчал Пирогов. – Сходи в санчасть. Ишь как бровь раскровянил. Штопать придется. Новиков, в следующий раз новую методику на мне опробуй. Я тертый калач, а курсантов калечить брось…

Инцидент не был предан огласке. Негры хранили молчание, подполковник делал вид, что ничего не произошло.

Жоаким подлечился в санчасти и вышел оттуда совершенно умиротворенным и спокойным. Он больше не пытался провоцировать Новикова, а, напротив, демонстрировал уважение и полную покорность инструктору, отделавшему его.

Арсенал центра, укомплектованный практически всеми образцами мирового стрелкового вооружения и боеприпасами к ним, пополнялся чуть ли не каждый день. Сюда доставляли даже оружие, которое только-только начинали испытывать.

На полигоне Виктор первым опробовал винтовку «страйкер», разработанную как оружие для борьбы с терроризмом и применения в специальных операциях, с закрытыми глазами мог разобрать штурмовую винтовку «Р-5» – модифицированный вариант израильской «галил» с прикладом, специально удлиненным для здоровяков-солдат, высокорослых наследников гордых буров. В центре имелся и новенький, с иголочки, ручной пулемет «СС-77», только что поступивший на вооружение армии ЮАР.

– Что у нас за страна! Тратит такие средства на тех, кто только вчера с ветки слез! – не выдерживал Новиков. От возлияний Миши Сурова Виктор успел отвертеться. – Стрельбы через день, ночные выезды на полигон! Я понимаю, готовят элитных солдат! А ко мне во взвод присылали ребят из учебки, так они всего два раза из «калашникова»-то стреляли.

– Ни макарон, ни патронов, – скорбно вздыхал осоловевший Миша.

О, великие полководцы прошлого! Если бы вы слышали афоризмы, которые приписывал им захмелевший переводчик, то дружно перевернулись бы в гробах!

Суров громоподобно отрыгивал, лез ногой в таз, проверяя, как охлаждается «Козацкий напий», и затягивал похабные песни, стараясь взять ноту повыше. Утром он скатывался с кровати, бежал в ванную глотать воду из-под крана, а вернувшись, заискивающе заглядывал в глаза Новикову:

– Очень куролесил ночью? Прости, Виктор! Сломленный человек, жертва мирового противоборства социализма и капитализма…

После каждого ночного буйства Суров закутывался в одеяло с головой, отворачивался лицом к стене и засыпал. Сон его был беспокоен. Он всхлипывал, скрежетал зубами, бормотал проклятия, адресованные кому-то невидимому.

Новиков, повинуясь привычке, от которой не отказывался даже в Афгане, перед сном читал. В библиотеке центра помимо специальной литературы имелись малотиражные издания по этнографии, истории и другим областям человеческих знаний. Книги были совсем новенькие: по всей видимости, их не часто брали в руки.

А между тем в строгих, неброских брошюрах Института востоковедения Академии наук СССР, в дневниках русских офицеров, путешествовавших по Центральной Азии и Туркестанскому краю, находил он ответы на многие вопросы о самой долгой и едва ли не самой бесславной войне в истории России.

В душе старлея закипала крутая волна.

«Неужели никогда не наступит предел глупости? – с тоской думал он. – Неужели мы ничему не научимся?! Какие идиоты поставляли Брежневу информацию о народной революции, о ростках социализма? Зачем штампуем террористов и диверсантов, которые расползутся по всему миру? Устроят переворот в отдельно взятой стране, назовут его революцией и пригласят нас штыками поддерживать так называемую власть народа. Карусель завертится по новой. Нацепишь ты, Виктор Новиков, «АКС», подсумок с гранатами и ать-два – вперед!»

Он был уверен – остальные офицеры в глубине души задают себе те же вопросы. Ради чего они сражаются, подставляют себя под пули, годами не видят родных?

Да, кое-кому просто нравится убивать. Убийство – психологический наркотик. Только когда последний вздох вырывается из подрезанного горла жертвы, убийца и может, подобно Фаусту, воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»

Виктор отличал таких людей внутренним чутьем, почти физически ощущал, как от них исходит леденящий холод.

Среди инструкторов центра подобных монстров не было. Новиков считал это парадоксом. Ведь убийство – неотъемлемый элемент работы солдата, тем более спецназовца.

Своими сомнениями он поделился во время контрольных стрельб с подполковником Пироговым. Старый вояка смачно сплюнул, пригладил седой ежик волос и сказал:

– Закрученно мыслишь, старший лейтенант! Из училища тебя не выгоняли?

– С отличием закончил… Почти…

– Странно. У нас не любят сложных вопросов. Я тебе по своему разумению растолкую. – Подполковник наморщил лоб. – Убивать для нас – необходимость. Так?

– Да, конечно!

– Но если начинаешь кайфовать от этого дела, то ты – покойник!

– Расшифруйте, товарищ подполковник.

– Психи сами себя под монастырь подводят! От ножа ты как спасаешься?

– Блоком. Упреждающим ударом.

– От пистолета?

– Попробую выбить…

– Правильно, Новиков. Но если есть возможность и долг позволяет, лучше убежать. Басни про храбрецов без страха и упрека оставим для дебилов…

– Оставим, товарищ подполковник…

Пирогов увидел, как ушли в «молоко» трассеры, выпущенные из ручного пулемета расчетом ангольцев, и разразился витиеватой тирадой.

– Капитан! – заорал он, обращаясь к инструктору ангольцев. – Сунуть бы тебя головой в мясорубку! А котлеты твоим героям на обед! Когда они «ПКМ» освоят? Твои чудо-богатыри просто волынят, а ты им мозги вставить не можешь! – Пирогов снова повернулся к Виктору. – О чем мы говорили?.. А, вспомнил! Психически полноценный солдат способен реально оценить обстановку и избежать ненужных крайностей. Он пойдет на риск только в случае необходимости: приказ, шанс провернуть громкую акцию. У психа инстинкт самосохранения притуплен, а порой вообще отсутствует. Он пьянеет от крови, впадает в бешенство! Поэтому первая пуля – ему! Такие долго на свете не живут! – Пирогов немного помолчал и с расстановкой произнес: – И вообще, Новиков, мокрушники, о которых ты спрашивал, все поголовно онанисты!

Этот достойный самого Фрейда диагноз, поставленный старым воякой без тени улыбки на лице, уложил старлея наповал. Он захохотал, да так громко, что на секунду перекрыл треск ручного пулемета:

– Что вы говорите, товарищ подполковник?!

Пирогов строго и четко повторил:

– Онанисты и импотенты. Ради наслаждения людей убивают те, кто детей делать не может. Кончай гоготать, старший лейтенант! Медициной доказано! – Подполковник вновь наморщил лоб и подкрепил свою теорию историческим фактом: – Во Вьетнаме я с пленным лейтенантом «зеленых беретов» душевную беседу имел. Его отец адъютантом Аллена Даллеса – шефа американской разведки – всю войну служил! Информацией владел сам понимаешь какой! Так вот его папаша говорил: «Адольфу еще в Первую мировую хозяйство оторвало. Его Железным крестом наградили, но осерчал он на людей сильно, поэтому войну затеял». Летеха по-научному мне все объяснял, по теории Фрейда… Только не до Фрейда мне было. А жаль, побеседовал бы я еще с лейтенантом… – Пирогов усмехнулся чему-то своему.

Вечером Новиков пересказал все Мише.

– Пирогов – серьезный мужик! Мыслит верно, потому как многое на своем горбу вынес. Объяснил грубо, но доходчиво. А я дополню…

Суров наполнил стакан, с наслаждением хлебнул «Столичной», сложил губы трубочкой и стал развивать собственную теорию.

– Миш, ложись спать! Мне все ясно… – слабо запротестовал Виктор.

– По-настоящему миром правят бабы и деньги. Можешь сдать меня замполиту, особистам! Клал я на них! – В таком виде он напоминал древнеримского патриция с обличительной речью в сенате. – Бородатый мудак Карла-Марла написал единственную верную книгу – «Капитал». Остальное – похабщина. Ты читал «Капитал»?

– Отстань, Миша! Спать хочется…

– Не осилил! – обрадовался Суров и отметил это событие прямо «из горла». Водка с бульканьем устремилась по проспиртованному пищеводу Михаила. – Десантник! Мозги на сквозняке…

– В лоб получишь! – шутливо предупредил Новиков, но тем не менее внимательно слушал, ибо что у трезвого на уме…

– Война – источник доходов! Ты «духов» метелил в хвост и в гриву, ордена получал. Состаришься, внукам покажешь коробочки, а они тебя пошлют подальше! А кто-то из загашника башли вытянет! На этой войне заработанные!

– Мы тех сук, которые моджахедам бензин, «цинки» с патронами сбагривали, били, Миша, жестоко били…

– Ох, уморил! Разуй глаза, Виктор. Сколько генеральских звезд посыпалось на погоны, сколько амуниции налево ушло! Слепой, что ли? Пушечное мясо – ходовой товар!

– Заглохни! По-хорошему прошу, – вскипел Новиков.

Циничные рассуждения переводчика задевали его за живое.

Но Суров имел право так говорить. В свое время он целую неделю продирался через колючки буша, выводя отряд отборных коммандос ЮАР на гарнизон правительственных войск.

Юаровцы убили членов геологической экспедиции – мирных людей, приехавших подзаработать. Миша тогда отлучился в буш поохотиться и поэтому уцелел. Переводчик мог спокойно отсидеться или пойти в противоположную сторону. Простреленные головы советских и болгарских геологов красноречиво свидетельствовали – коммандос пленных не берут. Но он подвел свору прямиком под сторожевые посты…

– Так! Политэкономия для тебя недоступная сфера! Переходим к рассмотрению второго пункта! – Перед более сложным материалом мэтр еще взбодрился… – Бабы!

– Это уже лучше. Тема в самый раз для тупого старика.

– Очень грустная тема, Виктор! – На бледной физиономии переводчика проступила мировая скорбь, и он начал загибать пальцы. – Закочевряжилась Елена – греки разрушили Трою, это раз. Шурика Македонского затрахали триста пятьдесят наложниц, не дав ему завоевать вторую половину мира, – это два. Он просто умер от истощения. Ульянов Ленин неудачно женился – с тоски устроил революцию…

– Глобально мыслишь! – иронично заметил Новиков и решил насильно уложить разошедшегося философа в постель.

Тот словно прочитал мысли Виктора и с пафосом воскликнул:

– Стыдись! Ты собираешься лишить меня жизни! Я сгнию, если не буду пить!

Тут в комнату ввалились традиционные собутыльники Михаила: капитан-связист и майор-химик.

– О чем базар, мужики? – спросил майор заплетающимся языком.

Миша расплылся в блаженной улыбке:

– Покоритель Хоста не желает признать, что его уделали со свистом! Не слушает умного человека! То бишь меня.

– Козел! – мрачно заключил майор и грохнул вещмешком, набитым пустой тарой из-под «Козацкого напия». – Но мы ему мозги вставим!

Дежурный офицер влетел в комнату, чуть было не споткнулся о тело Сурова, переместившееся к входной двери, крикнул:

– Новиков! Быстрее!

– Что? Что случилось? – Почуяв неладное, старлей вскочил.

– Твои режутся! – Офицер задыхался от быстрого бега…

Глава 5

В этом мире люди побеждают только силой и умирают с оружием в руках.

Вольтер

Взводу Святого предстояло охранять склады. Они располагались в долине, зажатой двумя грядами невысоких холмов.

С середины шестидесятых годов началось строительство третьего эшелона обороны, предназначавшегося для укрепления границы с Китаем – тогдашним врагом номер два Советского Союза. Сеть бункеров, подземных складов и огневых рубежей протянулась по всей Средней Азии, уходя в Сибирь и Приморье.

Горы Тянь-Шаня военным стратегам казались ненадежным препятствием для полчищ бывшего друга Страны Советов – «великого кормчего» Мао Цзэдуна. После событий на острове Даманский и гибели наших пограничников строительство форсировали.

Как это всегда бывало в стране, ничего путного из спешки не вышло. Бункеры под Ошем, предназначавшиеся для хранения боеприпасов по меньшей мере на дивизию, пошли трещинами – геодезические службы провели разведку грунта спустя рукава. Специалисты объяснили разрушения изменившимся руслом подземной реки, тектоническими сдвигами и тому подобной заумью. Поди проверь!

Обо всем этом доложили тогдашнему министру обороны. Боевой маршал насупился и философски заметил:

– Бетона у нас хватит! Законсервируйте бункера или используйте по своему усмотрению.

Геодезистам передали предупреждение грозного военачальника: если такое повторится, будут ручной помпой откачивать воду и на собственных горбах таскать бревна креплений.

Но бункера ветшали. Часть из них окончательно развалилась, и серые глыбы бетона, обрушившиеся под собственной тяжестью, преградили вход в подземные помещения. Часть сохранилась и до поры до времени пустовала.

Когда из Афганистана вывели сороковую армию, надо было срочно размещать где-то горы оружия и техники. Вспомнили о старых бункерах. Кое-где подлатали, поставили подпорки, смонтировали сигнализацию, натянули колючку, и секретный объект стал готовым к приему груза. Для солдат установили сборные дощатые домики, зимой продуваемые всеми ветрами насквозь, для офицеров – кунг, снятый с «ЗИЛа».

Две вышки, торчащие по диагонали, придавали объекту вид концентрационного лагеря времен начала сталинских репрессий.

Под бетонные своды уложили ящики со снарядами для реактивной артиллерии и с патронами для «калашникова». Потом стали валить все без разбора.

На открытых площадках рядками стояли отслужившие свое бэтээры и прочий железный хлам.

Солдаты охраняли объект и периодически раскручивали очередную машину на запчасти. Местные жители охотно брали антенны, шланги гидравлики, подфарники и другие полезные вещи. Меновая торговля процветала, подкармливая и развлекая бойцов. Развлечением служили главным образом наркотики, в основном анаша. Ответственный за склады – лейтенант Кучаев давно махнул рукой на воровство.

– Главное – оружие не тянут! – доверительно сообщил он Святому. – Заварушка, сам видишь, какая! Нагрянут «всадники», а у меня пятнадцать солдат! Слава богу, что вас подбросили.

Кучаев опасался налета боевиков, крайне агрессивно настроенных молодых националистов, слетевшихся словно стервятники к Ошу из Иссык-Кульской и Наманганской зон. Часовые не раз замечали всадников на гребнях холмов.

Лейтенант забрал к себе жену, работавшую учительницей начальных классов в одной из городских школ.

– Я в школу не вернусь! – тихим печальным голосом говорила молодая женщина. – Лозунги развесили: «Да здравствует великий могучий киргизский язык!» Может, и Тургенев – киргиз по национальности?

– Перемелется! – успокаивал ее муж. – Киргизы самые спокойные люди, в них нет жестокости. Это их взбаламутили, натравили на узбеков и русских…

– А ты всадников с перекошенными рожами видел? – в ярости кричала учительница. – Сторожа школьного у собственного дома заметили… Сидел на скамеечке перед калиткой… Старик награды военные нацепил, думал, пощадят ветерана. Подскочили к деду. «Ветеран? – спрашивают. – А почему не инвалид?» Распяли на скамейке, вожжами привязали и ножовкой ногу отпилили! Не жестокие? Собирать манатки надо и мотать отсюда! Пусть без нас вторую Южную Корею обустраивают…

Солдаты лейтенанта Кучаева бездельничали и воровали по-черному. Молодой командир палец о палец не ударил, чтобы хоть как-то изменить положение. Он всего год как закончил Сумское училище. Лейтенант и представить не мог, в какую дыру его засунут.

– Ну правильно, батя-то мой не генерал… – сокрушенно вздыхал вчерашний курсант.

Он с облегчением передал бразды правления Святому и посвятил всего себя своей несчастной жене, которую очень любил.

«В принципе он правильно поступает! – думал Святой. – Никому мы не нужны, кроме родных. Выжмут человека как лимон и выбросят! Так всегда у нас было, веками… Что за страна!»

– БРДМ поставьте на подъездной дороге и у холмов! – распорядился взводный, обходя с сержантом свои новые владения.

– Пульнуть можно? – спросил Голубев и стал осматривать невеселый пейзаж.

– Зачем?

– Пристрелять пулеметы! Патронов в бункерах полно. Россыпью валяются! – сообщил он командиру.

– Успели залезть! – с деланым недовольством отметил Святой. – Серегин, проныра, небось нос свой сунул?

– Он самый! – нехотя подтвердил сержант. Атмосфера складов расслабляюще подействовала и на безупречного служаку Голубева.

– Скажи ему, пусть не шныряет где не следует!

Святой рукой смел пыль с бока бэтээра. Машина с облупившейся краской и снятым вооружением предназначалась для ремонта.

– Досталось ей! – вздохнул сержант и сунул кулак в отверстие с оплавленными краями.

Оно зияло у задней части машины примерно в метре от колеса. Святой погладил черные, с сизоватыми разводами края дыры.

– Кумулятивный снаряд! Кто был внутри – погиб. Высокотермическая травма с тотальным обугливанием тела…

– Чего? – переспросил сержант.

– Обуглились люди от взрыва. В диагнозе так пишут.

Спецназовец успел забраться на броню и хотел заглянуть внутрь, но после слов командира отпрянул, как будто мог увидеть головешки человеческих тел, навечно застывшие в недрах бронетранспортера.

– Притащили на переплавку братскую могилу, – продолжал Святой. – Зачем? Его бы на мраморный постамент под окнами Кремля поставить или вместо памятника на могилу этого маразматика с бровями… Ладно! Пошли, Василий!

Он поспешил отойти от бэтээра. Слишком остро напоминала обгоревшая машина о недавнем прошлом.

– Воины здесь паршивые! – с чувством собственного превосходства сказал сержант, шагая через груды ржавого мусора. – Алкаши и наркотня…

– Не задирайся с ними, – посоветовал Святой и чуть было не налетел на очередную груду металлолома. – Народа мало, а территория вон какая! С кем охранять? Поаккуратнее с сослуживцами. Знаю я вас, морды чистить начнете! Говори – не говори.

– На Ваньку Ковалева прыгали! – доверительно сообщил Голубев. – Пайку съели, тарелки собрали, и самый борзой подкатил. Говорит: «Ты, молодой, посуду помоешь!» Ремень на яйцах болтается, пряжка дугой выгнута, а сам смердит! – Сержант зажал нос пальцами. – После призыва, наверное, ни разу не мылся. Ковалев спокойно, как удав, посуду принял, в бачке выполоскал. Мы сидим, молчим, ждем продолжения концерта. Знаем – Коваля просто так не обломаешь. Он тарелки аккуратненько стопкой сложил… А шобла жлобская аж заходится: «Десантуру наказали! По струнке у нас ходить будут!» Ну а Иван-то руки полотенцем вытер и бак с помоями подхватил. Бак здоровенный, литров на пятьдесят. Деловой этот остолбенел. Стоит, глаза таращит, как Ванька бак волокет! Он ему этот бачок на калган и надел. – От восторга сержант прихлопнул ладонями по бедрам. – Уделал чмошника!

Святой отвернулся и усмехнулся так, чтобы не видел Голубев. Поступить подобным образом подсказал Ковалеву неписаный кодекс чести Советской Армии. Не дать отпора означало унизиться перед охламонами лейтенанта Кучаева. Безжалостное мироустройство солдатского быта незыблемо, и Рогожин не пытался изменить его.

– Шобла к Ковалю рванула… – продолжил эпопею сержант.

– И вы их наказали, – укоризненно покачал головой Святой. – Неуставные взаимоотношения… Ох, головорезы! Не будет у меня спокойной старости.

– Страшно наказали, товарищ старший лейтенант! – подтвердил худшие опасения Святого Голубев. – Летали по столовой… как мотыльки! Дистрофия алкогольная! Ни одного настоящего пацана! Повырубались моментом!

– Вернемся в часть – отправлю на «губу»! – вяло пригрозил командир. – Ко мне уже прибегал их старшина, жаловался. Ты думал, я не знаю? – без особого энтузиазма входил он в роль Макаренко. – Групповая драка! Позор! Кому вы там пять зубов высадили?

– Жлобу, что на Коваля прыгал, – понуро басил Голубев.

– Сержант, обуздайте своих подчиненных! Мы на боевом задании, – внушительно произнес Святой. Не выдержав собственного назидательного тона, взводный прикрыл рукой улыбку. – Парня не обварили кипятком?

– Вроде нет! Он после душа еще дергался на Ваньку, а как зубы повыпадали, успокоился. Авитаминоз, я так считаю! – авторитетно поставил диагноз доктор с лычками на погонах. – Кормят плохо, анашой балуются. Вот бивни и повыпадали. Ковалев его легонько хлопнул по губешкам. Я свидетель! – Голубев выпятил грудь, изображая готовность защищать братуху-спецназовца где угодно и перед кем угодно.

– Герой! – прокомментировал Святой и снова стал изучать вершины холмов.

Укрепился Рогожин на складах основательно.

Он заставил недовольных солдат перетянуть провисшую колючую проволоку, вырыть для часовых окопы в полный профиль и обложить брустверы камнями, поставил на станины парочку семимиллиметровых пулеметов, снятых со старых БРДМ, свои разведывательные машины распределил по всей территории, предварительно расчистив трассы движения. Кроме того, Святой провел пристрелку по холмам.

Энтузиазм нового командира передался его предшественнику.

– Заминируем подступы вдоль колючки! Мин полно! – предложил Кучаев. Но, подумав, отказался от своей идеи: – Нельзя, скот забредет, да и пастухи…

Раз на объект наведался подполковник Дронов и остался весьма доволен.

– Грамотно распределили силы, одобряю! – вынес резолюцию Гоблин по окончании осмотра. – Учли особенности местности… Чувствуется афганский опыт! – Подполковник дул на горячий чай, поданный женой лейтенанта Кучаева. – Я, к сожалению, не смогу уделять вам должного внимания. Буквально разрываюсь на части. Обстановка будь здоров!.. Экстремисты рвутся к оружию. Есть сведения, что «всадники» планируют провести террористические акции против партийных и государственных руководителей области. Будьте начеку! – посуровел подполковник. Усики его, обмоченные в чае, топорщились, как иглы ежа. – Посторонних на объект не допускать, с местным населением контакты прекратить! Вам, Рогожин, выношу благодарность за отличную организацию боевого охранения…

Святой поднялся и начал было чеканить уставную формулу, но Дронов остановил его:

– И строго предупреждаю: не дай вам бог повторить нарушение приказа!

– Вы о чем, товарищ подполковник?

– О вашей партизанщине на городской улице. Устроили избиение мирных граждан, глумление, понимаешь, над местным населением… Милиция боялась подъехать. Начальник областного УВД на совещании так и сказал: «Стоило спецназовцам войти в город, как они открыли пулеметный огонь!»

Тут не выдержала жена Кучаева, которая до этого молчаливо обслуживала офицеров.

– Проститут этот начальник! Мафией купленный! – выпалила она.

Дронов от неожиданности вздрогнул и поперхнулся чаем. Святой не упустил случая двинуть его кулаком по спине.

– Полегчало, товарищ подполковник? – как можно участливее спросил он и, не дождавшись ответа от захлебывающегося кашлем Гоблина, повторил удар.

– Его мильтоны перед обкомом демонстрацию женщин-узбечек расстреляли, – сбивчиво говорила женщина. – Его первого у канавы поставить надо и пулю в затылок…

– Кровожадная у вас жена! – просипел Дронов, согнувшись над столом и вытирая тыльной стороной ладони выступившие слезы.

– Нервная! – извинился Кучаев и стал легонько теснить супругу к двери.

Она отталкивала мужа, продолжая поносить продажную власть, местных националистов, эту проклятую дыру, куда их запихнули оберегать груду металлолома и тонны боеприпасов, не израсходованных на последней, как всем думалось, большой войне России.

Беседа с личным составом у Дронова не получилась. Караул поднял тревогу, заметив подозрительные передвижения среди окрестных холмов, и Кучаев с солдатами побежал проверять склады.

– Товарищ подполковник, как там наш батальон? – приоткрыв дверь «УАЗа» перед Дроновым, спросил Святой. – Комбат не приезжает, ротный тоже…

– У них своих забот по горло. Батальон рассредоточили по области. Остальные – кто где… Поранили комбата, – нехотя, словно это была страшная тайна, сказал Дронов, занося ногу на подножку «УАЗа».

– Постойте! – Святой толкнул дверь, отчего та ударила Дронова по колену. – Что же вы не говорили?

Подполковник скривился и потирал ушибленное место.

– Расстраивать не хотел.

– Тяжелое ранение?

– Черепно-мозговая травма. Орлов уговаривал толпу разойтись. Щегол молодой его сзади чем-то шандарахнул… Ваши парня до комендатуры не довезли. В рапорте написали, что убежал. Прибили, наверное! Ты как считаешь, лейтенант?

Святой не ответил. Его бесил ровный, бесстрастный тон говорившего, без намека на сочувствие или сострадание к раненому комбату.

«Кабинетный хлюст этот Дронов, – рассуждал Святой на обратном пути. – Люди для него – что оловянные солдатики. Свернули шею, и ладно. Другого поставим, целенького…»

Остывающее вечернее небо нависало над неровной линией горизонта. Беззвучно, как тени, пролетали припозднившиеся птицы. У казарм переругивались солдаты: недавно кончилась вечерняя поверка.

– Все спокойно, – встретил Святого лейтенант Кучаев. – Беженцы прибились.

Он сидел на ступеньках деревянной лесенки, которая вела в его семейный «шалаш». Свет фонаря искажал мальчишечьи черты лица лейтенанта.

– Трое мужиков, дети, женщины. Из Оша бежали или из пригородов, турки-месхетинцы. Их тоже, оказывается, киргизы режут. Заблудились в степи. Просятся возле нас переночевать. Но ведь подполковник запретил гражданских к складам подпускать? – задал Кучаев риторический вопрос.

– Где они? – спросил Святой.

– Табором у второго поста стоят. Смотри, вон костер развели…

Оранжевый лепесток огня колыхался в темноте, высвечивая фигуры сидящих вокруг него людей. Веками слабые и гонимые искали защиты у сильных, отдаваясь под их покровительство и надеясь на милосердие. Цивилизация и социализм ничего не изменили и были пустым звуком для людей, бросивших все ради спасения жизни. Реальностью были солдаты, колючая проволока вместо крепостных стен, добрая воля командира, способная защитить от волков в человечьем обличье, подарить хотя бы одну спокойную ночь, когда можно смотреть на звезды, не опасаясь, что холодная сталь ножа полоснет по горлу.

– Послать бойца – пусть сворачивают манатки? – осведомился Кучаев. Ему хотелось к жене.

Он предвидел обычную порцию вечерних упреков, плача, своих утешений и заверений бросить эту чертову армию, переехать к маме в Саратов. Зато потом будут благодарные объятия и сладкий омут постели.

– Откроем ворота. Впустим беженцев на свободную площадку у заваленного бункера. Куда их гнать? – с неожиданной злостью сказал Святой. – Поставь себя на их место. Драпал бы ты с супругой по степи, наткнулся на служивых, а они от ворот поворот. Спасение утопающих, мол, дело рук самих утопающих: мы солдаты, у нас приказ! Мерзко, Кучаев!

Глядя на старшего по званию снизу вверх, лейтенант отодвинулся в тень, куда не доходил свет фонаря, и плаксивым голосом несправедливо обиженного ребенка заскулил:

– Ну что вы меня все поучаете! Жена пилит: «Ты не мужик, а тряпка! Место под солнцем для семьи найти не можешь. Сгноишь меня по гарнизонам», – передразнил он супругу. – Ты благородству учишь! Хорошо, я пойду в казарму! Беженцев к себе пущу! Нормально? Доволен? Капаете на мозги! Застрелиться можно! Училище закончил. Думал, делом заниматься буду, а тут как пса на цепь посадили… – выталкивал из себя отрывистые фразы усталый лейтенант.

«Сейчас того и гляди расплачется. Мальчишка ведь совсем еще», – подумал Святой.

– Иди к жене! Я распоряжусь. А лучше посиди покури. Женщины могут простить измену, но слабость никогда! Француз один сказал. Большой дока по женскому полу!

– Французы – они в этом деле понимают, – вздохнул Кучаев. – Ты сам скоро отбиваться будешь?

– Разберусь с гостями, посты проверю. А что?

– Отгони дебилов моих, если заметишь, – смущенно попросил лейтенант. – Дырку проковыряли в стене, подглядывают.

Беженцев было восемь человек. Глава семьи – невысокий коренастый мужчина – сидел у костра, подогнув под себя ноги. Его два сына-подростка, дочка лет шести и еще одна женщина, родственница жены, перекладывали скарб, разворачивали узлы, грели воду в мятой жестянке. Рядом с мужчиной примостилась его жена с грудным ребенком на руках.

Заметив Святого, мужчина встал, шагнул навстречу и достал из накинутого на плечи пиджака маленькую книжицу.

– Здравствуйте, товарищ начальник, – сказал он приветливо. – Вот мой паспорт.

Святой машинально взял документ, повертел его в руках и вернул, не раскрывая.