Текст книги "Принцип мести"

– А зачем нам это нужно? – не удержался от вопроса Игнатий.

– Все по порядку, – слащаво улыбнулся Су Кин Вон. И предложил нам именно то, что мы так жаждали от него услышать – стать участниками боев без правил. Подробности о самих состязаниях, как мы его ни пытали, он сообщить нам отказался – ни об условиях поединков, ни о системе определения победителей мы так ничего и не узнали. Но директор ресторана не пожалел красок, чтобы расписать нам выгоды, которые сулило это достаточно рискованное предпринятие – от призовых до «золотых» контрактов (в качестве телохранителей очень богатых и влиятельных людей со всех концов планеты мы могли заработать кучу денег).

– Это на одной чаше весов. А что на другой? – спросил я.

Оказалось, мы ровным счетом ничего не теряем. В любом случае в проигрыше не останемся.

– Так где это, в Непале или все-таки в Таиланде?

Игнатий, как и полагалось заинтересованному лицу, был дотошен и желал вникнуть во все детали более основательно.

– Тибета знаес? Это тама.

Он обещал дать нам подробную карту маршрута, по которому мы должны будем проследовать, и вручить статуэтки, дающие право их предъявителям участвовать в состязаниях. Оказалось, путь нам предстоял неблизкий, практически через всю Бирму, по-новому Мьянму, на север страны. Конечная цель путешествия – буддийский монастырь в верховьях реки Нмайки, впадающей в главную водную артерию страны Иравади. Прибыть на место нам следовало не позже первого декабря, дабы зарегистрироваться и пройти отборочный тур, нечто вроде квалификационного поединка с одним из участников боев, и приступить к подготовке ко второму туру, который планировался на начало января. Финал был приурочен к бирманскому новому году – тинджану, приходящемуся на середину апреля.

Перспектива встретить новогодние праздники под пальмой Игнатия не воодушевила. Думаю, протоиерей был вполне искренен, поскольку не мыслил их в отрыве от семьи. Я усомнился, хватит ли нам денег, на что директор ресторана ответил многословными заверениями, смысл которых сводился к одному: нам ничего не понадобится, нас снабдят всем необходимым.

– Надо как следует все обдумать, – сказал я.

– Обдумать это холосо, – ответил хозяин заведения.

– Я никуда не поеду, – буркнул Игнатий. – Лучше вступлю в православное братство трезвости «Отрада и Утешение». Брошу пить, подыщу хорошую работу, женюсь...

– Зенючь? – заулыбался Су Кин Вон. – Мы найдем тебе класивую невесту.

– Нет, только не это! – отшатнулся от него Игнатий. – Знаю я ваших невест.

– Нет, вы плиходите, – настаивал директор.

– Мы придем. Я приду. Завтра. Чтобы дать окончательный ответ.

Мне удалось несколько смягчить категорический отказ Игнатия.

Когда мы вышли из китайского ресторана, я спросил его:

– Ты серьезно? Собираешься бросить пить?

– Почему бы нет? Для начала почитаю «Святоотеческие наставления о молитве и трезвости» епископа Феофана, вдохновлюсь. А там...Да будет фортуна нашим солнцем зимою и тенью летом!

– Да, удача нам не помешает.

* * *

– Будем считать, что операция под кодовым названием «Иравади» началась, – сказал Олег, когда мы сообщили ему о результатах наших «переговоров» с администрацией китайского ресторана.

– Но есть одно но, – на всякий случай решил подстраховаться я. – Денег на дорогу – а их понадобится никак не меньше тысячи долларов – у нас нет.

– Об этом не беспокойтесь. Все расходы берет на себя некое заинтересованное лицо.

Олег задумчиво улыбнулся и посмотрел на пухлую папку с материалами очередного расследования, лежавшую у него на столе.

– Открою вам небольшой секрет. У нас есть кое-что на одного из местных лидеров «преступного сообщества», как теперь официально именуются криминальные структуры. Вы его, конечно, знаете: это мандариновый король Ахмед. В паре с одним высокопоставленным чиновником из губернской администрации, который через сеть его торговых точек реализовывал продукты питания – они поступали за счет федерального бюджета, – этот типчик наворовал несколько миллионов рублей. Имеем мы право взять его за вымя в интересах дела? Он сейчас готов арендовать для вас самолет и спецрейсом отправить хоть в Папуа Новую Гвинею. Почему бы нам не воспользоваться его любезным предложением?

– Ответ мы должны дать сегодня, – напомнил Игнатий.

– Ничего не случится, если вы придете на сутки позже. Это будет выглядеть правдоподобнее. Встретимся здесь же, в «Бистро», послезавтра утром...

В назначенный час мы вошли под своды китайского ресторана и в ожидании директора скромно уселись за свободный столик в дальнем углу – подальше от любопытных глаз и лишних ушей. Обслуживающий персонал держался с нами подчеркнуто вежливо, хотя и несколько нервозно. Немногочисленные посетители, – кажется, это была какая-то вьетнамская делегация и несколько туристов-поляков – не обращали на нас никакого внимания.

Наконец из-за перегородки (ее на удивление быстро восстановили) показалось излучающее радушие лицо хозяина заведения. Су Кин Вон сделал нам знак следовать за ним. Мы прошли в маленький уютный зальчик, очевидно, предназначенный для почетных гостей и кулуарных встреч. Оформлен он был несравненно богаче и затейливее, чем «общепит»: пагоды на берестяной коре, лебеди и цветы из перьев, пейзажи из перламутра и большая надпись из золотых иероглифов на стене. Мы поинтересовались, что она означает. После достаточно путаного перевода нам удалось выяснить ее приблизительное содержание: «Настал день, когда Мастер приказал им спуститься в долины и растаять среди других...» Скульптурная декорировка «крылатый фарфор» и стол, инкрустированный дымчатыми топазами, дополняли интерьер.

– Вы плиняли мое пледлозение? – улыбчиво поинтересовался директор.

– Да. Мне нелегко было уговорить моего друга. Но теперь он согласен, – сказал я. – Извините, что мы опоздали, – время на размышление, отведенное нам, истекло еще вчера...

– Нисего стласного, – успокоил меня Су Кин Вон. – Все холосо.

Он принял таинственный вид. Мы переглянулись. По-богатырски статная фигура Игнатия, непомерно большая для этого камерного помещеньица, внушала спокойствие и уверенность. Никто не проронил ни слова.

Уже знакомый нам официант внес несколько блюд и среди них ароматницу с каким-то благовонием. Прежде чем перейти к сути дела, нас решили как следует попотчевать. Однако не следовало забывать, что восточное гостеприимство подчас неотделимо от восточного коварства. Мы не притронулись к угощениям и, не теряя драгоценного времени, попросили хозяина заведения прямо перейти к делу.

– Вы толопитесь?

– Нас ждут.

– Кто?

– Правильнее было бы сказать не кто, а что. Великие дела, – нашелся Игнатий.

Видя нашу непреклонность, Су Кин Вон сбросил маску загадочности и властно приказал одному из официантов принести то, что по праву принадлежит нам. В ожидании выполнения своего распоряжения он непрестанно щурился и заискивающе предлагал что-нибудь отведать. Мы под различными благовидными предлогами уклонялись от этой чести: у Игнатия неожиданно разыгралась язва желудка, я очищал организм от шлаков воздержанием от пищи. Директор ресторана не стал настаивать: приняв из рук обслуги какой-то свиток и две бархатные коробочки, он протянул их нам.

– Это калта и плопуск.

Я открыл коробочку и увидел нэцке, маленькую статуэтку, изображавшую толстого, плотоядно улыбавшегося китайца с округлым животом. Оказалось, это божество довольствия и счастья Милэфо. Именно оно служило пропуском в буддийский храм; человек, не предъявивший нэцкэ, не мог быть допущен к боям без правил. Свиток, естественно, был подробной картой Бирмы и Тибета, согласуясь с которой мы должны были попасть в конечный пункт нашего путешествия.

– Зелаю успеха. Больсе я вам не нузен, – сказал директор и замер перед нами в почтительном поклоне.

– Как ты думаешь, много он на нас заработал? – спросил я Игнатия, когда мы вышли из ресторана в темень октябрьского, пронизанного холодными ветрами вечера.

– Все зависит от ставок и процента комиссионных. Но я почти уверен: через пару месяцев в нашем городе откроется еще одна китайская забегаловка.

* * *

Как нам и было рекомендовано, все выездные документы для поездки в Непал мы оформили через турфирму «Кредо Сервис Тур». На все про все, включая выдачу загранпоспортов, ушло не больше недели; все-таки содействие компетентных органов дает определенные преимущества тем, кто может на него рассчитывать, и заметно ускоряет кругооборот людей, услуг и денег в природе. Не скрою, я проникся уважением к «бойцам невидимого фронта» в лице Олега и ему подобных немногословных людей, честно выполняющих свой долг, несмотря ни на какие политические измы и экономические передряги, будоражащие нашу страну. Собственно, к поездке я подготовиться не успел – даже не заглянул в энциклопедический словарь, чтобы узнать, куда нас несет нелегкая. О Непале мне было известно лишь две вещи: во-первых, именно на территории этого государства в его нынешних границах в ночь неполной луны в год 623 до нашей эры родился принц Сидд Хартха, более известный под именем Будда. Во-вторых, я где-то слышал (наверное, на каком-нибудь офицерском застолье), что гражданами Непала могут считаться только дети, сделанные не палкой и не пальцем. Все.

Прежде чем отправиться в аэропорт, я решил немного прогуляться за городом. Если есть рай на земле, то он выглядит примерно так же, как лес осенью. Я бродил по мелководью золотых рек, прислушиваясь к шуршанию листьев под ногами и шуму деревьев, и думал об Анюте. У большой любви длинный разбег; маленькая любовь бежит вприпрыжку. Мне казалось, все еще у нас впереди, мы преодолеем все выпавшие на нашу долю испытания, и соединимся, и будем счастливы. Вместе с тем смутные опасения, вызванные предстоящим свиданием с моей возлюбленной, бередили душу. Прошло много, слишком много времени. Анюта могла меня забыть, вычеркнуть из своей жизни. Да и с прежней моей семьей было не все еще ясно, ведь у меня росла дочь. И думать прежде всего надо было о ней, о том, чтобы ей было хорошо – со мной или без меня.

В психологии есть такое понятие – «культивирование остаточного образа», тоска о прошлом. Именно этим культивированием остаточного образа я и был поглощен, бродя по осеннему лесу. Наверное, я идеализировал Анюту и, как следствие этого, занимался уничижительным самокопанием. Чем больше я думал о ней, тем настойчивее мне казалось, что я недостоин даже ее мизинца. Новая встреча с «солнечной женщиной» внушала мне безотчетный страх, заслонявший собой все видимые и невидимые опасности, связанные с участием в операции «Иравади».

Наконец, настало время ехать в аэропорт. Нам с Игнатием предстояло сделать два перелета: в Москву и в тот же день вечерним рейсом – в столицу Непала. Второй перелет, гораздо длиннее и утомительнее первого, приходился на ночь, но это были уже детали.

Я поймал попутную машину и, подъехав к зданию аэровокзала, разыскал книжный развал, возле которого должен был встретиться с Игнатием. В ожидании друга – проклятая привычка рыться в книгах – стал перелистывать слипающиеся страницы, выхватывая из текста случайно попадавшиеся на глаза фразы и как бы высматривая в них размытые контуры своей судьбы. «Квинтессенция Истины и квинтессенция Свободы определяет дифференциальные кондиции тогда, когда трансформируются модусы мышления». К сожалению, ничего более конкретного Мартин Хайдеггер о моем будущем сказать не мог. Увлекшись «угадайкой», я раскрыл детектив, написанный женщиной, имя которой начинало входить в моду, и прочитал: «На бесптичье и жопа соловей». Постояв в задумчивости, я закрыл книгу и вдруг заметил девушку, которую меньше всего ожидал увидеть в аэропорту. Это была Даша, внебрачная, как сообщил мне Олег (и это было очень похоже на правду), дочь Богуславского. Как она здесь оказалась и что позвало ее в дорогу? Я не верил в случайные совпадения и поэтому, прежде чем ее окликнуть, решил как следует подумать, стоит ли мне это делать.

Игнатий был пунктуален: он пришел минута в минуту. Он пришел как нельзя более своевременно. В отличие от мессии, который всегда запаздывает, почему-то подумалось мне в тот момент.

– Ты видел Дашу? – спросил я.

– Да.

– А она тебя?

– Нет.

– Что будем делать?

– Не знаю.

Хорошо иметь друга, который объясняется лаконично.

– Давай незаметно понаблюдаем за ней.

– Давай. Спрячемся за газетным киоском.

И мы спрятались за газетным киоском, откуда сквозь просветы между обложками журналов и разноцветными воздушными шариками (к счастью, не надутыми) была хорошо видна почти вся Даша. Даже одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: она очень изменилась. Это была уже не та доверчивая девочка, с которой я познакомился три года назад на теплоходе «Гермес». Я был почти уверен: теперь она без труда могла бы найти десять отличий в анатомическом строении мужчины и женщины и тысячу отличий в устройстве мужской и женской души. Ее серебристые некогда глаза были холодны. Игнатий тоже заметил, как она преобразилась, какой красивой и неприступной вдруг стала.

– Ты печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты, – сказал он с грустью. Я разделял его грусть, хотя и затруднился бы ответить, в чем ее источник.

Когда объявили о начале регистрации на наш рейс, у нас уже не оставалось сомнений, что Даша летит с нами в одном самолете. Прятаться от нее было уже бессмысленно.

– Привет, – сказал я, подходя к ней. – Давно не виделись.

– А, это вы, – апатично улыбнулась Даша. Кажется, она была не слишком рада нас видеть. Мы с Игнатимем сразу почувствовали себя дорожными прилипалами, клеящимися к симпатичной молодой особе. По-видимому, именно так и воспринимали нас окружающие.

– Куда летим? – поинтересовался я, чтобы не молчать.

– Без разницы.

– Понятно.

Я был немножко обескуражен ее безразличием; не такой представлялась мне встреча с Дашей, с которой мы пили кофе по-варшавски в корабельном баре и которую мы с Игнатием, рискуя жизнью, защищали от отвязанных чеченцев, терроризировавших пассажиров и весь персонал круизного судна. Впрочем, она удивила меня еще раз, когда, по всей видимости, вполне искренне, хотя и безо всякой связи с предыдущим, проговорила:

– Я очень благодарна вам за все, что вы для меня сделали.

В выражении ее глаз появилось что-то детское, беззащитное, и мне вдруг показалось, что она в кого-то безнадежно влюблена и бежит от своей любви, по своей наивности и неискушенности полагая, будто перемещение в пространстве – это и есть бегство. По-видимому, случилось то, чего я так опасался: эта девочка мечтала о большом и светлом чувстве, ждала своего сказочного принца, а дождалась праздника чьей-то грязной похоти. Головокружительные ухаживания, цветы, дорогие подарки, а утром – волосатые ноги любовника из-под одеяла и ее большеглазое удивление по этому поводу. Наверное, каждый мужчина испытывает какое-то запоздалое чувство коллективной вины, сталкиваясь с подобной жизненной ситуацией, если он, конечно, мужчина, а не законченный негодяй.

– Ничего, все будет хорошо, – сказал я.

– Об этом и в духовных книгах написано, – подтвердил Игнатий.

– А вы куда, если не секрет? – позволила вовлечь себя в разговор Даша.

– В Непал по турпутевке.

– И я в Непал! – неподдельно обрадовалась она.

Не знаю, обрадовался ли этому я.

– С пересадкой?

– С ней.

– Тогда мы летим вместе, – сделала вывод она. – Какие у вас места?

Я достал билеты. Судя по номерам и литерам, мы сидели в хвосте слева по борту.

– Ничего, с кем-нибудь поменяемся.

Похоже, она возвращалась к жизни. Когда мы прошли паспортный контроль и оказались в накопителе, Даша сообщила, что в Москве к нам присоединится очень любопытная личность – писатель, драматург, эссеист, кинорежиссер, теле – и радиожурналист, который будет сопровождать ее в поездке по Непалу. Она даже назвала его фамилию. Оказалось, что это никому не известный писатель, драматург, эссеист, кинорежиссер, теле – и радиожурналист. Возможно, мы с Игнатием просто безнадежно отсталые люди, предположил я, чтобы не огорчать Дашу своим дремучим невежеством.

– Вы обязательно познакомитесь с ним, он необыкновенно интересный человек, – еще раз отрекомендовала его она.

Пока мы шли по летному полю, садились в самолет и обустраивались в креслах, я не переставал спрашивать себя: зачем Даша летит в Непал и не связано ли это с целью нашей поездки? Если мое предположение так или иначе подтвердится, не следует ли нам все свое внимание сосредоточить на ней, чтобы тем вернее выйти через нее на Богуславского? Но, наверное, так же рассуждали и сотрудники федеральной службы безопасности: они не могли не контролировать Дашу, охотясь за такой крупной добычей, как ее отец. В итоге я решил ограничиться визуальным наблюдением, ничего не предпринимая по существу.

В салоне самолета я исподволь присматривался к пассажирам, пытаясь определить, кто из них является агентом ФСБ, если таковой действительно между ними присутствовал, и остановил свой выбор на веселом, седовласом, коротко подстриженном мужике лет пятидесяти, громко шутившем по всякому поводу и без повода. Когда в самолет вошел мужчина с зачехленным спиннингом на плече, «агент» сказал:

– Осторожно, не зацепите пулеметом за виселицу!

Вслед за ним в узкий проем, отделяющий площадку перед дверью с трапом от пассажирского салона, ввалилась толстенная баба поперек себя шире.

– О, – оживился мужик, – садись со мной! Я давно с такой не сидел. У меня жена такая же. Видят ее и думают: муж, наверное, амбал. А на меня глядят – жена, видать, миниатюрная...

Бабища вымученно улыбнулась ему в ответ, тяжело отдуваясь, ухнула рядом со мной, придавив меня жирной рукой, и, поколыхавшись, затихла. Дашины переговоры с ней не увенчались успехом: бабища не захотела перебираться к иллюминатору, – легче было мешку с картошкой просочиться через замочную скважину, чем нашей Монсерра Кабалье протиснуться между рядами кресел.

К счастью для меня, полет был не слишком продолжительным; не имея возможности выбраться в проход, чтобы размять ноги, не потревожив при этом соседку, я покорился своей участи. Деликатный Игнатий все это время с интересом разглядывал облака, словно ища на их белоснежно-пушистых склонах следы присутствия ангелов.

– Священническая фелонь, то есть одежда в виде плаща без рукавов, подразумевает крылатость ангелов. Кстати, Иисус и апостолы носили фелонь, – обмолвился он, и я понял, что в своих предположениях был недалек от истины.

Игнатий переживал полет как разновидность вознесения и испытывал при этом соответствующий душевный подъем, состояние просветленности.

– Да молчит всякая плоть человека... преходят же Сему лики ангельстии, со всяким началом и властию, многоочитии херувими и шестокрылатии серафими, – восторженно произнес он.

«Так и до религиозного экстаза недалеко», – обеспокоенно подумал я и стал перемигиваться с Дашей, которая, сидя впереди, иногда поворачивала ко мне свою прелестную головку и махала ручкой. Когда стюардессы разносили минеральную воду, до меня донесся ее чуть капризный голос:

– И почему люди так любят минералку? Ненавижу!

Я не разделял ее антипатии к этому полезному во всех отношениях напитку, поэтому выпил сразу два стаканчика и от нечего делать стал выдумывать мысленное обращение к Прекрасной Незнакомке. «Мне не нужно от вас ничего – только видеть вас изредка. Не спешите меня отвергать – отвергая меня, вы сами становитесь отвергнутой. Такова диалектика флирта...»

Даша больше не оборачивалась. «Агент» без устали трепался. Бабища, тихо посапывая, спала или так ловко притворялась, что я принимал ее за спящую. Игнатий легким пилигримом совершал свое небесное восхождение. Мне хватило ума не отвлекать его от этого занятия.

Наконец шасси самолета коснулись взлетно-посадочной полосы – мы прибыли в столицу Российской Федерации город-герой Москву. Отсюда нам предстояло совершить ночной бросок в бесконечно далекий, манящий эзотерическими тайнами Непал.

После всех утомительно-скучных формальностей, связанных с прохождением через таможню, заполнением деклараций и посадкой на международный рейс, мы оказались в стареньком «Боинге», чем-то напоминавшем завтрашний день отечественной гражданской авиации. Бабищу мы потеряли из виду – очевидно, ее положили вместе с чемоданами на ленту транспортера и сдали в багажное отделение, зато «агент» исправно занял свое место в самолете, следующем в Катманду, продолжая при этом работать языком, как ковбойским лассо. Мы с Игнатием теперь сидели с ним в одном ряду, поэтому прекрасно его слышали.

– Будьте осторожны с незнакомой вам пищей, – инструктировал он своего попутчика, в котором мы узнали известного барда, сочиняющего песни на лагерной фене. – В Азии главное – дать организму время на адаптацию. Очень опасен так называемый фекально-оральный механизм передачи возбудителя при заболевании острой бактериальной дизентерией. Она вызывается бактериями рода тигелл и протекает с преимущественным поражением слизистой облочки толстой кишки...

Звезда русского шансона благосклонно принимала выражение трогательной заботы о своей персоне и слушала внимательно, не перебивая.

После того как колеса авиалайнера оторвались от земли и он набрал нужную высоту, к нам в сопровождении какого-то хлыща богемной внешности (шейный платок в горошек, френч, серьга в правом ухе) подошла Даша.

– Знакомьтесь, Эрнст. Я вам о нем рассказывала.

– Неужели вы ничего обо мне не слышали? – удивился Эрнст, когда мы ему представились. – Как же так – «Братья Карамазовы», «Сестры Карапузовы»... Может, читали?

– Впервые вижу перед собой живого классика, – в тон ему ответил я, немного смущенный его нарочитой раскрепощенностью и своеобразным чувством юмора. С появлением этого персонажа круг потенциальных агентов ФСБ расширился – Эрнст вполне мог оказаться глубоко законспирированным сотрудником этого ведомства. Даже тюремного барда я не стал бы сбрасывать со счетов. Впрочем, опыт общения с подобной категорией людей, а тем более распознания их в общей массе был у меня невелик.

– Кажется, ваш покорный слуга начинает заболевать шпиономанией. Мне всюду мерещатся эфэсбэшники, – вполголоса сказал я, когда они отошли в сторону.

– Было бы странно, если бы их здесь не было, – рассудил Игнатий. – Кто-то же должен отслеживать обстановку.

– Ты думаешь, их интересуем мы?

– Я думаю, их интересуют все.

Комфортабельный салон «Боинга» позволял пассажирам чувствовать себя в самолете, как дома: они свободно перемещались из носовой части в хвостовую и обратно, пили прохладительные напитки, смотрели цветной телевизор, слушали музыку и кучковались где попало. Вокруг барда собрались поклонники его таланта. Не устояв перед их настойчивыми просьбами, он расчехлил гитару.

– Я спою вам кое-что из своего старого репертуара, – сказал он. – Однажды на концерте мне передали записку: «Спойте нам, пожалуйста, песню про б...» Подпись: «Адлер, б...» Сами понимаете, я не мог им отказать...

– Пойду немного прогуляюсь, – сказал я Игнатию и отправился на поиски Даши, с которой собирался поговорить о ее нынешнем житье-бытье и, быть может, узнать для себя что-то новое. Мы столкнулись с ней нос к носу у дверей пилотской кабины. Писателя поблизости не было (во всяком случае, я надеялся на это), и мне ничего не оставалось, как предложить ей что-нибудь выпить.

– Кока-колу со льдом пополам с водкой, – сказала она.

Я заказал стюардессе то, что она просила, плюс джин с тоником для себя.

– Твои вкусы сильно изменились. Как и ты сама, – заметил я.

– Жизнь заставила.

– Чем ты теперь занимаешься?

– Работаю. В «Пчеле Майя», – ответила Даша и испытывающе посмотрела на меня. О репутации этого фотомодельного агентства я был осведомлен достаточно хорошо. Принадлежало оно Богуславскому, и этим было все сказано.

– Кем?

– Эскорт-герлз. Никаких секс-услуг, сам понимаешь. Мы серьезная фирма, а не бордель.

Я сделал вид, что поверил ей. Когда-то в этом агентстве работала Валерия, она же Миледи. Забавно: путана в роли директора-попечителя института благородных девиц.

– Я сопровождаю респектабельных людей и, между прочим, пользуюсь большим спросом. Моя ставка превышает среднюю по агентству как минимум в три-пять раз.

В «Пчеле Майя» я нашел свою Анюту. Она тоже была эскорт-герлз.

– Рад за тебя.

– Правда?

По-видимому, она жаждала поддержики и, услышав от меня одобрительный отзыв, заметно приободрилась.

– Кто у вас там сейчас заправляет? Может, у нас есть общие знакомые?

– Миледи. Но она постоянно в отъезде.

Значит, все-таки она. Ей еще долго предстоит находиться в отъезде, подумал я. А если она вздумает вернуться, придется ей париться в местах не столь отдаленных. Хотя как знать. Если Богуславский пробьется во власть, ее ждет триумфальная встреча.

– Ты знал ее?

– Заочно. Общаться не приходилось, – соврал я, чтобы уйти от опасной темы.

– А теперь ты где?

– В «личке». Охраняю одну состоятельную даму. Охранял...

– Ты ее любовник?

Даша выказывала хорошее знание жизни и ничуть не стеснялась той прямолинейности, с какой это знание выплескивалось наружу. Я заметил за ней еще одну особенность: она разговаривала со мной на «ты», хотя раньше обращалась только по имени-отчеству. Что ж, можно было себя поздравить: в ее глазах я заметно помолодел.

– Ладно, не тушуйся, – вывела меня из затруднительного положения Даша, – мне это совсем неинтересно.

– Кстати, что слышно о твоем отце? – спросил я как бы невзначай.

– О каком отце? – насторожилась она. – Нет у меня никакого отца. О матери ты знаешь, ее убил какой-то маньяк... Я до самого последнего момента не подозревала, кто она мне. Потом нашла в ее личных вещах кое-какие письма, документы, фотографии... Она украла у меня мое детство. Но я ее ни в чем не виню...

Даша говорила мне что-то еще, сообщая какие-то подробности, касающиеся ее матери, а я думал, где тут правда, а где ложь, и не скрывается ли за всей этой словесной мишурой что-то более существенное, например связь с ее мафиозным папашей. Ведь кто-то предложил ей работу в «Пчелке», кто-то проталкивал ее наверх, обеспечивая ее безбедное существование заведомо завышенными гонорарами, кто-то проявлял заинтересованность в ее судьбе. Я знал, кто этот кто-то почти с абсолютной уверенностью, но знала ли об этом Даша, вот вопрос.

– В Непал ты тоже по работе или просто так, отдохнуть, развеяться? – спросил я, когда она закончила свой рассказ.

– И просто, и не просто. Мне надо сменить обстановку. Хочу забыть одного человека...

Она запнулась, не будучи уверена, стоит ли продолжать.

– Но это мои проблемы. Официально я сопровождаю Эрнста. Он должен написать книгу. И я, между прочим, буду в ней главной героиней. Ну, не главной, а одной из главных.

– Это он тебе так сказал?

– Он пишет по заданию нашего агентства. У нас есть соответствующее соглашение, где все оговорено, в том числе и мое участие. Сумму премиальных я разглашать не буду, но она немаленькая.

– О чем это вы так мило воркуете? – вмешался в наш разговор вынырнувший неизвестно откуда Эрнст. – Там уже разносят ужин – рассольник из гусиных потрохов, бифштекс на рашпере, разумеется, холодный или разогретый на электроплитке, э-э-э, котлеты в папильотах с мышками картофельными, что-то еще... А, миндаль жареный и торт королевы Изабеллы с чаем. Каково?

– Встретимся после ужина, – кивнул я Даше.

– Вы не составите нам компанию в преф? – поинтересовался Эрнст. – Ваш друг уже дал свое согласие.

– С удовольствием. А кто четвертый?

– Главврач кумысолечебницы. Он едет в Азию распространять свой опыт.

– Любопытно. В Азию со своим кумысом.

– Вот именно что со своим. Он вам еще не предлагал? Значит, предложит.

Меню ужина действительно состояло из блюд, перечисленных писателем. Он упустил лишь печенье альбертовское и кюммелькухен шоколадный. Отведав всего понемножку, мы с Игнатием уселись у стола по диагонали – с таким расчетом, чтобы наши партнеры по преферансу – Эрнст и главврач кумысолечебницы – расположились подобным же образом. Последним, кстати, оказался веселый и коммуникабельный «агент» ФСБ, тут же предложивший нам вкусить всю прелесть чудодейственного напитка, который он предусмотрительно взял с собой.

– Под влиянием кумыса, да будет вам известно, мужская сила приумножается. Никакой «Виагры» не надо.

Мы горячо поблагодарили его за столь заманчивое предложение и пообещали прибегнуть к испытанному средству как-нибудь в другой раз.

– Вы когда-нибудь занимались любовью на борту воздушного судна? – спросил главврач с ленинским прищуром.

– Нет, – ответил за всех Эрнст.

– Обязательно займетесь. Если выпьете стаканчик кумыса, – сказал он убежденно и раздал карты.

Я взглянул поверх карточного веера на Дашу, которая, кажется, готовилась ко сну в другом конце салона, и сосредоточился на игре.

– А что нужно сделать, чтобы нейтрализовать действие вашего снадобья? – спросил Эрнст.

– Ничего. Все пройдет само собой.

– Само собой?

– Лучшее средство от любви – бег в противогазе, – по-армейски пошутил Игнатий и сделал ход. По-видимому, служа в морской пехоте, он играл не только в преферанс и не только на интерес.

– А я, пожалуй, выпью, – решился наконец Эрнст. – Налейте.

Действие кумыса сказалось буквально через полчаса: писатель сделался необыкновенно оживлен и разговорчив, причем на строго определенную тему. Возможно, на него так подействовало появление Даши, которая решила повременить со сном и чуть позже присоединилась к нашей компании.

– Представляете, в моем последнем романе, – без умолку трещал он, – допущена опечатка, которую заложил я сам, собственноручно. Вместо того чтобы написать: «Альбина спала, нахмурив чуткий лобик», я уверенной рукой вывел – «лобок».

– Эрнст, ты опять пошлишь, – выговорила ему Даша, не удержавшись, впрочем, от улыбки.

– Все, заканчиваю. Еще один маленький штрих. Как-то ехал я в купе с одним настоящим полковником. Он оказался заядлым коллекционером, но очень специфическим коллекционером. У каждой женщины, с которой переспал этот бравый вояка, он брал волосок. С того самого места, которое имела привычку нахмуривать Альбина...

Даша в отместку вырвала у него карты и разбросала их по столу, прервав тем самым нашу едва начавшуюся игру.

– Вот вам за то, что не умеете вести себя в дамском обществе, – запальчиво проговорила она.

– Полковник складывал их в медальон, который повсюду таскал с собой, – продолжал Эрнст, на всякий пожарный защищаясь от воинственно настроенной Даши локтем. – Теперь полковнику никто не пишет. Он пьет кумыс и сочиняет мемуары...

Все закончилось шумной возней и символическим избиением художника слова. Мы смеялись так громко, что на нас стали со всех сторон цикать недовольные пассажиры; оказалось, уже глубокая ночь, и все, как это ни странно, спят.