Текст книги "Поединок невидимок"

Глава 4

Шасси истребителя коснулись бетонки. Хлопнули крестообразные купола тормозных парашютов. Бондарева бросило вперед – натянулись ремни безопасности. Самолет пробежал до конца полосы и замер. Смолкли двигатели. Команда обслуживания бросилась собирать парашюты, к борту подкатили хлипкие металлические лесенки.

– Прибыли, – раздался в наушниках голос пилота.

Плексигласовый фонарь поднялся. Пилот снял шлем, и только сейчас Бондарев увидел его лицо – радостное, улыбающееся, словно и не было за спиной короткого по времени, но изнурительного перелета.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Шли по небу плавно, как междугородный автобус по автостраде.

– Это асфальт в России кладут неровно, а воздух у нас ровный. Хотя пару воздушных ям при посадке словить-таки повезло. Первый раз у меня такой спокойный пассажир. Вы сумели вздремнуть во время полета.

– Армейская привычка. Солдатом умудрялся спать даже в строю.

– Вы бывший авиатор?

– Что-то в этом роде, – улыбнулся Клим Владимирович, выбираясь из тесной кабины.

На горизонте синели горы, солнце припекало.

– С прибытием, – козырнул Бондареву абсолютно незнакомый ему подполковник в форме ВВС и жестом пригласил следовать за собой. – За вами уже выехали.

На летном поле не чувствовалось суеты, никто не удивлялся, что истребителем доставлен пассажир, словно такое происходило тут каждый день.

В небольшой комнате с узкими металлическими шкафчиками, где переодевались летчики, Бондарева уже ждал горячий кофейник, пара бутербродов и ваза с печеньем. Но не успел он сделать и пару глотков, как за окном нарисовался черный джип с тонированными стеклами.

Помощника президента Клим узнал прежде, чем тот повернулся к окну лицом. Опыт, приобретенный в спецслужбах, научил его узнавать людей по фигуре, походке, жестам. Ни грим, ни парики, ни накладные бороды и усы не могли бы ввести Бондарева в заблуждение. Даже если бы мужчина переоделся женщиной, Клим издалека распознал бы обман.

Они столкнулись на крыльце, Бондарев держал в руке пластиковый стаканчик с уже успевшим остыть кофе.

– Как долетели? – вместо приветствия произнес помощник.

– Давно не был в роли курсанта летного училища, даже хотелось переключить управление на себя.

– Думаю, у вас получилось бы.

– Конечно, особенно при включенном автопилоте.

– Вас уже ждут, – помощник распахнул дверцу джипа.

Клима не насторожило то, что было сказано обтекаемо: «ждут». Чиновники из ближайшего окружения главы государства обычно так и говорили – во множественно числе, словно президент был каким-то сверхъестественным существом, способным разделяться на несколько я и одновременно находиться в разных местах.

На дальних подступах к Бочкареву Потоку шоссе перегораживали бетонные блоки, поставленные так, что проехать между ними можно было только зигзагом и на минимальной скорости. На обочине высилась громада БМП. На броне грозно чернел крупнокалиберный пулемет с заправленной лентой. Помощник не очень умело объехал препятствия. Несмотря на пропуск, укрепленный на лобовом стекле, джип остановили люди в камуфляже, бронежилетах, касках, с короткими десантными автоматами. По тому, как они держались, Клим сразу распознал, что в форму внутренних войск одеты не обычные контрактники, а профессионалы из Федеральной службы охраны. Машину осматривали без лишних слов, но очень тщательно, даже открыли багажный отсек и заглянули под днище при помощи зеркальца, закрепленного на раздвижной рукоятке.

– Можете ехать, – приложил к каске ладонь командир блокпоста, документы его не интересовали: он сверился с набором фотографий, заправленных в пластик, и вновь сунул их в карман.

Снимков было немного – двенадцать штук. Вдалеке виднелись и другие посты.

– Враг не пройдет? – улыбнулся Бондарев, все еще не подозревая плохого.

– Антитеррористические учения сейчас в моде, – вновь обошелся необязательной фразой помощник президента.

Больше машину не останавливали. Да и зачем? По дороге к воротам резиденции Клим насчитал три поста наблюдения и четыре свежеустановленные камеры слежения. Джип буквально вели – передавали из рук в руки.

В Бочкаревом Потоке Климу приходилось бывать и раньше. Поэтому он сразу напрягся, когда машина миновала главный корпус и свернула к задворкам резиденции. Обычно хозяин встречал его у парадного входа.

– Он вам все сам объяснит, – ответил на вопросительный взгляд Бондарева помощник главы государства и затормозил у крыльца невзрачного здания, напоминающего ангар.

Машина остановилась напротив крыльца. Под навесом расположились двое рослых телохранителей в полной экипировке. Они бесстрастно изучали прибывшего гостя. Один из них сверился с фотографией, извлеченной из кармана, и приоткрыл дверь. Помощник прошмыгнул первым, Бондарев проследовал за ним.

В узком коридоре царил полумрак, горели лишь дежурные лампочки. Шаги отдавались гулким эхом от металлических перегородок и ограждений.

– Вот мы и пришли, – помощник остановился перед дверью с грозной надписью «СТОЙ! ОТКРЫВАЕТСЯ АВТОМАТИЧЕСКИ!» и провел пластиковой карточкой через прорезь сканера.

В армированной перегородке зашипели невидимые пневмоцилиндры, и створка отъехала в сторону.

– Прошу вас.

Клим шагнул в прохладный полумрак. Перед ним простирался огромный спортивный зал. В глубине поблескивали лакированные доски баскетбольной площадки, темнело искусственное покрытие теннисного корта. Ближе ко входу располагалось освещенное прожектором татами. Все окна спортивного зала были плотно завешены темной материей.

Во всем этом было ощущение какой-то тревожной нереальности, полной отрезанности от реального мира. В полумраке произошло движение, и в круг яркого света, прямо на татами, вышел глава государства. Глаза его смотрели устало.

– Здравствуй, Клим, извини, что выдернул тебя из Москвы без предупреждения, – негромко произнес он.

Чувствовалось, что президент рад встрече, и в то же время не уверен, правильно ли поступил, пригласив Бондарева.

– Привет, – Клим пожал вялую руку друга. – Пригласил меня, чтобы выяснить, кто из нас лучше владеет дзюдо?

Бондареву хотелось разрядить гнетущую атмосферу незатейливой шуткой.

– Нет, – улыбнулся президент, – потому что знаю заранее: мне тебя на татами не одолеть, а проигрывать я не люблю.

– У тебя мания преследования? Что случилось?

– Пошли, – глава государства жестом остановил помощника и повел Бондарева в глубину зала.

За черным пологом была низкая дверь, наспех оббитая пенопластом. Пригнув голову, Клим шагнул в нее. Повернулся рубильник – вспыхнули яркие лампы. На стенах гудели кондиционеры, в помещении царил холод. Президент сдернул простынь с тела, лежавшего на металлическом столе в центре небольшого зала.

С минуту Клим смотрел на мертвеца. На затылке виднелся свежий разрез, значит, недавно делали трепанацию черепа. Во лбу чернела огнестрельная рана.

– Похож, – Клим отвел взгляд. – Если бы ты не стоял рядом, я мог бы и ошибиться.

– Убийца тоже ошибся. Случайность, что я остался жив. Двойник во время телевизионных съемок вместо меня выгуливал собаку. Снайпер с расстояния в два километра уложил его и одного охранника.

– Кто знает, что убили не тебя? – Бондарев сразу же сообразил, какое решение принял президент после выстрела.

– Узкий круг, – произнес глава государства.

– Если тебе важно мое мнение, говори более конкретно.

– Только те, кто охраняет спортзал, минимум людей из персонала и криминалисты из моей охраны. Все остальные могут только догадываться. Погибший охранник наверняка был осведомителем убийцы, иначе зачем его убивать?

– Это ты так решил, или твои аналитики? Очевидный вывод почти всегда ошибочен.

– До сих пор не понятно, кто заказчик.

– Да, друзей у тебя хватает. Послушаешь твои интервью и выступления, вокруг одни друзья: друг Билл, друг Гельмут, друг Тони, а еще были друзья Садам и Слободан...

– Первые двое – не мои, а предшественника. Цену дружбы в политике ты сам знаешь. Но среди больших людей отношения при помощи снайпера не выясняют. Сегодня стабильность в мире ценится превыше всего.

– Террористы? – Бондарев прикрыл убитого простыней.

– И они отпадают. Убийца, без сомнения, видел в оптический прицел, что поразил цель наверняка. Они бы не молчали. Уже растрезвонили бы на весь мир об очередной удаче.

– Тоже верно, – Клим наморщил лоб. – Остается одиночка-маньяк.

– То, как было спланировано покушение, говорит о том, что и этот вариант – мимо. Холодный расчет, хорошее фининсирование и педантичное профессиональное исполнение.

– Олигархи?

– После посадки Холезина они все присмирели и стали ручными, – усмехнулся президент.

Бондарев пожал плечами:

– Могу только поздравить тебя с чудесным спасением. Но всю охрану придется сменить.

– Будем надеяться, что осведомитель был один. Я никому не доверяю, кроме тебя, – негромко произнес президент. – Ты же знаешь: если кого-то решили убить, то ничто не поможет. Я не могу вечно сидеть в этом спортзале. Любую охрану можно перекупить или найти профессионала с лучшей подготовкой. Это вопрос времени. Попытку наверняка повторят, а у меня через десять дней здесь назначена встреча с главами СНГ, неформальная, «без галстуков», ее отменить нельзя. Я буду вынужден показаться перед камерами. Если за это время мы не найдем исполнителя и заказчика...

– Мне многое не нравится из того, что ты делаешь, – произнес Клим, глядя президенту в глаза, – но ты мой друг.

– Я не идеальный, однако из тебя президент получился бы в сто раз хуже, чем я, – невесело улыбнулся глава государства.

– Я это знаю, потому и не пошел в политику, хоть ты и предлагал. У тебя и у меня есть сейчас только один козырь. Стрелявший уверен, что убил тебя, следовательно, ему осталось только доказать это заказчику. Про тебя он больше не думает. Ты правильно сделал, что временно «залег на дно». Старая чекистская привычка? Или помощники подсказали?

– Есть навыки, которые не забываются.

– Особенно то, что касается выживания в дружеском окружении, – Клим сузил глаза и тут же добавил: – Шутка!

– Пойдем отсюда, здесь слишком холодно, пришлось демонтировать кондиционеры из гостевого домика.

– Раз уж ты выбрал тактику умалчивания о случившемся, то самое время позаботиться о предотвращении утечки информации. Кое-что твои люди уже сделали, видел, пока ехал.

– Утечка невозможна. – Глава государства прикрыл за собой дверь, оббитую пенопластом. – Минимум посвященных, максимум предосторожности. Резиденция герметична, как консервная банка.

– А тележурналисты?

– Они работают под надежным присмотром, отсутствие связи с внешним миром полное.

– Не уверен. Журналист, а тем более – русский, всегда найдет лазейку. А новость в их руках такая, что тяжело устоять от соблазна поделиться ею со всем миром.

– Эра почтовых голубей и записок в бутылках, брошенных в море, миновала, – ухмыльнулся президент.

– Мне нужна карта прилегающей местности, техническая схема резиденции с нанесенными на нее коммуникациями – всеми: от ливневой канализации до резервных сетей электроснабжения.

Помощник пообещал принести документацию в течение часа. Клим со своим другом сел возле компьютера, установленного прямо под баскетбольным кольцом. Бондарев трижды просмотрел запись, сделанную тележурналистами.

– Кто знал, что бежишь не ты, а двойник? – спросил он, остановив изображение.

– Только четверка телохранителей из сопровождения и помощник. Пустить двойника решили в последний момент. Обычно собаку я выгуливаю сам.

– А теперь посмотри, – Клим выводил изображение на экран по кадрам, остановил нужный.

– Что тебя насторожило?

– Посмотри на убитого телохранителя, – Бондарев вернул изображение на несколько кадров, к тому моменту, когда пуля убийцы еще не впилась в шею. – Он – осведомитель, по твоей версии, значит, понимает, что в ближайшее время президента убьют. Он, в отличие от остальных, готов к этому. И вот звучит выстрел. Объект падает. Какой будет естественная реакция?

– Действовать по инструкции, – не задумываясь, ответил глава государства. – Их ожидает «разбор полетов», и любая оплошность будет потом поставлена им в вину.

– Все четверо и действуют. Прикрывают собой объект. Но есть маленькие профессиональные хитрости, которые не учитывает ни одна инструкция. Можно держать пистолет чуть выше – стрелять неудобно, но зато прикрываешь им свою голову. Так и поступают трое, но не четвертый, хотя именно он по логике событий и должен стать следующей жертвой. К его напарникам у убийцы не может быть никаких своих счетов. У меня такое чувство, что выстрелили в того, кого легче было достать. Он просто не уберегся.

– Зачем было терять время на дополнительный выстрел? Зачем лишний раз засвечивать огневую позицию? Ты выстраиваешь слишком сложную комбинацию. В жизни всегда все проще.

– Надеюсь, – Бондарев взглянул на часы, – но больше всего мне не нравится то, что при этом присутствовали журналисты.

– Думаешь, мне нравится?

* * *

Что бы ни творилось в мире, в стране, какая бы погода ни стояла за окном, что бы ни случилось в семье... настоящий телевизионщик даже не вспомнит о подобных мелочах, если он занят работой.

В каминном зале гостевого домика, переоборудованном под монтажную студию, ярко горел свет. Видеоинженер щелкал по клавишам монтажного компьютера. Оператор со скучающим видом сидел на угловом диване у стены и потихоньку посасывал водку. Подносил к губам полулитровую пластиковую бутылку из-под минералки. Все члены группы знали, что на самом деле туда налито спиртное, но делали вид, будто не догадываются. Если человек способен пить не во вред работе, то пусть себе – это его личное дело. Каждый творческий индивидуум имеет право на простительные слабости.

Белкина сидела с микрофоном в руке. Режиссер качался на стуле, рискуя опрокинуться, но по-другому он работать не умел: и у него была своя слабость.

– Еще немного, и вы упадете головой в камин, – предостерегла Белкина. – Кто тогда докончит монтаж? Я этому не научена.

– Во-первых, камин не растоплен, – ответил режиссер. – Во-вторых, я не качаюсь, качаются культуристы. Я – балансирую! Умение балансировать «на грани» для создателя политических передач – жизненно необходимое качество. Прости, Тома, но чем знаменит, тем знаменит... И вообще, накаркаешь.

– Извините, но я уже третий раз изображение прогоняю, а вы так и не сказали, где остановиться, – напомнил видеоинженер.

– Разве? – Мэтр бросил беглый взгляд на экран. – Обрежешь в том моменте, где президент откладывает бумаги, а потом бросает взгляд на собаку. Только не давай ему рот открыть, а потом сразу переходим на собаку. Да-да, вот этот план. Как она преданно на него смотрит!

– Она не на хозяина смотрит, мы этот план позже досняли. – Оператор глотнул и промокнул губы тыльной стороной ладони. – Тамара ей кусок сырого мяса показывала. Вот поэтому собака так и смотрит. Думала, ей обломится. Ан – нет, охрана не позволила, – цинично заметил оператор.

– Какая разница, как именно снято? Главное, что снято, главное результат! Волшебная сила искусства! – не унимался режиссер. – Ты, Тамара, подумай, может, здесь что-нибудь сказать за кадром о внешней политике касательно стран СНГ? Дать этакий легкий намек на иждивенчество за счет экономически сильной России...

– Нет, пусть собака останется собакой, – Белкина отложила микрофон. – Все равно уже некому будет оценить вашу тонкую политическую иронию по достоинству.

– Вряд ли внешняя политика в ближайшее десятилетие изменится, я это нутром чую. Но ты права, иногда надо себя останавливать даже в лучших побуждениях.

– Кстати, об остановках, – оператор покрутил в руке пустую бутылку. – Вы, Федорович, собрались весь сюжет за сегодня смонтировать? Надо же и на завтра что-нибудь оставить. Все равно нас отсюда не скоро выпустят. А делать не хрен, так и спиться можно. Я если без работы сижу, как-то неправильно на жизнь смотреть начинаю и веду себя соответственным образом.

– На свою или чужую? – не удержалась Белкина.

– По большому счету, неправильно. О смысле существования задумываюсь. А так – нельзя. Смысл, он или есть, тогда о нем думать некогда и незачем, или его нет. Это, как с деньгами – думать о них начинаешь, когда кончаются. А пока они есть – тратишь и не задумываешься.

– Ты еще и философ, оказывается, – Тамара скрестила на груди руки.

– Есть и такое. Жизнь, она всему научит – и хорошему, и плохому. Так мы заканчиваем?

Режиссер уже и сам почувствовал, что выдохся. Догнала усталость, расходились нервы. Даже прожженного циника созерцание насильственной смерти заставит вздрогнуть. А сегодня режиссер видел две смерти.

– Прежде чем сказать «спасибо, все свободны», как руководитель группы хочу напомнить, что нам доверено задание государственной важности. Короче, если я еще раз услышу, как вы обсуждаете возможность передать во внешний мир страшную новость, будете иметь дело со мной. Как коллега, я могу вас понять, но прощать никого не стану. Спокойной ночи, – сказав эту сумбурную фразу, режиссер гордо вскинул голову и вышел из каминного зала.

– Можно подумать, он сам не обсуждал с нами этой возможности, – возмутился оператор, когда дверь закрылась. – Не зря ребята говорят, что он первым стукачом студии при Андропове был.

– Такое про всех рассказывают, и про тебя, кстати, тоже, – Белкина зевнула, стала серьезной. – Это был, наверное, самый страшный день в моей жизни. Как-то сразу прочувствовала, что власть, деньги – это все такая пыль! Был человек, и нету. И больше ему ничего в этом свете не надо.

– Вот и я стал задумываться о непреходящих ценностях: спиртное и секс. А с собакой что теперь будет? – с пьяным сочувствием проговорил оператор.

– Семья, наверное, займется, – поверила в искренность коллеги Белкина.

– То-то и оно. На улицу не выбросят. Этот мир устроен так, что даже его собака будет жить лучше, чем мы с тобой, – оператор с надеждой заглянул в бутылку, вздохнул, тяжело поднялся и пошел к выходу, на пороге обернулся. – Вот что обидно. А он – спокойной ночи.

Тамара почувствовала неловкость. С режиссером и оператором они работали давно, могли говорить о чем угодно без обид, каждый другому цену знал – знал, где поза, а где сказано искренне. Видеоинженер же был достаточно новым человеком в команде, «семейных шуточек» мог и не оценить. И чтобы молодой человек не подумал о всех о них хуже, чем они того заслуживали, Белкина улыбнулась:

– Они не злые, притворяются. Это защитная реакция. Просто мир злой. Мы в нем живем, и новости – наша профессия.

– Моя тоже...

Видеоинженер хотел еще что-то сказать, но Белкина остановила его.

– И новости – пыль. Ты только представь, человека убили, а я не удивлюсь, если даже его семье об этом не сказали. Вот в чем ужас.

У себя в номере Тамара Белкина даже коротко всплакнула. Она не могла понять, что именно вызвало слезы. То ли смерть, впервые увиденная ею, то ли то, что уже во второй раз в жизни она оказалась пленницей, и ей нельзя выйти за порог дома.

«Даже кондиционер, и тот выдрали из окна, будто по нему можно позвонить и разболтать то, что и так скоро станет известно всему миру».

Белкина сбросила одежду, шагнула в душ, стала под теплой водой, ловила ртом упругие струйки.

«Миллионы зрителей завидуют мне. Тысячи женщин стараются быть на меня похожими. Девчонки спят и видят себя на моем месте – на экране телевизора. Всем кажется, что у телеведущей яркая, особенная жизнь. А я сама себя не всегда узнаю на экране. Яркое и красочное на телевидении есть, но это только задник в эфирной студии. В нем жить нельзя. Он, как комната с тремя стенами, а четвертая открыта в мир. Ходят и смотрят, кому не лень. Вот и не можешь расслабиться. Сидишь, как в витрине. Впрочем, своего места я никому уступать не собираюсь, и моя работа мне нравится».

Белкина выключила душ. Слезы медленно высыхали вместе с каплями пресной воды. И тут Тамара услышала, как кто-то тихо скребется в дверь ее номера. Она закуталась в белый махровый халат, вышла из ванной комнаты. Скреблись настойчиво, наперед зная, что рано или поздно откроют.

– Кто там? – спросила Белкина у двери.

– Я, Виктор, – послышался голос оператора.

– Я уже ложусь спать.

– Открой, дело есть.

Поколебавшись, Тамара открыла. Оператор стоял, опираясь плечом на дверной косяк, и глупо улыбался.

– Зайти можно?

– Ты и так уже наполовину вошел.

– Душ принимала? – Виктор шагнул в комнату, старательно закрыл дверь, умудрившись хлопнуть не слишком сильно.

– Нет, под дождем бегала. Не задавай пьяных вопросов. Что там у тебя?

Оператор вытащил из карманчика жилетки начатую плоскую бутылку коньяка, поставил ее на столик и опустился в кресло.

Кресло было низким, мягким и глубоким. Тамара тут же поняла, что подняться из него грузному запьяневшему Виктору будет непросто, даже если он захочет это сделать. Тамара заподозрила неладное, надо было срочно микшировать ситуацию.

– Ждешь, что я принесу тебе рюмку? Они, кажется, в шкафчике. Сам сходи, я пить не собираюсь.

Провокация не сработала, Виктор даже не сделал попытки приподняться.

– Из плоских бутылок принято пить из горлышка, – сформулировал он сомнительное правило этикета, однако к бутылке не притронулся. – Коньяк я это так... просто принес. Он – повод.

– Слушаю, – Белкина стояла, скрестив руки.

– Давай потрахаемся, – неожиданно звонко выговорил оператор.

Не то чтобы она ждала чего-то другого, или ей не предлагали подобного занятия раньше, но никогда прежде предложение не делали так открыто и нагло. Тамара уже занесла руку, чтобы врезать пощечину, но так и не ударила. На нее смотрели по-детски наивные глаза. Наконец в них мелькнуло понимание того, что не все сейчас в порядке, а следом – искреннее удивление.

– А что я такого сказал? Мы же взрослые люди.

– Ты – урод. Вон отсюда!

– Я только спросил. Ну, раз не хочешь... – в голосе даже не чувствовалось обиды.

К чести оператора, бутылку он забирать не стал, выбрался из объятий кресла-бегемота без посторонней помощи и, откашлявшись, чистым голосом пожелал:

– До завтра. Если чего не так, извини.

Объяснять что-то бесполезно: как большинство гениев, Виктор был непосредственен. Грузные шаги позднего гостя затихли в конце коридора.

– Ну почему к моему берегу вечно прибивает какое-то дерьмо?

От человеколюбия Белкиной не осталось и следа, она зло провернула ключ в замке. Тамара уже погасила свет, подошла к кровати, но еще не успела сбросить влажный халат, как в дверь вновь заскреблись.

– Урод, урод... – шептала Белкина. – Наверное, про коньяк вспомнил.

Она схватила бутылку, еще не потерявшую тепло разгоряченного тела оператора, и резко распахнула дверь, пообещав себе: сначала отдаст бутылку, а потом все же влепит Виктору звонкую пощечину. На телеведущую испуганно смотрел видеоинженер, под мышкой он держал ноутбук, а в руке – электромонтажные щипчики.

– Можно к вам войти, – робко попросил молодой человек.

До Белкиной наконец дошло, что тот напуган ее грозным взглядом.

«Не хватало еще, чтобы мной детей пугали».

Она улыбнулась.

– Тут... в общем... – она развела руками.

– Я слышал. Можете не объяснять. Можно закрыть дверь? Вы хотели выпить перед сном?

Белкина тут же поставила бутылку под стол.

– Нет. Это он принес. Повод придумал, урод.

– Я так и думал. Есть возможность передать информацию, – прошептал видеоинженер, поставил на столик компьютер, поднял экран, который тут же засветился неземным синим светом.

– Видео? – Белкина почувствовала, как сердце ее учащенно забилось.

– Нет. Связь не позволяет передать большой объем. Но одну неподвижную картинку и текст, думаю, получится.

– Текст, картинку... но как? – Белкина особо в технике не смыслила, абсолютно не понимала, что происходит в телеприемнике, когда его включаешь, но испытывала уважение к тем, кто в этом разбирался.

– Они забрали телефоны, но не отключили розетки, – молодой человек уже разматывал провод. – Я его от торшера отрезал. В гостевом доме обычный городской телефон, а в ноутбуке есть встроенный модем. Вначале подумал, что быть этого не может. Но у себя же они телефоны не отключали. Можно выйти в Сеть по «беспарольнику»...

Возможности Интернета Белкина знала. Мысль работала лихорадочно.

– Вы картинку уже подобрали?

– Три на ваш выбор, – на экране появились стопкадры, запечатлевшие мгновения перед самой смертью президента. – Попробуем переправить все три, но связь плохая.

– Подсоединяйте, а я текст набросаю, – Белкина раскрыла свой ноутбук и лихорадочно забарабанила по клавишам.

Текст рождался сразу в чистовом варианте, все нужные слова, фразы существовали у Тамары в голове, она мысленно уже не раз за сегодняшний день «выходила в эфир», прикидывала, что именно скажет зрителям.

«Как жаль, что прозвучит это не моим голосом», – подумала она.

– Есть коннект. Ваш логин на «почтовике» компании? – спросил видеоинженер.

Белкина назвала и логин, и даже пароль, хотя никогда раньше никому его не доверяла, при этом продолжая набирать с прежней скоростью.

– Кому отправлять?

– Гендиректору, адрес есть во «входящих», – она стучала клавишами и стучала, боясь, что не успеет набрать все, что хотела.

– Первый стоп-кадр уходит, – торжествующе прошептал гений инженерной мысли. – Связь плохая, в любой момент может оборваться.

«...Нашей телеведущей удалось передать экстренную информацию, несмотря на то, что все каналы связи были отключены спецслужбами... – добрала Тамара предложение в начале сенсационного текста, а потом, движимая желанием восстановить справедливость, добавила: – ...Это стало возможно благодаря помощи видеоинженера нашей компании...»

– Готово! Но у меня нет дискеты! – с отчаянием вырвалось у Тамары.

– К черту дискеты. У вашего ноутбука есть инфракрасный порт?

– Я в этом ничего не понимаю. Сделайте же что-нибудь!

Телеведущая с замиранием сердца следила за тем, как «колдует» видеоинженер, поставив два ноутбука рядом, заставляя перетекать информацию через какие-то мифические инфракрасные порты.

– Все ушло, – выдохнул видеоинженер и устало опустил руки. – Вот, даже подтверждение есть, что адресат получил наше письмо.

Только сейчас Тамара заметила, что ее банный халат разошелся на груди, но молодого человека, казалось, открывшийся «пейзаж» не слишком заинтересовал.

– Теперь остается только ждать и смотреть телевизор, – проговорила женщина. – Спасибо вам. Без вашей помощи даже не знаю, что бы я и делала.

– Ерунда. Мне приятно работать в команде. И если услышите, что я стукач, не верьте. Рад был помочь, – парень захлопнул свой ноутбук, сунул провод в карман.

– Подождите, – Белкина открыла шкафчик, поставила на стол рюмки. – За успех надо выпить. Я всегда говорю, что безвыходных ситуаций в жизни не бывает. Видели, может, рекламу в середине девяностых? Закрытая кабинка туалета, в которую ломится маньяк, женщина стоит на унитазе и собирается вылезти в окошко. С этого я начинала на телевидении.

– Не помню, – признался видеоинженер.

– Разлейте, пожалуйста, у меня руки дрожат от волнения. До сих пор не могу поверить.

– Не надо волноваться, все уже позади.

– Что завтра начнется... – У Тамары вновь проснулся азарт охотницы. – Утром гендиректор откроет свой «почтамт», а там – главная новость года. Или даже десятилетия.

Видеоинженер плеснул коньяк в рюмки. Чокнулись, плотно сжав пальцы на стекле, так, что звук получился глухим, словно сошлись два булыжника.

– За профессионализм, – предложила Белкина.

– Взаимно.

Белкина почувствовала, как спиртное теплой волной прошлось по ее уставшему телу.

– Не проспите утренний выпуск новостей. И режиссеру о письме – ни слова.

– Могила, – видеоинженер приложил ладонь к губам.