Текст книги "Жестокость и воля"

Глава 4

Был поздний вечер, когда Константин переступил порог своей новой трехкомнатной квартиры, располагавшейся на первом этаже пятиэтажного кирпичного дома недалеко от центра Запрудного.

Он переехал сюда совсем недавно, выгодно обменяв свою прежнюю, двухкомнатную.

Кое-что, конечно, пришлось доплатить прежним хозяевам, да и ремонт влетел в копеечку – квартира находилась в ужасном состоянии.

Но теперь жилище приобрело совсем другой вид, стало уютным и чистым.

Константин жил здесь вместе с братом. У Игната была теперь собственная комната. После ранения позвоночника он передвигался по квартире в инвалидном кресле-каталке.

Забрав брата из больницы, где тот провел без малого полгода, Константин первое время очень опасался за его состояние, но не физическое, а моральное.

Пришлось выписать на дом сиделку. Сиделка оказалась пожилой, очень сердобольной женщиной, она терпеливо ухаживала за инвалидом и временами украдкой всхлипывала в уголочке.

– Такой молодой… – приговаривала она.

К сожалению, расположение прежней квартиры не позволяло Игнату совершать прогулки на улице.

Именно по этой причине Константин занялся обменом жилплощади. С первого этажа попасть на улицу гораздо легче.

К тому же Константин попросил кое-что переоборудовать и в подъезде. Теперь Игнат мог выезжать из дома и совершать прогулки во дворе самостоятельно.

Константин не хотел отказываться от услуг сиделки, но Игнат настоял на этом. Ему очень не хотелось оставаться обузой для старшего брата, и так слишком занятого.

А дел у Константина действительно было по горло.

Теперь под его началом находился целый кооператив. К нему перешли дела от покойного Большакова.

Точнее говоря, Панфилов сам стал владельцем кооператива «Радуга», затратив уйму времени на учредительные документы и хождение по исполкомовским кабинетам. Пришлось даже в Москву пару раз сгонять.

Причины отказов были самые разные.

Одни чиновники ссылались на уголовное прошлое Панфилова, другие просто не хотели связываться с человеком, замешанным в какой-то темной истории с перестрелкой где-то в лесу, и действовали по принципу – лучше перебдеть, чем недобдеть.

В общем, после разнообразных мытарств Константин Панфилов, кое-кому более известный под прозвищем Жиган, стал полноправным владельцем широкопрофильного кооператива, куда входили пошивочный цех, небольшое производство по изготовлению пластмасс, несколько торговых точек в городе и на рынке.

Вот только никак не получалось перевести под крышу кооператива «Радуга» любимое детище безвременно ушедшего Андрея Ивановича Большакова – ресторан «Луна».

Именно по делам, связанным с рестораном «Луна», Константин ранним утром отправился в Москву.

Для этого он взял лучшую машину, стоявшую на балансе «Радуги», посчитав, что солидный автомобиль придаст больше веса и его владельцу.

Да и потом, что греха таить, порой Жиган любил шикануть, пустить пыль в глаза. С тех пор как у него начали водиться деньги, он знал, какое применение им найти.

Его домашний гардероб за последнее время пополнился несколькими отличными импортными костюмами, фирменными джинсовыми парами, прекрасной импортной обувью.

Константин не жалел денег и для брата: купил ему импортное инвалидное кресло-каталку, после переезда на новую квартиру поставил в комнате Игната телевизор и видеомагнитофон, постоянно приглашал на консультации врачей.

Поначалу его отношения с Игнатом вроде бы складывались нормально.

Младший брат, хоть и не без проблем, возвращался к жизни.

Волей-неволей Игнату пришлось отказаться от многолетней наркотической зависимости. Насколько это было тяжело для Панфилова-младшего, знал только он сам.

Проблема усугублялась тем, что во время пребывания в больнице, особенно в первые дни после ранения, врачам приходилось вводить Игнату наркосодержащие лекарства – чтобы облегчить боль в позвоночнике.

Но, кажется, он все-таки смог справиться с вредной привычкой и позабыть о прежних связях. Впрочем, друзья-наркоманы редко напоминали о себе. И все-таки в последнее время Константин стал замечать в поведении Игната что-то неладное.

Его брат стал реже выбираться на прогулки, настойчиво отказывался от услуг врачей, запирался в своей комнате, долго и неподвижно сидел перед телевизором. Кто-то из соседских пацанов начал таскать ему видеокассеты весьма специфического жанра.

Вот и сегодня, закрыв за собой дверь квартиры, Константин услышал доносящиеся из комнаты Игната протяжные стоны, аханья и оханья. Иногда они перемежались короткими фразами на немецком языке.

Сбросив в прихожей ботинки и повесив на вешалку безнадежно испорченный пиджак, Константин подошел к запертой двери комнаты брата и прислушался.

Да, все верно. И так на протяжении уже нескольких недель.

– Игнат, сделай тише! – крикнул Константин.

Но то ли голос его был слишком слабым от усталости, то ли по какой другой причине, но сладострастные стоны не прекращались и не затихали.

Константин, медленно потирая мышцы шеи, подошел к двери комнаты младшего брата и, повернув ручку, шагнул через порог.

Это повторялось с пугающим постоянством уже несколько недель подряд.

Игнат неподвижно сидел в инвалидном кресле перед телевизором, на экране которого мелькали обнаженные тела, гениталии, и все это сопровождалось фальшивыми женскими стонами, мужским жеребячьим ржанием и воплями.

– Игнат, я же тебя просил, сделай тише.

Панфилов-младший резко обернулся.

– Это ты?

– Я, кто же еще, – тяжело вздохнул Константин. – Опять порнуху смотришь?

Игнат взял лежавший на коленях пульт и выключил видеомагнитофон. После этого он резко развернул кресло и с неожиданной горячностью выпалил:

– Почему тебе не нравится все, что я делаю? Почему ты все время дергаешь меня?

– Слушай, Игнат, я устал, мне сейчас не до этого.

– Нет, ты скажи, – не унимался брат.

– Ну что тебе сказать? Я просто попросил сделать тише, вот и все. Что тут непонятного?

– Ты не ответил на мои вопросы. – Игнат едва не кричал. – Так получается всегда. Ты не хочешь со мной разговаривать, ты только поучаешь.

Не желая ввязываться в этот бесполезный, по мнению Константина, разговор, он развернулся и вышел из комнаты. Но Игнат поехал следом за ним.

– Я понимаю, – надрывно продолжал он, – я все понимаю. Тебе некогда, тебе нет до меня дела, у тебя свои важные проблемы. Тебе же надо деньги зарабатывать.

– Да, – твердо сказал Константин, – мне надо зарабатывать деньги. Но ведь я это делаю не только ради себя.

– Неужели? – с горьким сарказмом воскликнул Игнат. – Оказывается, ты делаешь это ради меня, а я-то, дурак, требую к себе какого-то внимания.

– Ты не дурак, – спокойно произнес Константин, – и не надо передергивать.

– Ах, вон оно что. Значит, я все-таки не дурак, я просто калека. Ты хоть понимаешь, что чувствует инвалид? А ведь мне только двадцать лет. У меня уже никогда не будет женщины. Да, я смотрю порнуху, потому что мне хочется любви, мне хочется настоящего женского тела, а не картинки на экране телевизора.

– Твоя жизнь еще не закончилась. Не изводи себя.

– Да? – в глазах Игната появились слезы. – Может, ты знаешь лекарства, которые вылечивают перелом позвоночника? Врачи не знают, а ты знаешь, да?

Константин, чувствуя себя совершенно измочаленным после событий сегодняшнего дня, не нашел, что возразить Игнату. Он испытывал лишь бесконечную горечь от того, что пока ничем не может ему помочь.

– Давай мы поговорим об этом завтра, – сказал он севшим голосом, стараясь не встречаться взглядом с глазами Игната. – Мне надо залезть в ванну. Я грязный, как чертила.

– Завтра, – скептически произнес Игнат, сглатывая слезы, – всегда завтра.

Панфилов-младший даже не обращал внимания на то, что Константин пришел домой в грязных изорванных брюках и рубашке, со ссадиной на лице.

– Ну хорошо, хорошо… Я только приму душ, и мы поговорим.

– Поговорим, – каким-то бесцветным, почти обреченным голосом повторил Игнат.

Константин медленно кивнул и поплелся в ванную. Там он долго смотрел в зеркало на свою небритую исцарапанную физиономию с темными мешками под глазами.

– Ну и рожа у тебя, Шарапов, – мрачно усмехнувшись, произнес он.

Сбросив грязную рубашку, он присел на краешек ванны, потирая ладонью обожженное запястье левой руки.

И угораздило же его сегодня влипнуть в такую дурацкую историю.

Он и сам никак не мог понять, зачем сегодня утром остановился на шоссе. Да ладно бы просто остановился, а то сам вызвался отправиться в погоню вместе с этим полоумным гаишником.

И это при его, Жигана, застарелой ненависти к ментам.

Немного поразмыслив, Константин так и не пришел к каким-то определенным выводам. Впрочем, что такое мент-гаишник? Почти безобидное создание, занимающееся, в общем, не таким уж ненужным делом. Лохов-то на дороге хватает.

Константин вдруг поймал себя на мысли о том, что еще там, на дороге, утром он пожалел Стрельцова. И даже был готов простить младшему лейтенанту его ментовские погоны.

Но ведь это вовсе не предполагало наличия теплых чувств к этому Стpельцову.

Зачем понадобилось переться вместе с ним, рискуя собственной головой. Можно было просто отдать ему машину – хрен с ней, все равно кусок железа – и не искать приключений на свою задницу.

Неужели во всем виноват характер – эта вечная жажда азарта? Все то, что осталось в нем еще с афганских времен? Или просто недостаток острых ощущений?

«А, черт с ним, – подумал Константин, – может, когда-нибудь я себе на этом деле шею сломаю, но через себя переступить не могу. Поехал, значит, так надо, значит, по-другому не мог. Что же мне оставалось? Сидеть рядом с этим жмуриком на трассе и радоваться – какой я предусмотрительный, осторожный? Ни за что».

Он взъерошил руками волосы, упрямо тряхнув головой. Что сделано, то сделано. Незачем себя винить и укорять.

Да и в чем, собственно, винить? В гибели автомобиля? Чушь, нелепица.

Константин сбросил остатки одежды, залез под душ, включил теплую воду и с наслаждением подставил лицо упругим струям.

Нет, все-таки хорошо, что еще не начался ремонтный сезон.

Константин долго стоял под душем, чувствуя, как с каждой минутой усталость покидает его тело.

Нервы постепенно успокаивались, мышцы расслаблялись.

Немного пощипывало лишь крупную царапину на лбу, но Константин быстро забыл о ней, думая о том, что он жив, здоров, благополучно вернулся домой и никто не может помешать ему наслаждаться горячей водой.

О том, что творится с братом, он не думал. Сейчас на это нет сил.

Да, Константин прекрасно понимал Игната. В двадцать лет стать инвалидом, прикованным к креслу-каталке, оказаться вырванным из привычного круга общения, пусть даже порочного, потерять всякие жизненные перспективы – все это нелегко.

Но сколько таких ребят Константин Панфилов видел в Афганистане. Еще час назад вместе рубали тушенку из одной банки, и вот уже друга готовят к отправке в Союз «грузом двести».

Да, многие становились инвалидами, но не все при этом ломались.

Главное – найти в себе мужество жить. Именно этого мужества не хватало Игнату.

Что он видел в своей короткой жизни? На что мог опереться? Среди его друзей-наркоманов наверняка не нашлось бы ни одного, кто добровольно отказался бы от этой привычки.

Такой поступок требовал настоящего мужества и самоотречения. У этих людей Игнат ничему не мог научиться…

Сквозь шум льющейся воды Константин различил какой-то слабый звук, донесшийся из-за двери. Кажется, это похоже на металлический лязг. Константин наклонил голову в сторону, прислушался.

Звук больше не повторялся. Наверное, Игнат, передвигаясь в инвалидном кресле, за что-то зацепился.

Наконец Константин выключил воду, растерся мягким махровым полотенцем и, выбравшись из ванны, еще раз посмотрел на себя в зеркало. «Черт, запотело».

«А ну-ка, открой личико, Гюльчатай». Он протер зеркало и критически осмотрел свою физиономию. Надо бы побриться.

Обвязавшись вокруг пояса полотенцем и сунув мокрые ноги в шлепанцы, чтобы не стоять на холодном полу, Константин неторопливо приступил к процедуре бритья: тщательно взбил помазком пену, густо покрыл ею щеки, верхнюю губу, подбородок, погрел под горячей водой бритвенное лезвие.

Все это напоминало небольшой ритуал. Наверное, так оно и было на самом деле.

Ведь для чего, в сущности, предназначен любой ритуал? Для того чтобы отвлечься, успокоить нервы, достичь внешней и внутренней гармонии.

Аккуратно оттянув одним пальцем щеку, Константин провел по ней лезвием бритвы. Он наслаждался каждым движением лезвия, повторяя его снова и снова – до тех пор, пока лицо не стало совершенно гладким.

После этого он смыл остатки пены, причесал кверху еще мокрые после душа волосы, смочил щеки лосьоном после бритья, снял опоясывающее его полотенце, накинул махровый халат и, завязывая узлом пояс, вышел из ванной комнаты.

В квартире было тихо. Ни о чем не подозревая, Константин прошел на кухню, открыл ящик стола, достал оттуда пачку «Кэмела», распечатал ее, вынул сигарету и с наслаждением закурил.

Потом прошел к окну, открыл форточку и присел на подоконник, пуская дым на улицу.

Во дворе было тихо. Проехала лишь какая-то запоздавшая машина.

«Интересно, который час?»

Константин вышел в зал, глянул на круглые настенные часы. Половина второго. Наверное, Игнат не дождался его и уснул.

«Жаль пацана, – подумал Константин. – Надо все-таки завтра с утра поговорить с ним. Ему сейчас ох как трудно…»

Вначале он не хотел заходить в комнату Игната, чтобы не беспокоить его. Пусть спит.

Но тут Константин увидел тонкую полоску света, пробивающуюся из-под двери, ведущей в комнату Игната.

«Надо выключить», – подумал он.

Осторожно, стараясь не разбудить брата, Константин подошел к двери, повернул ручку и заглянул внутрь.

Сердце его вздрогнуло. Комната была пуста. Предчувствуя недоброе, Константин позвал:

– Игнат.

Никто не откликался.

– Игнат, ты где?

Может, он в спальне? Эта комната выходила на противоположную сторону дома. Там же находился и балкон.

Константин быстро направился туда. Вошел в комнату, зажег свет.

Балконная дверь была распахнута. Рядом с ней стояло инвалидное кресло – пустое.

Страшная догадка мелькнула в мозгу Константина, но он все еще отказывался в нее верить. Метнувшись к двери, он отшвырнул в сторону жалобно скрипнувшее кресло и выскочил на балкон.

Глянув вниз, Константин понял, что не ошибся. В ночном мраке он увидел фигуру брата, распростершегося на зеленом газоне под кроной невысокого дерева. Белое пятно рубашки не оставляло никаких сомнений.

– Игна-а-а-ат!

Глава 5

Константин остановил машину во дворе городской больницы.

– Игнат, я сейчас! Ты понял меня? – крикнул он, обернувшись, как будто брат мог его слышать. – Ты только подляну мне не устрой.

Он выскочил из машины и побежал к входной двери, но она оказалась заперта.

Они что, по ночам больных не принимают?

Он принялся колотить в дверь ногой что было силы.

– Эй вы там, мать вашу, человек умирает!

Своим криком и грохотом Константин перебудил половину больницы, кроме, конечно, дежурного медперсонала. Наконец он услышал за дверью какие-то шаркающие звуки, и сонный женский голос произнес:

– Что стряслось?

– Дверь открывайте! – заорал Константин, едва сдержавшись от того, чтобы не добавить пару крепких фраз.

– Да сейчас, милок, сейчас.

Раздался скрип поворачиваемого в замочной скважине ключа. Дверь распахнулась.

За порогом стояла пожилая медсестра с круглым румяным лицом, в белом халате и косынке.

– Что ж ты так ломишься, сынок? – укоризненно сказала она, глядя на искаженное от злобы и ярости лицо Константина.

– Вы чего позапирались? Вам что, до людей уже никакого дела нет?

– Так у нас приемный покой с другой стороны, – недоуменно сказала пожилая медсестра и развела руками.

Константин сплюнул от досады, махнул рукой и убежал вниз по ступенькам.

– Эй, милок, ты куда?

– Я сейчас, у меня тут человек.

Он подбежал к машине, открыл заднюю дверцу и, осторожно подняв на руки Игната, вытащил его из автомобиля.

– Держись, братишка…

Голова Игната бессильно откинулась назад, глаза его закатились, дыхания почти не ощущалось. Но сердце еще билось, это Константин чувствовал.

Он поднялся на крыльцо, прошел в дверь и зашагал следом за медсестрой.

– Сюда иди, милок, вот здесь у нас приемный покой.

В маленькой тесной комнате не было ничего, кроме жесткой тахты, стула и пустого стеклянного шкафа.

– Что – здесь? – удивленно спросил Константин, оглядывая скудную обстановку комнаты, стены, выкрашенные унылой зеленой краской, обшарпанный пол.

– Здесь, – подтвердила медсестра, – сейчас дежурный врач придет.

– Какой дежурный врач? – не сдержался Константин и перешел на крик. – Ему бригада реаниматологов нужна! Реанимация в этой долбаной больнице есть?

– Успокойтесь, больной, – начала было старушка, но осеклась.

– Какой я вам больной! Это у него жизнь на волоске висит!

– Сейчас, сейчас, – засуетилась медсестра и исчезла в двери, которую Константин сразу не заметил.

Тяжело дыша, Константин опустился на тахту.

Странное это было зрелище: молодой мужчина в мятых испачканных брюках, наполовину расстегнутой на груди рубашке и незашнурованных туфлях на босу ногу держал на руках парнишку и приговаривал:

– Держись, Игнат, мы тебя починим. Все будет нормально.

Внутренняя дверь приемного покоя распахнулась.

Широким шагом вошел крепкий мужик в белом халате и шапочке, следом за ним еще один, ростом поменьше. Сзади пожилая медсестра тащила за собой металлическую тележку на колесиках.

Врачи подошли к Константину.

– Я дежурный реаниматолог Савельев, – представился высокий. – Что с больным?

– С балкона упал.

– Какой этаж?

– Первый, но высокий.

Реаниматолог обменялся странным взглядом со своим коллегой. Потом оба воззрились на Константина.

– Что вы смотрите? – зло сказал он. – У меня времени не было одеваться.

– А вы случайно не того?

– Тетка, тащи сюда свою телегу, и быстро.

Константин встал и на глазах у удивленных докторов положил Игната на каталку.

– Где тут у вас реанимация?

– Подождите, подождите, – воскликнул Савельев, – кто тут врач, я или вы?

– Слушай, Савельев, – Константин резко развернулся, – ты давно здесь работаешь?

– Второй месяц. А что?

– Оно и видно. Его зовут Игнат Панфилов, и у него была тяжелая травма позвоночника.

– А что с ним случилось?

– Пулевое ранение. Это вас устраивает? Ему не то что падать, неосторожно двигаться нельзя.

Савельев густо покраснел, и Константин машинально отметил про себя этот факт. Значит, человек еще не совсем очерствел душой.

А может, реаниматологу и вовсе не положена излишняя чувствительность. В конце концов он каждый день должен кого-нибудь с того света вытаскивать.

– Ну что ж, Андрей Петрович, – обратился Савельев к своему коллеге, – помогите… э… Как вас звать?

– Константин.

– Помогите Константину. Кстати, Андрей Петрович – хирург. А вы, Наталья Дмитриевна, – он обратился к медсестре, – срочно найдите и принесите мне медицинскую карту больного Панфилова.

Дежурный реаниматолог склонился над Игнатом, проверил зрачки, пульс, дыхание и лишь после этого дал команду:

– Везите.

Константин вместе с хирургом катили тележку по пустым коридорам больницы.

– Что с ним, доктор?

– Пока еще не знаю, но скоро выяснится. Одно могу сказать твердо – ему сильно повезло. Кем он вам приходится?

– Братом.

– Он мог бы умереть от одного болевого шока. В моей практике, увы, такое случалось. Пульс у него есть, правда, слабый, ниточный, но это дает нам шанс. Так что мы еще поборемся.

Они остановились перед широкой стеклянной дверью. Рядом на стене висела табличка «Реанимационное отделение. Посторонним вход строго воспрещен».

– А теперь извините, Константин, – сказал Савельев, – дальше вам нельзя. Посидите в коридоре. Андрей Петрович, готовьте больного.

– Хорошо, Евгений Семенович.

Хирург распахнул дверь реанимационного отделения, вкатил тележку, а Константин так и остался стоять в коридоре.

– Что же вы, – сказал Савельев, – идите отдыхайте. Вы сделали все, что могли. Теперь дело за нами.

Глава 6

– Константин, проснитесь.

Панфилов открыл глаза, почувствовав, что кто-то трясет его за плечо.

– А? Что?

– Проснитесь.

Перед ним стоял доктор Савельев.

– Что с Игнатом? Он жив? – Константин вскочил.

– Жив, жив, – сдержанно улыбнулся реаниматолог.

Улыбка получилась какой-то кривой – Савельев устал после бессонной ночи.

– Который час?

– Полседьмого.

Константин тряхнул головой и вытер рукой лицо, прогоняя остатки сна.

– Вы извините, доктор, сам не заметил, как задремал. И еще извините, что накричал.

– Ничего страшного, вас можно понять. Мне приходилось и не с таким встречаться. Идемте в мой кабинет. Мне надо присесть, а то ноги гудят.

Они прошли по коридору, свернули направо, миновали несколько дверей с номерными табличками и наконец вошли в небольшую комнату, насквозь пропахшую, как ни странно, табачным дымом.

Обстановка кабинета была самой что ни на есть спартанской – стол, пара стульев, два шкафа, металлический и стеклянный, стандартная жесткая тахта, обтянутая потрескавшимся дерматином, и металлическая вешалка.

– Присаживайтесь куда-нибудь.

Константин опустился на тахту, прислонившись спиной к холодной стенке. Савельев закрыл за собой дверь, нерешительно потоптался рядом с тахтой, наконец вынул из кармана халата пачку «Явы».

– Хотите?

Константин вытащил из пачки сигарету и прикурил от поднесенной зажигалки.

– А как же «Минздрав предупреждает»? – с легкой усмешкой спросил он.

– А, ерунда, – закурив, реаниматолог махнул рукой. – То есть это, конечно, не совсем ерунда, но при нашей работе… В общем, это минимальный вред, который я могу причинить своему здоровью. И потом, я считаю, что вред приносит то, что человек делает без удовольствия. Если курить и укорять себя за каждую выкуренную сигарету, табак и в самом деле станет вреден.

Константин огляделся по сторонам.

– В чем дело? – спросил Савельев.

– Ищу, куда пепел стряхивать.

– Возьмите пепельницу со стола.

– А вы?

– У меня еще одна есть.

Константин поднялся с тахты и подошел к столу.

– Подходящая штука, – с легкой усмешкой произнес он, повертев в руках пепельницу в виде черепа с откинутой сверху крышкой. – Как раз для доктора.

– Коллеги подарили.

– Это вроде как с подтекстом?

– В общем, нет, просто другой не оказалось. У нас, знаете ли, в магазинах всякую ерунду можно купить, кроме того, что необходимо. А от этого черепа хоть польза какая-то.

Константин вернулся на свое место, поставил пепельницу на тахту рядом с собой и сделал несколько глубоких затяжек.

– Вы, я смотрю, тоже не особо заботитесь о своем здоровье? – заметил реаниматолог.

– Это привычка, еще с… армии, – объяснил Константин. – Только за последнее время я привык курить сигареты покрепче.

– Что имеем, – Савельев развел руками. – В общем, случай с вашим братом довольно тяжелый. Даже не знаю, как бы вам попроще объяснить.

– Как есть, так и объясняйте.

– На одну компрессионную травму позвоночника наложилась другая и ко всему этому добавился перелом костей таза. Даже удивительно, как сердце такое выдержало. Впрочем, он ведь у вас еще молод, не правда ли?

– Двадцать два.

– Двадцать два года, – задумчиво проговорил Савельев, пуская дым под потолок. – Двадцать два… А сколько всего…

– Вы уже знаете? – спросил Константин.

– Да, я читал… У него ведь были неприятности с наркотиками? Но меня в данном случае интересует другое. Как он получил ранение позвоночника?

– Это долгая история, – неохотно сказал Константин.

– А если коротко?

– Если коротко, пуля – вот и все.

– Н-да, – проговорил Савельев, барабаня пальцами по столу.

Пепел с его сигареты упал на отшлифованную локтями крышку стола.

– Черт…

– Доктор, вы не обижайтесь, – примирительным тоном сказал Панфилов. – Ничего интересного в этой истории нет. Там по большей части моя вина.

– Я не обижаюсь, – на лице Савельева появилась какая-то странная гримаса. – Недавно приехал, в городе мало кого знаю. Коллеги говорят, вы здесь личность довольно известная.

– Значит, они и обо всем остальном вам расскажут. А я о себе болтать не люблю.

– Понимаю. Я, собственно, вашим братом интересовался. Как он себя чувствовал в последнее время?

– У меня сигарета кончилась.

– Что?

– Сигарету еще можно?

– Да, да, конечно, – Савельев положил на стол пачку. – Курите сколько хотите, а я вот сделаю перерыв. Что-то голова начала кружиться.

Константин взял еще одну сигарету, чиркнул зажигалкой.

– Да, в общем, все нормально. Я ему хорошее инвалидное кресло купил. Из Германии привезли, почти по заказу. Он на прогулки мог сам выезжать. Вот в новую квартиру переехали. Поначалу было, конечно, трудно. Я сиделку нанимал. Потом Игнат отказался, сказал, что сам может за собой присмотреть.

– И что?

– Я не настаивал. Он хоть и инвалид, но молодой. Наверное, стыдно было.

– Почему стыдно?

– Ну как… Горшок и все эти дела.

– Ах, да-да… Продолжайте.

– А что продолжать? Вот так и жили.

– А как получилось, что он упал с балкона? Ведь в его состоянии это… почти невозможно.

– Что тут скажешь, доктор? Я виноват. Он ведь целыми днями один в квартире оставался. У меня дел по горло – кооператив, производство, ресторан. В общем, хрень всякая. Замотаешься за день, придешь домой, думаешь только об одном – поесть и поспать. А ему поговорить хочется, узнать, что нового. Дружки-то его так называемые все как один слиняли. Вот он и не выдержал.

– Но как же он через балкон-то перебрался? – продолжал допытываться Савельев. – Ведь нижняя половина тела у него парализована.

– Руками зацепился, как же еще?

Савельев тяжело вздохнул и протер кулаками покрасневшие после бессонной ночи глаза.

– Да, повезло ему, – повторил он, – сильно повезло. Нет, я, конечно, не в том смысле. Жив остался… хотя состояние очень тяжелое. Один раз сердце остановилось.

Константин, услышав эти слова, едва заметно вздрогнул.

– Что ж вы мне сразу не сказали?

– Знаете, это у нас в порядке вещей. Иной раз привозят таких, что только диву даешься, как он сразу богу душу не отдал. Но мы сражаемся до последнего. У нас ведь нет другого выхода. Профессия такая…

– Так что у него с сердцем?

– Удалось восстановить нормальную работу. К счастью, у него нормальные легкие и внутренние кровотечения отсутствовали. Что у вас под балконом?

– Дерево невысокое и трава.

– Тогда понятно. И перелом костей таза объяснить можно. Это все из-за долгого отсутствия нагрузки. Действительно, могло быть и хуже…

– Вы разрешите его увидеть?

– Да, конечно. Хотя не знаю, что это вам даст. Он ведь без сознания. Если не возражаете, чуть позже.

– Добро.

Константин затушил окурок и закрыл крышку пепельницы.

– А вы-то сами, доктор, откуда?

– Это, как вы говорите, долгая история, – грустно улыбнулся реаниматолог. – Родители у меня были военные, поэтому пришлось помотаться по всей стране – от Камчатки до Моздока. Но вообще-то я родился в Соликамске.

Константин хмыкнул.

– Да, известное место…

– А чем известное? – недоуменно спросил Савельев.

– «Белым лебедем».

– Это что такое?

– Зона такая есть в Соликамске. Лютое место.

– Не знаю, – врач пожал плечами, – никогда не слышал. Мы с родителями оттуда уехали, когда мне еще и двух лет не исполнилось. Перебирались туда-сюда по гарнизонам, точкам. Потом родители в Костроме осели, а я в мединститут поступил. После института по направлению фельдшером в деревне работал. В столицу, конечно, хотел попасть, но не получилось. Теперь вот здесь обосновался. Это, конечно, еще не Москва, но по крайней мере близко.

– Работа нелегкая, – покачал головой Константин.

– Другой не было – или эта, или никакой, – согласился Савельев. – Особенно трудно в ночную смену работать. Обычно все самое плохое по ночам случается. Например, на прошлой неделе ночью привезли сразу троих – в автомобильной аварии пострадали. Двое мужиков в годах уже. Одному лет сорок, другому – под пятьдесят и девчонка лет восемнадцати. Не местные, откуда-то из-под Смоленска. Куда они гнали ночью по шоссе? Теперь уже никто не узнает.

– Что, все трое?

– Да, – медленно кивнул Савельев. – И что самое смешное, если в такой ситуации уместно это слово, умирали по возрасту. Машина, «жигуленок», не вписалась в поворот, вылетела в кювет, несколько раз перевернулась и ударилась о дерево. Врач со «Скорой», который их сюда привез, вообще удивлялся, как их удалось живыми из этой консервной банки извлечь. Клиническая картина была ужасной – множественные двусторонние переломы ребер, переломы бедер, костей таза, предплечий, свода и основания черепа, ушибы головного мозга, разрывы печени и селезенки. Короче, ни одного живого места. Что один, что другой, что девушка эта. Я, откровенно говоря, на господа бога обиделся. Ну что ему стоило души этих бедолаг забрать себе сразу на месте аварии? Я-то сразу видел, что бесполезно за них бороться. Это как раз тот самый случай, когда врач бессилен что-нибудь сделать. Но я не имею права складывать руки. Я должен бороться до последнего. А вдруг получится?

– С этими не вышло?

Константин испытывал сочувствие к этому молодому парню, вынужденному едва ли не каждый день сталкиваться с человеческим горем, страданием и смертью.

– Да, с этими не вышло, – медленно закурив, сказал Савельев. – Сначала умер самый пожилой. Удивительно вообще, как он смог столько протянуть. Сердце, судя по всему, было уже слабое. Потом скончался тот, что помоложе. Дольше всего боролись за жизнь девушки. Часов пять вместе с Прошкиным на ногах провели.

– С кем?

– С Андреем Петровичем, хирургом, который тебе помогал брата в реанимационное отделение доставить. Легочное кровотечение открылось очень сильное. Хотя, казалось бы, откуда. Успела столько крови потерять… Потом сердце остановилось, массаж пришлось делать, электрошок применять, а в конце концов и прямой укол. Но ничего не помогло. Диагноз, в общем, был фатальный.

– Но вам-то не в чем себя упрекнуть?

– Вроде бы и так, однако в душе всегда остается осадок. Может, ты что-нибудь не так сделал, может, не хватило квалификации. Представьте себе – три летальных исхода за ночь.

– Это многовато.

– Вот именно.

– Я бы, наверное, сразу напился.

– Иногда это просто необходимо. Придешь с ночной смены, саданешь полстакана спирта – и спать.

– И сегодня?

– Сегодня, пожалуй, не буду. Все-таки брат ваш остался жив, хотя…

– Что? – встрепенулся Константин.

– Пугает меня одна вещь. Мы ему, конечно, обезболивающее ввели, проще говоря, наркотики, а у него в прошлом наблюдалась достаточно сильная наркотическая зависимость. Как бы на этом фоне рецидива не произошло. Но, конечно, будем надеяться на лучшее, тьфу-тьфу-тьфу… – Он три раза постучал по крышке стола.

Савельев поднялся, подошел к окну и открыл форточку.

– Проветрить надо. Главврач все время ругается. У вас, говорит, Савельев, все время в кабинете топор можно вешать. Дымите, как грузчик в порту. Какой, мол, пример подаете больным?