Текст книги "Жестокость и воля"

– Это Жиган, – сказал Терентий, – у нас стрелка с Чернявым. Понял, Шварценеггер?

Немного поколебавшись, амбал отступил.

– Вот так-то, – нравоучительно сказал Терентий, открывая дверь.

Они оказались в довольно просторном вестибюле, половину которого занимал гардероб с пустыми металлическими вешалками.

Несмотря на так называемый сандень, из зала доносилась негромкая музыка.

– Его что, на самом деле Шварценеггером зовут? – спросил Жиган. – Или ты пошутил?

– Не, в натуре, – серьезно сказал Терентий. – Ты же сам видел, какой шкаф.

– Бля, – не удержавшись, ругнулся Жиган, – не Подмосковье, а Голливуд какой-то. Рэмбо, Шварценеггер – видаков насмотрелись…

Жиган не был в кафе «Олимп» после pемонта, и потому огромный полупустой зал произвел на него должное впечатление.

Столики располагались вдоль боковых стен. У противоположной стены на небольшом подиуме стояла мощная звукоусилительная аппаратура.

Из колонок, установленных в углах зала, доносилась музыка вышедшей из моды группы «Модерн Токинг». Мигала цветомузыкальная установка. С потолка свисал большой серебристый шар.

За столиком, расположенным у левой стены заведения, сидели трое.

Сбоку на стене висело включенное бра в форме цветка ромашки.

Чернявый сидел спиной к входу, неторопливо потягивая из стакана минералку.

Его спутники прикладывались к горлышкам маленьких, в серебристой фольге бутылочек, судя по всему, пивных.

Пристрастие Чернявого к минеральной воде могло удивить непосвященного, но Жиган знал, что Чернявый в рот не берет спиртного. Он сидел на кайфе, отдавая предпочтение «колесам». Таблетки ему привозили из Москвы, где с этим делом обстояло проще.

Чернявый вопреки своему прозвищу был русоволос, лицо его обрамляла небольшая аккуратно подстриженная бородка.

Вообще его можно было принять за младшего научного сотрудника какого-нибудь заштатного отраслевого НИИ, если бы не взгляд и не татуировка на наружной стороне кисти – обвитый колючей проволокой факел с надписью «Свобода» внизу и инициалами «С.Ч.».

Пальцы Чернявого также украшала татуировка в виде перстней.

Первым к столику Чернявого подошел Терентий.

– Привет, бродяга, – сказал он.

Чернявый ответил ему исполненным достоинства кивком.

– Вот кореша привел.

Жиган в это время достал из кармана пачку сигарет и закурил.

– Прогуляйтесь, – обратился Чернявый к своим спутникам.

Двое коренастых крепких парней, мельком глянув на Жигана, встали из-за стола и неторопливо направились в вестибюль.

Терентий, вопросительно посмотрев на Жигана, потоптался на месте и отправился следом за людьми Чернявого.

– Пацаны, кто тут у вас гостям наливает? – услышал Жиган его голос.

Сам он уселся за столик напротив Чернявого и, оглядевшись по сторонам, откинулся на спинку стула.

Чернявый придвинул к нему чистый стакан и наполнил его минеральной водой из бутылки. После небольшой паузы он спросил:

– Может, чего-нибудь покрепче налить? Я-то не люблю, ты знаешь.

Судя по выговору, Чернявый пребывал слегка под кайфом, но держался спокойно и уверенно.

– Благодарю, – сказал Жиган, – в другой раз. Говорят, ты хотел меня видеть?

– Верно, – сказал Чернявый и чуть заметно улыбнулся. – Только вот не ожидал, что ты так быстро откликнешься.

– Что надо?

Всем своим поведением Жиган демонстрировал, что он настроен на деловой разговор. Но, похоже, Чернявый не хотел торопиться.

– Я слыхал, у тебя проблемы с «Луной».

– То есть?

– Вроде бы какие-то ксивы не можешь раздобыть.

– Допустим, – осторожно сказал Жиган.

– Что же ты ко мне не обратился?

– Я привык свои проблемы решать сам.

– Это зря, зря… – протянул Чернявый. – Братва должна держаться друг друга.

– Я в ваши дела не лезу. Вы сами по себе, я сам по себе, – отрезал Жиган.

– Так ведь мы тебе тоже не мешаем, а помочь могли бы, – глубокомысленно изрек Чернявый, водя пальцем по краешку стакана с минеральной водой. – Мы понятия знаем: хочешь быть мужиком – будь им.

Жиган предпочел не комментировать эти слова собеседника.

– Если каждый знает свое место, – продолжил Чернявый, – это хорошо. Я считаю себя вором. Мне сорок лет. Я ни разу в жизни кайлом не махал. Другим с рождения на шею хомут вешают, они так с хомутом и откидываются. Значит, им это и нужно.

– Ты хотел встретиться со мной, чтобы лекцию читать? – усмехнувшись, спросил Жиган.

– Нет, конечно, упаси бог. Просто хочется с умным человеком поговорить. Я свою братву, безусловно, уважаю, но толковых людей среди них, как ты понимаешь, раз, два и обчелся. Они же университетов не кончали. Зона мешала. В зоне ведь что самое главное – выжить. На это все силы человеческие уходят, особенно если ты не вор, а мужик. Помнишь, какие там на зоне мужики? Зашуганные, по углам сидят, мечтают стать маленькими-маленькими, чтобы их не видно было и не слышно. Дотянуть как-нибудь до конца срока, чтоб никто не заметил и не трогал. Они же каждого шороха боятся. Это только я мог позволить себе книжки читать. Что смотришь? Не удивляйся. Блатной музыке каждый научиться может, для этого семи пядей во лбу не надо. Мне даже в ШИЗО книги проносили. Вот так-то.

Спутники Чернявого вместе с Терентием вернулись в зал.

Возле них тут же нарисовался официант, вынырнувший откуда-то из подсобки, и выставил на стол прямо у входа несколько тарелок и бутылку.

Терентий, размахивая руками, шумно рассказывал о чем-то.

Оглянувшись на них, Чернявый заметил:

– Пусть отдохнут.

Потом он немного помолчал и, пошевелив бровями, сказал:

– По кайфу хочешь ударить? Не тушуйся.

– Нет, – твердо сказал Жиган, – двое в одной семье – это слишком много.

Чернявый пропустил мимо ушей последнее замечание Жигана, касавшееся Игната. Его слишком занимали собственные мысли.

Жиган даже удивился, что Чернявый рассуждает вполне здраво. Правда, непонятно, к чему он клонит.

– Дешево по тюрьмам жить, да накладно, – вспомнил Чернявый старую русскую поговорку. – И самое главное – скучно. На воле интересней. Сейчас такие дела пошли. У нас ведь кто главвором всегда был? Правильно, государство. Мы и надеяться не могли, что оно захочет с нами поделиться. А вот как все повернулось. Чинуши зашевелились, чувствуют, без нас не обойтись.

– К чему это ты?

– Стену головой, конечно, пробить можно, только здоровьем рискуешь. Проще обойти. Тогда в Первопрестольную не пришлось бы мотаться. Для меня ксиву на месте организовать – что муху прихлопнуть. Есть люди, есть подходы. Один раз забашляешь – и никаких вопросов. Они ведь, крысы эти кабинетные, чего хотят? Хватануть то, что перед носом лежит, а я им в этом помогаю. Им корка достается, а мне мякоть. Вот так оно все и повернулось. Попомнишь мои слова: еще пара лет – и мы в России все решать будем. Не эти гниды, а мы – братва. Вот почему нам вместе держаться надо. Коммунисты прогнили до самых костей. Скоро они свалят, и кто тогда мужиков в подчинении сможет держать? Вот об этом я и толкую. Только нарисуй, кто там тебе мешает, я все быстро улажу.

Впервые за все время разговора Жиган встретился взглядом с Чернявым и снова поразился, как много могут сказать о человеке его глаза: такая в них стояла беспросветная тьма.

– А что взамен? – спросил Жиган, выдержав паузу. – Бабки?

– Бабки – это шелуха, мусор, – ровным голосом сказал Чернявый. – Идея – вот главное. Без идеи мы останемся обезьянами, как «азеры». Мы, русские воры, должны Россию держать. Все зло в ней от «чурбанов». Согласен?

– Не знаю.

– Зачем тогда «азеров» мочил, если не знаешь?

Само собой, Чернявый знал, какие счеты были у Жигана с азербайджанцами. Город, в общем, небольшой, всем все обо всех известно.

– Тогда было другое дело, – закуривая новую сигарету, сказал Жиган. – Сейчас они меня не трогают.

– Сейчас не трогают, а завтра?

– До завтра еще дожить надо.

Чернявый неожиданно позволил себе улыбку, но она получилась такой зловещей, что Жигана едва не передернуло.

– Дожить надо. Это верно. «Обезьяны» спят и видят, как бы меня на тот свет отправить. Только меня этим коням бздиловатым не взять. С тобой же они обосрались.

– Раз на раз не приходится.

Ярость блеснула в глазах Чернявого.

– Я их всех положу, ни одного черножопого в городе не будет, – металлическим голосом проговорил он.

– Много крови будет, – заметил Жиган.

– Мертвых бояться, в морг не ходить, – презрительно хмыкнул Чернявый.

– Хочешь объявить войну?

– Она уже началась. Пацаны рвутся в бой.

– А ты что же?

– Сдерживаю пока.

– Что так?

– У «обезьян» по две «волыны» на рыло, а у меня голяк на базе – пара ржавых «наганов». Вот разживусь стволами, тогда черномазым хана придет.

– Где же ты собираешься стволы взять?

– Порядочные люди обещали помочь.

– Из столицы?

– Матушка Россия велика.

Жиган демонстративно поднял руку и посмотрел на часы.

– Торопишься? – спросил Чернявый.

– Надо бы к брату в больницу заглянуть.

– На крест всегда успеешь, – осклабился Чернявый.

– Ладно, базары базарами, а чего ты от меня-то хочешь?

– Хочу узнать, на чьей ты стороне. Ходили слухи, будто ты под «азеров» лечь собираешься.

Жиган не поверил своим ушам.

– Что?

– Да вот пошли базары, будто к тебе в офис «обезьяны» наведываться стали.

Несколько дней назад в новый офис кооператива «Радуга» действительно заходили двое азербайджанцев, которых дальше входной двери не пустили.

На вопрос охранника о цели своего визита они сбивчиво объяснили, что перепутали адрес. После чего сели в ожидавший их автомобиль и удалились восвояси.

Константин в этот момент отсутствовал и узнал о странных посетителях лишь на следующий день.

– Да мало ли какая шваль под окнами шатается! Я ни с кем не встречался и ни под кого ложиться не собираюсь.

– Значит, моя разведка что-то перепутала, – с подтекстом сказал Чернявый.

– Хреновая у тебя разведка, – коротко прокомментировал Жиган.

– Ну да бог с ними. Я только предупредить тебя хотел по-честному. Кто под «азеров» ляжет, тому не жить.

Жигана уже начал тяготить этот разговор, а прозвучавшая напоследок недвусмысленная угроза и вовсе заставила его подняться из-за стола.

– Это все? – холодно спросил он.

– Нет.

– Что еще?

– На тебя там несколько моих пацанов ишачат. Ты их на следующей неделе особо не загружай.

– Если они тебе нужны, пусть увольняются. Никого задерживать не стану, – отрезал Жиган, давая понять, что разговор закончен.

Он направился к выходу, чувствуя на себе тяжелый взгляд, который буквально жег ему спину.

Возле крайнего столика, где Терентий сильно заикающимся голосом рассказывал какую-то лагерную историю из своей жизни, Жиган остановился.

– Я ухожу.

Прервавшись на полуслове, Терентий умолк.

– Жиган, я это… ик… останусь… Тут братаны… мы с ними это…

Двое братков, сидевших за столом вместе с Терентием, подняли головы и посмотрели на Жигана.

Он вынул из кармана брюк ключи и бросил их на столик.

– Тогда сам домой добирайся.

– Я это… а ты?

– Прогуляюсь пешочком, мне полезно.

– Н-ну, как знаешь.

Жиган прошел мимо Шварценеггера, со скучающим видом болтающегося у входной двери.

Охранник глянул на него, как на пустое место, и отвернулся.

Жиган мысленно ругнулся и стал спускаться вниз по ступенькам.

Темно-синий «Опель» с раскрытой дверцей, откуда торчали ноги Бычка, по-прежнему стоял возле кафе. Но вместо хриплого мужского голоса доносилось характерное сиплое пение Любы Успенской.

Жиган сунул в рот сигарету, закурил и не спеша зашагал вдоль по улице. Несмотря на теплый вечер, народу было немного: несколько парочек, пожилая тетка с собачкой да пара алкашей, тыкавших друг друга в грудь.

– Нет, ты мне объясни, – доносились пьяные голоса, – почему он свою Райку повсюду с собой таскает? Так не положено.

Жиган решил перейти на другую сторону улицы.

Едва он ступил на проезжую часть, как из-за поворота, скрипя тормозами, выскочила обшарпанная грязная «Волга», изначальный цвет которой уже невозможно было определить.

Почти не сбавляя скорости, она промчалась буквально в нескольких сантиметрах от Жигана, едва не сбив его.

Он едва успел отшатнуться. Если бы не хорошая реакция, «Волга» могла бы зацепить его задом, который на повороте сильно занесло. А ведь машина была загружена до отказа.

Жиган не успел разглядеть лиц тех, кто сидел в автомобиле.

И тут раздался возмущенный голос пожилой тетки-собачницы:

– Вот суки черножопые, расплодились на нашу голову. Ездют по улицам как хотят. Проходу от них русскому человеку нет.

После этого она добавила еще несколько ругательств, таких забористых, что Жиган на мгновение позабыл о «Волге», едва не сбившей его с ног, и уставился на тетку.

Поймав на себе его взгляд, она тут же заорала:

– А ты чего зенки вылупил? Взял бы камень – и им по стеклам. Тогда знали б, как тут ездить. Они скоро всех наших девок перепортят, а вы только водку хлестать умеете да по подъездам ссать.

Шумно размахивая руками, она свернула во двор ближайшего дома.

Пока Жиган стоял на перекрестке, докуривая свою сигарету и раздумывая над словами крикливой старухи, «Волга» резко затормозила возле кафе «Олимп».

Автомобиль еще не успел как следует остановиться, когда из распахнутых дверей выскочили четверо азербайджанцев с оружием в руках и открыли беглый огонь по темно-синему «Опелю», припаркованному на стоянке.

Один из нападавших стрелял из автомата Калашникова армейского образца с откидным прикладом, остальные были вооружены пистолетами Макарова.

Бычок едва успел высунуться из машины, как тут же получил несколько пуль в голову и в грудь. Его спутнику по кличке Рэмбо повезло чуть больше.

Пока нападавшие молотили по заднему стеклу «Опеля» и кромсали пулями падающее на асфальт тело Бычка, Рэмбо успел выскочить из машины и броситься к ступенькам, ведущим в кафе.

Автоматная очередь настигла его почти у самой двери.

Пули прошили ему бедра, и он рухнул на бетонные ступеньки.

Скрюченными пальцами Рэмбо судорожно вцепился в дверь, из которой выскочил амбал по прозвищу Шварценеггер. На ходу он выдергивал из-за пазухи «тэтэшку».

Он успел сделать единственный выстрел, и в то же мгновение пуля попала ему в руку. Он выронил пистолет, согнулся, схватился за раненое предплечье и, по существу, превратился в живую мишень.

Азербайджанцы стреляли беспорядочно и не очень метко.

Пули стучали по дверному косяку, кирпичным стенам, бетонным ступенькам, но закон превращения количества в качество все-таки сработал.

Смерть настигла Рэмбо в тот момент, когда он уже почти скрылся за дверью, оставив за собой кровавый след.

Шварценеггеру досталось больше всех.

Автоматная очередь из «калашникова» наискосок шарахнула по крыльцу. Одна пуля раздробила коленную чашечку, другая попала в бедро в районе паха, еще две – в живот и грудную клетку.

Шварценеггер согнулся еще сильнее и упал на одно колено.

В него продолжали стрелять. Шварценеггер оказался парнем крепким и, даже получив еще несколько пулевых ранений в область грудной клетки, оставался на ногах.

Кровь хлестала изо всех ран, губы шевелились в безмолвных проклятиях, но Шварценеггер продолжал стоять до тех пор, пока взбежавший по лестнице автоматчик не влепил ему короткую очередь в голову.

Серо-красные сгустки вылетели из разбитого черепа и шлепнулись на кирпичную стену рядом с дверным косяком.

Следом за автоматчиком на крыльцо бросились и остальные азербайджанцы. Они стали один за другим нырять в вестибюль.

Первый проникший внутрь автоматчик сразу же получил пулю от обороняющихся.

Охранники Чернявого не стали опрометчиво выскакивать наружу, а, услышав выстрелы с улицы, с пистолетами на изготовку ждали нападавших у дверей между залом и вестибюлем.

Эта тактика оказалась единственно верной.

Азербайджанец-автоматчик, почти не целясь, от бедра выстрелил из своего «калашникова» в дверной проем. Но вместо очереди прозвучал одиночный выстрел. Патроны в рожке кончились.

Охрана Чернявого, не дожидаясь, пока противник перезарядит автомат, всадила пулю в плечо и живот. Выронив «калашников», он рухнул на полированный каменный пол.

Остальные под прикрытием беспорядочной стрельбы, рассчитанной скорее на шумовой эффект, подхватили раненого под руки и вытащили из вестибюля.

Еще один сделал попытку дернуться за автоматом, но просвистевшая над головой пуля заставила его спешно ретироваться.

Отстреливаясь на ходу, азербайджанцы спустились по лестнице к машине, забросили раненого на заднее сиденье «Волги» и кое-как втиснулись сами.

Хлопнули дверцы, машина, набирая скорость, помчалась по дороге. Пока Чернявый и его люди выскочили на улицу, машина на первом же перекрестке резко ушла направо.

Стрелять вслед было бесполезно, отправляться в погоню не на чем.

Кроме темно-синего «Опеля», пострадали «Жигули» Терентия. В них оказались разбиты стекла, продырявлены пулями дверцы, крылья и два колеса.

Сам Терентий выбрался на крыльцо последним. К моменту нападения он выпил уже столько, что все произошедшее не коснулось его сознания.

Когда началась стрельба, коpеша просто толкнули его под стол. Когда Терентию удалось выбраться из-под стола, перестрелка уже закончилась.

Сейчас он, ошеломленно хлопая глазами, смотрел на трупы, валявшиеся у его ног.

Шварценеггер лежал в огромной луже крови, которая стекала вниз по ступенькам, уже достигнув тротуара.

Рэмбо валялся в вестибюле у самого порога лицом вниз.

Охранники подняли его, перевернули на спину, осмотрели.

Чернявый стоял рядом с пистолетом в руке. Ему так и не довелось сделать ни единого выстрела. Глаза лидера «синих» метали молнии, лицо было перекошено от злобы и ярости, руки дрожали от возбуждения.

– Что там? – почти выкрикнул он.

– Готов жмурик, – сказал один из охранников, выпрямившись и брезгливо сморщившись.

Его пальцы были в крови.

– А «волына» где?

– За пазухой торчит.

– Тоже мне Рэмбо, – презрительно сказал Чернявый и сплюнул. – Хоть бы раз на курок нажал.

– Ему в спину все засадили.

– Значит, так и надо, – проговорил Чернявый, перешагивая через труп.

Выйдя на крыльцо, он спрятал свой пистолет в подмышечную кобуру. Потом подобрал валявшийся под ногами «ТТ».

Когда Шварценеггер выронил свое оружие, оно отлетело в сторону и потому не испачкалось в крови. Чернявый вынул из «ТТ» обойму, сунул пистолет за пояс и принялся пересчитывать патроны.

Именно за этим занятием его и застал подбежавший к «Олимпу» Жиган. Тем временем охранники вытащили из «Опеля» труп Бычка и осмотрели его.

– Этот тоже готов.

– Царство ему небесное, – кивнул Чернявый.

Жиган, глядя на трупы, покачал головой.

– Опередили они тебя.

– Ну это мы еще посмотрим, кто кого опередил, – мрачно сказал Чернявый и добавил: – Семь…

– Что? – не понял Жиган.

– Семь патронов у него осталось. Только один раз и успел выстрелить.

– Я бы на твоем месте с такими бойцами воевать не пошел.

Чернявый метнул на Жигана испепеляющий взгляд.

– А ты не на моем месте.

– Это верно.

Терентий на негнущихся ногах спустился вниз по ступенькам к Жигану.

– Ну дела творятся… – осоловело проговорил он. – Не успел я пару рюмок хлопнуть, а тут уже три жмурика.

Заикаться он, как ни странно, перестал.

– Надо валить отсюда, Жиган, а то щас ментура понаедет. Вон, смотри, как из окрестных домов повылупливали.

Жиган только сейчас обратил внимание на испуганные лица за окнами квартир.

– Тебе тоже не стоит задерживаться, – обратился Жиган к Чернявому.

– Я сам разберусь, – угрюмо произнес тот. – Эй, пацаны, давайте отсюда через служебный вход и двором. И «волыны» не забудьте с собой забрать.

Он отдал одному из охранников свое оружие и пистолет Шварценеггера.

– А с «калашниковым» что делать? – спросил другой охранник.

– Забирайте, он нам тоже пригодится.

Терентий с унылым видом разглядывал свой «жигуленок».

– В-вот суки! – в сердцах выругался он. – Такая тачка была. Что теперь делать? Дырок столько, что не замажешь.

– А ты ментам пожалуйся, – без тени юмора сказал Чернявый. – Может, помогут чем.

Терентий хотел огрызнуться, но, вовремя передумав, лишь махнул рукой.

– Э-э…

Чернявый прошел к своему изуродованному «Опелю», задумчиво посмотрел на кровавые пятна под ногами, а потом ни с того ни с сего врезал носком ботинка по продырявленному крылу.

В машине что-то щелкнуло, и над улицей разнесся сиплый голос Любы Успенской:

 
Раз темной ночкой
Пошли мы на дело,
Воp погоpел,
Погоpела и я,
Воp отоpвался,
А я не успела…
 

Глава 9

Утром Жиган проснулся с тяжелой головой.

Накануне вечером ему было, конечно, не до больницы.

Вернувшись домой, он долго сидел в одиночестве за кухонным столом, до фильтра докуривая одну сигарету за другой.

События нескольких последних дней вновь начали менять его жизнь. И не только ее.

Состояние души возвращалось к тому прежнему, вроде бы забытому и похороненному, но быстро всплывшему наружу. Такое случалось в его жизни дважды.

Один раз, когда молодой необстрелянный солдат Константин Панфилов сразу после учебки попал на войну.

Во второй раз он испытал подобное ощущение в камере следственного изолятора и в зоне.

Оба раза в основе этих несхожих, казалось бы, ситуаций лежало одно – постоянная угроза для жизни. И на войне, и за решеткой нужно было выжить. Выжить во что бы то ни стало, любой ценой. Иногда даже ценой чьей-то жизни.

Когда-то давно, еще на занятиях в секции карате, тренер-сэнсэй рассказывал своим ученикам-сэмпаям об основах психологии.

Особенно заинтересовал юного Костю Панфилова рассказ об основных типах темперамента.

– Темперамент, – говорил сэнсэй, – это характеристика психики человека, включающая два основных компонента – эмоциональность и общая активность, как двигательная, так и речевая. В основе представления о темпераментах лежали выводы, сделанные еще знаменитым древнегреческим врачом Гиппократом. Он связывал различия темпераментов с разным соотношением крови, слизи и желчи в организме человека. Гиппократ первым выделил четыре основных типа темперамента: сангвиник, холерик, меланхолик и флегматик. Соответственно в организме сангвиника преобладает кровь, холерика – желчь, меланхолика – черная желчь, флегматика – слизь. Позднее некоторые ученые и медики предполагали, что основой темпераментов являются качественные особенности крови. Некоторые связывали темпераменты людей с типом их телосложения. Известный русский ученый Иван Петрович Павлов – помните собаку Павлова? – объяснял существование разных типов темпераментов особенностями центральной нервной системы. Ученые до сих пор так и не пришли к окончательным выводам относительно числа основных типов нервной системы и числа типичных темпераментов. Мы с вами будем пользоваться той классификацией, которая на данный момент признана основной во всем мире и опирается на заключение, сделанное еще Гиппократом. Только учтите, когда попытаетесь определить собственный темперамент, что в чистом виде типаж встречается крайне редко. Обычно он смешанный и проявляется уже в раннем детстве. Есть примеры, когда человек искусственным образом добивался воспитания в себе того или иного темперамента. Но такие случаи настолько редки, что почти все их можно встретить в учебниках по психологии. В принципе темперамент относительно устойчив и воспитанию поддается очень слабо. Это понятно?

– Понятно.

– Под воздействием внешних условий может появляться то одна, то другая составляющая человеческого темперамента. Например, в расслабляющей обстановке он может быть флегматиком или меланхоликом, в условиях, когда требуется полная мобилизация внутренних сил, – сангвиником или холериком.

Кратко описав основные типы темпераментов, их характеристики и свойства нервной системы, сэнсэй продолжил:

– Лучшими бойцами являются холерики. Они активны, очень энергичны, настойчивы. К этому добавляется общая подвижность организма. Такой агрессивный тип характера позволяет постоянно держаться в напряжении, в готовности. Только взрывная, импульсивная реакция позволяет мгновенно реагировать на изменения обстановки. Противник сделал движение вперед, а холерик уже знает, куда последует удар, и своевременно предпринимает защитные меры и проводит контратаку. Либо может вообще уклониться от удара и нанести поражающий контрудар.

– А как же сангвиники? – спросил кто-то из учеников. – Ведь вы только что рассказали, что они тоже активны, энергичны, легко приспосабливаются.

– Хороший вопрос, – отметил тренер. – Да, по большинству характеристик сангвиники близки к холерикам. Но волевые проявления у них не так быстры и сильны, как у холериков. Говоря проще, они не такие взрывные. А что означает замедленная реакция для бойца, участвующего в схватке? Почти неминуемое поражение. Особенно если ему противостоит соперник более агрессивный и импульсивный. Я хочу, чтобы в схватке каждый из вас, конечно, насколько это возможно, пользовался холерическими чертами своего темперамента. Нервы – напряженные до предела, реакция – мгновенная, тело – полностью подчиняется командам нервной системы. Вот залог успеха.

В свое время долго размышляя над этим, Константин пришел к выводу, что в его характере мирно уживаются два психологических типажа – сангвиник и холерик.

Он никогда не был пассивным созерцателем вроде флегматика или меланхолика.

В обстановке, позволяющей расслабиться, никогда не терял активности и энергии. А в экстремальных ситуациях в его характере полностью проявлялся холерический тип.

Только это и позволило ему выжить на войне, когда каждая нервная клетка работает только на одно – уцелеть.

Там поведение человека должно находиться на рефлекторном уровне. При появлении опасности – мгновенная реакция на нее, жесткий ответ – только это обеспечивает победу.

Так Константину удалось пережить войну.

Вернувшись домой после Афгана, он смог лишь немного расслабиться, и то ненадолго.

Когда он попал за решетку, его снова охватило то же состояние, что и на войне.

Война потребовала всей умственной и душевной энергии. Так же и тюрьма – если бы не армейская военная школа, Константин вряд ли сохранил бы свою жизнь. Так уж получилось.

Потом были освобождение, возвращение домой, новые потрясения и продолжение борьбы.

Лишь спустя несколько месяцев Константин приобрел некое душевное равновесие. По крайней мере вопрос о выживании больше не стоял.

И вот теперь развернулись события, требующие вновь напряжения всех душевных сил.

Вроде бы война, начавшаяся между «синими» и азербайджанцами за передел сфер влияния в городе, впрямую его не касалась.

Но Константин уже знал, что впечатление это обманчиво. Чернявый прав – еще вчера можно было надеяться остаться в стороне, сегодня – уже нет.

Константин чувствовал, как нервы его снова напрягаются до предела, мозг начинает работать в экстремальном режиме: опасность – реакция.

Уже улегшись в постель, он долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок, пытался определить, что ожидает его в ближайшем будущем.

Лишь под утро он забылся тяжелым и коротким сном. Впрочем, это был даже не сон, а рефлекторный ответ организма на усталость. Отдыха требовало тело, а мозг и во сне продолжал трудиться…

* * *

…Врач проводил Константина в палату, где на широкой, застеленной ослепительно белым бельем кровати лежал Игнат.

Вообще все в этой палате сверкало чистотой и белизной – потолок, стены, пол, покрытый керамической плиткой, свет, льющийся через широкое окно, даже аппарат искусственного дыхания, к которому был подключен Игнат, и установленная у изголовья кровати капельница.

От этой белизны Константин даже зажмурил глаза. А когда открыл их, увидел ярко-красное пятно.

Присмотревшись, Константин понял, что это кровь в капельнице. Тонкой струйкой она стекала по прозрачному шлангу, вниз, к руке Игната, согнутой в локте.

Константин прошел к кровати, сел у изголовья на белый пластмассовый стул. Равномерно гудел аппарат искусственного дыхания.

– Игнат, ты слышишь меня? – Константин наклонился над братом.

– Нет, он ничего не слышит, – неожиданно раздался за его спиной голос.

Константин оглянулся. Никого.

Что за чертовщина? Он уже слышал раньше этот голос, ему знакомы эти интонации, этот кавказский акцент.

Константин осторожно притронулся к руке Игната. Она была холодной, как лед.

– Нет, это невозможно! – закричал Константин. – Я же слышу, как бьется твое сердце!

– Ты обманываешь себя, – раздался тот же голос.

Наконец Константин вспомнил этот тембр и эти интонации. Мамед.

Но ведь он давно мертв. Его нет среди живущих в этом мире.

– Ты прав, – отозвался Мамед, – я там, глубоко под землей, но слышу все, даже твои мысли. Жаль, что я не могу вырваться отсюда, из ада.

– Сгинь, нечистая сила, – Константин перекрестился, как набожная старушка в церкви.

– Мы еще встретимся с тобой, – громко захохотал Мамед. – И с тобой, и с твоим братом.

– Да провались ты под землю, исчадие ада! – закричал Константин.

– А я уже провалился, – истерический хохот перешел во всхлипывания и рев…

* * *

Константин вскочил с постели как ужаленный.

– Приснится же такая дрянь, – выдохнул он, вытирая ладонью взмокший лоб.

Откуда-то с улицы доносился отчаянный рев автомобильной сирены. Шлепая босыми ногами по паркетному полу, Константин подошел к окну и выглянул во двор.

У соседнего подъезда стояла машина-мусоровоз, дорогу которой преграждал неудачно припаркованный «Москвич».

Шофер мусоровоза давил на клаксон, пытаясь привлечь внимание владельца автомобиля.

– Да чтоб тебе провалиться… – в сердцах выпалил Панфилов и осекся.

Ведь он только что произнес эти слова во сне, а ответом ему было…

Часы показывали половину восьмого. Утро занималось тихое, спокойное, солнечное, что вовсе не соответствовало происходившим вокруг событиям.

В такое утро хорошо проснуться где-нибудь в деревне.

Выйти из избы, вдохнуть полной грудью чистый свежий воздух, напоенный ароматами трав и полевых цветов.

Потом, раздевшись до пояса, умыться холодной колодезной водой, вытереться домотканым деревенским полотенцем, присесть на скрипучие ступеньки крыльца и выпить кружку теплого парного молока, только что из-под коровы.

Константин вдруг поймал себя на мысли о том, что он не был в деревне целую вечность. Точнее – не отдыхал.

А всего-то и надо – на несколько дней, лучше на неделю, забыть о делах, проблемах, заботах, умотать отсюда, поселиться у какой-нибудь бабы Мани, пить свежее молоко и есть пышные деревенские блины. Сходить на покос и забросить снасти в маленькую запруду.

Осуществимо ли это?

Стряхивая с себя остатки сна, Константин отправился в ванную, где на протяжении четверти часа приводил себя в порядок контрастным душем.

В последнее время он редко пользовался этим способом обретения бодрости: не хватало времени. По утрам чаще всего приходилось вскакивать, почти наспех умываться, бриться, готовить завтрак для себя и брата, потом глотать, почти не прожевывая, яичницу и запивать горячим кофе.

После этого – в офис, на склад, в банк, в исполком и еще в тысячу разных мест.