Текст книги "Триумф воли"

Глава 14

– Мне нравится ваше предложение, господин конструктор, – Гитлер по-птичьи склонил голову набок и оттопырил губу. – Во всяком случае – оно очень оригинально. Я бы даже сказал – нелогично. А на войне очень ценятся нестандартные находки.

– Исходной точкой проекта послужило предположение, что русским или англичанам, что одно и то же, обязательно станет известно о строительстве наземных пусковых установок. И, следовательно, они всячески попытаются затруднить работы, – продолжил свои объяснения Вернер фон Браун. Кроме него в этот момент в бункере рейхсканцелярии находились глава войск СС Генрих Гиммлер и министр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер. На дворе стоял февраль 1944 года. Истекали те два месяца, которые фюрер дал на разработку и осуществление плана бомбардировки Мурманского морского порта ракетами «Фау-2». Лица, ответственные за контроль и исполнение операции, и собрались сейчас в логове Гитлера.

– Мы также предположили, что за два месяца русские обязательно засекут такое широкомасштабное строительство и нанесут упреждающий удар, – докладывал фон Браун. – Мой фюрер, вы поставили слишком сжатые сроки, чтобы успеть создать базу в обстановке полнейшей секретности. Это нереально.

– Я всегда ставлю перед собой нереальные задачи! – самодовольно выкрикнул Гитлер. – И выполняю! Вы, господин Браун, тоже, кажется, со своей справились. Русские никогда не догадаются, что наземные базы – это фикция! Их просто не существует! – фюрер, как обычно, был возбужден и агрессивен.

– Поэтому у нас родилась идея осуществить запуск ракет не с легко уязвимых наземных столов, а с плавучих платформ. Для этих целей база наших подводных лодок в Норвегии – идеальный вариант. Она не просматривается с воздуха, – продолжал развивать свою мысль Вернер фон Браун, – поскольку расположена в нескольких гротах, прекрасно охраняется и, самое главное, позволяет технически и энергетически произвести установку ракет на понтоны. Эту работу можно произвести в течение двух, двух с половиной недель. Затем в заданный день, а лучше – ночь, все понтоны одновременно будут выведены в море недалеко от берега и…

– …и мы разнесем Мурманск к чертовой матери!!! – возбужденно перебил Гитлер.

– Да, мой фюрер, – скромно согласился генеральный конструктор.

– А что думаете о плане господина Брауна вы? – обратился главный нацист к Шпееру и Гиммлеру.

– По-моему, это вполне реально осуществить, – ответил министр вооружений и боеприпасов.

– Довольно тонко придумано, – поддакнул Гиммлер.

– Тонко придумано?! – фюрер смотрел на шефа эсэсовцев. – Это все, что вы мне можете сказать?

Гиммлер пожал плечами, не понимая суть вопроса.

– Тогда скажите мне, чья идиотская голова придумала такую великолепную систему охраны, что русские не с помощью авиации, а в полной темноте, корабельными орудиями расколошматили строящийся объект в пыль?!

– Мой фюрер… – начал было Гиммлер, но хозяин рейхсканцелярии довольно грубо остановил его, брызжа слюной:

– Я, черт возьми, еще не закончил! Это ваше счастье, что гениальность господина Брауна все-таки позволит вам выполнить задачу! Хотя и на этот счет у меня есть сильные сомнения! Если русским стало известно об этом секретнейшем строительстве, то кто мне даст гарантии, что они не прознают о плане запуска «Vergeltungswaffe» не с заново отстроенной базы, а с воды? Вы сможете сохранить в секрете реальный план?

– Мой фюрер, – на редкость спокойно начал Гиммлер, – поскольку мы с господином Вернером фон Брауном вместе отвечаем за успешный исход операции, то и работу над осуществлением этого плана мы изначально начали проводить в плотном взаимодействии. Утечка информации о ложном строительстве была согласована с господином конструктором и намеренно передана русским. В среду рабочих из числа военнопленных были внедрены несколько наших агентов. Они создали так называемое «лагерное Сопротивление» – организацию «ЛПФА». Мы до поры до времени закрываем глаза на их связь с норвежскими бандитами. Те, в свою очередь, имеют тесный контакт в основном с английской разведкой, которая щедро делится информацией с Москвой, – вздернул плечи Гиммлер.

– Вы в этом уверены?

– Полностью, мой фюрер. Хочу заметить, что при обстреле объекта русские умудрились не попасть в лагерные бараки.

Гитлер, соглашаясь, кивнул, и шеф СС продолжал:

– Сейчас русские пребывают в полной уверенности, что стройка полностью уничтожена. Так оно и есть на самом деле. Мы начнем новое строительство. И пусть русские думают, что у них в запасе есть еще месяц-другой. Прежде чем приступить к решающей фазе операции, необходимо усыпить их бдительность. И уверяю вас, мой фюрер, что следующий удар по цели нанесут не они, а мы.

Доводы Гиммлера звучали убедительно, однако у Гитлера еще оставались кое-какие сомнения:

– Герр конструктор, – снова обратился он к Вернеру фон Брауну. – Коль уж вы отказались от наземного запуска «Vergeltungswaffe», может быть, целесообразно поступиться и запуском с моря?

Фон Браун непонимающе посмотрел на вождя.

– Я же говорил, что в войне очень ценятся неожиданные решения, – Гитлер с азартом потер ладони. – Давайте запустим ракеты с фронтовых бомбардировщиков «Хейнкель-111»?

– Мой фюрер, – с сомнением покачал головой немецкий конструктор, – боюсь вас разочаровать, но это невозможно.

– Почему? – удивился Гитлер. – Вы же осуществляли запуски «Фау-1» с этих самолетов? И удачно осуществляли!

– Но «Фау-2» – это совсем другое оружие. При старте самолеты просто сгорят вместе с летчиками.

– Плевать мне на сотню самолетов. Если нам удастся вывести из строя мурманскую артерию, эти потери будут оправданны.

– Но мой фюрер, – пытался убедить вождя фон Браун, – боевой вес «Фау-2» почти тринадцать тонн! Это больше, чем весит сам самолет! «Хейнкель-111» просто не сможет взлететь!

– Ну что ж, – согласился фюрер с доводами конструктора, – значит, у Геринга останется сто лишних летчиков. Вы говорили еще, герр Браун, что для точного попадания в цель ракете нужна радионаводка?

– Да.

– И как у нас обстоят дела с ней?

– Оборудование изготовлено, мой фюрер, – вступил в беседу молчавший до сих пор министр вооружений и боеприпасов. – Фирма «Сименс» изготовила мощные и компактные радиопередатчики. Они искусно упакованы в бытовые предметы и продукты питания. Остается только переправить их и активировать в назначенное время.

– Специально обученная команда готова вылететь и десантироваться в районе Мурманска, как только будет известна дата старта ракет, – не дожидаясь вопроса фюрера, доложил Гиммлер.

– Отлично, – фюрер вновь приободрился. – Я согласен с вами. Пусть русские и дальше думают, что для запуска «Vergeltungswaffe» на побережье строится новая площадка. Но, господа, через три недели – вы слышали? – ровно через три недели, и ни днем позже! – по Мурманскому порту должен быть нанесен такой удар, от которого большевики уже никогда не смогут оправиться!

Глава 15

Спустя всего несколько дней в совершенно безлунную ночь у побережья Кольского полуострова всего в двух-трех милях от Мурманска всплыла небольшая субмарина без каких-либо опознавательных знаков. Судя по размерам, судно никак не могло считаться боевой единицей и нести на борту оружие тяжелее пулемета «МG-42». Подводное судно явно было предназначено для других целей. Собственно, оно никогда и не было военным. Раньше субмарина служила абсолютно мирным целям, находясь в распоряжении немецких гидрологов и океанологов. Позже, уже при нацистах, суденышко у ученых отобрали и передали ведомству Шелленберга. По необходимости услугами этого корабля пользовались ведомства Канариса и Гиммлера.

В утробе субмарины, за плотно задраенными иллюминаторами находились четверо человек: единственный моряк, в одном лице исполняющий обязанности матроса, механика, штурмана, радиста и капитана, инструктор фирмы-изготовителя «Сименс», в строгом гражданском костюме, но с эсэсовской повязкой на левом рукаве, и молодые мужчина и женщина. На женщине была драная телогрейка, бывшие когда-то белыми валенки и аккуратно заштопанная во многих местах юбка. Голову ее прикрывал давно не стиранный коричневый платок. Мужчина выглядел ей под стать: шинель – самое распространенное пальто на все сезоны, ватные брюки, армейские сапоги и шапка-ушанка с дыркой от пули чуть повыше правого виска. Обычная форма демобилизованного солдата, без знаков отличия.

– Мы у цели, – громко сообщил капитан. – До Мурманска около четырех километров. Море абсолютно спокойное, полный штиль. Ближе подойти не могу. Русские понатыкали мин. Боюсь в темноте напороться.

– Догребем как-нибудь, – нервно улыбнулся отставник. – Научены.

– Давайте без шуток, – строго перебил эсэсовец. – Вам поручено выполнить серьезнейшую задачу. И давайте-ка перейдем на русский. Забыли, чай, как по-русски-та балакають? – добавил он на чистейшем кубанском наречии.

– Так вы бы уж и в лохмотья обрядились, – усмехнулась женщина, – чтоб нам привычнее было. А то, бабы, гляньте, сам модный лапсердачок напялил, а нас у грязные лахманы нарядил! – женщина саркастически поддержала игру шефа. – Что, гражданин начальник, у Германии мыло кончилося? Постирать нечем?

– Руководство посчитало, что естественнее будет одеть вас в то, в чем вы пришли к нам.

– У меня, конечно, – встрял в разговор мужчина, – от пули шрам есть, только всякий дурак разберется, что рубцу этому никак не меньше чем полгода, может, и больше. А по документам выходит, что я получил ранение и комиссован месяц назад. Это как будет?

– Это не в моей компетенции, – растерянно пожал плечами инструктор. – Я всего лишь представитель фирмы и отвечаю за оборудование. Вопросы надо было задавать своему начальству. От кого вы получали инструкции? От господина Меера? Вот у него бы и поинтересовались.

– У него поинтересуешься, – зло прошипела женщина.

– Эй! Я не намерен торчать тут три часа и выслушивать ваши препирательства! – рявкнул капитан. – Мое дело доставить – я доставил. Извольте покинуть лодку, или что там вы должны делать. Наговоритесь на вашем дурацком языке на берегу.

– Между прочим, – игриво повела глазами в сторону моряка женщина, – это язык Толстого и Достоевского, Чехова и Тургенева. Это великий язык прилагательных, язык страсти, любви и соблазна… – Женщина была красива, и ее уродливый наряд только подчеркивал броскую внешность.

– Ziegen… – процедил сквозь зубы капитан и отвернулся.

Инструктор меж тем поставил на небольшой лабораторный столик саквояж и стал извлекать из него всевозможные предметы: куклу, банки с американской тушенкой, кисет с табаком.

– Мало наших дураков, – проворчал отставник, – так и вы нас завалить решили?

– Зачем это? – удивился эсэсовец.

– Затем, что головы вам поотбивать надо, чтобы лучше думали! – вдруг раздраженно взвизгнула женщина. – Мне что, десять лет, что я еще в куколки играю?! На кой она мне, здоровой бабе? Мне мужик нужен, а не куклы!

Инструктор растерянно хлопал глазами.

– А как активировать радиомаяк, который находится в банке с ленд-лизовской тушенкой? – спросил напарник женщины.

– Вскрываете, – пояснил представитель фирмы, – там на приборе есть…

– А если у меня не будет чем вскрыть? – снова спросил мужчина. – Ножа при мне нет. Я так понимаю, чтобы не привлекать лишнего внимания. Это ясно. А вот с банкой как быть?

– Так есть же консервный, – не сдавался инструктор.

– Тьфу! – только и смог ответить отставник. – И кто там у вас такой Лобачевский? – мужчина безнадежно махнул рукой. – Ладно, пошли, что ли, – обратился он к женщине и переложил вещи в фанерный чемоданчик. – На берегу разбираться будем, что и как. – Он глубоко выдохнул и порывисто встал. Его примеру последовала женщина. За ними по трапу послушно затопал инструктор.

Наверху отставник аккуратно разложил резиновую лодку, умело накачал ее переносным насосом, спустился в лодку сам и подал руку женщине. Они уселись.

– Ну, бывайте, с богом, – широко, по-русски перекрестила женщина субмарину с капитаном и инструктором на палубе, перекрестилась сама, отставник осторожно оттолкнулся веслом, и лодка медленно исчезла в темноте. Еще некоторое время были слышны осторожные всплески, потом постепенно затихли и они.

– Капитан, – с какой-то печалью в голосе обратился инструктор к подводнику, когда затихли последние звуки, – а где он, Мурманск-то?

– Там, – ткнул пальцем в полную темноту моряк.

– Хорошо тебе, ты хоть знаешь, в какой стороне, – обронил эсэсовец.

– Спускаемся, – скомандовал капитан в ответ, – пора в обратный путь.

Через минуту субмарина бесшумно ушла в холодную морскую пучину.

Глава 16

– Не хотите ли кофе, фройляйн Рифеншталь? – штандартенфюрер достал украшенный глазурью термос, налил дымящийся напиток и любезно протянул чашку Лени. – В него, правда, добавлено немного коньяка, но очень хорошего. Думаю, он вас согреет и не помешает будущей картине. Кстати, о чем будет рассказывать очередной шедевр несравненной первой женщины Германии? – с легкой иронией спросил штандартенфюрер и добавил: – Если не секрет, конечно.

Лени с удовольствием приняла напиток из его рук, намеренно пропустив, а может, и не заметив завуалированный сарказм Меера. Вокруг, на фоне живописной норвежской природы фьордов, суетилась съемочная группа, из которой вполне можно было собрать целую мотострелковую роту. Дольщики туда-сюда гоняли по рельсам операторскую тележку, то и дело подкладывая клинышки под неровные участки. Оператор видел мир только через экспонометр. Механики колдовали над капризничающим на морозе механизмом камеры. Осветители таскали приборы, расставляя их по заранее намеченной оператором схеме, перетаскивали жгуты кабелей. Время режиссера еще не наступило, и Лени охотно поддержала беседу:

– Я хочу и должна в художественной форме отобразить подвиг немецких солдат на полях сражений Второй мировой, – с некоторой долей пафоса ответила она. На штандартенфюрера, однако, ее слова не произвели большого впечатления.

– «Триумф воли-2». Не слишком ли громкое название для 1944 года? Мне кажется, это немного устарело, – штандартенфюрер все так же снисходительно улыбался.

Лени удивленно воззрилась на него:

– Я не ослышалась? Это говорит мне человек, приближенный к высшим руководителям рейха?

– Не переношу ханжей и сам не люблю ханжествовать, – мягко парировал укол Рифеншталь штандартенфюрер. – Вы знаете, фройляйн Рифеншталь…

– Вы можете называть меня Лени, – вставила режиссер.

– Хорошо, – Курт спокойно воспринял милость гениальной женщины. – Вы, должно быть, знаете, что в Риме, как и во всяком государстве, жили люди разного сорта: патриции, ремесленники, солдаты, рабы… Как вы думаете, кто лучше всего понимал и иронизировал по поводу политики цезарей? Впрочем, вы наверняка читали сочинения Петрония.

Прихлебывая кофе, Рифеншталь кивнула.

– А вы видели последние кадры хроники с Восточного фронта?

Женщина снова молча кивнула.

– Лица наших солдат-победителей мало чем отличаются от лиц пленных русских. Знаете, какими побасенками развлекаются те, кто роет окопы в Восточной Пруссии? – Лени отрицательно мотнула головой. – Они говорят, что русские возьмут эти окопы ровно за две минуты и десять секунд, – продолжал штандартенфюрер. – Две минуты им понадобится, чтобы совладать со своим смехом, а за оставшиеся десять секунд они спрыгнут вниз и всё там почистят.

– Вы говорите ужасные вещи! – произнесла Лени ровным голосом. Похоже, о подобных веяниях среди берлинцев она догадывалась давно. – Вас следовало бы расстрелять за пораженческий настрой.

– Не приписывайте мне чужого мнения, – спокойно отреагировал Меер. – Я склонен думать, что война, как и фортуна, штука капризная. Кто мог предположить летом 41-го, что все так обернется? Почему не предположить, что может случиться и обратное?

– В ваших словах есть некоторый резон, – ответила режиссер. – У вас есть сигарета? – спросила она. – Я очень люблю под кофе выкурить…

– Вас устроят американские?

– Спасибо. Это и моя любимая марка! – Лени взяла сигарету и с наслаждением закурила. – А что касается хроники, то – да, я ее видела. Но я – не хроникер. Я – Лени Рифеншталь, человек, который видит войну по-своему и хочет об этом рассказать. Когда грохочут пушки, искусство, к сожалению, а может быть, и к счастью – не умирает. И я хочу показать свое отношение к войне как хочу и как умею. Могу я это себе позволить?

– Как раз вы, фройляйн Рифеншталь, – в первую очередь, – добродушно улыбнулся штандартенфюрер.

– Опять? – внезапно возмутилась женщина. – Я же просила называть меня Лени. Повторите – Лени.

– Лени, – послушно изрек эсэсовец.

– Милая Лени. Ну же? Милая Лени, – капризничала Рифеншталь.

– Милая Лени. Милая Лени, – пробубнил Курт.

– И, надеюсь, ваши слова насчет очередности не были грубой лестью?

– Я всегда искренен… милая Лени.

Рифеншталь обворожительно улыбнулась (впрочем, ей не нужно было для этого прилагать особых усилий), затем встала и неожиданно громко, по-режиссерски заорала:

– Нет! Свет туда не ставить! Мы не будем снимать третью панораму!

– Ваших приборов и электричества, которое они потребляют, – продолжил разговор штандартенфюрер, когда фройляйн Рифеншталь снова заняла свое место в кресле, – хватило бы для освещения целого небольшого города!

– Наш норвежский друг Видкун Квислинг оказался настолько любезен, – сообщила она безразличным тоном, – что распорядился отключить от электроэнергии несколько близлежащих поселков и перебросить ее на нужды съемок. Но я не понимаю, – продолжала Лени, – почему представитель гросс-адмирала Денница запретил снимать панорамно, а только на восток. Здесь же самые изумительные пейзажи! Он что, не понимает этого, или у вас там еще какие-нибудь архисекретные объекты? – обратилась фройляйн Рифеншталь за разъяснениями к Мееру.

– Я понятия не имею, – пожал плечами штандартенфюрер.

– Так узнайте же! – настоятельно потребовала гениальная женщина. По-видимому, обращение «милая Лени», прозвучавшее из уст Меера, давало ей некоторое право отдавать распоряжения.

– Это не мое ведомство, – осадил даму штандартенфюрер, – а я не имею привычки заглядывать в чужой огород. Знаете, милая Лени, – он попытался вернуть благосклонность неотразимой фройляйн Рифеншталь, – как раз мой повышенный интерес к чужим секретным объектам могут растолковать не совсем верно.

– Я вас понимаю, – извинения были приняты, прощение вымолено. – А все-таки картина много потеряет без этих планов, – с сожалением бросила режиссер. – Дорогой мой, – она обратилась к штандартенфюреру уже как к своему близкому другу, – вы не могли бы хотя бы узнать, через какое время привезут массовку? Я очень не люблю терять время впустую. Особенно на холоде.

– С удовольствием, милая Лени, – расцвел в очаровательной улыбке эсэсовец.

Глава 17

В характере северных народов, к коим, в том числе, причисляют и норвежцев, нет той гремучей смеси безудержного темперамента и импульсивного действия, какие есть у южан. Скандинавы не имеют привычки жарко спорить по каждому пустяку, размахивая при этом руками, кричать, не слушая собеседника, и ежесекундно вскакивать со своего места, словно их стул нашпигован кнопками. Нет, импульсивность жителей юга им не присуща. Древние потомки викингов славятся своими, особенными чертами.

И сотрудники из киносъемочной группы полностью смогли в этом убедиться. Пока Курт Меер и Лени Рифеншталь мирно беседовали о назначении и силе воздействия искусства, дожидаясь готовности к съемкам всех служб, в уже упомянутой рыбачьей деревушке происходило нечто невероятное. Там отбирали типажи, оформляли документы, инструктировали и тут же переодевали в военную форму массовку.

Возле дома местного старосты обосновались целых десять грузовиков. В пяти аккуратно была развешена, пронумерована и расписана по размерам форма солдат вермахта и частей СС, пять других автомобилей были загружены касками, пилотками, сапогами, знаками отличия и наградами, нашивками за ранение и офицерскими планшетами. Отдельный крытый и хорошо охраняемый грузовик был набит карабинами и автоматами. Еще в одном подвезли полевую амуницию – саперные лопатки, баклажки, пояса для запасных магазинов и чехлы для ножей.

Однако степенные норвежские парни сначала рассмешили, потом рассердили и под конец просто привели в бешенство педантичных немцев из киногруппы. Оказалось, что экипировать целый батальон не так уж и просто!

Из столицы в деревушку ассистенты фройляйн Рифеншталь сумели привезти только около двухсот человек, поэтому из всех окрестных населенных пунктов в приказном порядке были согнаны еще около девятисот мужчин. Их построили в каре, и ассистенты по массовке, под едкие рыбацкие шуточки относительно евреев, осматривали и добирали недостающее для съемок количество «истинных арийцев».

Фамилии, правда, у будущих киносолдат оказались крайне невосприимчивы для немецкого уха. А норвежцы проявили истинный патриотизм, объясняя немецким архивариусам на смеси ломаного немецкого и норвежского языков, кто такой Один, в каком колене он приходится каждому родственником и как правильно звучит и пишется фамилия.

– Гертруда! – наконец не выдержал бригадир костюмеров. – Ты сколько еще будешь возиться?! Где люди? Час прошел! Мне же их еще одеть надо!

– А что я могу? – оправдывалась женщина. – Как дети, честное слово! Я еще только сотню оформила.

– Так разбирайся с остальными, а этих гони сюда! Время же, время! Лени нас по головке не погладит!

И первая сотня, под улюлюканье собравшейся детворы, поползла к автомобилям с формой. Февраль в Норвегии – не самый теплый месяц, и дом старосты, выделенный под общественную гардеробную, превратился в привокзальный сортир. Ко всему прочему, касательно своего внешнего вида норвежские парни оказались намного разборчивее самых заядлых парижских модниц. Мало разбираясь в немецких родах войск и званиях, они то требовали к черному эсэсовскому кителю мышиные шаровары, то вместо солдатской каски роскошную генеральскую фуражку. Ко всему прочему, никто не хотел быть рядовым.

Напрасно костюмеры объясняли, что в германской армии нет исключительно генеральских полков и что в картине их лица никто не увидит, – норвежцы обижались и толпились у грузовиков, ожидая снисхождения. Многие просто менялись между собой деталями военной формы, создавая новое, невообразимое по пестроте, невиданное доселе подразделение вермахта, приводя костюмеров в ужас.

Костюмерам то и дело приходилось спрыгивать с машин, протискиваться сквозь толпу, отыскивать «нарушителей формы одежды» и восстанавливать честь немецкого мундира.

– Боже мой, – со страхом прошептал реквизитор, обращаясь к своим помощницам. – Как я за фурнитурой услежу? За орденами, за нашивками? Кошмар…

К автофургону подошел здоровенный белокурый детина в форме штурмбаннфюрера СС. Одежда сидела на нем ловко, фуражка надета чуть набекрень, в голубых глазах уверенность и сила:

– На, парень, – реквизитор с удовольствием протянул ему Железный офицерский крест. – Держи. Куда вешать – знаешь? – Детина кивнул. – Держи, – продолжал реквизитор, – и никому не отдавай! Эта награда подходит только к твоему мундиру!

– О! Юхо у нас теперь будет не только при наградах его величества, а и с крестом его кровопийцевства! – заорал кто-то в толпе, и рыбаки дружно захохотали.

Юхо резко повернулся, беззлобно ответил шутнику и быстро растворился в толпе земляков, жаждавших получить знаки высшей воинской доблести из рук немецкого реквизитора.

Наконец ценой неимоверных усилий воинство было одето, построено, все недостатки устранены. Прибыли и ответственные офицеры из дивизии «Викинг». Фронтовики, не церемонясь, орудуя плетками и стеками, быстро навели порядок, построили норвежцев в стройные колонны, раздали оружие и приказали грузиться в фургоны.

В этой жуткой суматохе и скорых сборах царил жуткий бардак. Кроме оружейников – никто не смог записать, что, кому, сколько и чего было выдано. Из всей киногруппы относительно спокойным оставался реквизитор. Самых ценных наград и регалий из своего ассортимента он не выдал никому.