Текст книги "Предельная глубина"

За два часа моряки с временными подругами поменяли несколько мест дислокации. Этого времени хватило, чтобы прочувственно выпить за Ее Величество и президента, непотопляемость и отражение воздушных атак, отмену в Финляндии бесчеловечного «сухого закона» и полную победу над СПИДом во всех без исключения портах. Выпили и за Латвию, недавно присоединившуюся к Североатлантическому альянсу, потом пили уже просто потому, что хотелось выпить и не было сил остановиться…

Незадолго до полуночи, когда британскому офицеру уже следовало возвращаться на «Саутгемптон», он с подкупающей прямотой поинтересовался, не шпионское ли судно «Пасифик Интерпрайз»?

– Конечно, шпионское! – не стал отрицать очевидного подвыпивший американец. – А разве оно может быть другим?

– А за кем тут следить? – прямолинейно поинтересовался британец.

– За мировым порядком. Через разведывательные спутники. Вся информация стекается именно к нам, – произнес американец, хитро подмигнул и тут же приложил палец к губам: – Тсс… только я вам этого не говорил.

– Ка-ак интересно! – уважительно протянула брюнетка.

– И за кем это конкретно вы собираетесь тут следить, мальчики? – прикинула ее подруга несколько огорченно: морякам следовало возвращаться на корабли, а к главному пункту развлечений они еще и не приступили.

Мужчины однозначно выбрали из двух главных развлечений более привлекательное – выпивку. Девушки теперь были при них чем-то вроде украшения.

– За кем прикажут, – офицер с корабля радиоэлектронной разведки многозначительно взглянул на часы, всем своим видом демонстрируя, что ему следует уходить. – Нам даже за вредность надбавки платят. Повышенное излучение. Но на потенцию это не влияет. По себе знаю. Как-нибудь в другой раз убедитесь сами.

Две стодолларовые банкноты, которые американец подарил проституткам в качестве компенсации за потраченное впустую время, окончательно убедили их в благородстве радиоэлектронного шпионажа. Явно перебравший британец не был готов к логическому завершению знакомства, да и время увольнения на берег у него заканчивалось, но все же не мог посрамить честь Королевского флота. Он не стал испытывать судьбу с двумя красотками сразу и сегодня же.

– Мы будем стоять на рейде и после учений, – соврал он, доставая блокнот.

Записать гостиничные телефоны шлюх под диктовку у него не вышло. С кривой улыбкой он предоставил сделать это девушкам.

– Как-нибудь обязательно встретимся, – пообещал британец, вздохнул и полез в кошелек, чтобы рассчитаться не менее щедро, чем американец…

…Не секрет, что многие спецслужбы вербуют агентуру среди шлюх, и разведструктуры российского ВМФ – не исключение. В тот же вечер вице-адмирал Виктор Столетов получил информацию о необычайно болтливом офицере с «Пасифик Интерпрайз». Конечно, слова о «радиоэлектронном шпионаже» звучали несколько подозрительно, напоминая не слишком продуманный «слив дезы». Однако фотографии корабля, полученные с Аландов, убеждали в обратном: судя по всему, во время проведения «Земляничной поляны» планировалась многоходовая операция по установлению тотального контроля над балтийским эфиром. Вывод, подтвержденный сообщениями из независимых источников, был однозначным – программа «Эшелон», разработанная в недрах Пентагона, приведена в действие. Противодействовать этому могла лишь совсекретная субмарина «Макаров», находящаяся где-то в полутора сотнях морских миль от Марианхамина…

Глава 4

Ядовито-ртутное солнце белело сквозь пелену серых туч над свинцовыми балтийскими волнами. Бесконечные водные просторы простирались вокруг. Линия горизонта зыбко очерчивала пространство. Подобные пейзажи Илья Макаров наблюдал в визир перископа тысячи раз, и они давно уже воспринимались им как рутина. Он привык относиться к ним как к некой абстрактной картинке, сопоставимой с показаниями приборов подлодки. Хоть и близко открытое пространство, но ты не там, а в тесном и душном чреве субмарины. Всплытие на перископную глубину – это не только героика поиска вражеских кораблей, но и нервотрепка, постоянные сеансы межотсечной связи и пот, градом катящийся из-под командирской пилотки.

– Горизонт чист, – Морской Волк уступил место у перископа старпому и, взглянув на монитор, добавил: – Похоже, шторм надвигается. Давление падает. Да и небо вон какое тяжелое. Дождь скоро пойдет.

– Метеосводка обещала пять с половиной баллов, – подтвердил Николай Даргель, медленно разворачивая перископную трубу. – По всей северной Балтике – штормовое предупреждение.

До этого подлодка сохраняла строгое радиомолчание, только принимала сообщения.

– Доложите местоположение. Что на румбе?

– Остров Готланд. До шведских территориальных вод – около пяти с половиной морских миль, – отчеканил старпом. – Разрешите спуститься к радистам, товарищ командир? Сеанс связи.

– Разрешаю… – Макаров покосился на помощника несколько неприязненно.

Они были знакомы уже четвертый месяц, а до сих пор так и не перешли на «ты», что для командира и старпома, особенно в подплаве, считается ненормальным. Обычно эти офицеры относятся друг к другу с теплотой и сердечностью, как равный к равному, несмотря на разницу в званиях. И во всем, что касается употребления горячительных напитков и отношений с женщинами, хорошим тоном считается равная скорость. Пока, правда, убедиться в подобном взаимопонимании или поставить на нем жирный крест случая не представилось.

Еще на берегу все командирские попытки «пообщаться неформально» пресекались Даргелем вежливо, но решительно. А поводы и время для этого были. После каждого пробного выхода в море «Адмирала Макарова» вновь ставили в сухой док, чтобы устранить выявленные неполадки. Хотя, по разумению Ильи Георгиевича, корабль был готов на все сто – идеальными не бывают ни люди, ни корабли.

Застегнутый на все пуговицы, безукоризненно выбритый, старпом напоминал некий хорошо отлаженный механизм, в программе которого не было места ни для чего человеческого. Подводники – люди с большим чувством юмора, иначе просто загнешься в замкнутом пространстве, однако Илья Георгиевич ни разу не видел, чтобы старпом хотя бы улыбнулся.

Педант и аккуратист, Даргель был склонен к буквальному исполнению приказов, даже не задумываясь над их содержанием. Для него существовали лишь три классических пункта службы: получение задачи, ее уяснение и пути исполнения. Такие люди обычно успешно куют военно-морскую карьеру на берегу, где в качестве «королей паркета» распинаются на собраниях о воинском долге, ответственности и порядке защитников священных рубежей, поучая всех и каждого, как правильно любить Родину. Было совершенно непонятно, чем руководствовался Столетов, поставив этого офицера вторым человеком на «Адмирале Макарове». Командир подозревал, что сделано это было не по прихоти самого Столетова, а с настойчивой подсказки людей, с которыми тот работал в тесной связке. Надо же чем-то было уравновесить своенравность командира подлодки. Вот и удружили! Ради справедливости Макаров постоянно задавался вопросом: а чем, собственно, ему не нравится заместитель? Другой бы командир молился на такого старпома. Что ни скажешь, все будет исполнено. Однако недостаток человеческого общения заставлял смотреть на старпома косо.

Еще в первый день плавания Илья Георгиевич предложил восстановить замечательный военно-морской обычай – праздничную флотскую чарку, скорректированную, естественно, до «наркомовских» ста граммов. Не пьянства ради – какого офицера подобная доза сможет пошатнуть, – а исключительно для поднятия боевого духа. Даргель уперся рогом – мол, не положено, и все тут. Ссылки на то, что опытный подводник всегда может спрятать на борту хоть канистру спирта и выпить ее без разрешения, приняты не были.

– Если обнаружу, пусть пощады никто не просит, – безапелляционно заявил Николай Даргель. – Канистру за борт при первом всплытии, а виновника…

– И его за борт? – прищурившись, интересовался Макаров. – У нас всего-то десять членов экипажа, так мы по дороге всех растеряем.

– Пьянство на борту – явление недопустимое, – заученно отвечал Даргель, и было не понять, это он сам так думает или же повторяет чужие премудрости.

– Не сто граммов важны, а жест… – примирительно пояснял Макаров. – Помню, сразу после училища направили меня, лейтенанта-салагу, на старое дизельное «железо». Командир у нас еще в Отечественную рядовым матросом воевал, на легендарной серии «Щука». Так у них вполне законно после удачной атаки торпедистам по кружке спирта выдавали. Это мы тут на «Макарове» разбалованные: и вентиляция, и комфорт, и апельсины-лимоны в обязательном порядке. А те подводные лодки были – плавучие гробы, и черная бездна со всех сторон. В БЧ-1 температура, как у забортной воды, все в ватных штанах и в телогрейках, грязные и небритые. Торпеды в тавоте, белой краской «За Родину, за Сталина!» на них только для документальной хроники писали. Не до этого было. Торпедисты в щелях боеукладочных стеллажей спали, койка одна на двоих, пока первая сменная вахта у аппаратов, вторая отдыхает. «Теплая койка» называется. А в дизельном – жара, стук и грохот, койки прямо на блоки цилиндров наваривались. А тут еще атаки глубинными бомбами, немецкая авиация, эсминцы и минные поля на фарватере. Вот и сходили матросики с ума и друг на друга с кулаками бросались. А на берегу, в Смерше, таким тронувшимся подводникам говорили: а, симулянты, воевать не хотите, под суд, в штафбат, высотки своими телами засыпать… Так лишь спиртом и спасались.

Военно-патриотический спич совершенно не тронул Даргеля.

– Во-первых, и у нас здесь не курорт, тоже на всех коек не хватает. Во-вторых, товарищ командир, можете приказывать все, что угодно, но выполнять я буду только те приказы, которые не противоречат уставу и инструкциям, – с подчеркнутой холодностью ответил он, терпеливо выслушав Морского Волка, – однако по прибытии на базу я буду вынужден доложить об этом адмиралу Столетову…

– Ага – сигнализировать. Как маяк в непогоду.

Старпом пропустил колкость мимо ушей.

– Разрешите прекратить не относящийся к вопросам несения службы спор и приступить к исполнению функциональных обязанностей?

– Идите, – поморщился Макаров и прошептал ему вслед: – М-да. Послал бог напарничка… Ссс-сука протокольная. Ничего, я научу тебя и Родину любить, и морские традиции уважать!.. Не ты их придумал, не тебе их отменять.

Тем временем сеанс связи с КП был установлен. Субмарина получила приказ – следовать курсом норд-ост и, дойдя до шведского островка Готска-Сандё к полуночи, всплыть неподалеку от территориальных вод для подзарядки аккумуляторов и продувки гальюнов. Синоптики обещали пасмурную, туманную ночь, а это лучшее время для всплытия совсекретной подлодки. Ни самолеты-разведчики не летают, ни спутниковый мониторинг подлодку не обнаружит. Согласно метеосводке, шторм к этому времени уже должен был временно поутихнуть. Правда, воды Готска-Сандё вряд ли можно было назвать удачным маршрутом для прохождения подлодки: эти квадраты издавна пользовались у моряков репутацией места гиблого, особенно – в штормовую погоду. Макаров поворчал, но лучшего варианта предложить не мог, в конце концов, шторм штормом, а всплыть для подзарядки придется.

Субмарина, погрузившись на тридцатиметровую глубину, шла в заданный квадрат. Старпом ушел отдыхать, а Макаров остался в боевой рубке. Достав из кармана небольшую любительскую фотографию с надорванным уголком, он аккуратно приклеил ее к переборке отсека. Со снимка, сделанного лет десять назад, смотрело трое: сам Морской Волк, еще в погонах кап-лея, миловидная блондинка и высокий юноша в курсантской форме. Черное сукно, золото шевронов, тельник в вырезке голландки… «Военно-морской институт связи им. Попова» – читалось на ленте бескозырки. Это была фотография из той, прошлой жизни, к которой уже не было возврата. Нелепая смерть сына на морском кабелеукладчике обозначила в жизни Макарова черту, разделившую жизнь на «до» и «после». И хотя Морской Волк мысленно нередко возвращался к тому счастливому времени, когда все еще были живы и счастливы, он понимал: его дом теперь – подводное «железо», в последнее время, правда, «титан», его семья – экипаж, включая и протокольного старпома, и другого, увы, никогда не будет…

…Уже на подходе к Готска-Сандё подлодка вновь поднялась на перископную глубину и развернула телескопическую антенну. Шторм действительно шел в этом районе на убыль.

И тут произошло неожиданное. Радист, просканировав эфир, обнаружил на аварийной частоте прерывистый сигнал бедствия, посылаемый шведским сейнером. Аварийное судно находилось совсем рядом – в нескольких морских милях. Судя по всему, никаких других судов в этом районе не было – из-за штормового предупреждения они остались в портах. До Готланда было довольно далеко, так что вряд ли спасатели могли подойти в короткое время. Приходилось принимать трудное решение.

Всплывать для спасения шведских моряков было нельзя – это означало сознательную демаскировку совсекретной субмарины и срыв боевого задания. Но и оставлять терпящих бедствие моряков было, в понимании Морского Волка, поступком бесчестным и низким, недостойным российского моряка.

Командир включил так называемый «каштан» – боевую межотсечную трансляцию.

– Старпома ко мне. Срочно! – распорядился он, припадая глазницей к визиру перископа. – Вот же черт!

* * *

– Я не уверен, что ваш план сработает на все сто, мистер Палмер, однако я попытаюсь сделать все от меня зависящее, – молодой мужчина в солнцезащитных очках в пол-лица, из-под которых виднелся рваный шрам, внимательно изучал карту Аландов. Он был нетороплив в движениях, каждый жест отличался выверенностью и внутренним благородством. Профессионала, уверенного в своих силах, распознать легко – с первого взгляда.

Пентагоновский аналитик молчал уважительно. Человек в темных очках и был «тем самым специалистом по русским системам связи», мистером Германом, о котором он столько рассказывал адмиралу Йорку. Компетентность этого специалиста не вызывала сомнений: со слов руководства АНБ, он решал абсолютно любые вопросы по дешифровке, криптографии, радиоперехвату и электронной разведке. Форт-Мид уже многократно обращался к его услугам, и отзывы были неизменно положительными. Немалая часть программы «Эшелон» была разработана с его участием. Легкий акцент мог выдать в обладателе солнцезащитных очков уроженца Восточной Европы, однако последнее обстоятельство совершенно не смущало Палмера: консультант прошел десятки внегласных проверок, и результаты удовлетворили спецслужбы США. Да и вообще: мало ли выходцев из бывшего Варшавского блока работают теперь на разведку и контрразведку НАТО? Мир всегда был устроен так, что при относительной свободе «мозги» перетекали туда, где больше платят. В том, что США способны заплатить больше, чем Россия, Палмер не сомневался.

Вот уже третий день мужчина в солнцезащитных очках жил со своими людьми в специально снятом и тщательно охраняемом гостевом домике на маленьком острове Келюди, знакомился с возможностями оборудования судна радиоэлектронной разведки, изучал лоции, просматривал документацию, отмечал на картах места, наиболее подходящие для размещения загадочной субмарины, так заинтересовавшей консультанта объединенного штаба учений «Земляничная поляна».

– Давайте сразу расставим акценты. Что более важно для НБА? Подлодка? Радиоэлектронная разведка? Или же передо мной поставлены две равнозначные задачи? – осведомился Виктор Герман. – Всегда нужно иметь своеобразную линейку, чтобы потом суметь измерять ею высоту успеха или глубину поражения.

– Я бы подразделил задачи следующим образом, – мистер Палмер сдвинул брови к переносице, – задача-минимум и задача-максимум. Первая – беспрепятственно провести разведку, вторая – доказать, что русская субмарина существует.

– Во всяком случае, программу минимум мы выполним, – закончил гость фальшивой плавмастерской. – Имею в виду установление стабильного контроля над русским эфиром от Калининграда до Петербурга и глубже.

– В случае, если нам удастся выполнить и программу-максимум… я говорю о загадочной субмарине русских, вас ждет премия, – напомнил мистер Палмер.

– Если эта подлодка не плод вашего воображения… если она существует. Я – свободный художник, нигде не служу… Работаю только за деньги, чего никогда и не скрывал, – с интонациями здорового цинизма парировал собеседник. – Если бы вы не напомнили мне о премии, я бы напомнил сам. Ладно, теперь о само€м деле. Гидролокаторы, которые вы установили вот здесь и вот здесь, совершенно бесполезны. Мы лишь обозначаем наши проблемы для вероятного противника, подчеркивая свою заинтересованность. Во время проведения «Солнечного удара» была задействована куда более мощная техника. Результата, как вы помните, никакого. А вот авиационный и особенно спутниковый мониторинг следует усилить. Ни одна мини-подлодка не способна находиться в погруженном состоянии более полутора – двух суток. В любом случае время от времени ей приходится всплывать.

– Этот вопрос уже решен, во время проведения «Земляничной поляны» Аландские острова будут контролировать спутники АНБ и НАСА, – успокоил аналитик Пентагона. – Кстати говоря… Из вашего досье я выяснил, что вы имели некоторое отношение к военно-морскому делу?

– В некотором роде.

– Вы разбираетесь в подплаве?

– Более или менее. Во всяком случае, в том, что относится к системам связи.

– Этот аспект меня интересует больше всего. Узких специалистов не так и много. Тогда объясните мне такую вещь… Если мы загоним предполагаемую субмарину в пролив между подобными островами, – палец Палмера прочертил линию на карте, – и забросаем форватер глубинными бомбами малой мощности… Мы можем необратимо повредить ее оборудование?

– Вопрос некорректен, – инженер наморщил лоб.

– Какие именно данные вам требуются для точного ответа?

– Для этого следует досконально знать специфику оборудования… и технические характеристики. Главное тут, мне кажется, даже не оборудование, а люди, его обслуживающие.

– Люди везде одинаковые. Они сопротивляются до того момента, когда есть надежда победить. Лишь только надежда уходит, уходит и смысл борьбы.

– Может быть, вы и правы, хотя примеры из военной истории свидетельствуют о другом.

– Мир стремительно меняется. Не знаю, к худшему или лучшему, но перемены налицо.

– Я могу лишь строить предположения в меняющемся мире. Человек живет всего один раз и, естественно, стремится к лучшей жизни. Если появляется реальный шанс изменить свое материальное положение, он им воспользуется.

Гость тщательно охраняемого домика улыбнулся и посмотрел в окно. За толстым синеватым стеклом проплыли навигационные огни. Горящий на гафеле алый светлячок свидетельствовал, что это военный корабль.

– Финский тральщик, – перехватив взгляд собеседника, прокомментировал аналитик Пентогона. – Все-таки Аланды – их территориальные воды. Тральщик мы вызвали на тот случай, если наша подлодка набросает радиобуев. Так, мы отвлеклись. Вы говорили об экипаже субмарины…

– Все просто. Подлодка, сознательно зашедшая в территориальные воды другого государства, по всем международным нормам рассматривается как пиратское судно. В случае, если вы принуждаете его к всплытию, подлодка конфискуется, а экипаж арестовывается. Если грамотно поработать с моряками… – неожиданно улыбнувшись, мужчина в солнцезащитных очках продолжал, – они сдадут все.

– Деньги? Американское гражданство? Программа «защита свидетелей», по которой им делают пластическую операцию и по подложным документам поселяют в любой точке мира? Набор соблазнов велик. Особенно если сравнить их с тем, что они имели на родине.

– Вы убеждены, что эта субмарина русская? Я тоже. А вы знаете, какая в Северодвинске зарплата у командира «бомбовоза» с шестнадцатью баллистическими ракетами, которые теоретически… и практически могут превратить всю Европу в лунный пейзаж? Триста пятьдесят долларов в месяц. А командир такой субмарины, как правило, капитан первого ранга. И никаких тебе надбавок, никаких льгот. Я думаю, даже глубинные бомбы не понадобятся.

– Всего триста пятьдесят долларов?! – Хотя Палмер по долгу службы и разбирался в проблемах ВМФ РФ, информация прозвучала для него совершенно неправдоподобно. – Не может быть!

– Еще как может быть! – мстительно хмыкнул собеседник. – А знаете, почему все эти подводные ракетоносцы вместо скучных серийных названий вроде «К» или «Р» получили названия российских городов? «Саратов», «Воронеж», «Липецк», тот же «Курск»… Даже не догадываетесь? У флота просто нет денег на содержание моряков. На новые квартиры для офицеров, на путевки в дома отдыха, на школы для их детей. Вот русских губернаторов и обязуют брать шефство над подводниками. Насильно обязуют, патриотизм здесь ни при чем. А вы говорите…

– То есть, если мы арестуем экипаж этой мини-субмарины, вы предлагаете пообещать им денег?

– А чего же еще?! Запомните, мистер Палмер: эпоха военно-морской романтики в России давно закончилась. «Родина» – это понятие осталось в прошлом. Оно теперь, в век глобализации, лишено реального смысла. Над словами «морские рубежи Отчизны» давно смеются даже салаги, матросы-срочники. При желании я бы этих русских офицеров, окажись с ними лицом к лицу, купил бы и вновь продал… если бы только покупатель нашелся. Кстати говоря, если мы принудим русскую субмарину к всплытию и арестуем экипаж… Вы дадите мне возможность убедить их работать с нами? Соотечественника, реально изменившего свою жизнь, они выслушают охотней, чем вас. Живой пример заразителен.

– При этом вы рассчитываете на дополнительное вознаграждение?

– Естественно. Как говорится – «при должном финансировании»… За бесплатно только птички поют!..

– Подумайте и представьте ваши соображения о финансовой стороне дела. Мы их оперативно рассмотрим.

* * *

Над штормовой Балтикой летели низкие рваные облака. Темень лежала кромешная. Черная волна чугунной доской била в борт шведского сейнера, пенный гребень нависал и валился внутрь. Ледяная вода окатывала валом, флаг за кормой стрелял пушечными хлопками. Самоуверенность капитана, погнавшегося за косяком сельди, оборачивалась трагедией для команды. Азарт и судовождение – вещи несовместимые. Уж лучше проиграться за карточным столом, чем почувствовать свою беспомощность в открытом море.

Судно доживало последние минуты. Крен превышал все допустимые нормы, и было удивительно, что сейнер еще не перевернулся набок. Остойчивость уменьшалась неумолимо. Море ревело, перебрасывая валы на палубу через боковые шпигаты, которые некому было закрывать: немногочисленная команда безуспешно пыталась заделать пробоину в трюме.

Радист беспрерывно слал сигнал бедствия. Однако и он, и капитан, и все остальные члены команды прекрасно понимали, что помощи ждать неоткуда: суда оставались в портах из-за штормового предупреждения. Правда, с Готска-Сандё еще два часа назад обещали выслать вертолет береговой охраны. Однако непогода внесла свои коррективы: наверняка вертолетчики не могли быстро отыскать в ночном тумане маленькое судно. Удержать судно на плаву уже никто не надеялся, речь шла только о спасении жизней рыбаков.

Единственным шансом могла быть спасательная шлюпка, однако при попытке спустить ее на воду тали заклинило, шлюпка зависла, и волны за считанные минуты разбили ее о борт в щепки.

– Будем держаться до последнего, – невозмутимо сказал капитан, пытаясь различить сквозь шум волн и свист ветра рокот вертолетного двигателя.

– А если мы так и не дождемся вертолета? – убито поинтересовался рулевой, напряженно вглядываясь в темноту.

– Тогда попробуем выброситься на скалы, – капитан взглянул на планшетку с картой. – Может, кому-то из нас и повезет. Лучше вблизи земли погибать, чем в море… Давай чуть правее, сынок. Курс на Готска-Сандё. Даст бог, и дотянем. Ветер как раз в ту сторону. Должно повезти.

Сейнер, дрейфуя под ветер, время от времени подрабатывал себе машиной. Теперь крен и вовсе стал угрожающим – рыболовный корабль черпал забортную воду, грозясь завалиться в любую секунду. Глухая пульсация двигателя постепенно замедлялась – в машинном отделении было полно воды. Гибнущий сейнер превращался в инертную игрушку балтийских волн. Запас плавучести оставался совсем ничтожный.

Ситуация в трюме и вовсе была катастрофической. Трещала обшивка, скрежетало железо переборок. Мотопомпы не успевали выкачивать воду, и ее приходилось вычерпывать пожарными ведрами. Команда стояла по пояс в мазутной воде. Было очевидно: тратить силы на борьбу за живучесть бессмысленно, а до земли – не дотянуть.

– Всем наверх, надеть спасательные жилеты, – хладнокровно распорядился капитан, пытаясь определить местонахождение судна по приборам.

Лучевая развертка локатора, описав круг, внезапно погасла. Стрелки приборов конвульсивно дернулись и бессильно опали – навигационная электроника вышла из строя в самый неподходящий момент. Спустя несколько минут замолкла и рация, единственная надежда на спасение. Радист, чертыхнувшись, бессильно опустил руки.

Рулевой, продолжая держать курс на скалы Готска-Сандё, сжимал штурвал из последних сил. Неожиданно колесо выскользнуло из его рук и бешено крутанулось влево. Мелькали спицы. Рулевой почувствовал, что сейнер заваливается на правый борт, вздымается левым бортом, палуба уходит из-под ног. Он побледнел, крепче уперся ногами в настил, поднял голову – и вместо неба увидел над собой волны. Клокочущее море надвигалось быстро и неумолимо. И тут корабельный корпус, от бака до юта, содрогнулся от удара о воду…

Сейнер уже лежал на боку. В любой момент он мог перевернуться кверху килем. Команда посыпалась в воду, стараясь держаться ближе друг к другу. Паники, к счастью, не было. Последним, как и положено, спрыгнул капитан и энергичными саженками поплыл от судна, чтобы не попасть под гребной вал. Сейнер медленно опускался, приподнимая корму. Неожиданно послышался грохот – это незакрепленный груз в чреве корабля полетел к погружающемуся носу. Гребной винт все еще продолжал медленно рубить лопастями воздух и по мере погружения судна забурлил, вспенивая воду. Это были последние судороги погибающего корабля.

Среди обломков такелажа, судового мусора и темных мазутных пятен мелькали головы шведских рыбаков. И хотя все они были в спасательных жилетах, это не решало проблемы выживания. Балтика, конечно, не Ледовитый океан, но в холодной воде ни один человек не способен протянуть более часа-полутора. Неминуемо наступит переохлаждение организма…

* * *

«Адмирал Макаров» подоспел к месту кораблекрушения вовремя. Прибор ночного видения, совмещенный с перископом, позволял Морскому Волку в деталях рассмотреть морскую катастрофу. На его глазах гибли люди, которым никто не мог помочь. Никто, кроме совсекретной российской субмарины. По нормам морали и морским обычаям решение было очевидным, но статус подлодки и полученные от вице-адмирала Столетова инструкции разбивали его вдребезги…

– Ваше предложение? – спросил Макаров, уступая место у перископа старпому. Он сказал это не из желания переложить ответственность за решение, которое уже принял, лишь хотел убедиться, что Николай Даргель способен самостоятельно мыслить.

– Всплытие невозможно, – напомнил тот абсолютно бездушно.

– Но ведь и оставлять их тут тоже нельзя! Поставь себя на их место!

– Демаскировка. Нарушение приказа. Срыв боевой задачи, – с бесстрастностью автоответчика отчеканил Даргель.

И самое страшное, что он был прав. Однако Илья Макаров никогда не пытался оправдать собственные поступки обстоятельствами или ссылками на решения командования. Он привык отвечать за себя сам, и в первую очередь перед собой.

– Неоказание помощи терпящим бедствие. Оставление в опасности. Статья Уголовного кодекса. Нарушение всех норм международного Морского права, – в тон ему парировал Макаров и, помолчав, добавил устало: – Я все понимаю. Но кроме приказов, есть еще и человеческие нормы… А если бы среди тонущих были бы ваши отец, мать… или сын. Вы бы тоже наплевали на них, сославшись на приказ? Как бы ты потом людям в глаза смотрел?

– У меня никогда не было ни отца, ни матери. Я из детдома, – спокойно ответил старпом. – И детей у меня не было и нет.

– Зато все они – чьи-то родители, чьи-то дети. И у них тоже есть отцы и матери. Так что опустим перископ, чтобы не видеть страданий, и уйдем на глубину? А они пусть гибнут? Погоны и карьера дороже совести, товарищ капитан третьего ранга?

Даргель молчал. В нем происходила борьба, которую моралист назвал бы борьбой добра со злом, психолог – конфликтом между чувством долга и гуманистической моралью. Чувство долга победило, хоть и с оговорками.

– Как человек, я вас понимаю, – сухо молвил он, – однако как офицер, принявший присягу, я категорически против нарушения приказа. Я уважаю ваши твердые принципы. И требую от вас такого же уважения моих. Думаете, мне сейчас легко? Ваша позиция, товарищ командир, выгодная, но только на данный момент.

– Лучше иметь твердые принципы, чем мягкий шанкр, – старой флотской поговоркой ответил Макаров. – И эти принципы мне подсказывают, что людей следует спасать немедленно!

– Конечно, вы командир, решение за вами. Однако по прибытии на базу я обязательно напишу докладную.

– Ваше право, – прищурился Морской Волк.

– Если вы, товарищ командир, собираетесь принять потерпевших на борт, то у нас слишком мало места. Срыв выполнения задания обеспечен. Да и кислорода на всех не хватит.

Последний аргумент прозвучал более чем убедительно. Не зря педант Даргель припас его на конец. Поговорка «меньше народа – больше кислорода» как нельзя более подходит для погруженных субмарин. Минимально допустимая норма кислорода на подлодке – двадцать с половиной процентов от состава воздуха. В противном случае экипаж начинает задыхаться, и спасти от смерти может лишь экстренное всплытие. А ведь команда сейнера наверняка была по численности больше экипажа мини-субмарины…

– Я не собираюсь никого принимать на борт, – опроверг Макаров обвинение, становясь у перископа.

– Как же вы собираетесь их спасать? – не понял Даргель, голос его дрогнул, он не мог до сих пор поверить в то, что рыбаков можно спасти каким-то другим способом.

– Через торпедные аппараты мы можем выстрелить капсулами с надувными спасательными плотиками. Всплывать нам для этого совершенно необязательно.

Спасательные плотики при всплытии самонадувались за считаные секунды. Баллончики со сжатым воздухом после этого отваливались в пучину, как отработанные ступени баллистической ракеты. Решение выглядело компромиссным: совсекретная субмарина ничем себя не демаскировала, однако для команды шведского сейнера это стало бы настоящим спасением. Даргель выслушал командира с полуоткрытым ртом. Ему и в голову не приходило искать обходные пути решения задачи, он с упрямством барана уперся в запрет демаскировать подлодку и больше не хотел ни о чем думать.