Текст книги "Жиган и бывший мент"

Сергей Зверев
Жиган и бывший мент

Глава 1

На этот раз Константин не мог допустить ошибки. Он просчитывал каждый свой шаг, словно сапер, идущий по минному полю.

Он должен найти этого выродка и уничтожить его. Константин прекрасно понимал, что в этом нет никакого смысла, что это ничего не изменит, но не мог остановить себя. Он должен отомстить.

Темные окна отдельно стоящего дома на окраине Москвы не обманывали его. Его враг там, внутри, он затаился и ждет его.

Ждет, когда Константин придет к нему сам, в этом и состоял его нечеловеческий замысел.

Мошнаускас рассчитал правильно. Константин не мог не прийти. Он не мог остановить свое стремление к этому человеку, он должен убить его, иначе никогда не найдет покоя его измученная постоянными потерями душа. Потерями, столь же неизбежными, как столкновение мчащихся друг другу навстречу автомобилей на узкой дороге, на которой не разъехаться и с которой не свернуть. А какие-либо тормоза у этих автомобилей и вовсе отсутствуют, тормоза просто не предусмотрены конструкцией.

Панфилов был спокоен. Он знал, что все произойдет именно так, как он представлял себе уже не раз с тех пор… С тех пор, как он остался один.

Он войдет и увидит направленный в свою грудь пистолет. Но и его пистолет будет смотреть в грудь врага. Кто из них двоих останется в живых? Этого Константин не знал.

Но одно он знал точно, что жизнь Витольда Мошнаускаса сегодня ночью прекратится, через несколько минут он будет убит. И убьет его Константин Панфилов. И совершенно не имеет значения, останется ли он при этом сам в живых.

Густые кусты, росшие вокруг домика старинной постройки, наверное, еще прошлого века, позволяли подойти вплотную почти незаметно для того, кто находился внутри и мог наблюдать за улицей из окна.

Только оказавшись рядом с домом и подойдя вплотную к одному из окон, Константин понял, почему свет внутри выключен.

Мошнаускас его боялся. Боялся, что Константин выстрелит через стекло, увидев его в освещенной комнате. Поэтому и сидел без света, зная, что Панфилов не уйдет, пока не доберется до него. И тогда все будет зависеть от того, кто выстрелит первым.

Константин прижался спиной к стене и почувствовал, как сильно бьется в его груди сердце. Он волновался. Но это не было волнение страха.

Нет, он совсем не боялся быть убитым, ничто в этой жизни его не держало. Он боялся быть убитым прежде, чем успеет убить своего врага.

Мошнаускас был именно враг. Он ворвался в жизнь Константина неожиданно и случайно.

Что привело сегодняшней ночью Константина к невзрачному домику на окраине Москвы с пистолетом в руках и страстным желанием убить человека, о существовании которого еще совсем недавно он даже не подозревал?

Цепь случайностей? Рок? Судьба? Есть ли она вообще – судьба?

Иногда Панфилов думал, что все произошло и в самом деле случайно.

Он случайно наткнулся на объявление о том, что охранное агентство примет на работу зрелого мужчину, обладающего навыками стрельбы и рукопашного боя. Это было именно то, что нужно, то, что он искал, то, что могло дать ему покой и свободу, возможность «лечь на дно», и Константин отправился по объявлению не задумываясь.

Ничем иным, кроме случайности, не могло быть и его первое задание в агентстве – охранять загородный особняк известного в финансовых кругах человека, банкира и теневого политика Генриха Воловика.

Случайно он вступился за молоденькую проститутку, которую сын банкира привез в особняк и принялся избивать. Вступился, проучил молодого и наглого наследника одного из самых богатых людей России и тем самым привлек внимание самого банкира.

Случайно тот принял его за парламентера от противоположной политической группировки, пытающейся наладить тайные контакты со своими противниками накануне больших выборов в России…

Нет, пожалуй, это уже не было случайностью. Как не было случайностью и то, что он заступился за Риту и фактически спас ей жизнь.

Он бы не смог поступить иначе. Значит – никакая это не случайность. Это его характер, его природная, врожденная натура, которая всегда, всю его жизнь втравливала его в истории, подобные этой.

В истории, заканчивающиеся всегда одинаково, тем, что Константин Панфилов оставался один и становился с каждым разом более одиноким, чем был прежде.

Судьба человека сосредоточена у него внутри, в его характере, вот что понял Константин, размышляя над своей жизнью.

Во всей этой истории, точку в которой он хотел сейчас поставить, чистой случайностью был только его первый шаг – когда он появился в агентстве Мошнаускаса, и тот взял его на работу, допустив ошибку, за которую скоро, очень скоро заплатит жизнью.

Константин оказался не только свидетелем чужой игры, но и невольным ее участником, одной из ее главных фигур. Он долго не мог разобраться, что за странные, на первый взгляд не имеющие никакого разумного объяснения, а порой и просто смысла, события происходят вокруг него. Не он был причиной этих событий, напротив, он даже и не хотел ни во что вмешиваться. Но это уже от его желания или нежелания не зависело.

События уже развивались с неотвратимостью падающего в пропасть камня. И вовлекали Константина в себя, как мощный поток, – сбивая с ног, переворачивая, стуча о камни – и тащили за собой, ломая его сопротивление и желание оставаться на месте.

…Вот и входная дверь. Она оказалась незапертой. Теперь уже у Константина не осталось никаких сомнений, что Мошнаускас его ждет.

Сидит в темной комнате, прижавшись спиной к глухой стене и переводит взгляд с темного окна на дверь в комнату и снова на окно. Пистолет в его руке стал влажным от пота, и время от времени Мошнаускас тщательно протирает платком его рукоятку.

Он ждет Константина. И знает, что ждать осталось уже немного.

Дверь не была заперта, но оказалась плотно прикрытой. И вновь Константин понял, что она намеренно оставлена незапертой, и, конечно же, понял, для чего Мошнаускас это сделал.

Панфилов был уверен, что стоит ему тронуть эту дверь, как она скрипом предупредит Мошнаускаса, что Константин вошел в дом.

И тот замрет в напряжении и теперь уже не будет смотреть на окно. Теперь Мошнаускас, забыв про окно, будет смотреть только на дверь, из-за которой должен появиться Константин.

Да, Мошнаускас ошибся, когда брал Константина на работу. Не понял и не оценил его по достоинству. Можно его оправдывать тем, что он не получил приказа вовремя, что его подвел человек, который должен был занять именно то место, на которое он поставил Константина и фактически сорвал всю тонко и тщательно подготовленную операцию.

Генрих Львович совершенно неожиданно для Мошнаускаса пошел на контакт прежде, чем операция была подготовлена. Мошнаускас, хоть и не по своей вине, нарушил сроки подготовки и фактически сунул Константина в колесо, в котором должна была вертеться совсем другая «белка». Это был очень серьезный промах с его стороны, и Глеб Абрамович Белоцерковский, на которого Мошнаускас работал и в чьих интересах была задумана вся операция по устранению с политической арены Генриха Воловика, – человек не менее влиятельный и не менее богатый, чем сам Генрих Львович, – не ограничился бы одним раздражением, узнав об этом промахе. ГБ, как привыкли называть Белоцерковского журналисты, ошибок такого уровня не прощал.

Контакт, неожиданно для Мошнаускаса, состоялся. Генрих Львович пошел на него прежде всего потому, что сам же этого хотел. Он сам и спровоцировал Белоцерковского на попытку себя дискредитировать, надеясь, что успеет перехватить у него инициативу и сможет дискредитировать его самого. Впрочем, до конца Генрих Львович еще не решил, может быть, он и откажется от поддержки своего нынешнего ставленника – московского мэра Дружкова – и переметнется в лагерь противника. Все будет зависеть от того, какие условия предложит ему Белоцерковский и можно ли будет обеспечить себе гарантии политической безопасности.

Предательство – это тоже бизнес, и порой очень доходный. Надо только знать точную цену, за сколько можно себя продать. Так, чтобы не продешевить.

Это политика, а она всегда связана с деньгами, всегда диктуется капиталом, что бы там ни говорилось с трибун на митингах.

Политика – это прежде всего грязь и предательство, это деньги и еще раз деньги. Деньги, которые дают власть, необходимую для того, чтобы делать новые деньги. И так – бесконечно.

Об интересах народа и судьбе России речь идет только в предвыборных программах и на встречах кандидатов в депутаты со своими избирателями. На самом-то деле в политике присутствует лишь один интерес – интерес денег, делающих новые деньги.

Но Мошнаускас ошибся не один раз. Свою главную ошибку он сделал, когда решил, что сможет убрать Константина, как невольного, но совершенно ненужного свидетеля своего промаха. Человек, на которого работал Мошнаускас, ошибок не прощал.

Оставалось только одно – провести срочную чистку, убрать почти всех, кто имел отношение к несостоявшейся операции.

Воловик вступил в контакт, хотя парламентер от его политических противников так и не прибыл на встречу с ним. Но Воловик этого не подозревал и вступил в контакт с Константином, которого и принял за этого самого парламентера. За что поплатился жизнью.

Как ни сложно было тихо и незаметно убрать Воловика, слишком заметной фигурой тот был, но и это удалось Мошнаускасу.

Те, кто сделал это по приказу Мошнаускаса, сами прожили недолго после операции. Мошнаускас хорошо «прочистил» ряды людей, которые были в курсе этого дела.

И теперь только он один знал, почему осиротела империя Воловика.

Впрочем, знал это еще и Константин, которому удалось разобраться в обстановке. Теперь оставалось его убрать, и тайна Мошнаускаса станет абсолютной, то есть знать о ней будет только он один.

…Ничего не оставалось, как открыть дверь и войти. Константин даже не удивился, когда услышал дикий, громом раздавшийся в притихшем доме скрип.

Он послал своему врагу предупреждение о том, что вошел в дом.

Наиболее эффективно было бы для Мошнаускаса поджидать его появления именно за этой, за входной дверью. И стрелять сразу, как только Константин появится в дверном проеме. Но на этот раз Мошнаускас не отступил от элементарного правила профессионалов – минимум эффектности и максимум эффективности.

Витольд не мог забыть унижения, которое испытал, решив проверить, насколько соответствует действительности утверждение Константина о том, что он «неплохо» владеет приемами рукопашного боя. Мошнаускас решил уточнить, что означает это «неплохо», и спросил, скольких человек, имеющих профессиональную подготовку, сможет одолеть Константин без какого-либо оружия?

Панфилов пожал тогда плечами и сказал, что человек пять-шесть, наверное, точно он не знает. Это Мошнаускаса задело.

Он счел это чрезмерно развитым самомнением и пижонством и решил Константина проучить. Он привел Панфилова в тренировочный зал охранного агентства и предложил продемонстрировать свое умение на себе. Ни одному человеку из тех, кто у него работал, еще ни разу не удавалось победить его на тренировках.

Как ни пытался Витольд настроиться на очень серьезный уровень своего соперника, некоторая расслабленность, от которой он так и не смог до конца избавиться, сыграла с ним злую шутку.

Ровно через пятнадцать секунд он оказался на полу, а Константин успел наглядно продемонстрировать к тому времени три приема, которыми он мог Витольда убить, четко обозначил эти удары, но не завершил, естественно.

Самое обидное в этих ударах и заключалось – так поступают с зелеными «пацанами», когда хотят поставить их на место, которого они заслуживают, – на место сопливых учеников.

Мошнаускас не забыл этой обиды и теперь не мог просто убить Константина. Ему нужно было поставить того в безвыходную ситуацию, увидеть в его глазах растерянность, страх и только после этого всадить ему пулю в лоб. Или в сердце – это уже по желанию.

По коридору Константин даже не старался идти бесшумно. Он наступал на скрипучие половицы, не выбирая места, не замирал от их скрипа и не пытался скрыть то, что он приближается к закрытой двери комнаты, в которой его ждет Мошнаускас.

Константин точно знал, что ждут его именно за этой дверью, – остальные были заперты и заставлены старой мебелью: советских времен книжными канцелярскими шкафами, неустойчивыми пирамидами сломанных стульев, поставленными друг на друга письменными столами. Свободной оставалась единственная дверь в коридоре, к ней-то и приближался Константин.

Он шел, не скрывая своего движения, но делал это очень медленно, останавливаясь после каждого шага, и замирал, прислушиваясь, как по притихшему в ночи зданию пролетает резкий скрип половиц и тает среди хлама, заполняющего коридор.

Дождавшись полной тишины, он делал еще один медленный шаг, и все повторялось снова.

Константин делал это вполне осознанно, приучая Мошнаускаса к мысли, что за каждым шагом следует пауза в движении, во время которой он, Константин, остается неподвижным. Он хотел заставить готового к выстрелу Мошнаускаса постоянно ожидать этой паузы.

Коридор оказался длинным, очень длинным, хотя обычным шагом его можно было бы пройти за несколько секунд. Однако Константин подолгу застревал на одном месте, и временами ему казалось, что он стоит не меньше десяти минут после каждого шага, хотя на самом деле это были всего несколько секунд.

В эти моменты бесконечного, хотя и недолгого ожидания, в голове Константина сталкивались картины каких-то воспоминаний с обрывками его мыслей. Он вспомнил, например, как прощался последний раз с Ритой…

На этот раз ошибся Константин, и эта ошибка обошлась ему очень дорого.

Едва избавившись от людей Воловика, которые пытались его убить, Константин привел Маргариту к Татьяне, единственному, наверное, в Москве человеку, которому он мог доверять. Она когда-то любила его, он тоже думал, что ее любит, и они едва не начали жить вместе, едва не связали свои жизни навсегда.

Но оказалось, что это невозможно. Татьяна вовремя поняла, что для Константина близкие люди вовсе не дороже его дел, его борьбы с врагами, его денег, требующих всей его энергии и всего его внимания. Она отказалась от него, и со временем Константин и сам понял, что Татьяна поступила правильно.

Ведь он в конце концов и сам отказался от всего того, что раньше управляло его жизнью. Отказался даже от имени «Константин Панфилов», которое казалось ему наполненным каким-то непостижимым роковым смыслом, становилось причиной смерти всех, кто связывал с ним свои жизни.

Он оборвал все связи со своей прошлой жизнью, отказался от борьбы, от врагов, без которых не мог прежде обойтись и дня, от своих денег, которые ему не на кого было тратить и с помощью которых можно было только делать новые и новые деньги…

Зачем? Когда он задал себе этот вопрос, деньги перестали его интересовать.

Но понял он все это слишком поздно. Та хрупкая тонкая нить, которая протянулась от его души к душе Татьяны, уже порвалась и никаким узлом ее связать было теперь невозможно. У них остались бы, наверное, дружеские отношения. Возможно, со временем Константин даже начал бы приезжать к ней раз-два в месяц из своего Запрудного, где он был первым человеком в городе, и проводить у нее ночь.

Но ни он, ни она этого не хотели. Что-то особенное все же было между ними, чего они не хотели разрушать, пусть даже все это осталось только в прошлом и не имело никакой перспективы.

Константин больше не ездил к Татьяне, она ему не звонила.

Они расстались, но все еще оставались вместе, где-то там, в воспоминаниях, в глубине своей памяти.

Мысль обратиться к Татьяне за помощью, когда ему оказалось необходимым пристроить на несколько дней в Москве Маргариту, возникла у Константина только потому, что никакой другой вариант был уже невозможен.

По его следу шли буквально по пятам, он рисковал не только своей жизнью, но и ее тоже. А с него уже достаточно было смертей. Все, кто когда-то были близкими ему людьми, оказались мертвы. И он часто думал, что это произошло именно потому, что они связали свои жизни с ним, Константином Панфиловым.

Кроме того, Маргарита сковывала его возможности. Он не мог оставить ее одну, не мог и таскать с собой по Москве. Ей нужно было придумать надежное безопасное прибежище на несколько дней. И Константин вспомнил о Татьяне.

Конечно, она согласилась помочь ему. Хотя и видела, что теперь уже Маргарита стала близким Константину человеком и фактически заняла место, когда-то принадлежавшее ей. А может быть, именно поэтому она и помогла этой нескладной еще девочке-подростку, попавшей в Москву с голубой мечтой покорить свет и мир и уже через несколько месяцев превратившейся в заурядную московскую проститутку, которой суждено было отработать на сутенера несколько лет, а потом закончить или передозировкой, или белой горячкой, или перерезанными венами.

Константин оставил их вдвоем и ушел совершенно спокойный за судьбу Маргариты. О судьбе Татьяны он не думал теперь никогда. Она жила своей жизнью, от него не зависящей, а значит, никакая исходящая от него опасность ей и не угрожала.

Вот это наивное, самодовольное ощущение избавления от ответственности за жизнь близкого ему человека и было ошибкой Константина.

Конечно, он не знал, не мог знать, что разыскивающий его как единственного человека, который знал о его промахе и который мог его подставить перед «хозяином», Мошнаускас, сумел узнать, что сегодняшнее имя Константина – не настоящее, что он не кто иной, как Константин Панфилов, личность достаточно известная, чтобы вычислить его возможные контакты в Москве.

И уже через час после того, как Константин покинул небольшой сквер в одном из переулков недалеко от Триумфальной площади, где расстался с Маргаритой и Татьяной, в тот же самый сквер вошел Витольд Мошнаускас, разыскивающий адрес, по которому, согласно имевшейся в компьютерном банке информации аналитического отдела его агентства, проживала бывшая любовница Константина Панфилова по имени Татьяна.

Для Мошнаускаса не составило труда вычислить, что обложенный почти со всех сторон Панфилов попытается пристроить свою теперешнюю подружку в спокойном и не бросающемся в глаза месте. Например, у своей бывшей любовницы.

Поэтому через несколько минут Витольд Мошнаускас уже стоял перед дверью в квартиру, в которой жила Татьяна, и нажимал кнопку звонка.

Он готов был внести свои коррективы в планы Константина Панфилова.

Глава 2

…Расставшись с Маргаритой и Татьяной, Константин решил выяснить наконец, в чьей игре он стал фигурой, которой не объяснили ее достоинства.

Москва была взбудоражена необъяснимым исчезновением Генриха Львовича Воловика. Газетчики и тележурналисты строили предположения, одно другого сногсшибательней.

Константин вновь и вновь вспоминал очень странный разговор с Воловиком в его особняке. За кого его принял тогда Воловик? Как ни старался Константин объяснить банкиру, что он случайно оказался на месте кого-то другого, что он не тот человек, за которого его принимают, Воловик не верил его объяснениям и считал их вполне естественной в сложившейся ситуации предосторожностью.

Он фактически раскрыл свои карты перед Константином, показав, что готов перейти в другой политический лагерь и финансировать другого кандидата на первую роль в России. И потребовал за это определенные условия для себя. Первое и пока единственное заключалось в том, что двое его людей должны получить какие-то высокие должности и контролировать соблюдение его интересов, прежде всего финансовых.

Константин, уже понявший к тому времени, что завяз в ситуации глубоко и уже не сможет из нее выбраться, набрался наглости пообещать это Воловику, тем самым согласившись с ролью, которую ему навязывали. Он понимал, что именно из-за этого он и стал теперь объектом охоты. Он обладал информацией о теневых контактах двух враждующих политических лагерей, и информация эта была одинаково опасной для каждого из этих лагерей.

Одну сторону представлял, конечно, сам Генрих Львович Воловик, а вот о другой можно было только строить предположения.

Это мог быть кто угодно. Константин не настолько хорошо разбирался во взаимоотношениях между главными российскими политическими силами, чтобы понять это по туманным намекам, которые постоянно и даже настойчиво делал ему Воловик в том разговоре.

Расставаясь, Воловик передал ему имена тех своих двух людей, которых желал внедрить в ряды своих политических противников, и краткие досье на них. Константин так и не заглянул в конверты, которые передал ему Воловик, так и не поинтересовался содержащейся в них информацией. Теперь, когда он понял, что просто уйти в сторону ему не удастся, его просто не отпустят, поскольку он стал носителем опасной информации, он не видел иного способа разобраться в ситуации, как встретиться с этими людьми и заставить их говорить откровенно.

Исчезновение Воловика еще больше обострило ситуацию. Константин чувствовал, что его исчезновение прямо связано со всей этой запутанной историей, участником которой стал он сам.

И это сильно его беспокоило. Он ясно ощущал силу противостоящей Воловику политической группировки. Странное исчезновение Генриха Львовича сильно попахивало заказным убийством, хотя никаких намеков на это в СМИ не прозвучало.

Такое предположение сделал сам Константин. И это еще сильнее подогревало его желание разобраться в ситуации. Если убрали Воловика…

Что стоит людям, которые это сделали, убрать и Константина, а вместе с ним и Маргариту?

Сев за столик в открытом кафе, Константин достал из кармана два узких и длинных конверта и вытащил из каждого по листу бумаги.

Две фамилии, две краткие характеристики деловых и человеческих качеств, две краткие биографии и, наконец, два адреса. Вот это и нужно Константину. Эти люди наверняка в курсе всей интриги, в которой они должны принимать самое активное участие. Константин найдет их и узнает полную правду.

Первый – управляющий «Импорт-банком», прочно держащимся в десятке крупнейших московских банков, Олег Кабанов, молодой, но уже достаточно опытный в банковском бизнесе человек. За его плечами работа в крупнейших банках России, естественно из той группы, которая контролировалась Воловиком, успешно проведенные операции на рынке ГКО, работа экспертом в парламентском бюджетном комитете.

Константин сразу понял, что встретиться с ним не очень-то просто. Его наверняка охраняют, а Константину уже смертельно надоели и стрельба, и драки, и погони с преследованиями.

Впрочем, в досье указан номер мобильного телефона Олега Кабанова. Это значительно облегчает дело.

Константин тут же решил позвонить ему.

Сначала он выслушал вежливый отказ в просьбе встретиться с ним. Но тут же прозвонил снова и прежде, чем Кабанов успел вновь сослаться на свою занятость и отказаться от встречи, сказал:

– У меня есть поручение лично для вас, – и, не дав своему собеседнику возмутиться, добавил: – От Генриха Львовича…

– Вы знаете, где он? – тут же перебил его Кабанов. – Где?

Константин медленно покачал головой, словно его собеседник мог его увидеть.

– Не знаю, – ответил он. – Но поручение для вас у меня все же есть. Как я могу вас увидеть?

– Через час в «Импорт-банке», – ответил Кабанов. – Охрану я предупрежу.

Через час Константин уже сидел в глубоком кожаном кресле напротив расположившегося в точно таком же кресле Олега Кабанова. На низком столике между ними стояли перед каждым по бутылке лимонной «Перье», пепельница, лежала зипповская зажигалка и пачка «Парламента».

– Вы должны, конечно, знать, что Генрих Львович сделал на вас самую серьезную ставку, – первым заговорил Константин.

– Мы с вами находимся в неравных условиях, – осторожно сказал Кабанов. – Вы знаете, кто я, я же о вас ничего не знаю. Не хотите представиться?

– Не хочу, – отрезал Константин. – Я пришел не в вежливости с вами состязаться и не биографию свою вам рассказывать. Обойдетесь и без подробностей моей жизни. Я всего лишь сообщаю вам, что мне, так же, вероятно, как и вам, известны намерения Генриха Львовича Воловика, касающиеся вашей дальнейшей карьеры.

Олег Кабанов долго и пристально рассматривал Константина, который закурил и спокойно дымил сигаретой, дожидаясь, пока его собеседник решится наконец разговаривать с ним серьезно.

– Когда вы видели Генриха Львовича? – спросил наконец управляющий банком.

– Это не имеет значения, – возразил Константин. – Видел. И он передал мне вот это…

Он вытащил из кармана конверт и положил его на столик, рядом с пепельницей.

– Это письмо адресовано мне? – спросил осторожно Кабанов.

– Это не письмо, – ответил Константин. – Это моя верительная грамота, если можно так выразиться. Выданная мне самим Воловиком.

Он достал из конверта лист бумаги и положил его перед Кабановым.

– Посмотрите, прошу вас, – сказал он. – Может быть, это заставит вас мне поверить…

Кабанов взял в руку лист, взглянул на него – и похолодел. На листе было напечатано краткое досье на него, Олега Кабанова.

Содержало оно, помимо всего прочего, такие сведения, о которых мог знать только сам Воловик и больше никто. Например, о его бывшей связи с женой Воловика – Лилечкой. Это была семейная тайна Воловика, о которой знали только трое. И вот на этом листе бумаги, который протянул ему сидящий напротив человек, не пожелавший назвать себя, черным по белому написано: «В разное время состоял в интимных отношениях с…» Далее следует перечисление всех его бывших любовниц, и где-то в середине списка значится имя Лилии Симоновой. Именно такую фамилию она носила до того, как вышла замуж за Генриха Воловика.

Он же, Олег, и познакомил их. И Лилька сразу нацелилась на то, чтобы поменять его на Генриха. И поменяла. Правда, ничего путного из этого брака не вышло. Ни большой и крепкой любви, ни детей. Генриху вполне достаточно было одного наследника, от брака с первой женой. А Лильке ничего, кроме его денег, вообще не нужно было.

Когда Воловик в этом разобрался, было уже поздно – Лилька уже управляла его жизнью. И он, чтобы избавиться от нее, отправил ее в Италию, разрешив ей купить там на свое имя старинный дворец.

Кажется, она и в самом деле что-то такое средневековое купила в Венеции.

Генрих Львович терпеть не мог никаких сплетен о его личной жизни и поэтому позаботился о том, чтобы прочно и навсегда забылся тот факт, что Лилечка Симонова, до того как выйти за него замуж, была любовницей одного из его подчиненных.

– Я не понимаю, – сказал Олег Кабанов. – Откуда все это у вас?

– Эту информацию мне передал Генрих Львович, – ответил Константин. – И просил на словах передать вам, что вы должны быть готовы к новой должности.

Кабанов смотрел на Константина молча, и тот никак не мог понять его реакции.

– Генрих Львович просил, кстати, поинтересоваться, вы не забыли, о какой должности идет речь? – спросил Константин.

– Председатель Центробанка, – ответил машинально Кабанов, но тут же спохватился и спросил: – Кто вы? И зачем пришли ко мне?

Константин был очень удивлен, хотя постарался скрыть свое удивление. О какой же группировке идет речь? Если Генрих Воловик ставит кому-то условие, что его человек должен работать председателем Центробанка… Это значит, что на контакт с ним выходила группа Белоцерковского, или ГБ, как его чаще называют.

С врагами такого уровня Константин еще ни разу в своей жизни не сталкивался. Приходилось ему вступать в драку с авторитетами воровского мира, приходилось отстаивать право на жизнь с откровенными отморозками, но с олигархами жизнь его столкнула впервые.

Впрочем, какое там столкнула! Оказался он как камешек между двумя жерновами, перемалывающими российскую жизнь в доллары. Вот значит, за чьего посланца принял его Генрих Львович Воловик, за полномочного представителя своего давнего противника, не менее крупного финансового магната Глеба Абрамовича Белоцерковского. Ничего хорошего эта ситуация для Константина не обещала.

Он вспомнил, что Олег Кабанов обратился к нему с каким-то вопросом, и вновь посмотрел на своего собеседника. Но теперь уже с усмешкой.

– Кто я? – переспросил он. – Я сам часто не могу ответить на этот вопрос. Кто бы я ни был, к вам это никакого отношения не имеет.

Константин встал.

– Листочек этот со справочкой на Олега Константиновича Кабанова можете оставить себе, – сказал он. – Он теперь вряд ли пригодится кому-нибудь другому.

Кабанов тут же взял со стола лист бумаги и положил его в стоящий у него за спиной сейф.

– Я все же не совсем понимаю цель вашего визита ко мне, – сказал он, несколько растерянно глядя на Константина.

Панфилов заметил, что рука Кабанова медленно продвигается к краю стола.

Что у него там, под крышкой стола? Пистолет или кнопка вызова охраны? Какая, собственно, разница? И то, и другое обещает бестолковую «разборку» и чью-то совершенно бессмысленную смерть. Да и есть ли в смерти вообще хоть какой-нибудь смысл?

– Я советую вам не делать глупостей, – Константин кивнул на крышку стола. – Не повторяйте ошибок Генриха Львовича.

Рука Кабанова остановилась.

– Вам что-то известно о нем, – сказал он, скорее утвердительно.

Константин покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Я вам уже говорил… Но точно знаю, что Генрих Львович допустил недавно очень серьезную ошибку. Из-за которой многое наверняка изменилось в его жизни. Впрочем, на вашей жизни это тоже скажется самым непосредственным образом. Думаю, вы никогда не станете председателем Центробанка.

Кабанов удивленно поднял на него взгляд, но промолчал. Им все больше овладевали сомнения: не сумасшедший ли этот человек? Слишком много в его словах было тумана и непонятных намеков, слишком мало здравого смысла.

Он чуть не нажал кнопку тревоги, когда Константин выходил из его кабинета. Его смутила последняя фраза Константина.

Нет, этот человек не был сумасшедшим, он что-то знал о странном исчезновении Воловика. Но вряд ли он скажет больше того, что уже сказал. Его не задерживать нужно, а проследить за ним.

Вполне возможно, что через него можно будет выйти на след исчезнувшего Генриха Львовича.

Олег Кабанов уже положил палец на кнопку, но в его голове всплыла еще одна услышанная им только что фраза: «…не повторяйте ошибок…» И еще что-то такое угрожающее…

В конце-то концов, кто заставляет его проявлять сейчас активность и разводить самодеятельность? Шефа нет, исчез, не оставив никаких инструкций.

Кабанов помнил, конечно, разговор с Воловиком, в котором тот предупредил его, что скоро, возможно, Олегу предстоит на некоторое время возглавить Центробанк. Воловик сразу сказал тогда, что это будет очень недолгий взлет на вершину российского банковского «олимпа» и что распорядиться возможностями, которые тогда представятся, нужно с умом и очень быстро.