Текст книги "В волчьей шкуре"

«Нет, и все-таки не могу понять, почему я здесь? Зачем он меня напоил и облил этой гадостью? Зачем он меня постоянно предупреждал о какой-то опасности и куда после прохождения мне нужно бежать?»

Федор отбросил в сторону найденный в кармане халата камешек и посмотрел на гору старых, разбитых винтовок, пистолетов. Привлекла внимание сабля. Она лежала на самом верху и на вид казалась хорошо сохранившейся. Ладонь зачесалась. Может, ее потихонечку взять, рассмотреть?

Взглянул в сторону солдат, которых особист отвел еще дальше от него. С города запылили приближающиеся к ним автомобили. Нет, бронетранспортеры. Три, пять, семь БТРов. Да, семь. Федор чуть ли не весь вылез из своего укрытия и, забыв о сабле, только что заинтересовавшей его, не спускал глаз с приближающейся колонны.

На броне сидели афганские армейцы. Их Кулибин узнал по форме. БТРы остановились, люди попрыгали на землю. Федорцов с несколькими офицерами подошел к ним, стал жать руки, обниматься. Хм, может, влезть к ним в толпу? Вот смеху-то будет. Ладно бы Кулибин был таджиком или узбеком, ну испачкал форму, переоделся в их национальную одежду.

Ладно. Коньяк, что ни говори, а тяжеловатый напиток, в правой височной части давило от него. Помассировав лоб, висок, Федор уселся на камень. Да, правильно сделал особист, что не оставил его в броне БМП или в кунге своей машины. Он бы там сварился или спекся от нарастающей жары. Да еще и этот хмель.

Федор широко зевнул, по инерции правой рукой попытался нащупать маленькую флягу с водой, которую постоянно носил с собой, выезжая за пределы части. Но она осталась в кунге вместе с его формой, прицепленная к ремню. И сколько он здесь проторчит? В принципе, оружия, разложенного вдоль строя солдат, было немного. Несколько американских винтовок, пулеметов, кажется, английских, буры, даже русский ППШ. Удивительно. Что там еще? Кулибин приподнялся, но тут же, увидев приближающую к нему группу людей, спрятался за камнем.

Федорцов, оказывается, неплохо говорил на фарси или дари. Этих языков Кулибин не знал, а только то, что это основной язык афганского народа. Ну, может, пушту, не важно. Важно то, что особист не только разговаривал с афганскими офицерами на их родном языке, но и почему-то вел их не к тому оружию, разложенному по обочине дороги, а к куче этого мусора из старого оружия, которое разве что может находиться в музее или висеть у кого-то на стене.

Федорцов повернулся к остаткам от автобуса спиной и продолжал что-то рассказывать людям, вытащив из горы оружия «маузер». Федор приподнялся, чтобы внимательнее рассмотреть этот пистолет, но глаз опять сильно защипало, и он начал его в очередной раз растирать рукой.

– Файзулла, Файзулла, – вдруг кто-то громко закричал из толпы афганцев и, схватив ту самую саблю, что лежала на куче оружия, бросился с ней на Федора.

Кулибин словно был готов к этому моменту, мгновенно перескочил груду камней, за которыми прятался, и понесся в сторону БМП своего взвода.

Афганцы что-то кричали, раздалось несколько выстрелов. Федор, приподняв полы халата, ускорил бег и, не оборачиваясь, проскочил между двумя машинами, на одной из которых сидел на броне замерший механик-водитель, смотревший на него, и побежал дальше, к тому самому разрушенному дувалу, о котором говорил ему особист.

Двойник

Все осталось за пеленой вчерашних событий. Кулибин понимал, ему нужно теперь время, чтобы осознать все, что с ним произошло там, у крепости Балла-Хисар. Он не раз просыпался ночью и в эти короткие мгновения бессонницы пытался мысленно вернуться к произошедшим там событиям. Но как только об этом начинал думать, в голове тут же появлялась какая-то тяжесть, зевота, тянущая его назад в сон, и еще, на что обратил внимание Федор, управляло его желанием спать не столько сознание, сколько усталость в теле, и он заново возвращался в бездонное, мягкое пространство сна.

Сколько раз он просыпался в эту ночь, Федор сбился со счету. Через полуоткрытую дверь из коридора казармы в их офицерский «кубрик» пробивался свет. Это Федор понял, рассмотрев в осветленном пространстве кровать сменщика, стол посередине их комнаты, другие кровати, на которых спали старшина и командир первого взвода сержант запаса Коломиец…

Приподнялся, ощупал рукой свой стул, стоявший у тумбочки, одежду, висевшую на нем. Шумно заерзал на кровати старшина, потом потянулся, встал, надел штаны, китель.

За ним с кряхтением поднялся с кровати и Федор.

– Все в порядке? – прошептал старшина.

– Да, – глубоко вздохнул Кулибин. – Как я сюда попал-то?

Прапорщик протянул руку для рукопожатия.

– Майор тебя привел. Говорит, командира не трогать, мы с ним посидели. Солдаты говорили, что там стрельба была, правда?

– Да, – махнул рукой Федор и натянул на себя свой китель через голову.

– Ты в туалет?

– Сейчас, сейчас, подожди меня в коридоре, – прошептал Кулибин, заново сняв форму и внимательно осматривая ее.

Да, это именно его китель был на нем, а где же пятно от нефти? Федор еще раз, сантиметр за сантиметром начал осматривать форму. Нет, ничего похожего. Стоп, вот потеки какие-то остались. Принюхался и тут же отнял от лица хэбэ, пахнущее бензином. Значит, кто-то очистил форму от нефти, а это разве возможно? Отколупав от ткани кусок твердой смолы, Федор вышел в коридор.

Дневальный сразу же подбежал к нему и, приложив руку к панаме, начал громко докладывать:

– Товарищ гвардии старший лейтенант, за время моего дежурства в роте…

– Тише, – перебил прапорщик, – люди же спят.

Федор, улыбнувшись солдату, приложил палец к губам и пошел за прапорщиком на улицу.

– Три! – громкий голос патрульного сразу же привел Федора в себя.

– Пять, – ответил ему старшина, подхватив под локоть Кулибина, они пошли в сторону котельной, потом свернули от нее направо и по еле освещенной тропке, от света фонарей, горящих на плацу, двинулись в сторону длинного деревянного строения.

– Так как все было, расскажи, – остановился на середине пути Кулибин.

– Толком и не знаю. Твои приехали, поставили БМП на стоянку и строем пришли в казарму. Я принял оружие, потом построил твоих сорванцов у курилки, проверил, все на месте. Потом прямо к крыльцу подъехал «ГАЗ-66», я даже не видел, как ты вошел в казарму. Ну, я распустил перед ужином солдат привести себя в порядок, захожу в «кубрик» – там майор. Он раздел тебя и уложил на кровать, и говорит мне, мол, дай командиру отдохнуть. Все, ушел. По запаху, идущему от тебя, понял, что ты помогал ему наливать бензин, спиртного не почувствовал.

– А-а, ну прекрасно. А это что? – и Кулибин протянул прапорщику кусочек смолы.

Тот взял ее, стал рассматривать, пожевал и сказал:

– Резина.

– Как резина?

– Импортная какая-то, ее наливают на что-нибудь, чтобы снять слепок, или, ну как тебе сказать, форму.

– А-а, – вздохнул Кулибин.

– А что, Федя?

– Да опрокинул на меня бутылку с этой смолой майор, думал, нефтью облил, одежду придется выкинуть. Ан нет.

– А-а, – рассмеялся прапорщик, – так это он для прикола так сделал, я тебе говорю.

«Значит, все нормально, – успокоился Федор. – Спасибо майору, умный мужик. Погоди-ка, погоди-ка, «умный» – это ладно. А вот для чего была разыграна вся эта комедия-трагедия? Для чего? – Федор напрягся. – А, уж больно я похож на какого-то полевого командира душманов. И не афганца, а наемника. Вот только какого наемника? Погоди-ка, имени его он не назвал, а только предупредил, что это секретная информация, и за разглашение ее я сам должен знать, что со мной будет.

Так-так. Сегодня в десять утра я должен ему дать окончательный ответ, согласен ли его заменить. Но что значит заменить? Командовать той группой. Раз. Убивать своих. Два. Ну, может, не своих, зачем-то я должен поменять их командира. Ладно. Если сменюсь, то должен знать несколько языков или хотя бы английский. Ну, и что же я, за пять минут его выучу? Что-то здесь не так. Вернее, они не на того делают ставки, то есть я не потяну», – Федор встал с кровати, подошел к столу. Чайник, к счастью, почти полный. Несколько больших глотков теплой воды тут же вызвали сильное потоотделение.

Обтершись полотенцем, Федор вернулся к кровати и лег.

«Вот такая вышла с вами, товарищ гвардии старший лейтенант, загвоздочка. И что дальше вы будете делать? Воевать? Или собираться домой? Легче, конечно, отказаться, хватит, навоевался. Чего им еще нужно от меня? И тут же, Феденька, к тебе прикрепится хвостиком прекрасная фразочка – «трус». «Трус», «трус». Погоди-ка, а как старшина на меня посмотрел после того, как я вышел из туалета. Что, и он знает, в какую историю меня хотят втянуть? Навряд ли, он посмотрел в мои глаза, потому что они красные и опухшие. Да, да, и потому что от меня несет перегаром после того трехзвездочного коньяка.

Погоди-ка, – Федор закашлялся. – Погоди-ка, он точно знает, как я бежал сломя голову от афганца, который гнался за мной с саблей. Бли-ин. Да, да, когда я пробегал мимо БМПэшки, на ней сидел механик-водитель. Как его, м-м-м, Ми-ми-хайлов. Точно, Михайлов. И он обо всем этом всем растрезвонил. Черт. Правду говорят: «От любви до ненависти один шаг». А при чем здесь «любовь»? Ладно, изменим это слово на «уважение». А не все ли равно, какое это имеет значение – «любовь» или «уважение»? Завтра же вся рота, батальон, полк будет смеяться над тем, как я струсил и бежал от афганца».

Федор, сдавив губы, уставился в потолок. Хотелось рвать и метать. Ну, черт, попался.

Майор вытащил из ножен саблю и двинулся к Кулибину.

«Ну что, решил, а? Решил? Ну так что?» – и начал тыкать в Федора саблей.

– Товарищ гвардии старший лейтенант, товарищ гвардии старший лейтенант, проснитесь, к вам пришли.

Федор открыл глаза, перед ним было лицо не того майора с саблей, а лицо солдата.

– Товарищ гвардии старший лейтенант, извините, – улыбнулся парень, – к вам пришли, – и он отошел в сторону.

– Доброе утро, Федор Валентинович! – вышел из-за спины дневального майор Федорцов.

– Ой, извините, – тут же вскочил с постели Кулибин.

– Ч-ч-ч, – приложил указательный палец к губам майор, – не шумите, люди спят. До подъема еще десять минут. Я вас жду у выхода, туда пойду, – махнул рукой за спину майор, – в смысле, к плацу подходите.

– Вы это…

– Ч-ч-ч, – заново приложил указательный палец к губам Федорцов. – Три минутки вам хватит?

– Да, да, – сказал Кулибин и начал быстро натягивать на себя штаны, китель…

– Еще, – майор показал, что что-то хочет сказать ему на ухо.

– Да, – шагнул к нему старший лейтенант.

– У тебя случайно с собой нет сберегательной книжки?

– В чемодане. Он здесь, в каптерке.

Майор посмотрел на часы:

– Торопись, а то скоро подъем роты, – и быстро пошел к выходу из модуля.

* * *

– Так, так. – Хирург, внимательно осматривая левую бровь Федора, произнес: – Нужен глубокий разрез, и желательно, чтобы быстро затянулось, а то пыль, мусор.

– А что, спрятать рубец от пыли нельзя? – спросил особист.

– Будет мешать заживлению, может оставить после себя какие-то изменения. Шов один, и если судить по снимку, то рана получена недавно. Такое впечатление, что он был ранен осколком камня или снаряда. Осколок прошел сверху вниз.

– Ножом, – поправил хирурга майор. – Ладно, Петя, времени у нас нет.

Федор думал, что будет больно, но оказалось не так. Только почувствовал на верхней скуле прикосновение холодной, мокрой салфетки и от нее резкий запах спирта.

Но вот когда капитан начал накладывать на брови шов, проткнув кожу иголкой, то непроизвольно ойкнул.

Все. Ан нет, теперь хирург пальцами оттянул веко Федора, и он этим глазом на мгновение увидел его прокуренные усы, и в нос ударил резкий запах спирта, и с испугом подумал: только бы хирург не разрезал его.

– Все, старший лейтенант. Теперь так, бровь не трогать, а вообще глаз не трогать. Товарищ майор, вы хоть что говорите, но на улицу ему желательно без повязки не выходить в течение двух часов, пока не затянется рана.

– Ладно, – услышал старший лейтенант голос особиста. – Вы теперь ему там на шее что нужно сделайте и на ухе.

На шее Федора хирург сделал несколько ожогов с помощью раскаленного кончика пинцета. Чем-то их смазал и, не задавая особисту вопросов, заклеил их лейкопластырем.

– А вот на подбородке у него тоже есть ссадина, – рассматривая фотографию человека, в которого должен превратиться Федор, сказал хирург.

– Где? – с удивлением взглянув на фотографию, спросил майор.

– Вот, посмотрите сюда. Это, скорее всего, травма, полученная им в детстве.

И тут же Федор почувствовал, как что-то твердое и горячее прикоснулось к его подбородку, но двинуть головой, сильно зажатой в ладонях Федорцова, он так и не смог.

– Ууу-у, – со стоном промычал он. И только после того, когда почувствовал, что его голову отпустили, с негодованием посмотрел на хирурга и спросил: – Зачем так долго держали?

– Рубец нужен. Сами понимаете, искусство требует жертв.

– Все, закончили? – спросил у хирурга особист.

– Вроде да, теперь похожи, как близнецы.

– Как близнецы? – рявкнул майор. – Капитан, насколько я знаю, и у близнецов есть в чем-то разница, а здесь она не нужна, понимаешь.

Капитан еще раз взял фотографию и начал внимательно рассматривать то ее, то лицо Федора.

– Так, так, – глубоко вздохнул он. – Вроде все перенес. Так, так. Здесь рубец, здесь тоже, тут рубец, здесь ожог, тут родинка, – и ткнув под ухо Федора, посмотрел на особиста. – Не у того, что на фотографии родинка, а у нашего героя.

– Убери, – приказал майор. – И быстренько, быстренько, времени совсем нет.

* * *

…Прапорщика из финансового отдела ждали недолго. Увидев его, Федор чуть не вскрикнул от неожиданности и не вскочил со своего места: тот был копией великого артиста Михаила Пуговкина. Некоторые кинофильмы с его участием Кулибин видел по многу раз: «Свадьба в Малиновке», «Солдат Иван Бровкин», «Дело Пестрых»… Но это был финансист, прапорщик Нестеров.

– И как живется с таким лицом? – спросил у него особист.

– Прекрасно, товарищ гвардии майор. Все двери открыты, все улыбаются, даже генералы жмут мне руку и говорят, что я очень похож на Пуговкина. Но мы с ним не родня, – еле сдерживая улыбку, ответил тот. – Может, где-то в седьмом колене.

– Понял? – Федорцов посмотрел на Кулибина. – Так что, как видите, товарищ старший лейтенант, двойником можно жить и даже что-то от этого иметь. Например, уважение, – и он с улыбкой посмотрел на прапорщика.

– А у вас ранение? – с участием спросил у Федора финансист.

– В передрягу попал, – ответил за старшего лейтенанта майор. – Значит, так, прапорщик, подготовьте на Кулибина все документы по переводу его денег на этот счет, – и он протянул ему сберегательную книжку Федора. – Человек задержится в Афганистане, в госпитале, потом еще неизвестно, куда его забросит судьба, то есть куда направят доктора. Может, и не в госпиталь, а в какую-нибудь гражданскую клинику, и так далее.

– А я уже все приготовил, – ответил прапорщик и выложил на стол несколько листов. – Осталось только подписаться. А как быть со сберегательной книжкой?

– Сдашь ее мне.

– А-а, товарищ гвардии майор…

– Разговоры потом, – остановил его особист. – Сам вас вызову, когда будет нужно. Мы знаем, о чем здесь шел сейчас разговор, только втроем. Если хоть одну сплетню услышу, то вы сами знаете, прапорщик, чем это может вам грозить. Вы свободны.

– Есть, – вытянулся прапорщик и выскочил из кабинета майора.

– И запомните, Федор Валентинович, – обратился особист к Кулибину, – это дело государственной важности. И второе, ничего неисполнимого нет, можно и в космос полететь, прыгнув вверх, – и наконец-то улыбнулся Кулибину.

Чай был крепким. Сделав несколько глотков, Федор посмотрел на блюдце с медом.

– Угощайся, он тебе сейчас особенно полезен, – сказал особист. – Когда придется тебе еще таких сладких витаминов попробовать.

Он снова посмотрел на часы, потом на будильник, стоявший посередине стола, потом на дверь.

– Все, Федор, он идет. Понимаю, операция тебя ждет опасная. И если решился, то рискуй и никогда никому не показывай своего испуга. И еще запомни: когда тот волновался, то всегда начинал чесать указательным и средним пальцами нижнее и верхнее веки, смотря человеку, стоящему перед ним, в глаза. Это твой главный ключик.

– Не понял…

Дверь отворилась, и в кабинет вошел незнакомый мужчина, одетый в выцветшую полевую форму.

– Знакомить вас друг с другом буду наполовину, – пряча улыбку, тихо сказал Федорцов. – Вы оба Федоры, и все, я вас оставляю, – поклонившись офицерам, он вышел из кабинета.

– Рад познакомиться с вами, – улыбнулся незнакомец и протянул Федору свою огромную ладонь. – Тем более мы тезки с вами, и Федорцов почти тоже. Для приличия я буду Ивановым.

– А я Кулибиным, – хотел было приподняться Федор, но собеседник, придавив его ладонь, показал, что не нужно этого делать.

– Разговор будет коротким и длинным. Звания моего вам знать не нужно, для вас я представитель армейской разведки, – мужчина встал, подошел к окну и, посмотрев в него, обернулся к старшему лейтенанту. – Федор Валентинович, вы хороший офицер, не раз проявили инициативу во время боевых действий, имеете несколько заслуженных боевых наград. Перед возвращением в Союз принято решение дать вам очень сложное задание, – незнакомец не сводил с Федора глаз.

– Если так нужно, то вопросов нет, – выровняв спину, сказал старший лейтенант. – Я готов.

– Отлично. И, думаем, с этим заданием вы справитесь. Насколько я знаю, семьей вы еще не обзавелись. Извините, с вашими документами я ознакомился поверхностно и это в скором времени исправлю.

– Какую задачу вы передо мной ставите? – Федор опустил глаза, рассматривая крышку стола.

– Опасную. Некоторое время придется работать в тылу противника.

– Я понял, – вздохнув, Федор посмотрел на своего тезку.

– Так надо. Времени у нас нет, Федор Валентинович. Складывается сложная ситуация, и если мы ее сможем повернуть в то русло, которое нам нужно, то меньше погибнет людей. – Достав из бокового кармана несколько черно-белых фотографий, новый знакомый положил их перед Федором. – Узнаете?

– Что-то и не помню, когда это меня и с кем сфотографировали! – с удивлением воскликнул Кулибин, рассматривая на фотографии людей, окруживших его у бронетранспортера. – Да и афганскую одежду я никогда не носил, а только вчера.

– А кого-то из окруживших вас людей знаете?

– Вот этого, – Федор показал пальцем на самого крайнего офицера, одетого в форму афганской милиции – Царандоя. – Наджибулла, он командир отряда Дех-Сабзской милиции, вроде бы.

– Нет, у него должность другая, но то, что это Наджибулла, вы не ошиблись. И тот человек не вы, а похожий на вас, но вы им станете завтра – Файзуллой Блэком.

Федор внимательно посмотрел на нового знакомого.

– Это командир небольшого отряда, собранного из русских, не живших в Советском Союзе. Они представители разных стран, плохо, но знают русский язык, сыновья бывших эмигрантов. Они недавно познакомились друг с другом.

Имя ваше Файзулла, оно тоже вымышленное, по их легенде, вы бывший командир батальона этой дивизии, капитан Сергей Иванов, якобы дезертировавший в январе прошлого года на операции, прошедшей в Хосте. Вы против коммунистов.

– Это правда, что ли?

– Прошу не перебивать меня, Файзулла. Ваш отряд находится под покровительством одной из партий, которая пытается следовать идеям лидера иранской революции – аятоллы Хомейни. Ее группировки находятся в различных регионах Афганистана. Но несмотря на то, что суннитское большинство афганцев относится к учению иранского пророка резко отрицательно, но их поддерживают некоторые афганские антиреволюционные группировки Абдул Хака и Ахмад Шаха Масуда, потому что истоки их поддержки находятся в одних руках.

– Вы сразу даете очень много информации, – невольно высказался Федор.

– Успеете осмыслить всю эту информацию. Для этого у вас двенадцать часов. Завтра вы будете убиты на пагманской операции, все ваши сослуживцы попрощаются с вами здесь, в дивизии, на плацу. Ваше тело как «груз 200» будет отправлено самолетом домой, в тот город, в котором вы выросли, воспитываясь в детском доме. В тот же момент вы возродитесь как командир душманского отряда по имени… – и после этих слов армейский офицер замолчал и направил свой указательный палец на Федора, прося его продолжить.

– Файзулла Блэк, – сказал Федор.

– Правильно. Ваш отряд, в смысле, душманский, в неравном бою с шурави будет потрепан. То есть вам не дадут спокойно перейти из долины Чарикара в уезд Пагмана. Вы будете контужены, потеряете на какое-то время память. Но она со временем восстановится, вам помогут некоторые ваши подчиненные в отряде. Одного из них вы недавно сопровождали в ущелье Дех-Сабза.

– Армейского офицера Николая?

– Нет, это Фарид. Других вы не должны знать. Здесь список всех членов вашего отряда, прошедшего в Пакистане в провинции Пактия диверсионную подготовку. Вас готовили в другом лагере, находившемся в провинции Ку-Нар. Это вспомните нечаянно, когда вас познакомят с журналистами информагентства «Эйдженси Афган Пресс». Оно находится в Пакистане, и там, перед выходом в Афганистан, вы встречались с одним из журналистов радиостанции этого агентства. Вы будете давать им интервью как русский дезертир, который находился якобы в одном из отрядов перебежчиков в Панджшере. В этом интервью будете хвалить одного из полевых командиров Ахмад Шаха за то, что тот не убил вас в бою, а помог вылечиться после ранения и дал вам свободу выбора, где жить и чем заниматься.

Его фамилию вы не помните, пострадала память, но зато нечаянно вспомните одного из журналистов по имени Шабир или Ахтар. Это обязательно должно произойти перед тем, как они включат микрофон перед записью вашего интервью.

– Шабир или Ахтар.

– Да, я напоминаю, Федор, у вас была контузия, повлиявшая на вашу память, и поэтому вы можете их спутать. А как может быть по-другому? Вы ведь были знакомы с ними всего несколько часов, когда они брали у вас интервью. Понятно? Хорошо. Далее, радиостанция, в которой они работают, называется «Радио свободного Кабула».

– Понятно.

– У вас хорошая память? – спросил армейский разведчик, исподлобья глядя на Кулибина.

– В смысле? Там или вообще? Вообще-то не жалуюсь. В школе, когда учился, запоминал стихотворение после третьего прочтения.

– Теперь вам необходимо выучить этот текст…