Текст книги "Адмирал Хорнблауэр в Вест-Индии"

– До свидания, граф, – сказал он. – Надеюсь, мы еще встретимся при более счастливых обстоятельствах.

– До свидания, милорд, – сказал Камброн тяжело.

Хорнблауэр перелез на руслень. Подошла шлюпка, он рухнул на кормовую банку.

– Весла на воду, – приказал он. Никто еще не испытывал такого изнеможения. Никто никогда не был таким несчастным.

На борту «Краба» с нетерпением ждали Харкорт, Джерард и остальная команда. Надо сохранять невозмутимый вид. Надо выполнять свой долг.

– Можете пропустить «Дерзкого», мистер Харкорт, – сказал Хорнблауэр. – Все улажено.

– Улажено, милорд? – переспросил Джерард.

– Камброн отказался от своей затеи. Они мирно возвращаются во Францию.

– Во Францию? Во Францию? Милорд…

– Вы слышали.

Они взглянули на полоску моря между кораблями, алую в свете заката. На «Дерзком» реи обрасопили по ветру.

– Вы приказываете пропустить их, милорд? – не отставал Джерард.

– Да, черт вас побери! – рявкнул Хорнблауэр и тут же пожалел и о своем раздражении, и о резкости. Он повернулся к лейтенанту: – Мистер Харкорт, мы направляемся в Порт-оф-Спейн. Полагаю, хотя ветер и попутный, вы предпочтете не проходить Драконьей Пастью в темноте. Разрешаю вам дождаться рассвета.

– Есть, милорд.

Даже и теперь его не оставили в покое.

– Обед, милорд? – спросил Джерард. – Я прикажу подать немедленно.

Бессмысленно отнекиваться – за этим последует тягостный спор. Лучше уж покориться и сделать вид, что ест. Однако это означало, что даже в каюте он не сможет сделать, что хочет – упасть на койку, закрыть лицо руками и отдаться своему горю. Пришлось сидеть, расправив плечи, пока Джайлс сперва накрывал, потом убирал со стола, пока тропический закат догорел и тьма сгустилась над утлым суденышком. Только тогда, после «спокойной ночи, милорд» Джайлса, он смог погрузиться в темную пучину своих мыслей.

Он больше не джентльмен. Он обесчещен. Все кончено. Ему придется оставить командование – уйти в отставку. Как посмеет он взглянуть на Барбару? Как отважится поднять глаза на сына, когда тот вырастет и узнает правду? Аристократические родичи Барбары только понимающе хмыкнут. Никогда больше ему не ходить по шканцам, никогда не ступать на борт под свист боцманских дудок, касаясь рукой треуголки. Никогда. Его карьера кончена; все кончено. Он пошел на жертву добровольно и хладнокровно, однако от этого не легче.

Мысли его двинулись по второй половине круга. Мог ли он поступить иначе? Завернуть в Кингстон или Порт-оф-Спейн – но тогда «Дерзкий» бы ускользнул, они и так достигли пролива Тобаго почти одновременно. Пусть даже он бы взял подкрепление – что маловероятно, – все равно было бы не успеть. Допустим, он остался в Кингстоне и послал в Лондон депешу. Да, он бы обелил себя перед властями. Но насколько депеша опередит Бонапарта? На две недели? Наверное, и того меньше. Адмиралтейские клерки поначалу сочтут ее бредом безумца. Пока она ляжет на стол Первому лорду, пока попадет в Кабинет, пока ее обсудят, пока известят французского посла, пока согласуют совместные действия…

И какие действия? Допустим, министры не сочли его пустым паникером и не выбросили депешу в корзину. Пришедший в упадок английский флот не успеет вовремя выйти в море, тем более – взять под наблюдение все французское побережье и помешать «Дерзкому» в его задаче – доставить по назначению свой смертоносный груз. Тем временем весть, что Бонапарт на свободе, неминуемо просочится и всколыхнет Францию. Италия и без того охвачена мятежом. Написав в Лондон, он бы оградил себя от нареканий, но долг не в том, чтобы избежать упреков. Он обязан был действовать и поступил единственно возможным способом. Ничто иное не остановило бы Камброна. Он знал, в чем его долг. Он знал, какую цену придется платить, и заплатил. Мир на земле куплен ценою его чести. Он больше не джентльмен – мысль, описав круг, вернулась в исходную точку.

Рассудок мучительно метался, словно человек, в кромешной тьме провалившийся в сточную канаву. Скоро мир узнает о его позоре. Камброн не смолчит, другие французы – тоже. Вскоре мир узнает – британский адмирал поручился честью, твердо сознавая, что лжет. Пока этого не произошло, он должен сложить с себя полномочия и подать в отставку. Это надо сделать немедленно – его обесчещенный флаг не может долее развеваться по ветру. Он не имеет права командовать порядочными людьми. Завтра в Порт-оф-Спейне он увидится с губернатором Тринидада. Завтра он скажет, что у Вест-индской эскадры больше нет главнокомандующего. Губернатор предпримет официальные шаги, известит эскадру, как если бы главнокомандующий скончался от желтой лихорадки или апоплексического удара. Таким образом анархия будет сведена к минимуму и смена командования пройдет без особых затруднений. Губернатор, конечно, решит, что он сошел с ума – если Хорнблауэр не сознается в своем позоре, то, возможно, завтра же окажется в смирительной рубашке. А потом губернатор узнает правду и почувствует смешанную с презрением жалость. Теперь до конца жизни его будут только жалеть и презирать. Барбара… Ричард… Рассудок не находил покоя – несчастный барахтался в зловонной трясине, окруженный ночной мглой.

Ночная мгла уже рассеивалась, когда в каюту, постучавшись, вошел Джерард. Слова замерли у него на губах, когда он увидел бледное под загаром лицо и запавшие глаза Хорнблауэра.

– Вам нездоровится, милорд? – спросил он с тревогой.

– Нет. Что вы хотели сказать?

– Мистер Харкорт свидетельствует свое почтение, милорд, и сообщает, что мы у входа в Драконью Пасть. Ветер свежий норд-тень-ост. Мы сможем войти в пролив, как только рассветет, милорд. Якорь бросим в Порт-оф-Спейне в две склянки послеполуденной вахты, милорд.

– Спасибо, мистер Джерард. – Медленно, с усилием произнесенные слова звучали холодно. – Передайте мистеру Харкорту мои приветствия и скажите, что я со всем согласен.

– Есть, милорд. Поскольку это первый заход вашего флага в Порт-оф-Спейн, то надо обменяться салютами.

– Очень хорошо.

– Губернатор стоит выше вас по рангу, милорд, так что первый визит за вашей милостью. Прикажите его известить?

– Спасибо, мистер Джерард. Буду премного обязан.

Это пытку еще предстоит вынести. Надо привести себя в должный вид – нельзя выходить на палубу немытым и нечесаным. Никуда не денешься – надо бриться и слушать болтовню Джайлса.

– Пресная вода, милорд, – объявил Джайлс, внося дымящийся котелок. – Капитан разрешил, все равно мы сегодня заправляемся водой.

Каким наслаждением, какой светлой радостью было бы в иных обстоятельствах умыться пресной водой – но он не радовался. Радостно было бы стоять на палубе, покуда «Краб» проходит Драконьей Пастью, разглядывать незнакомый пейзаж – но и это не утешало. Радость могли бы доставить чистое белье и даже жесткий крахмальный галстук, даже лента, звезда и шпага с золотым эфесом. Как радовали бы его тринадцать залпов с берега и ответные выстрелы «Краба» – но радости не было, только мучительная мысль, что никогда больше пушки не будут палить в его честь, что никогда команда не вытянется по струнке, провожая его с корабля. Все равно нельзя раскисать. Надо расправить плечи и ступать твердо. Он даже заморгал, удерживая слезы – он не расплачется, словно сентиментальный французишка. Небо над головой было синее-синее – лучше б ему быть черным.

Губернатор оказался грузным генерал-майором, тоже при орденской ленте со звездой. Всю официальную часть он простоял навытяжку и расслабился, стоило им остаться наедине.

– Отлично, что вы к нам заглянули, милорд. Прошу садиться. Надеюсь, в этом кресле вам будет удобно. Херес вполне сносный. Налить вашей милости бокал?

Не дожидаясь ответа, он налил.

– Кстати, милорд, слышали новость? Бони преставился.

Хорнблауэр остался стоять. Он собирался отказаться от хереса – губернатор не стал бы пить с уличенным лжецом. Теперь он с размаху сел и машинально взял предложенный бокал. В ответ на сообщенную губернатором новость он только крякнул.

– Да, – продолжал губернатор. – Умер три недели назад на острове Святой Елены. Там его и похоронили. Вам дурно, милорд?

– Ничуть, спасибо, – отвечал Хорнблауэр.

Прохладная затемненная комната плыла перед глазами. Придя в себя, он вспомнил святую Елизавету Венгерскую. Вопреки строгому запрету мужа, она несла бедным еду – полный фартук хлеба, – и муж ее заметил.

– Что у тебя в фартуке? – спросил он.

– Розы, – солгала святая Елизавета.

– Покажи, – приказал муж.

Святая Елизавета развернула – полный фартук роз.

Жизнь начинается снова, подумал Хорнблауэр.

Звезда юга

Нет лучше места для катания на яхте, чем здесь, на самом краю тропического пояса, где над безбрежным атлантическим простором пассат дует в полную силу, – так внезапно подумалось Хорнблауэру. Для него это и впрямь была не более чем морская прогулка. Лишь недавно он пережил тяжелейшее душевное испытание, когда будущее всего мира зависело от него; в сравнении с этим обязанности главнокомандующего Вест-индским флотом представлялись сущим пустяком. Он стоял на шканцах фрегата его величества «Клоринда», купаясь в утреннем солнце. «Клоринда» шла в бейдевинд под умеренными парусами, палуба привычно качалась под ногами, пассат ревел в ушах. Тени от натянутых снастей скользили по палубе; когда «Клоринда» кренилась вбок, к только что вставшему солнцу, тени выбленок бизань-вант быстрой чередой пробегали по глазам, гипнотически усиливая ощущение, что жизнь прекрасна. Быть главнокомандующим, у которого всех забот – работорговцы, пираты и хитросплетения карибской политики – счастье, какого не ведал ни один император или даже поэт. Босоногие матросы, драящие палубу, смеялись и перешучивались, брызги над наветренной скулой вспыхивали радугой, и Хорнблауэр мог потребовать завтрак, когда захочет – стоять на шканцах и оттягивать удовольствие было почему-то особенно приятно.

Появление на шканцах капитана сэра Томаса Фелла несколько подпортило картину. Сэр Томас, угрюмый человек с длинным худым лицом, считал своим долгом развлекать адмирала вежливой беседой и не умел понять, когда в его обществе не нуждаются.

– Доброе утро, милорд, – сказал капитан, отдавая честь.

– Доброе утро, сэр Томас. – Хорнблауэр тоже коснулся рукой треуголки.

– Славное утро, милорд.

– О, да.

Сэр Томас обвел корабль капитанским взглядом: сперва палубы, затем паруса и такелаж, и наконец повернулся назад, туда, где за кормой на горизонте еле-еле угадывались очертания Пуэрто-Рико. Хорнблауэр внезапно понял, что очень хочет есть, и тут же сообразил, что не может исполнить свое желание сию же минуту. Вежливость ставит границы даже главнокомандующему – во всяком случае, ставила границы ему. Он не мог уйти в каюту, не обменявшись с Феллом еще несколькими фразами.

– Может быть, сегодня нам наконец кто-нибудь попадется, – сказал Фелл, и оба при этих словах непроизвольно подняли глаза к дозорному на головокружительной высоте грот-брам-стеньги-салинга.

– Будем надеяться, – ответил Хорнблауэр и, потому что так и не сумел проникнуться к сэру Томасу приязнью, а еще потому что меньше всего хотел обсуждать до завтрака технические подробности, продолжил, дабы не выдать своих чувств: – Весьма вероятно.

– Испанцы постараются доставить весь груз до того, как конвенция вступит в силу, – сказал Фелл.

– Да, так мы предположили, – согласился Хорнблауэр.

Капитану, в отличие от его адмирала, явно нравилось обмусоливать до завтрака давно принятые решения.

– А это – место, куда они будут держать курс, – безжалостно продолжал он, глядя за корму на Пуэрто-Рико.

– Да, – ответил Хорнблауэр. Еще минута-другая этого бессмысленного разговора, и можно будет укрыться в каюте.

Фелл взял рупор и направил его вверх.

– Эй, на мачте! Смотри хорошенько, не то шкуру спущу!

– Есть, сэр! – долетел ответ.

– Поголовные, – виновато объяснил Фелл.

– Они всем нам были бы весьма кстати, – вежливо согласился Хорнблауэр.

Британское правительство платило вознаграждение за каждого освобожденного на море раба; эти деньги, как и призовые, делились между командами кораблей, участвовавших в операции. По сравнению со сказочной добычей военных лет то были сущие крохи, но пять фунтов за голову при захвате большого невольничьего корабля давали вполне ощутимую сумму. И четверть ее шла капитану. С другой стороны, восьмая часть доставалась адмиралу, командующему флотом, где бы тот ни находился во время захвата. Хорнблауэр, у которого под началом было двадцать кораблей и судов, получал восьмую часть всех их поголовных. Эта система дележа объясняет, каким образом во время великих войн адмиралы, командующие Ламаншским или Средиземноморским флотом, становились миллионерами, как, например, лорд Кейт.

– Мне – более чем кому-либо, милорд, – сообщил Фелл.

– Возможно, – ответил Хорнблауэр.

Он слышал краем уха, что Фелл в долгах. Тот после Ватерлоо много лет был на половинном жалованье и даже сейчас как капитан пятого класса получал меньше двадцати фунтов в месяц; впрочем, и такое назначение в мирное время считалось большой удачей. Хорнблауэр сам когда-то был нищим капитаном, носил хлопковые чулки вместо шелковых и бронзовые эполеты вместо золотых. Однако у него не было ни малейшего желания обсуждать до завтрака табель капитанских жалований.

– Леди Фелл, милорд, должна поддерживать свое положение в свете, – назойливо продолжал сэр Томас.

Хорнблауэр слышал, что она особа расточительная.

– Будем надеяться, сегодня нам повезет, – сказал он, все еще думая о завтраке.

По мелодраматическому совпадению в этот самый миг с мачты раздалось:

– Вижу парус! Парус на ветре!

– Может быть, это то, что мы ждали, сэр Томас, – сказал Хорнблауэр.

– Возможно, милорд. Эй, на мачте! Каким курсом движется парус? Рулевой, держать круче к ветру!

Хорнблауэр отступил от наветренного фальшборта, чувствуя, что никогда не привыкнет к положению адмирала, вынужденного со стороны наблюдать, как в решительную минуту кораблем правит другой. Мучительно оставаться зрителем, но куда мучительнее было бы уйти в каюту и не знать, что происходит – хуже даже, чем еще на какое-то время отложить завтрак.

– Эй, на палубе! Это двухмачтовик! Идет прямо на нас. Поставлены все паруса до бом-брамселей. Капитан, сэр, это шхуна! Большая шхуна! Все еще идет прямо на нас!

Молодой Джерард, флаг-адъютант, выбежал на палубу при первом окрике с мачты и теперь стоял на своем месте подле адмирала.

– Топсельная шхуна, – сказал он. – Большая. Вероятно, это то, что мы ждали, милорд.

– А возможно, и нет, – ответил Хорнблауэр, изо всех сил пытаясь скрыть нелепое волнение.

– Вот и она! – объявил Джерард, глядя в подзорную трубу. – Быстро приближается! Гляньте, какой наклон мачт! Гляньте на форму топселей! Милорд, это не карибская шхуна.

Не будет очень уж невероятным совпадением, если это и впрямь окажется невольничье судно. Хорнблауэр разместил «Клоринду» на ветре от Сан-Хуана именно в расчете на такую встречу. Испания готовится вслед за другими державами запретить работорговлю, так что каждый капитан невольничьего корабля спешит доставить больше товара и продать по ценам, взлетевшим в ожидании запрета. Главный невольничий рынок испанских колоний – в Гаване, в тысяче миль к западу, но можно не сомневаться, что капитаны по пути из Африки сделают остановку на Пуэрто-Рико, чтобы пополнить запасы воды и, возможно, продать часть груза. Логично было отправить «Клоринду» наперехват.

Хорнблауэр навел подзорную трубу на быстро приближающуюся шхуну и увидел то, о чем говорил Джерард. Над горизонтом уже показался весь корпус. Изящные обводы и высокие мачты – все говорило о том, что строители пожертвовали водоизмещением ради скорости. Это имеет смысл, только если возить скоропортящийся – то есть человеческий – груз. На глазах у Хорнблауэра квадраты прямых парусов сузились, а промежутки между мачтами стали заметно больше. Шхуна повернула прочь от фрегата – окончательное подтверждение их догадки, что это невольничье судно. Теперь она шла правым галсом на безопасном расстоянии, и расстояние это стремительно увеличивалось.

– Мистер Сефтон! – заорал Фелл. – Наполнить грот-марсель! За ней, на правом галсе! Поставить бом-брамсели!

Матросы дисциплинированно побежали к брасам, другие полезли по вантам ставить паруса. Через несколько мгновений «Клоринда» уже летела в самый крутой бейдевинд. Все паруса, какие мог нести фрегат при свежем пассате, были поставлены, все реи круто обрасоплены; корабль сильно накренился, и набегающие волны, разбиваясь о наветренную раковину, прокатывались по палубе завесами брызг, ветер ревел в снастях – разительная перемена в сравнении с покоем, царившим всего минуты назад.

– Поднимите флаг, – распорядился Фелл. – Посмотрим, что они ответят.

В подзорную трубу Хорнблауэр увидел, как над шхуной взметнулся флаг – красно-золотой испанский.

– Видели, милорд? – спросил Фелл.

– Извините, сэр, – вмешался Сефтон, вахтенный офицер. – Я знаю эту шхуну. Видел ее дважды в прошлом плавании. Это «Эстрелья».

– «Австралия»? – изумленно воскликнул Фелл, не разобрав испанское слово.

– «Эстрелья», сэр. «Эстрелья дель Сур». «Звезда Юга», сэр.

– Тогда я про нее знаю, – сказал Хорнблауэр. – Фамилия ее капитана – Гомес. Доставляет по четыреста невольников в каждом рейсе, если не слишком много умрет в дороге.

– Четыреста! – повторил Фелл.

По лицу капитана было видно, как тот умножает и делит в уме. Пять фунтов за голову – получается две тысячи фунтов. Четверть от этой суммы – пятьсот фунтов. Двухлетнее жалованье одним махом. Фелл глянул на мачты, затем на море.

– Держи круче! – крикнул он рулевому. – Мистер Сефтон! Матросов к булиням на бак!

– Они выигрывают на ветре, – сказал Джерард, глядя в подзорную трубу.

Немудрено, что хорошо построенная шхуна идет круче, чем самый лучший фрегат с его прямым парусным вооружением.

– И к тому же отрываются от нас, – заметил Хорнблауэр, прикидывая расстояния и углы. Шхуна шла не только круче к ветру, но и быстрее. Совсем немного – на узел или на два, – но и этого было довольно, чтобы уйти от преследователя.

– Я их все равно догоню! – вскричал Фелл. – Мистер Сефтон! Свистать всех наверх! Выдвинуть пушки наветренного борта! Мистер Джеймс! Найдите мистера Ноукса! Пусть начинает откачивать воду! Вооружить помпы, мистер Сефтон! Выкачать все до капли!

Матросы высыпали из люков. Пушечные порты с наветренной стороны открыли, матросы, налегая на тали, потащили орудия вверх по наклонной палубе. Грохот катков по палубным швам бередил воспоминания о великих сражениях, однако сейчас пушки выдвигали с единственной целью: хоть немного выровнять киль, чтобы корабль мог идти круче к ветру. Вооружили помпы, быстро застучали рукояти, показывая, как усердно трудятся матросы, выкачивая за борт двадцать тонн питьевой воды. Казалось, пресная вода в плавании – величайшее сокровище, но даже небольшое уменьшение осадки вкупе с изменением крена позволит увеличить скорость на несколько ярдов.

По команде «Свистать всех наверх» на палубу вышел и мистер Эразмус Спендлав, секретарь Хорнблауэра. Молодой человек озирал дисциплинированную суету на палубе с выражением олимпийского превосходства, которое всегда нравилось в нем адмиралу. Спендлав выработал в себе подчеркнуто невозмутимую манеру, которая бесила одних и забавляла других, однако секретарем был на редкость толковым, и Хорнблауэр, взявший его по рекомендации лорда Эксмута, ни разу не пожалел о своем решении.

– Вы видите перед собой человеческое стадо за тяжким трудом, мистер Спендлав, – произнес Хорнблауэр.

– Воистину, милорд. – Спендлав глядел на испанскую шхуну в подзорную трубу. – Надеюсь, труд не окажется тщетным.

Торопливо подошел Фелл, по-прежнему глядя то на паруса, то на «Эстрелью».

– Мистер Сефтон! Позовите плотника! Пусть прикажет выбить клинья у грот-мачты. Больший наклон добавит нам скорости.

Хорнблауэр и Спендлав переглянулись. Секретарь досконально знал теорию корабля, у Хорнблауэра был за плечами огромный практический опыт. Они встретились глазами лишь на мгновение, но этого было довольно, чтобы понять: оба находят капитанскую затею бесполезной. Грот-ванты с наветренной стороны натянулись еще сильнее, и Хорнблауэр подумал: хорошо хотя бы, что у «Клоринды» новый такелаж.

– Не скажу, что мы выиграли в скорости, милорд, – заметил Джерард, по-прежнему глядя в трубу.

«Эстрелья» была заметно дальше впереди и ближе к линии ветра. При желании капитан-испанец мог к полудню совершенно скрыться с глаз. Хорнблауэр заметил на лице Спендлава странное выражение: тот с любопытством принюхивался к ветру. Хорнблауэр и сам раз или два уловил в свежем дуновении пассата гнусную вонь, но не сделал из этого никаких выводов. Сейчас он вновь потянул воздух ноздрями и тут же узнал запах, хотя последний раз обонял его лет двадцать назад: так разило от испанской галеры, набитой гребцами-невольниками, когда та прошла на ветре от их фрегата. Пассат, дующий прямо от «Эстрельи», разносил отвратительный смрад переполненного трюма далеко над чистым морским простором.

– Можно не сомневаться, что она идет с полным грузом, – сказал Хорнблауэр.

Фелл все еще пытался улучшить мореходные качества «Клоринды».

– Мистер Сефтон! Велите матросам перенести ядра к наветренному борту!

– Она меняет курс! – выкрикнули разом несколько голосов.

– Отставить, мистер Сефтон!

Подзорная труба Фелла, как и все остальные, была направлена на «Эстрелью». Она немного привелась к ветру и дерзко поворачивала, чтобы пройти поперек курса «Клоринды».

– Чертовы наглецы! – воскликнул Фелл.

Некоторое время все завороженно смотрели, как два корабля идут сближающимися курсами.

– Она пройдет на расстоянии больше выстрела, – решил наконец Джерард.

С каждой секундой его правота становилась все очевиднее.

– К брасам! – заорал Фелл. – Рулевой! Право руля! Помалу! Помалу! Так держать.

– Два румба к ветру, – сказал Хорнблауэр. – Теперь наши шансы чуть побольше.

«Клоринда» шла курсом, на котором должна была перехватить «Эстрелью» в нескольких милях впереди. Можно было надеяться, что под таким углом к ветру косое вооружение и острые обводы уже не будут давать шхуне заметного преимущества.

– Возьмите пеленг, Джерард, – распорядился Хорнблауэр.

Джерард подошел к нактоузу и тщательно взял отсчет.

– У меня впечатление, – заметил Спендлав, глядя через синий-синий простор, – что она по-прежнему нас обгоняет.

– Коли так, – сказал Хорнблауэр, – то у нас одна надежда: что у них не выдержит какая-нибудь снасть.

– По крайней мере мы можем об этом мечтать, милорд. – Спендлав поднял взгляд, явно опасаясь, что скорее такое произойдет на «Клоринде». Она сильно накренилась под всеми парусами, какие могла нести, и тяжело вздымалась на волнах, которые прокатывали под ней, захлестывая в открытые орудийные порты. Хорнблауэр внезапно понял, что на нем нет сухой нитки; вероятно, остальные на палубе тоже промокли насквозь.

– Милорд, – сказал Джерард, – вы все еще не завтракали.

Хорнблауэр постарался не показать виду, что напоминание его смутило. В горячке погони он совершенно позабыл о завтраке, который с таким удовольствием предвкушал.

– Совершенно верно. – Из-за того, что его застали врасплох, шутливый тон получился несколько натужным. – И что с того?

– Мой долг – напоминать вам, милорд, – ответил Джерард. – Ее милость…

– Ее милость велела вам следить, чтобы я ел вовремя. Мне это известно. Однако ее милость по слабому знакомству с морской жизнью не учла, что во время обеда или завтрака может появиться быстроходное невольничье судна.

– Но, возможно, милорд, мне удастся вас уговорить?

Мысль о еде, когда ему про нее напомнили, была еще соблазнительнее, чем раньше, однако как же трудно уйти с палубы в разгар отчаянной погони!

– Возьмите пеленг еще раз, и тогда я решу, – сказал он, чтобы оттянуть время.

– Угол продолжает увеличиваться, милорд. Она идет очень быстро.

– Безусловно, – сказал Спендлав, глядя на «Эстрелью» в подзорную трубу. – И сдается мне… сдается мне, она приводится к ветру. Возможно…

Хорнблауэр стремительно поднял к глазу трубу.

– Клянусь Богом, она поворачивает! – объявил он.

Очевидно, у «Эстрельи» был смелый капитан и отлично вымуштрованная команда. Шкоты выбрали и приготовились у марса брасов, затем руль положили на борт, и шхуна крутанулась волчком. Теперь Хорнблауэр видел в подзорную трубу весь ее великолепный профиль: она собиралась пройти поперек курса «Клоринды», причем довольно близко.

– Чертовы наглецы! – проговорил Хорнблауэр с явным восхищением дерзостью и сноровкой испанцев.

Фелл во все глаза смотрел на шхуну, которая словно издевалась над преследователями. Он застыл, как в столбняке, только ветер хлопал полами его сюртука. Несколько секунд казалось, что корабли движутся к одной точке, в которой неизбежно сойдутся, но это впечатление быстро прошло. Даже без замеров было ясно, что «Эстрелья» промчит на безопасном расстоянии от фрегата.

– Убрать пушки! – заорал Фелл. – К повороту! Погонные орудия к бою!

Нельзя было исключить, что шхуна пройдет на расстоянии выстрела из погонных орудий, но при такой дистанции и качке ядро вполне могло попасть не в такелаж, а в наполненный людьми трюм. Хорнблауэр приготовился остановить Фелла, если тот не передумает стрелять.

Пушки вдвинули. Еще минуту Фелл оценивал ситуацию, затем приказал переложить руль на правый борт и спуститься под ветер. Шхуна шла в галфвинд, накренясь так сильно, что Хорнблауэр в подзорную трубу временами видел ее медную обшивку, розовую на фоне морской сини. Довольно скоро «Эстрелья» пересекла курс фрегата, что Фелл молча признал, отдав приказ повернуть еще на два румба влево. Благодаря двухузловому преимуществу в скорости и лучшей маневренности шхуна буквально обошла «Клоринду» кругом.

– Она создана для скорости, милорд, – заметил Спендлав, не отрываясь от подзорной трубы.

То же самое можно было сказать о «Клоринде» с одной оговоркой: она – боевой корабль, выстроенный так, чтобы нести семьдесят тонн артиллерии и сорок тонн пороха и ядер. Ей незазорно проиграть гонку.

– Полагаю, она пойдет к Сан-Хуану, сэр Томас, – сказал Хорнблауэр.

Лицо капитана искажала бессильная ярость. Было видно, что он изо всех сил сдерживаться, чтобы не выплеснуть гнев потоком божбы.

– Это… это…

– Могло бы взбесить святого, – закончил Хорнблауэр.

«Клоринда» находилась в идеальной позиции – в двадцати милях на ветре от Сан-Хуана; «Эстрелья» шла практически им в руки и тем не менее успешно обогнула фрегат и продолжила путь к порту.

– Я им еще покажу, милорд! – процедил Фелл. – Рулевой!

Впереди лежал длинный отрезок пути до Сан-Хуана на румб от линии ветра: гонка с одновременным стартом. Фелл проложил курс на Сан-Хуан, поскольку было очевидно, что «Эстрелья» (она была сейчас почти точно на траверзе «Клоринды») идет туда же. Оба корабля шли в галфвинд: им предстояло последний раз потягаться в скорости, словно двум яхтам на треугольной трассе в проливе Солент. Хорнблауэр напомнил себе, что рано утром плаванье казалось ему яхтенной прогулкой; однако его флаг-капитан, судя по лицу, смотрел на дело совсем иначе. Фелл хотел во что бы то ни стало выиграть состязание и отнюдь не из жалости к несчастным рабам – его интересовала награда.

– Как насчет завтрака, милорд? – спросил Джерард.

Офицер остановился перед Феллом и, козырнув, спросил дозволения считать, что уже полдень.

– Пусть будет, – согласился Фелл. «Раздача грога!» – прокатился по кораблю долгожданный крик.

– Завтрак, милорд? – повторил Джерард.

– Давайте посмотрим, что у нас получается на этом курсе. – Хорнблауэр увидел, как на лице Джерарда проступило нечто похожее на отчаяние, и рассмеялся. – Подозреваю, что это вопрос не только моего завтрака, но и вашего. Вы ведь ничего не ели с утра?

– Да, милорд.

– Вижу, что морю голодом моих молодых людей. – Хорнблауэр перевел взгляд с Джерарда на Спендлава, но секретарь оставался подозрительно невозмутимым, и Хорнблауэр вспомнил все, что про него знал. – Готов поставить гинею, что Спендлав не отказал себе нынче утром в завтраке.

Ответом была широкая ухмылка.

– Я не моряк, милорд, – сказал Спендлав, – но за время в море усвоил одно: видишь еду – хватай. Золото фей не исчезает так быстро, как возможность поесть на корабле.

– Итак, пока ваш адмирал мучился голодом, вы прогуливались по палубе с набитым животом? Стыдитесь!

– Я стыжусь так сильно, как заслуживает ситуация, милорд.

Спендлав явно обладал всем тактом, необходимым адмиральскому секретарю.

– К грот-брасам! – заорал Фелл.

«Клоринда» неслась по синим волнам с ветром на траверзе; в галфвинд она шла ходче всего, и Фелл старался выжать из нее всю возможную скорость. Хорнблауэр глянул на «Эстрелью».

– Сдается мне, мы отстаем, – сказал он.

– Мне тоже, милорд.

Джерард подошел к нактоузу и взял пеленг; Фелл, глянув на него раздраженно, повернулся к Хорнблауэру.

– Надеюсь, милорд, вы согласны, что «Клоринда» сделала все возможное?

– Конечно, сэр Томас.

На самом деле Фелл оправдывал себя, и Хорнблауэр при всем своем убеждении, что сам бы правил «Клориндой» лучше, не сомневался, что «Эстрелья» в любом случае ушла бы от погони.

– Эта шхуна – настоящая чертовка, – сказал Фелл. – Только гляньте на нее, милорд.

Даже с такого расстояния было прекрасно видно, как хороши обводы «Эстрельи», как продуманно размещены ее паруса.

– Красавица, – сказал Хорнблауэр.

– Она отрывается от нас, это точно, – объявил Джерард от нактоуза. – И, кажется, идет круче.

– И с нею уходят пятьсот фунтов, – горько проговорил Фелл. Видимо, он и впрямь отчаянно нуждался в деньгах. – Рулевой! Круче на румб! К брасам!

Он немного привел «Клоринду» к ветру и с минуту смотрел, как она идет, прежде чем повернуться к Хорнблауэру.

– Я буду преследовать ее до последнего, милорд.

– Совершенно правильно, – согласился Хорнблауэр.

Лицо у капитана было обреченное, и Хорнблауэр только сейчас понял, что дело не только в деньгах. Разумеется, лорды адмиралтейства узнают, что Фелл преследовал «Эстрелью» и позорно ее упустил. Даже если Хорнблауэр в рапорте приведет все смягчающие обстоятельства, провал останется провалом, а значит, по истечении нынешнего двухлетнего срока Фелл больше не получит корабля. Сейчас на каждого капитана в море приходится по меньшей мере двадцать желающих заполучить его место. Малейший промах безнадежно губит карьеру. У Фелла есть все основания полагать, что теперь он до конца жизни будет прозябать на половинном жалованье. А леди Фелл – дама честолюбивая и расточительная. Не удивительно, что обычно багровые щеки Фелла приобрели сейчас сероватый оттенок.

Велев изменить курс, он окончательно признал свое поражение. Да, «Клоринда» оставалась на ветре от «Эстрельи», но расстояние между ними стремительно увеличивалось.