Текст книги "Коммодор Хорнблауэр"

– Хвэн почти на расстоянии выстрела, сэр, – доложил первый лейтенант.

– Все по местам! – скомандовал Буш, глянув на Хорнблауэра.

Однако Хорнблауэр сидел спокойно. Он вдруг ощутил полную уверенность, что пушки Хвэна стрелять не будут, и ему не хотелось выбрасывать сигару, сослужившую такую добрую службу. Буш еще раз покосился на коммодора и решил последовать его примеру. Хорнблауэр едва удостоил взгляда Хвэна, когда тот возник на подветренной скуле и пропал за подветренной раковиной. Он думал о Сальтхольме и Амагере впереди. Там будет и впрямь опасно: оба острова в руках датчан, пролив глубиной в двенадцать саженей проходит между ними близко к обоим. И тем не менее времени докурить сигару еще предостаточно.

Наконец он с искренним сожалением сделал последнюю затяжку, медленно встал и подошел к подветренному борту, чтобы аккуратно бросить окурок в море.

Эскадра, внезапно возникшая в серых рассветных сумерках, застигла гарнизон Хельсингёра врасплох. Теперь так не получится. В такую ясную погоду с Сальтхольма и Амагера ее увидят за десять миль, и канониры успеют хорошо подготовиться. Хорнблауэр оглядел строй кораблей.

– Сигнальте «Мотыльку», – бросил он через плечо, – «Лучше держать дистанцию».

Чем сильнее растянется эскадра, тем дольше она будет под огнем. В подзорную трубу острова уже были видны отчетливо. Удачно, что Сальтхольм такой плоский – его пушки не смогут стрелять далеко. Копенгаген, должно быть, сразу за горизонтом по правому борту. Викери вел «Лотос» в точности тем курсом, который Хорнблауэр указал для него в приказах. Над Сальтхольмом заклубился дым, грянули пушки – очень нестройный залп. Все корабли впереди вроде бы были целы. «Лотос» отстреливался. Едва ли игрушечные девятифунтовки могут с такого расстояния нанести батареям вред, но дым хотя бы спрячет суденышко. Теперь уже весь Сальтхольм окутался дымом, пушки грохотали беспрерывно, как барабанная дробь. Амагер все еще был более чем на расстоянии выстрела. Викери разворачивал свой шлюп. Буш весьма разумно поставил на руслени лотового.

– Семь саженей!

Семь саженей при начале прилива – более чем достаточно. Бурое на зеленом – это батареи Сальтхольма, едва различимые в дыму. На главной палубе молодой Карлин указывал цель канонирам двенадцатифунтовок левого борта.

– Глубже шести! Шесть с половиной!

Раздирающий уши грохот – это разом выпалила батарея левого борта. «Несравненная» накренилась от отдачи, и тут раздался крик лотового:

– Шесть с половиной!

– Право руля! – скомандовал Буш. – Приготовиться у пушек правого борта!

«Несравненная» изготовилась к повороту; насколько Хорнблауэр мог сказать, по ним еще не выпустили ни одного ядра.

– Пять саженей!

Должно быть, корабль проходит по краю мели. Батарея Амагера по правому борту была видна отчетливо. Угол подъема пушек при крене чуть больше, значит, они вполне могут до нее дострелить. На сей раз два бортовых залпа громыхнули разом, оглушая, дым от пушек правого борта заклубился по палубе, раздражая глаза и ноздри.

– Пять с половиной!

Уже лучше. Черт, в «Гарви» попали. Бомбардирский кеч в двух кабельтовых впереди «Несравненной» мгновенно превратился из боевого судна в неуправляемый остов. Непропорционально большая грот-мачта переломилась у самой палубы и вместе с вантами и парусами тащилась за раковиной. Короткая бизань-стеньга тоже рухнула и теперь висела на эзельгофте. «Ворон», согласно приказам, миновал беспомощный «Гарви». Теперь к нему приближалась «Несравненная».

– Обстенить грот-марсель! – гаркнул Буш.

– Приготовиться у бросательного конца! – заорал Хёрст.

– Пять с половиной!

– Руль под ветер! – скомандовал Буш, и тут снова дали залп пушки правого борта, наведенные на Амагер, и палубы окутались дымом. «Несравненная» накренилась; обстененный марсель поймал ветер и засторопорил ее ход. Большой корабль навис над покалеченным «Гарви». Маунд, его командир, стоял у основания бизань-мачты, направляя усилия команды. Хорнблауэр поднес к губам рупор.

– Теперь рубите обломки, живей! – приказал он.

– Принимайте бросательный конец! – крикнул Хёрст.

Ловко брошенный конец упал на бизань-ванты, и Маунд сам его поймал; Хёрст побежал вниз, чтобы проследить, как трос проденут в буксирный канат, приготовленный на нижней пушечной палубе. Оглушительный треск в носовой части корабля сообщил, что по крайней мере одно ядро попало в «Несравненную». На палубе «Гарви» матросы яростно рубили топорами ванты, несколько человек тянули трехдюймовый канат, привязанный к бросательному концу. Снова треск впереди. Хорнблауэр, обернувшись, увидел, что у русленя лопнули две фок-ванты. «Несравненная» была почти в положении левентик, так что ни правая ее батарея, ни левая не могли бы достать до берега, однако Карлин заставил два орудийных расчета правилами развернуть две ближайшие к носу пушки – по берегу стоило палить хотя бы для того, чтобы датские канониры не чувствовали себя как на учениях. Хорнблауэр вновь повернулся к корме: она чуть не врезалась в раковину «Гарви», но какой-то толковый офицер уже отправил матросов на кормовую галерею – отталкиваться запасным рангоутом. Канат медленно полз к «Гарви»; на глазах у Хорнблауэра матросы с кеча потянулись и ухватили его руками.

– Мы потащим вас кормой вперед, мистер Маунд! – крикнул Хорнблауэр в рупор. Не стоило тратить время на то, чтобы перетаскивать канат вперед. Маунд замахал рукой, показывая, что понял.

– Четверть до пяти! – донесся выкрик лотового. Сцепленные корабли несло на мели Сальтхольма.

Сразу за криком лотового громыхнули пушки, которые Карлин сумел навести на батареи Амагера, и тут же над головой с ревом пролетело ядро. В грот-марселе и крюйселе появились дыры – противник стрелял по мачтам «Несравненной».

– Развернуть паруса по ветру? – раздался рядом с Хорнблауэром голос Буша.

Маунд намотал буксирный канат на бизань-мачту «Гарви», далеко сдвинутую к корме, и махал руками, показывая, что все готово. Его матросы заканчивали рубить грот-ванты.

– Да, капитан. – Хорнблауэр замялся, прежде чем дать совет в деле, находящемся полностью в компетенции Буша. – Канат надо натягивать плавно, не то он лопнет или у них выворотит мачту. Разверните передние паруса к правому борту и постепенно набирайте ход, прежде чем обрасопить марсель.

– Есть, сэр.

Буш не обиделся, что Хорнблауэр ему указывает; он отлично знал, что совет коммодора дороже золота.

– И я бы на вашем месте держал буксирный канат коротким. Кормой вперед, неуправляемый, так «Гарви» пойдет лучше всего.

– Есть, сэр.

Буш повернулся и начал выкрикивать приказы. Под передними парусами «Несравненная» развернулась из положения левентик, и Карлин тут же возобновил стрельбу. Корабль наполнился дымом и адским грохотом пушек. Ядра, выпущенные с Амагера, по-прежнему попадали в цель или проносились над головой. Недолгое относительное затишье прорезал голос лотового:

– Четыре с половиной!

Чем быстрее они уберутся с этих мелей, тем лучше. Фор-марсель и крюйсель начали наполняться, передние паруса давали тягу. Канат натянулся, и слух, оправившись от нового бортового залпа, различил скрип принимающих напряжение битенгов и потрескивание самого каната. С палубы «Несравненной» было слышно даже, как скрипит от натуги бизань-мачта «Гарви». Буш отдавал приказания рулевому. Двухпалубник тянул «Гарви» за корму, постепенно разворачивая. Все делалось образцово. Хорнблауэр кивнул самому себе. Если Буш косится на него (а Хорнблауэр предполагал, что косится), то увидит этот кивок и почувствует себя увереннее.

– К брасам! – заорал Буш, словно читая мысли коммодора. Под развернутыми фор-марселем и крюйселем «Несравненная» заскользила быстрее. Для судна, не управляемого рулем, кеч следовал за ней на редкость покладисто. Стоило об этом подумать, как он мотнулся вправо, натягивая буксирный канат под ружейный салют скрипов и тресков. Хорнблауэр при этом зрелище покачал головой, и Буш, уже готовый приказать, чтобы обрасопили грот-марсель, закрыл рот.

– Право руля, мистер Маунд! – крикнул Хорнблауэр в рупор. Если развернуть руль «Гарви», может быть, дело пойдет чуть лучше – каждое судно при буксировке ведет себя по-своему. Скорость увеличивается, и это тоже может изменить поведение «Гарви» в ту или иную сторону.

– Пять саженей!

Уже лучше. И «Гарви» тоже вел себя вполне прилично. Теперь он рыскал лишь самую малость; то ли помогло увеличение скорости, то ли поворот руля.

– Отлично, капитан Буш, – важно проговорил Хорнблауэр.

– Спасибо, сэр, – ответил Буш и тут приказал обрасопить грот-марсель по ветру.

– Шесть саженей!

Значит, они миновали Сальтхольмскую мель. Хорнблауэр внезапно осознал, что пушки уже некоторое время не стреляют и что батарея Амагера тоже молчит. Выходит, они миновали пролив ценою всего лишь одной сбитой мачты. Больше не придется идти под вражескими пушками – можно обогнуть Фальстербо, не приближаясь к шведским батареям.

– Девять саженей!

Буш глянул на него с озадаченным восхищением, какое Хорнблауэр видел на лице друга уже не раз. А ведь все было так просто! Каждый догадался бы, что буксировку пострадавших судов лучше доверить «Несравненной», а сообразив это, велел бы заранее приготовить буксирный канат, бросательные концы и все остальное. Всякий поставил бы «Несравненную» в конце строя, чтобы без промедления взять пострадавших на буксир. Любой проделал бы те же выкладки. То, что Буш так на него смотрит, несколько раздражало.

– Дайте общий сигнал «Лечь в дрейф», – сказал Хорнблауэр. – Капитан Буш, пожалуйста, приготовьтесь отдать буксирный канат. Временную мачту на «Гарви» надо поставить до того, как будем огибать Фальстербо. Может быть, вы отправите матросов помочь в работе?

С этими словами он ушел в каюту. Ему не хотелось видеть ни Буша, ни кого-либо другого. Он чувствовал себя совершенно выжатым. Позже будет время сесть за стол и приступить к утомительному: «Сэр, имею честь доложить…» И ещё – составить списки убитых и раненых.

Глава седьмая

Его британского величества семидесятичетырехпушечный корабль «Несравненная» шел на фордевинд с устойчивым западным ветром под малыми парусами. Следом, как два гадких утенка за дородной мамашей, двигались бомбардирские кечи. Справа, на расстоянии предельной видимости – «Лотос», далеко слева – «Мотылек». За «Вороном», невидимый с «Несравненной» – «Моллюск». Четыре корабля составляли цепь, которой можно прочесать узкое горлышко Балтийского моря от Швеции до Рюгена. Новостей по-прежнему не было. В начале навигации все балтийские купеческие суда стремятся наружу, к Англии и Европе; для них западный ветер – встречный. Несмотря на солнце, воздух был свежий и зябкий, море под небом в мелких пятнышках облаков – серебристо-серое.

Под струей из помпы Хорнблауэр задохнулся и задрожал от холода. Пятнадцать лет он служил в тропиках и в Средиземноморье; не упомнить, сколько раз на него лили теплую воду. Балтийская вода, охлажденная льдами Ботнического и Финского заливов, талыми водами Одера и Вислы, всякий раз оказывалась неожиданно студеной. И все же она странно бодрила; он нелепо приплясывал под мощной струей, забыв – как всегда во время купаний – о приличествующем коммодору достоинстве. Шестеро матросов, под присмотром корабельного плотника чинившие разбитый ядром пушечный порт, поглядывали на него с удивлением. Двое у помпы и Браун с халатом и полотенцем наготове хранили серьезные мины – они знали, что коммодор их видит.

Внезапно струя иссякла. Перед коммодором стоял щуплый мичман. Мальчик только что откозырял; несмотря на торжественность момента – как-никак, он обращается к великому человеку, – глаза у него были круглые от изумления.

– В чем дело? – спросил Хорнблауэр. Он не мог ответить на приветствие.

– Меня прислал мистер Монтгомери, сэр. «Лотос» сигналит: «Парус под ветром», сэр.

– Очень хорошо.

Хорнблауэр выхватил у Брауна полотенце, но известие было слишком важное – не до вытиранья. Мокрый и голый, он взбежал по трапу, Браун бежал следом с халатом. Вахтенный офицер откозырял, как только Хорнблауэр появился на шканцах. Все было как в старой сказке: окружающие старательно не замечали, что коммодор – голый.

– Новый сигнал с «Лотоса», сэр. Преследуемый идет левым галсом, курсом ост-тень-норд и полрумба к осту.

Хорнблауэр подбежал к нактоузу и на глаз взял пеленг. С палубы видны были только марсели «Лотоса». Чей бы ни был неизвестный парус, его надо остановить и узнать новости. На шканцы, торопливо застегивая мундир, поднялся Буш.

– Капитан Буш, я побеспокою вас просьбой изменить курс на два румба вправо.

– Есть, сэр.

– «Лотос» опять сигналит, сэр. Преследуемый – трехмачтовый корабль. Вероятно, английский торговый.

– Очень хорошо. Поднимите все паруса, капитан Буш, пожалуйста.

– Есть, сэр.

По кораблю засвистели дудки. Четыреста человек побежали по вантам отдавать бом-брамсели и ставить лисели. Хорнблауэр профессиональным глазом наблюдал за ними. Команде недоставало сноровки; несмотря на крики вахтенного и понукания уорент-офицеров дело продвигалось чересчур медленно. Маневр еще был не закончен, когда с мачты донесся новый крик:

– Парус на правой скуле!

– Должно быть, тот корабль, который заметили с «Лотоса», – сказал Буш. – Эй, на салинге! Что видно?

– Корабль, сэр! Идет бейдевинд. Мы держим курс на него.

– Поднимите флаг, мистер Хёрст. Если корабль направляется к Зунду, сэр, он сменил бы галс, даже если бы не появился «Лотос».

– Да, – сказал Хорнблауэр.

Вахтенный мичман с подзорной трубой добежал по вантам до салинга, и оттуда донесся его пронзительный мальчишеский голос:

– Британский флаг, сэр!

Хорнблауэр вспомнил, что по-прежнему стоит мокрый и голый, по крайней мере, мокрый в тех местах, которые не обдувал ветер. Он только начал промакивать полотенцем эти укромные необсохшие уголки, как его вновь прервали.

– Вот он! – крикнул Буш. Над горизонтом, видимые с палубы, показались верхние паруса корабля.

– Возьмите курс, чтобы пройти от него на расстоянии окрика, пожалуйста, – сказал Хорнблауэр.

– Есть, сэр. Рулевой, румб вправо. Убрать лисели, мистер Хёрст.

Корабль, к которому они приближались, шел прежним курсом. Ничто в нем не вызывало подозрений, даже то, что при виде «Лотоса» он сменил галс.

– Лес из Южной Балтики, сэр, – сказал Буш, наведя подзорную трубу. – Уже видно груз на палубе.

Как почти на всех маленьких кораблях, идущих из Балтийского моря, у этого вдоль фальшбортов баррикадами громоздились штабеля бревен.

– Пожалуйста, поднимите сигналы для торговых судов, капитан, – распорядился Хорнблауэр.

Он смотрел, как на фалах корабля появился ответ.

– А… Т… числовой… пять… семь, сэр, – читал Хёрст в подзорную трубу. – Верные сигналы для прошлой зимы, а новых кодовых книг они еще получить не успели.

– Сигнальте лечь в дрейф, – приказал Хорнблауэр.

С задержкой не более чем естественной для торгового судна, где команда мала и никто не умеет толком читать сигналы, корабль обстенил грот-марсель и лег в дрейф. «Несравненная» быстро неслась к нему.

– Они поднимают желтый карантинный флаг, – внезапно доложил Хёрст.

– Очень хорошо. Пожалуйста, капитан Буш, положите корабль в дрейф.

– Есть, сэр. И, если не возражаете, я буду держать от них на ветре.

«Несравненная» обстенила марсели и привелась к ветру на расстоянии пистолетного выстрела от торгового корабля. Хорнблауэр поднял рупор.

– Что за корабль?

– «Мэгги Джонс» из Лондона. Одиннадцать дней как из Мемеля![6]6
  Современная Клайпеда.


[Закрыть]

Кроме рулевого у штурвала на полуюте «Мэгги Джонс» было только два человека. Один, в белых парусиновых штанах и синем сюртуке, очевидно, капитан. Это он отвечал в рупор.

– Из-за чего карантинный флаг?

– Оспа. Семь больных на борту, двое умерли. Первый случай – неделю назад.

– Оспа, черт побери! – пробормотал Буш. Ему уже рисовалась ужасная картина оспы на его обожаемом корабле, где в невероятной скученности обитают девятьсот человек.

– Почему идете без конвоя?

– В Мемеле не было военных кораблей. Рандеву двадцать четвертого у Лангеланна. Сейчас идем к Бельту.

– Какие новости? – Хорнблауэр терпеливо выдержал всю предварительную часть разговора, прежде чем задать этот вопрос.

– Российское эмбарго по-прежнему в силе, но у нас лицензия.

– Швеция?

– Бог ее знает, сэр. Некоторые говорят, что она ужесточила эмбарго.

Из-под палубы «Мэгги Джонс» донесся странный приглушенный вой, едва различимый на «Несравненной».

– Что там у вас за шум? – спросил Хорнблауэр.

– Один из больных. Он в горячке, бредит. Говорят, на следующей неделе царь встречается с Бернадотом на конференции где-то в Финляндии.

– Есть какие-нибудь признаки, что Россия готовится к войне с Францией?

– В Мемеле я ничего такого не видел.

Горячечный больной, видимо, буйствовал не на шутку, ибо его крики долетали до Хорнблауэра даже против ветра. Неужто один человек способен производить столько шума? Крики больше походили на приглушенный хор. На Хорнблауэра волной нахлынули подозрения. Человек в белых штанах на полуюте «Мэгги Джонс» отвечал слишком четко, слишком по-военному. Флотский офицер вполне мог обсуждать вероятность грядущей войны так хладнокровно, шкипер торгового судна вложил бы в свои слова больше чувства. И шумит явно не один человек. Капитан вполне мог сообщить о встрече царя с Бернадотом для отвода глаза, чтобы Хорнблауэр не обратил внимания на крики. Что-то не так.

– Капитан Буш, – сказал Хорнблауэр, – отправьте туда шлюпку с абордажной командой.

– Сэр! – яростно запротестовал Буш. – Сэр, у них на борту оспа… сэр! Есть, сэр.

Невысказанные протесты Буша скончались в муках при взгляде на лицо коммодора. Он напомнил себе, что Хорнблауэр не хуже него знает, как опасно занести на корабль оспу. Второй взгляд на коммодора убедил Буша, что решение далось тому нелегко.

Хорнблауэр вновь поднес к губам рупор.

– Я отправляю к вам шлюпку! – крикнул он.

С расстояния в двадцать футов трудно определить, изменилось ли поведение человека, особенно если тот говорит в рупор, и все же Хорнблауэру показалось, что капитан вздрогнул. Определенно он немного помедлил, прежде чем ответить:

– Как вам угодно, сэр. Я предупредил про оспу. Вы можете прислать врача и медикаменты?

Именно это он должен был сказать. И все равно пауза была подозрительной, как будто он в замешательстве и спешно подыскивает уместный ответ. Буш стоял рядом со страдальческой миной, надеясь, что Хорнблауэр возьмет свое распоряжение назад, но тот молчал. По приказу боцмана вельбот подняли талями и спустили за корму. Мичман и гребцы нехотя спустились в шлюпку. Они бы храбро бросились на абордаж против вооруженного неприятеля, но мысль об ужасной болезни лишала их мужества.

– Отваливай, – приказал вахтенный, последний раз взглянув на Хорнблауэра.

Вельбот заплясал на волнах, направляясь к «Мэгги Джонс». Тут Хорнблауэр увидел, что капитан бросил рупор на палубу и озирается, словно ища путь к бегству.

– Оставайтесь в дрейфе, или я вас потоплю! – загремел Хорнблауэр.

Капитан, в отчаянии всплеснув руками, обреченно замер.

Вельбот зацепился за грот-руслень «Мэгги Джонс», и мичман с гребцами запрыгнули на палубу. Команда не сопротивлялась, но когда матросы добежали до кормы, раздался пистолетный хлопок, и мичман склонился над бьющимся в агонии капитаном. Хорнблауэр мысленно поклялся отдать сопляка под суд, сгноить, пустить по миру, если тот по дурости застрелил капитана. Он безумно алкал и жаждал новостей, сведений, фактов; мысль, что капитан умрет, ничего не сообщив, приводила его в бешенство.

– Какого дьявола я не отправился туда сам? – вопросил он, ни к кому в особенности не обращаясь. – Мистер Буш, будьте любезны спустить на воду мой катер.

– Но оспа, сэр…

– К чертям оспу! Никакой оспы там нет.

Через воду донесся голос мичмана:

– Эй, на «Несравненной»! Это приз! Захвачен вчера французским приватиром!

– Кто капитан, с которым я говорил? – крикнул Хорнблауэр.

– Английский перебежчик, сэр. Он застрелился, когда мы поднялись на борт.

– Он умер?

– Еще нет, сэр.

– Мистер Хёрст, – сказал Буш, – отправьте туда врача. Даю ему минуту на сборы. Перебежчика надо спасти любой ценой. Я хочу видеть, каков он будет на ноке рея.

– Отправьте врача в моем катере, – сказал Хорнблауэр. Затем крикнул в рупор: – Пришлите ко мне пленных и корабельных офицеров.

– Есть, сэр.

– А теперь, черт побери, я что-нибудь на себя надену.

Хорнблауэр наконец осознал, что больше часа простоял на шканцах голый. Если бы он две минуты назад дал волю порыву, то высадился бы на «Мэгги Джонс» в чем мать родила.

Капитана и двух помощников проводили в коммодорскую каюту, и Хорнблауэр с Бушем, разложив на столе карту Балтийского моря, принялись с жаром выспрашивать у них новости.

– Изменник сообщил вам правду, сэр, – сказал капитан. – Мы действительно уже десять дней шли от Мемеля к Бельту, когда нас атаковал приватир – большой, по десять пушек с каждого борта, гладкопалубный. Название «Бланшфлёр». То, что лягушатники зовут корветом. Под французским флагом. Оставили у нас на борту призовую команду во главе с перебежчиком – его фамилия Кларк, сэр. Думаю, когда вы нас перехватили, он держал курс на Киль. Нас заперли в лазарете. Боже, как же мы орали, надеялись, вы нас услышите!

– Мы услышали, – сказал Буш.

– Как обстояли дела в Мемеле, когда вы оттуда уходили? – спросил Хорнблауэр.

Капитан наморщил лоб; если бы он был французом, то пожал бы плечами.

– Все как всегда. Русские порты по-прежнему для нас закрыты, но лицензию дают всякому, кто попросит. То же самое и со Швецией.

– Что насчет войны между Россией и Бонапартом?

На сей раз капитан действительно пожал плечами.

– Все о ней говорят, но пока ничего определенного не происходит. Солдаты повсюду. Если Бони нападет, русские будут худо-бедно готовы.

– А вы думаете, нападет?

– Спросите кого-нибудь другого, сэр, я не знаю. Но Кларк сказал вам правду. Царь скоро встречается с Бернадотом. Я простой человек, мне это ничего не говорит. Вечно у них всякие встречи, конгрессы и конференции.

Значит, все по-прежнему: Швеция и Россия – номинальные враги Англии, номинальные союзники Бонапарта, якобы воюют, якобы мирятся на манер, вошедший последнее время в моду. До сих пор непонятно, решится ли Бонапарт на войну с Россией. Его не понять. Казалось бы, самое разумное – довершить войну в Испании и попытаться захватить Англию, прежде чем начинать военные действия на Востоке. С другой стороны, если быстро нанести решительный удар по России, можно будет не опасаться могучего соседа, чьей дружбе Бонапарт не слишком-то доверяет. Он покорил все европейские государства – за исключением Англии, – и Россия едва ли сможет противостоять его натиску. После победы над ней у него не останется врагов на материке, и Англии придется бороться с ним в одиночку. Все-таки хорошо, что Англия не поддержала Финляндию, когда Россия на нее напала, иначе на союз с Россией рассчитывать было бы труднее.

– Теперь расскажите мне подробнее про «Бланшфлёр», – сказал Хорнблауэр, склоняясь над картой.

– Он напал на нас у Рюгена. Засниц был на пеленге зюйд-вест, в восьми милях. Понимаете, сэр…

Хорнблауэр внимательно слушал объяснение. Двадцатипушечный корвет под командованием французского капитана – серьезная угроза для балтийской торговли. Сейчас, с началом навигации, первая задача эскадры – захватить его или блокировать в порту. Такой корвет в силах дать серьезный бой даже шлюпу, и в кильватерной погоне «Несравненной» его не догнать, значит, хорошо бы заманить «Бланшфлёр» в ловушку. Он отправляет призы в Киль, откуда, избавившись от пленных и набрав в команду французов, они пускаются в опасный путь вдоль датского побережья – Бонапарт строит военные корабли во всех портах от Гамбурга до Триеста и отчаянно нуждается во флотских припасах.

– Спасибо, джентльмены, – сказал Хорнблауэр, – не буду вас больше задерживать. Капитан Буш, теперь мы поговорим с пленными.

Однако от захваченных моряков ничего толком узнать не удалось, хоть их и приводили для допроса поодиночке. Четверо были французы: Хорнблауэр разговаривал с ними сам под восхищенными взглядами Буша – тот уже позабыл немногие французские слова, выученные за время вынужденного пребывания во Франции. Двое оказались датчанами, еще двое – немцами. Переводить их вызвали мистера Брауна. Все четверо были опытными моряками и, насколько Хорнблауэр мог судить, пошли на «Бланшфлёр», чтобы избежать принудительной вербовки в армию или на флот Бонапарта. Французы отказались служить в британском флоте и предпочли отправиться в тюрьму, даже понимая, что, возможно, пробудут в ней до конца дней. Остальные согласились сразу, как только Браун перевел им это предложение. Буш довольно потирал руки: его хронически недоукомплектованная команда пополнилась четырьмя бывалыми моряками. На «Бланшфлёр» они немного научились говорить по-французски, на «Лотосе» или «Несравненной» быстро начнут понимать английский: линек в руках опытного унтер-офицера – лучший учитель.

– Уведите их и включите в списки, мистер Хёрст, – сказал Буш, вновь потирая руки. – А теперь, сэр, может, глянем на этого треклятого изменника?

Кларк лежал на главной палубе, куда его талями подняли со шлюпки. Над ним склонился врач. Выстрел, которым Кларк хотел себя убить, всего лишь разнес ему челюсть. Кровь была на синем сюртуке и на белых штанах, голову скрывали бинты, раненый корчился на куске парусины, на котором его подняли на корабль. Хорнблауэр глядел на него сверху вниз. Лицо Кларка было так бело, что загар казался пленкой грязи. Черты – правильные, изящные, безвольные: тонкий нос, впалые щеки, карие женственные глаза, опушенные редкими рыжеватыми ресницами. Волосы, там, где они проглядывали между бинтами, тоже были редкими и рыжеватыми. Что заставило этого человека изменить родине и пойти на службу к Бонапарту? Отвращение к плену? Хорнблауэр знал, что́ это такое – он сам был узником в Ферроле и в Росасе. Однако тонкое, чересчур правильное лицо вроде бы не говорило о сильной натуре, которую заточение доводит до умопомешательства. Может быть, тут замешана женщина, или он дезертировал с флота, чтобы избежать наказания; интересно, нет ли у него на спине шрамов от девятихвостой кошки? А может, он ирландец, из тех фанатиков, кто в своей ненависти к Англии не видит, что Бонапарт, случись ему захватить Ирландию, станет притеснителем куда хуже англичан?

Так или иначе, в сообразительности ему не откажешь. Как только Кларк увидел, что путь к бегству отрезан, он предпринял единственно возможный шаг: двинулся к «Несравненной», как ни в чем не бывало, и очень ловко соврал про оспу.

– Он выживет? – спросил Буш врача.

– Нет, сэр. У него множественные оскольчатые переломы мандибулы – я хочу сказать, челюсть вдребезги, сэр. Максилла местами тоже раздроблена, а язык – и вообще вся глоссофарингеальная область – в клочьях. Кровотечение может оказаться фатальным, хотя я этого не жду. Однако гангрена в этой части организма немедленно дает летальный исход. В любом случае он умрет от истощения – в смысле от голода и жажды, даже если некоторое время мы сможем поддерживать его ректальными впрыскиваниями.

Гадко, но необходимо было улыбнуться напыщенности врача и ответить беспечно:

– Коли так, сдается, ничто его не спасет.

А ведь они обсуждают человеческую жизнь!

– Надо повесить его, сэр, пока жив, – сказал Буш, поворачиваясь к Хорнблауэру. – Мы можем собрать трибунал…

– Он не сможет защищаться, – возразил Хорнблауэр.

Буш развел руки в жесте, который для него был более чем красноречив.

– Что он сумел бы сказать в свою защиту? Все необходимые свидетельства у нас есть. Факты налицо, остальное сообщили пленные.

– Возможно, он опроверг бы свидетельства, если бы мог говорить. – Хорнблауэр сам понимал нелепость своих доводов. Вина Кларка не оставляла сомнений – и попытка самоубийства доказывала ее окончательно, – однако Хорнблауэр прекрасно понимал, что не в силах повесить человека, который физически не может ответить трибуналу.

– Если мы будем ждать, он от нас ускользнет.

– Ну и пусть.

– Но пример для матросов…

– Нет, нет, нет! – вспылил Хорнблауэр. – Хорош пример – вешать умирающего, который даже не понимает, что с ним делают!

Ужасно было видеть игру чувств на лице Буша. Буш – славный человек, любящий брат и сын, однако сейчас он явно жаждал крови. Нет, так не совсем честно. Буш жаждет не крови, а мщения – мщения предателю, вставшему на сторону врага.

– Это научило бы матросов не дезертировать, сэр, – упорствовал Буш. Хорнблауэр по двадцатилетнему опыту знал, что дезертирство – постоянный кошмар каждого британского капитана, который половину времени бодрствования гадает, где взять матросов, а вторую половину – как сделать, чтобы они не сбежали.

– Возможно, – ответил Хорнблауэр, – однако сильно в этом сомневаюсь.

Он не мог придумать никакой пользы (зато легко мог вообразить вред) от того, что матросов заставят смотреть, как беспомощного человека, не способного даже стоять на ногах, просовывают в петлю и вздергивают на рее.

Буш не мог смириться с тем, что повешения не будет. Доводы свои он исчерпал, но лицо хранило прежнее выражение, и протесты готовы были сорваться с языка.

– Спасибо, капитан Буш, – сказал Хорнблауэр. – Мое решение окончательно.

Буш не понимает и, возможно, никогда не поймет, что слепая месть ради мести всегда бессмысленна.