Текст книги "Разговор с Безумцем"

***

Утром я быстро собрался, не забыв прихватить с собой записную книжку, дабы сделать необходимые пометки, касательно особенностей пациентов, предлагаемых мне для общения. Это очень важный инструмент, ведь на основе записей этих приватных разговоров и будет написана моя художественная книга.

Сам рабочий день прошел довольно сносно. Я сделал всю запланированную на сегодня работу, притом сделал ее довольно быстро, чтобы не засиживаться до вечера. Задерживаться на работе было абсолютно недопустимо, ведь мне предстояла важная встреча, и мысли о ней волновали меня весь сегодняшний день. Немного поболтав с коллегами за чашкой бодрящего кофе, который, к слову, отлично готовили в буфете нашей больницы, я отправился на встречу с мистером Говардом Блэком, чтобы провести отбор конкурсантов под мое творческое начинание.

На входе в психиатрическую лечебницу меня встретил двухметровый угрюмый охранник, он спросил мое имя, сверил права с данными в журнале, затем лениво провел по моей спине и карманам дубинкой металлодетектора, после чего жестом разрешил пройти дальше. По дороге меня перехватил другой охранник больницы, которым оказался пожилой седоволосый мужчина лет шестидесяти. Мало того, что выглядел он уже достаточно потрёпанным, так еще и кряхтел, и прихрамывал всю дорогу, пока сопровождал меня до кабинета главного врача. Такое чувство, что работа высосала из бедолаги все жизненные сроки. А ведь мог бы сидеть дома на пенсии, нянчиться с внуками, смотреть глупые передачи с утра до ночи, а он шастает по больнице для душевнобольных, растрачивая остатки собственного благоразумия.

– Да-да, войдите, – раздался знакомый голос профессора Блэка, когда я постучал в массивную дверь его кабинета.

– Добрый вечер, мистер Говард, – поздоровался я.

– А-а, Джереми! Приветствую вас, – улыбающийся профессор встал из-за стола и направился ко мне. – Как ваши дела? Как настроение? – произнес он, пожимая мою руку.

– Все хорошо, профессор, а как ваши дела? Получилось подобрать какие-нибудь варианты? – я сразу перевел вопрос в рабочее русло. Не потому, что был против общаться с коллегой, нет, просто излишние вопросы со стороны психотерапевта меня немного напрягали.

– Все в полном порядке, благодарю, – улыбнулся он, продолжив: – Да, Джереми, я перебрал достаточное количество личных дел и из них выбрал для вас семь интересных вариантов, которые рекомендовал бы тщательно изучить. Кто-то из них наверняка подойдет вам. Что скажите?

– О, это просто замечательно, когда приступим? – загорелся я.

– Предлагаю не затягивать и приступить прямо сейчас, – произнес профессор, выдвигая ящик тумбочки, находящейся под его столом. Через мгновение он извлек оттуда несколько папок и положил их перед собой.

– Итак! – героически произнес он. – Джереми, изначально я хотел взять только дела тех пациентов, которые являются наиболее мирными и доброжелательными для окружающих, но затем, поразмыслив, выбрал еще нескольких из числа тех, кто в своей жизни был склонен к агрессии и насилию, хотя сейчас и не предоставляет никакой угрозы. Сделал я это для того, чтобы вы могли еще и сами сопоставить людей, оценить их особенности и выбрать то, что наиболее приемлемо для вас. Ой, прошу прощения, для вашей книги, – улыбнулся профессор.

– Этим вы сделали мне большое одолжение, – поблагодарил я.

– Если честно, я сам столь заинтересовался вашей книгой, что хотел бы, чтобы все получилось в лучшем виде, – подмигнул профессор.

– Благодарю вас за это, – улыбнулся я.

Профессор слегка подвинул стопку с выбранными папкам, затем снял верхнюю из них и положил перед собой в открытом виде.

– Питер Адамс, шизофрения. Тот самый классический случай, сопровождающийся такими симптомами, как слуховые галлюцинации и параноидальный бред. Питеру тридцать семь лет, три года из них он провел в нашей лечебнице, социально абсолютно неопасен, ничего страшного в жизни не совершал, только пугал родных своим нетипичным поведением. Постоянно видел каких-то странных существ, которых он называл «одноглазики», представляющих из себя, с его слов, маленьких головастиков с несколькими лапками и огромным глазом без век, который никогда не моргает. Питер уверяет, что эти существа живут среди нас и постоянно за нами наблюдают, но мы неспособны увидеть их, потому что зациклены на своем примитивном образе жизни. Еще он уверял нас, что есть дышащий передвижной холм, который периодически может оказываться рядом с нами. Когда он передвигается мимо нас, то мы подвержены шансу споткнуться об него, думая, что споткнулись обо что-то другое, но это лишь наше стандартное объяснение того, чего осознать мы не можем. Вот такой интересный персонаж. Что думаете на этот счет, Джереми? – поинтересовался профессор.

– Я думаю, что этот парень обладает огромным потенциалом для того, чтобы стать успешным сценаристом каких-нибудь фантастических фильмов про невидимых монстров, а у вас он даром тратит время, закапывая свой невероятный талант, – съехидничал я.

– Да, Джереми, не спорю, это звучит очень забавно, но, к сожалению, не для Питера. Ведь он не может отличить реальность от фантазии, часто занимаясь тем, что разговаривает с какими-нибудь воображаемыми существами. Более того, иногда он даже кричит на них в своей палате. Людей он замечает намного меньше, чаще всего он просто игнорирует их, они ему не так интересны, – поведал профессор.

– Мне нравится этот вариант, предлагаю пока отложить его. Пожалуй, я бы встретился и пообщался с ним, – ответил я, задумавшись о любопытном персонаже.

– Хорошо, мы его отложим для возможного дальнейшего взаимодействия. Так, поехали дальше. Элизабет Шифер, маниакально-депрессивный психоз. Элизабет двадцать девять лет, была замужем, сейчас в разводе, с детства страдает психическим расстройством личности, обычно проявляющимся в конце осени и начале весны. Эти фазы наиболее активные в ее случае. Расстройство является следствием глубокой детской травмы, полученной от жестокого поведения ее отца, проявлявшего насилие по отношению к ней и к ее матери. Постоянное нахождение в тяжелых стрессовых ситуациях наложило глубокий негативный отпечаток на психическом здоровье маленькой девочки. Со временем ее болезнь лишь прогрессировала, мучая Элизабет постоянными перепадами настроения, депрессивными и суицидальными мыслями, которые несчастная в итоге пыталась воплотить в реальность. После очередной попытки, она повторно попала в нашу лечебницу, где и находится под неустанным контролем уже полгода. Первый раз она попала к нам после передозировки снотворным, но ее благополучно откачали. Пропила курс антидепрессантов и, после положительной динамики, была выписана, и за ней приглядывал ее супруг. Но что-то у них не заладилось в семейной жизни, после чего она попыталась вскрыть себе вены, но ее опять спасли, и она вновь попала к нам. Очень умный и общительный человек, абсолютно адекватный, очень увлекается наукой, особенно астрономией и астрофизикой. Но во время приступов неспособна совладать с собой, может днями сидеть в углу и не реагировать на происходящие вокруг события. К счастью, мы кое-чего добились в совместной работе, научив ее немного бороться со своим недугом. Думаю, что в ближайшее время она полностью восстановится и станет полноценным членом нашего общества. Хоть на какой-то отрезок времени… Но полностью ее излечить, к сожалению, невозможно. Что думаете, Джереми? – спросил доктор Блэк, закончив листать дело мисс Шифер.

– Интересный человек, но не ее болезнь. Пока под вопросом, мистер Говард. Насколько я понимаю, она человек контактный и общительный, с ней получится продуктивно побеседовать, если она не находится в состоянии активной фазы. Правда, это, наверное, немного не тот случай. Но я еще подумаю, – поразмыслил я.

– Хорошо, давайте смотреть следующего пациента, – произнес профессор, раскрывая очередную папку.

– Мистер Оливер Блэнкс, параноидальное расстройство личности. Оливеру сорок пять лет, не женат, детей нет. Отличается высокой подозрительностью и недоверием к окружающим, на этой почве ранее проявлял агрессивное поведение. Любые разговоры между людьми, попавшие в зону его внимания, воспринимает, как потенциальную угрозу, заговор или, в лучшем случае, негативное обсуждение его личности. В нашу клинику он попал после того, как у него случился нервный срыв и истерика, которая никак не прекращалась. Произошло это во время застолья по случаю годовщины его старшего брата, тогда во время разлива шампанского Оливер стал кричать, что его хотят отравить, что в его бокал подсыпан крысиный яд. На предложение взять другой бокал, он закричал, что это не имеет смысла, так как окружающие все заранее спланировали, поэтому какой бы бокал ему не предложили, там непременно окажется отрава. Он кричал, что все в сговоре, что его предали, это общий заговор для того, чтобы убить его. Некоторые гости из числа близких друзей семьи попытались успокоить его, за что и поплатились, получив серьезные физические увечья от разъяренного мужчины. К слову, мистер Блэнкс является весьма крупным господином, его вес более ста тридцати килограмм, а рост чуть более двух метров, и в прошлом он успешно занимался боксом. Страшно представить такого человека в состоянии агрессии или истеричного припадка, когда его разум абсолютно не способен контролировать собственные эмоции. В обычное же время мистер Оливер Блэнкс довольно молчаливый человек, который редко с кем-то общается, даже с другими пациентами почти не разговаривает. Его я выбрал потому, что ваша тема может заинтересовать и его самого. Некоторые необычные вещи привлекают его внимание, он их рассматривает, наблюдает за ними, старается изучить. Поэтому подумайте, возможно, вы выудите из него нечто такое, что нам самим достать не получалось, – доктор закрыл папку с личным делом мистера Блэнкса и задумчиво посмотрел на меня. Несколько секунд он о чем-то вдумчиво размышлял, затем произнес: – Джереми, подумайте, может, все же есть смысл рассмотреть его кандидатуру.

– Хорошо, мистер Говард, я себе отмечу, – кивнул я. Пока профессор читал мне личные дела своих пациентов, я записывал их основные данные, чтобы потом по записям воспроизвести всю информацию, повторно все проанализировать и сравнить.

– Продолжим. Салли Джонсон, сорок два года. Пограничное расстройство личности. Она вполне адекватный человек, за исключением того, что в жизни периодически занималась самоистязанием, нанося себе множественные порезы на руках. Впервые она попала в нашу клинику в шестнадцать лет, ее привезли родители, когда застукали ее в ванной комнате за этими ужасными деяниями. Девочку не стали оставлять в больнице, а провели дневную диспансеризацию – родители привозили ее сюда утром и забирали после обеда. Вроде ситуация нормализовалась. Но спустя несколько лет она вновь взялась за старое, притом самостоятельно приехала в нашу клинику за помощью. Помню тот день, я тогда еще работал здесь врачом психиатром. Ей помогли разобраться в себе, она вышла замуж, родила двоих детей, но тяга к самобичеванию была слишком сильна. Однажды ее муж явился домой раньше положенного и застал ее сидящей на кровати с маникюрными ножницами в руках, которыми она делала надрезы на своей коже. Муж с ужасом бросился к ней, чтобы отобрать ножницы и успокоить несчастную, но она этими же ножницами искромсала ему все лицо, бедняге наложили не менее двадцати швов. С тех пор она у нас на принудительном лечении. Предполагаю, что причиной стала послеродовая депрессия, наложившаяся поверх уже существующих проблем, все это дало такой ужасающий результат. Странно только, что это произошло именно после рождения второго ребенка, а не после первого, но, видимо, здесь были какие-то внутренние причины. В любом случае Салли уже чувствует себя намного лучше. Семья часто навещает ее, поддерживает, поэтому думаю, что скоро у нее все наладится. По крайней мере, мне хочется в это верить. Таким людям тяжело переживать эмоциональные травмы, такие, как разрыв отношений, смерть кого-то из близких и тому подобное. Даже сложности на работе могут вызывать у них серьезные душевные потрясения, с которыми они не всегда способны справиться самостоятельно, – поведал мне профессор историю очередного пациента.

– Да, тяжело думать о том, сколько людей вокруг нас страдает от различных душевных болезней, – произнес я.

– Психических, Джереми, и эмоциональных. А души их… думаю, не менее здоровые, чем наши. Никто не застрахован от того, чтобы оказаться на их месте, – ответил мистер Блэк.

– Давайте откровенно мистер Говард, эти люди абсолютно не сумасшедшие, по крайней мере те две дамы точно. У них небольшие психические расстройства, но безумными их точно не назовешь, разве я не прав? – спросил я.

– Абсолютно правы, Джереми. Но я для того и выбрал столь разных людей, чтобы вы поняли, что пациенты нашей клиники не все такие безумцы, какими их воспринимает общество. Некоторые из них, даже многие из них, очень добрые и милые люди, которые всего лишь немного больны, но они вовсе не те психопаты, носящиеся голышом по дому с топором наперевес, коих нам часто показывают по телевизору. И я хочу, чтобы в первую очередь вы сами осознали тот факт, что безумцами могут являться люди совершенно разных интересов, образования, статуса и образа жизни, что нельзя воспринимать их всех как некий единый и обобщенный образ. Это столь важно не только потому, что я вижу в этом некую проблему нашего общества, но еще и потому, что это во многом отразится и в вашей книге, которая, как ни крути, будет построена на ваших собственных мыслях и умозаключениях, – профессор внимательно посмотрел на меня. Этим он как бы намекал на то, что я должен указать в своей книге не только темные стороны его подопечных, но и то, что часто скрывается за этой темнотой – некая боль или травма, заложниками которой они непроизвольно стали, но которая далеко не всегда делает из них уродливое чудовище, являя миру и чистую человеческую красоту.

– Теперь я прекрасно понимаю, доктор Говард, почему вы предоставили мне в числе прочего и такие варианты. Я это все обязательно обдумаю. Более того, я даже планирую побеседовать с кем-то из дам, страдающих от эмоциональных расстройств, – обнадежил я профессора.

– Замечательно, коллега! Так как изначально я видел, что вы хотели получить описание как раз-таки чокнутого маньяка, о взглядах которого будет интересно узнать читателям. Но зачем делать героев из тех, кто и так смертельно болен, лучше дать эту возможность тем, кому это поможет выжить, – подмигнул доктор Блэк.

– Сложно не согласиться, мистер Говард, – улыбнулся я.

– Ну что же, пойдем смотреть следующего кандидата? – профессор снял очки и протер глаза, видимо с возрастом они стали уставать значительно быстрее. Я немного привстал, чтобы увидеть текст в пока еще открытом личном деле Салли Джонсон, и ведь действительно, шрифт набитого текста был очень мелким, и его чтение сильно изматывало глаза.

– Джереми, как вы смотрите на то, чтобы сделать небольшой перерыв? – поинтересовался профессор, продолжив: – Давайте выпьем по чашечке чая? К слову, у меня сейчас есть превосходный пуэр, который быстро приведет нас в чувства, учитывая, что сегодняшний вечер и так немного затянулся.

– Поддерживаю, мистер Говард. Я бы тоже немного передохнул, – согласился я, понимая, что изучение информации о психически нездоровых людях высосало из меня достаточно много сил и энергии.

– Судя по времени, моя помощница уже ушла домой, поэтому чаем мне придется заняться самолично, – произнес профессор, вставая из-за стола.

– Я могу вам чем-то помочь, профессор? – из вежливости поинтересовался я.

– Джереми, если не трудно, достаньте, пожалуйста, чайную пару, она в шкафчике, что висит позади вас, – бросил Говард, а сам тем временем вышел из кабинета. Я открыл шкафчик, в котором обнаружил чайную посуду, какие-то пакетики, возможно, с чаем или с чем-то подобным, сложенное полотенце и небольшую аптечку. Я взял две чашки и поставил их на стол, а через мгновение вернулся и доктор, несущий в руках заварник и вазочку с конфетами.

– Так, Джереми, там еще есть пакетик с пуэром, достаньте, пожалуйста, – попросил зашедший профессор. Я вновь открыл буфет и стал перебирать пакетики, которые выглядели абсолютно одинаково, за исключением надписей на них, которые все же немного отличались, но были написаны на китайском языке, которого я не знал.

– Джереми, пакетик с короткой золотистой надписью, – подсказал профессор.

– Да, такой пакетик имеется, – обрадовался я, найдя запакованный пуэр.

– Давайте его сюда, сейчас мы его заварим, – произнес мистер Блэк, который за это время уже успел приготовить чайник и поставить кипятиться воду.

Вскоре чай был заварен, и мы сидели в ожидании, когда он настоится. Профессор же, чтобы немного скрасить ожидание, рассказывал об особенностях клиники «Обитель надежды», о том, как здесь помогают людям и какие забавные случаи здесь происходят.

– Но ничего ужасного и пугающего в этих стенах никогда не происходило, кроме фантазии самих людей, которые порой рассказывают всякие небылицы про нашу клинику, хотя сами даже не были в стенах этого здания. А если и были, то лишь в административных помещениях, а вовсе не на тех этажах, где располагаются пациенты, – произнес доктор Блэк.

– Я думаю, что многие люди любят связывать клиники вашего профиля с какими-нибудь страшными и мистическими событиями, ведь подобные места обладают особой славой, – поддержал я профессора, вспоминая свое прошлое посещение клиники, когда охранник по имени Боб травил мне скаутские байки о происходящих здесь необъяснимых явлениях.

– Вы, как мой коллега, прекрасно это понимаете, а для обычного человека это что-то непонятное. Ведь людей с психическими заболеваниями в наше время считают какими-то прокаженными, словно они не часть единого общества, а ее больная язва, гнойный нарыв, от которого хотят избавиться, так как оно уродует их собственное лицо. К слову, это всегда так было. Люди хотели достичь совершенства социума, отказываясь от больных, немощных, безумных, а также от тех, кто имел иной цвет кожи или верил в других богов, в общем, от всех, кто не был похож на них по тем или иным критериям, делая неугодных изгоями, ссылая тех на рудники, в тюрьмы, на плантации. Они считали, что тем самым сами станут чище и красивее, но нет, никогда не будет красивым искусственное лицо. Фальшивая маска рано или поздно слетит с морды ужасающего чудовища, являя миру его истинное естество, – поделился своими размышлениями профессор.

– Да, теперь я прекрасно понимаю, почему вы так заботитесь о своих подопечных. Ведь они для вас не просто больные люди, они жертвы социальной несправедливости и пренебрежительного отношения общества, которое ранит и вас в том числе, но не как специалиста, в определенном смысле связанного с данной категорией людей, а как, прежде всего, человека, думающего и сочувствующего, – поддержал я профессора. В разговоре с ним я понимал, что этот врач действительно фанат своего труда, что он видит в своей работе не просто выполнение должностных обязательств, а некое спасение нашего несовершенного общества.

– Спасибо вам большое, Джереми. Вы на самом деле глубоко поняли суть моих взглядов и отношения к моим больным, в которых я не вижу места для смеха или страха, я лишь нахожу в них неизбежность борьбы, как единственного спасения из лап беспощадной и жестокой судьбы, жертвами которой они невольно стали, – доктор Блэк на мгновение задумчиво уставился в стену.

После нескольких минут профессионального откровения, профессор разлил напиток по чашкам, и мы молча внимали вкусу и аромату знаменитого восточного чая. Да, это был действительно настоящий пуэр, тот самый земляной чай с таким необычным и непривычным для обывателя вкусом. Его суть нужно было понять и прочувствовать, ею нужно было проникнуться, только тогда цветок этого чая распускался внутри самого человека, даруя ему новые, ранее незнакомые ощущения.

– Ну как вам чай, Джереми? – поинтересовался профессор.

– Это просто превосходно, – произнес я, чувствуя, как обретаю состояние максимальной ясности.

– Замечательно, значит, вы полностью прониклись его вкусом, – обрадовался профессор.

– Иначе и быть не могло, – улыбнулся я.

– Ну что же, пора продолжить. Сегодня стоит завершить рассмотрение оставшихся личных дел, – профессор подтянул очередную папку, одновременно поправляя очки на носу.

– Профессор, можно кое о чем у вас спросить? – в моей голове вдруг назрел один любопытный вопрос.

– Да, конечно, – отвлекся от документа профессор.

– Все те люди, дела которых вы отобрали, являются пациентами третьего этажа, верно? – спросил я.

– Совершенно верно, Джереми. Пациенты с четвертого этажа опасны, о чем я уже ранее говорил, поэтому взаимодействие с ними невозможно. Если вы хотите убедить меня в том, чтобы рассмотреть кого-то из них, то я вам отвечу категорическим отказом, – ответил доктор Блэк.

– Но ведь они такие же люди, как и все остальные, просто они сильнее больны, чем другие, разве нет? – продолжать любопытствовать я.

– Понимаете, Джереми, те, кто содержатся на четвертом этаже, не просто сильно больны, – профессор чуть-чуть наклонился ближе ко мне. – Они чудовищно сильно больны, – произнес он полушёпотом. – Общение с ними не сулит ничего хорошего, поверьте мне. Там содержатся те, кто, к великому сожалению, уже никогда не будут способны покинуть эти стены, так как их пребывание среди людей невозможно, оно чревато массовым безумием и полнейшим хаосом, – лицо профессора выглядело немного взволнованным, даже, можно сказать, испуганным.

– Хорошо, профессор. Но я и не настаивал на том, чтобы привлечь кого-то с четвертого этажа, нет, я лишь хотел уточнить у вас: пациенты с какими диагнозами и болезнями содержатся там? – слукавил я.

– Джереми, там находятся люди с крайне тяжелой формой шизофрении, которые не поддаются никакому лечению. Но помимо всего прочего, они не просто отстранившиеся от нашего мира, как, к примеру, Питер Адамс. Нет, у них все, наоборот, они всячески пытаются ворваться в наш мир, распространив чуму своих страшных и извращенных мыслей. Вот, что действительно страшно. Поэтому я вас предостерегаю от любых порывов познакомиться или заговорить с кем-то из них. Не надо нарушать равновесие своей собственной жизни, – лицо профессора было максимально серьезным.

– Хорошо, профессор Говард, больше не возвращаемся к теме четвертого этажа, вы дали мне исчерпывающую информацию, – сказал я, изобразив на лице полнейшее равнодушие к этой теме. Не знаю, поверил ли мне профессор, ведь все мои мысли в этот момент были нацелены на то, чтобы разузнать поподробнее о том, что же за личности обитают на загадочном четвертом этаже. И уж не там ли скрывается тот самый безумец, встреча с которым необходима мне, согласно карточному раскладу мистера Альберто.

– Спасибо за понимание, Джереми. Просто я немного обеспокоен на этот счет, поэтому попросил вас выбросить любые мысли об этом месте. Давайте сделаем вид, что его просто не существует, вот и все, – предложил профессор.

– Никаких проблем, уважаемый коллега. Я уже практически забыл об этом месте, сфокусировавшись на нашем очередном кандидате, – я улыбнулся, глядя в глаза профессора. И, видимо, на него это подействовало должным образом, так как он мгновенно переменился в лице, став спокойным и расслабленным, о чем свидетельствовали исчезнувшие бугорки на его скулах.

– Итак, смотрим, кто же еще у нас счастливый претендент на то, чтобы увековечить себя в книге мистера Смита, – весело пропел профессор, открывая следующее досье.

Пока доктор Говард радостно что-то бормотал под нос, зачитывая дело очередного пациента его драгоценной психиатрической клиники, я думал о том, что же за ужасающие личности содержатся на том четвертом этаже – этаже, находящимся под строжайшим контролем, доступ к которому строго ограничен. К слову, попасть туда могут лишь непосредственно сотрудники данного медицинского заведения и представители службы охраны, следящей за порядком и безопасностью на всех этажах больницы. Остальным же вход туда запрещен. Надо бы поднять информацию и разузнать об этом этаже побольше, уж больно любопытным кажется мне это место. А пока же стоит изображать полную заинтересованность тем, что мне сейчас предлагает профессор.

– Мистер Стенли Роуз. Хороший парень, добрый. Он много полезного может привнести в вашу книгу. Ему двадцать пять лет, его изначальный диагноз – умственная отсталость, она же олигофрения. Очень жизнерадостный человек, обожает раскраски, мягкие игрушки и солдатиков. Вам определенно стоит понаблюдать за ним… – начал описание профессор.

– Простите, доктор Говард, – перебил я профессора.

– Да, Джереми? – доктор оторвал глаза от дела своего очередного подопечного.

– Не могу понять одну вещь. Если мистер Роуз страдает от олигофрении, то почему он находится у вас, такие люди обычно нуждаются в специальных заведениях, где они проходят процесс социальной адаптации. А чаще всего их приводят родители, которые порой еще и наблюдают за тем, как специалист корректирует поведение больного. А здесь уже зрелый юноша, но почему-то находящийся в вашей клинике, которая, насколько я понимаю, имеет несколько другую направленность, – уточнил я, не понимая, зачем вообще доктор предлагает мне такой вариант, ведь с ним я точно не смогу побеседовать, а если и смогу, то не думаю, что он предоставит мне что-то ценное. Мне даже представился образ здоровенного юноши, который сидит за столом с карандашами и увлеченно что-то раскрашивает, активно пуская слюни от столь высокого увлечения.

– Вы абсолютно правы, Джереми. Людьми с таким диагнозом обычно занимаются другие учреждения, хотя и мы, при необходимости, можем осуществить требуемые процедуры, у нас для этого есть квалифицированный персонал, но только в определенных случаях, коим является и случай мистера Роуза. Видите ли, помимо умственной отсталости, Стенли страдает ещё и шизофренией, которая начала развиваться на фоне его первоначального диагноза, то есть, по сути, мистер Роуз страдает олигошизофренией, а это уже наша область, поэтому здесь мы имеем возможность наблюдать не только задержки в развитии интеллекта, но и возникшие на его фоне бредовые мысли и галлюцинации. Хотя изначально они и не были заметны. Вообще у людей, страдающих умственной отсталостью, сложно выявить иные психические нарушения, так как первичный диагноз, в их случае, является своего рода ширмой, за которой может скрываться все что угодно. Такие люди встречаются крайне редко, то есть намного реже, чем люди, страдающие любой другой формой слабоумия. Понимаете, о чем я? – спросил профессор.

– Поэтому вы и предложили мистера Роуза, так как он уже наделен двумя недугами одновременно, эдакий джекпот в печальном смысле, что, вероятно, может заинтересовать обычных читателей, – до меня начала доходить идея профессора.

– Все правильно, Джереми, поэтому я и отложил это дело, так как этот диагноз может быть интересен. Правда, мы еще не до конца выявили одну вещь, – задумчиво произнес доктор.

– Какую же, профессор? – полюбопытствовал я.

– Что в случае мистера Роуза было первично: умственная отсталость, на фоне которой разыгралась шизофрения, либо же ранняя шизофрения, на фоне которой начались задержки в умственном развитии. Пока официально мы придерживаемся первого варианта, но все же есть сомнения, так как Стенли попал к нам в уже достаточно зрелом возрасте, поэтому весьма сложно найти начало клубка, который мы с коллегами тщательно разматываем. Вот я и подумал, что вы своим взаимодействием с данным пациентом прольете свет на некоторые темные пятна его прошлого, что благоприятно поспособствует и нашему медицинскому исследованию, – подытожил профессор.

– Теперь я все понимаю, мистер Говард. Но ничего не обещаю. Я планирую выбрать лишь нескольких из представленных, тех, кто мне покажется наиболее интересным для написания моей книги, – сразу предупредил я.

– Конечно, Джереми, я не настаиваю, я лишь даю пояснения на счет сделанного лично мной выбора, а окончательное решение все равно будет за вами, – согласился с моей позицией доктор Блэк.

– Ну тогда продолжим, профессор, – понимающе кивнул я.

– Продолжим, – профессор достал уже шестое за сегодня досье, открыл папку и начал зачитывать сведения, конфиденциальные для посторонних людей.

Я же сидел в кресле, поглощая остатки остывшего пуэра, мне было уже откровенно скучно, мои мысли плохо фиксировались на словах профессора, они уносились куда-то прочь из этого места, в какие-то далекие и забытые пространства, расположившиеся где-то за темным и дремучим лесом. Я шел по этому лесу, аккуратно ступая по тропинке, которую было безумно страшно потерять, но лес, к счастью, быстро закончился, и передо мной возникли две огромные башни. Я же, недолго думая, вошел в одну из них, но там ничего не оказалось, поэтому я ринулся во вторую башню, но она была заперта. Я начал дергать ручку, но дверь не поддавалась, тогда я начал тянуть еще сильнее, но результата все равно не было. Во время моей очередной попытки, дверь вдруг внезапно зашипела и засветилась, а на ее поверхности стала проявляться какая-то неразборчивая надпись, но, приглядевшись, я все же смог разобрать слова, которые гласили: «Доступ на четвертый этаж ограничен».

– Что думаете на этот счет, Джереми? Только представьте себе, он трижды пытался свести счеты с жизнью, но у него ничего не вышло! Он настолько потерял интерес ко всему, что его окружает, что теперь просто сидит в палате, полностью равнодушный ко всему происходящему. Да, удивительный случай, когда теряешь не только интерес к жизни, но и к смерти в том числе, – обращенные ко мне слова профессора быстро привели меня в чувство.

– Да, мистер Говард, это действительно необычно. Но прошу прощения, я что-то прослушал, почему он хотел покончить с собой? – произнес я, собираясь с мыслями.

– Старику не столь важна была причина, чтобы наложить на себя руки, сколько сам процесс. Он вбил себе в голову, что там, за гранью его жизни, скрывается что-то действительно стоящее, нечто более важное, чем его здешнее существование, поэтому он хотел поскорее заглянуть туда. Правда, это оказалось не праздное любопытство, а серьезное психическое отклонение, остро проявившееся во время возрастного кризиса. Только представьте себе, жил себе человек спокойно, а потом с наступлением пятидесятилетнего возраста – бац! И решил покончить с собой. Действительно удивительный случай, хотя и не редкость. Никакой возраст не защищен от эмоциональных вспышек, последствия от которых могут быть весьма плачевными, – рассказал профессор.