Текст книги "Сны и кошмары фермера Сведенборга"

Когда же, уставшие, мы лежали в душистой траве, я предложил Софии разделить со мной жилище; она ответила, что не может этого сделать, потому как не предназначена к обитанию в фермерских лачугах. Девушка поведала мне, что волею Эгрегора ей уготовано жить в роще, но каждую Луну она будет встречаться со мной, чтобы дарить друг другу радость любви. После, скользнув в воду, она, как и прежде, бесшумно скрылась в волнах, а я смотрел, как хрупкая фигура появилась на другом берегу и растворилась в роще.

Переполняемый чувствами, я не сдержался и бросился за ней. Я пересёк реку и бродил среди деревьев, выкрикивая её имя, но лишь пение птиц было мне ответом.

Когда сменилась Луна, я отправился в Гимназиум, где на этот раз проходило знакомство с эпохой Эл-Охим, но мысли мои были далеки от фермерских наук, что не укрылось от внимательных взглядов собратьев. Иеронимус смотрел с пристальным вниманием, Эремит с добродушной усмешкой, Миколаич с раздражением, а остальные фермеры, как мне показалось, растерянно переглядывались.

Я жду встреч на реке, пылая от любви, как это возможно в том возрасте, когда разум и сердце впервые открываются, готовые вместить в себя то необъятное чувство, идущее прямиком от Создателя. Усладив плоть и дух, воссоединившись в соитии – вынужден применить это низменное земное слово, за неимением более подходящего в своём лексиконе – мы общались с Софией. Как я ценю эти краткосрочные мгновения, вернувшие мне Эмеренцию, хоть и с другим, по-видимому, более угодным провидению именем. София не понимала моих вопросов об Эмеренции Польхем. Я пытался рассказать ей о дочерях, что родила моя земная возлюбленная, о написанной ей книге стихов, но в ответ получал лишь улыбку.

София пока не проявляет свойственной Эмеренции рассудительности, но радует меня весёлым нравом. Девушка напоминает мне нимф и наяд из языческих легенд – душ, воплощающих озера и реки; сокрытые от мира людей, эти мистические создания веками вдохновляли художников красотой и загадочным, капризным нравом.

София называет меня Свеном, вплетает цветы в волосы и услаждает неведомыми моему слуху фермерскими песнями, воспевающими созревающий урожай.

Однажды после занятий брат Эремит окликнул меня.

«Сведенборг, – сказал он, догнав меня на горной тропе, – Луну назад ты пропустил занятие.

Я провёл утро с Софией, и так случилось, что испытывал эмоциональную и физическую усталость, а ведь мне нужно было засеять поле.

«Ты опустил взгляд, Сведенборг, – с грустной улыбкой сказал Эремит, – видишь ли, я должен кое-что рассказать, что возможно смутит тебя: предназначением фермера является контакт в Дазайне, а не счастье с юной Софией».

«Кто знает, как провидение распорядилось насчёт меня»? – возразил я с отроческим пылом.

«Остановись и послушай внимательно. – Эремит встал передо мной, но не смотрел в глаза. – София встречается каждому фермеру в начале цикла. Таков замысел Эгрегора, и нам не дано понять причины существующего порядка. Будучи юным и безбородым, я тоже был во власти романтического плена, и так же, как ты, любовался цветами в её волосах».

«Это неправда!» – возмущённо воскликнул я.

«Я знаю, это тяжело осознать и принять, но Эгрегор хочет, чтобы фермер испытывал это невероятное чувство до контакта. София – средство подготовки нас к правильному восприятию того, что мы увидим в Дазайне».

«Но это – блуд! Небесное сообщество не может быть устроено так, чтобы грех, творящийся здесь, был задуман Создателем!»

«Не нам обвинять в грехах Создателя, Сведенборг».

«Ещё на Земле Господь дал мне возможность приобщиться небесных тайн, и в почтенном возрасте я удостоился познать от ангелов таинства супружеской жизни на Небесах».

«Высший разум, пытаясь начертать для людей путь к совершенству, как правило, пользуется языком и набором символов, свойственных эпохе».

«Мы же не лаем, разговаривая с собаками», – возразил я, полный возмущения.

«Я понимаю твой гнев, Сведенборг, но ответь на вопрос: Какой ты видишь Софию? Не вызывает ли она напоминание о ком-то, чувства déjà vu?»

Я пришёл в замешательство: откуда Эремит знает о моём секрете?

«Да, она выглядит как Эмеренция Польхем, дочь моего друга и наставника».

«Для меня она была совершенно другой, – Эремит с грустью посмотрел вдаль, – датчанка Регина из Ре-Элласа».

«Как подобное возможно?»

«София – загадочное существо, для каждого фермера она имеет свою внешность и свой характер».

«Как мне принять это, как поверить?» – я заломил пальцы в надежде, что боль отвлечёт меня от душевной раны.

«Подобия в высшем мире сложней подобий в низшем, Сведенборг. Как мы, разные фермеры, образуем единое сообщество, так несколько личностей женского рода образуют Софию».

Я возвращаюсь на ферму, терзаемый ревностью, раздумьями, неуместным плотским возбуждением и неуёмным гневом, что, несмотря на доводы разума, растекается по моим членам и отгоняет сон. Лишь моя привычка кабинетного учёного к письму позволяет мне не поддаться безумию, доверяя бумаге те страхи и волнения, что терзают меня, словно злые духи.

Запись шестая.

В положенный час я был на реке. Сердце моё стучало, и длани дрожали. София не появлялась, и моё беспокойство нарастало с каждым мгновением. Я бродил по берегу, вглядываясь в объятую утренним туманом рощу и воды реки. София, дух Эмеренции, приди же, утешь меня, скажи, что брат Эремит ошибается. Я молился ей, как язычник. Где я, во власти любви или греха? Чем является ферма? Местом, где духи должны достичь небесного совершенства, или областью Ада, где обитатели пребывают во власти иллюзий, порождённых нажитыми грехами? А может быть, это испытание, Страшный Суд, ставящий animus перед зеркалом, где видны все изъяны? Голоса Ангелов, милостью Господа, открывавшие мне двери в духовный мир, оставили меня. София?! Эмеренция?! Приди и развей мои сомнения.

Голова девушки показалась из воды, и София вышла мне навстречу, но я не спешил с объятиями и остановил её, вытянув руку.

«Поцелуй меня, Свен», – прошептала девушка.

«Ответь на вопросы, что мучают меня, подобно демонам ночи», – взмолился я.

«Что же ты хочешь узнать?»

«Фермеры говорят мне, что ты встречалась с каждым из них. Правда ли это?»

«Да, Свен», – сказала она легкомысленным тоном, разбивающим мне сердце.

«Я думал, между нами любовь, чистая, лишённая порока», – упавшим голосом выговорил я.

«Но я тоже так думаю», – улыбнулась София.

«Истинная супружеская любовь принадлежит лишь двоим, и Богу, что является её источником».

«Любовь к фермерам как река, дающая жизнь рыбам, что наполняют её. Разве станет река полнее, избрав лишь одну и выбросив остальных на берег? Разве станет богаче, избавившись от содержимого?»

Я отшатнулся от девушки помимо своей воли.

«Ты блудница! – возмутился я, почувствовав, как мой отроческий голос начал ломаться. – Разве может дух стать совершенней, испытав на себе Первородный Грех?»

«О чем ты, милый? – София приблизилась и коснулась моей щеки. – Я совсем не понимаю тебя. Я не знаю, что такое грех. Почему ты неласков со мной, Свен?»

«Я думал ты – Эмеренция Польхем, супруга, дарованная Небесами».

«Я не знаю никакой Эмеренции, моё имя София», – девушка смотрела мне в глаза, и я чувствовал искреннее непонимание с её стороны.

«Не может быть, так устроен высший мир», – мой голос срывался на плач.

«Твоих щёки уже не гладкие, – грустно шептала она, – скоро Эгрегор займёт место в твоем сердце и разуме до следующего цикла».

«Что это значит?» – спросил я.

«Тебе не сказали? – София отвела взгляд. – Как только у фермера начинает расти борода, он направляет свои чувства в Дазайн, и таких встреч, что греют нас по утрам, не случится, пока мужчина не станет вновь безбородым юношей».

Слова девушки поразили меня.

«Что всё это значит?»

«Твой путь к Гармонии дальше будет пролегать без меня, Свен».

София заплакала. Как она напоминала мне Эмеренцию в этот момент!

«Но я так не хочу», – возразил я.

«Контакт с Эгрегором – благо для фермера, которого я лишена. Но завершив цикл, ты вернешься ко мне, юным и обновлённым».

«Я буду помнить тебя?»

«Ты сможешь вспомнить лишь то, что запишешь в журнал. Но разве любви нужна та память, которой ты обладаешь? Не делай обо мне записей, и ты получишь меня, лишённый сомнений».

«Я не хочу забывать тебя».

«Память необходима для того, что исчезает, но то, что есть всегда, не нуждается в ней. Эгрегор сделает тебя совершенней и вернёт в мои объятия».

Мы соединились в поцелуе, и жар любви вновь лишил меня разума.

А дальше произошло то, о чём трудно писать, ибо страдания терзают мою душу.

Эмеренция София, не появилась на реке. И следующей Луной тоже. Я тенью ходил по берегу, высматривая в воде и среди деревьев её гибкую фигуру.

В Гимназиуме я не появлялся. Чувство тоски терзало меня и, вернувшись с реки, я посвящал себя возделыванию поля. Иногда меня посещали фермеры, проводя душеспасительные беседы и давая советы, которые в столь унылом состоянии духа непросто осмыслить. Брат Омар принёс кисти и пигмент для изготовления красок.

«Сажать семена в землю, наблюдая, как растения дают всходы и проживают свой цикл до сбора урожая, есть необходимый путь к Гармонии, но не только мотыга может быть инструментом фермера, кисть и перо тоже достойны умелой руки, – он улыбнулся, – да и посуду с красивой росписью можно поменять на инструмент, пищу и одежду».

Я остался безучастным к доброму совету, хоть и решил попробовать ремесло художника, когда пройдет смятение духа.

В другой раз меня посетили брат Даниил и Ипполит. Они угостили меня лепёшками и попросили не пропускать занятий в Гимназиуме, ибо щетина на моем подбородке неумолимо растёт, и подготовка к первому контакту будет весьма полезной.

Зашёл в мою лачугу и брат Эремит. Мы обсуждали тонкости выращивания ячменя и других хлебных злаков, но было заметно, что он задумал говорить о другом и ждал повода. Так и случилось. Мы всё же завели разговор о Софии. Я признался в страданиях и, к стыду своему, пролил слёзы, поддавшись отроческому малодушию. Эремит по-отечески обнял меня и заверил, что вскоре я увижу её вновь. Он сказал, что девушка оставила меня и не появляется на реке из благородных побуждений, потому как фермеру перед первым контактом надлежит воздержаться любовных утех. На мои возражения по поводу Небесного брака он ответил так: «София – парадокс. Она принадлежит только тебе, но также и всем остальным, потому как состоит из множества душ». Эти слова привели меня в ярость, и я ответил, что, несмотря на свой безбородый вид, я прожил долгую жизнь, богатую опытом и божественными прозрениями, и не нужно убеждать меня в том, что ложно. Я попросил Эремита уйти, и несмотря на то, что считаю себя правым, испытываю тоску и стыд за вновь изречённую дерзкую речь.

Через три или четыре Луны появился брат Карлос – фермер, чья тёмная борода совсем недавно стала набирать силу. Он почти не появлялся в Гимназиуме и заявил следующее: «Хотел поговорить с тобой до того, как это чудовище запустит щупальце тебе в голову, то есть в пуповину». Он смеялся и говорил странные вещи. Я выпил с ним чай из вежливости, втайне желая остаться наедине со своими мыслями.

Фермер Ари, немногословный и вежливый, принёс мне три фолианта по разным эпохам, дав рекомендацию ознакомиться с ними самостоятельно. Я благодарен ему. Описание периодов Эл-Охим, Схоластиума и Науа отвлекли меня от тревожных мыслей. Не буду описывать фактов, поразивших моё воображение, потому как было их немало. Не знаю, правда это или вымысел, относится ли то, что я успел прочесть к миру, в котором я жил, или это касалось других планет? Возможно, контакт с Эгрегором, о котором все говорят, даст мне необходимые ответы и позволит правильно сложить мозаику из тех фактов, что мне довелось узнать на ферме. Я всегда считал разум главным орудием, дарованным человеку Господом, но мысли мои носятся в роще у реки заблудившимся призраком.

Запись седьмая.

Прошло немало Лун с той поры, как я делал записи в журнале, ибо пишет их уже не тот Сведенборг, что появился на ферме в обличье отрока. Я пишу эти строки, преодолевая сомнения, потому как, обозначив на бумаге то, что намного величественнее и могущественнее всех явленных мне событий, мысль облекается словом и живёт собственной жизнью. Я обладаю одним из самых ярких примеров, когда записанный текст об абсолютном и необъятном становился средой обитания для многих народов. Посему проявлю аккуратность в своих суждениях и повествование постараюсь сделать описательным, удержав свое перо от умозаключений.

С тех пор, как София покинула меня, я продолжал ходить на реку в надежде увидеть свою возлюбленную. Иногда мне казалось, что я видел её тень, мелькающую среди деревьев, или стройную фигуру, вспыхивающую отблеском на глади реки, и тоска моя затихала, жгучим осадком опускаясь в глубины души, чтобы позже, поднявшись волной, вновь заставить меня идти на место наших встреч.

Однажды утром пришёл ко мне староста Иеронимус. В его руках была глиняная кружка, полная меда, считавшегося среди фермеров деликатесом. Я приготовил чай, и мы со старостой сидели, прислонившись к валуну, наслаждаясь открывающимся видом и угощением.

«Сведенборг, – сказал Иеронимус, улыбнувшись, – я знаю, чем смущён твой разум, но я пришёл не затем, чтобы разъяснить твои сомнения, и даже не для того, чтобы утешить. Я вижу, твоя борода обретает форму, и ты готов стать полноправным членом нашего сообщества. Пришла пора посетить Дазайн, встретиться с Эгрегором, и ответы, терзающие тебя, начнут созревать семенами, упавшими в плодородную почву».

«А если я откажусь? – спросил я, возмущённый повелительным тоном Иеронимуса, – или вы приведёте меня туда помимо моей воли?»

«Никто не может заставить тебя пойти на контакт, Сведенборг, но тогда ты будешь до конца цикла в неведении, что это за место, как и зачем ты тут оказался? Ты будешь подобен человеку, который пришёл в библиотеку, но ограничился лишь чтением названий книг, не открывая их. Возделывай землю и выращивай урожай, но знай – Эгрегор всегда ждёт тебя для того, чтобы ты мог выполнить своё предназначение».

С этими словами староста ушёл.

Я продолжал упорствовать в нежелании посещать Дазайн, по-прежнему разыскивая Софию, пока однажды мне не приснился сон.

Я находился в саду своего дома в Южном Стокгольме и протирал лепестки гиацинтов, во рту ощущался вкус кофе, варить по утрам который было у меня в привычке. Я услышал голос в голове, но знал, исходит он от цветка. Духи в те времена часто посещали меня, и я не удивлялся явлениям, недоступным восприятию других людей. «Проснись, Эммануил», – послышался голос. «Когда я проснусь, услышу ли тебя? – ответил я, осознав внутри, что любимое мной поместье есть порождение воспоминаний и тоски по любимому саду. Цветок задрожал, и я услышал смех Эмеренции, исходящий от лепестков. «Ты слышишь духов, Сведенборг, – голос стал мужским, – но они разговаривают с тобой лишь для того, чтобы ты услышал себя самого. Ежели услышишь себя – увидишь то, чего так желает твоя душа».

В Гимназиуме мне говорили, что тут на ферме, ночные видения ничего не значат, но ведь и там, на Земле, сны большинства людей были всего лишь снами. Я же был уверен, что получил знак свыше. Тем утром я прошёл по берегу реки, погулял в роще, где обитала моя возлюбленная, и свернул на тропинку, ведущую к зданию Дазайна. Я не встречал таких форм в архитектуре ни в одном уголке Европы. Воистину удивительны обители небесные. Я подошёл к арке Дазайна, и вход открылся, словно сооружение было живым и ждало посетителя. Мне было страшно, но я успокаивал себя, что все фермеры контактируют с Эгрегором, и мне также стоит проявить твердость духа. Я шагнул вперёд, и железные пластины с лязгом сомкнулись за мной. Передо мной предстала внушительная фигура Хозяина Фермы, настолько устрашающая, что я не уверен, справится ли моё перо с описанием. Огромная туша имела ноги, напоминающие колонны. Они врастали прямо в пол, имея в основании структуру, похожую на корни деревьев. Массивная, неровная голова, увенчанная хоботом, выглядела, будто человеческие черты смешали со слоновьими. Эгрегор издал утробный звук, отчего я покрылся холодным потом. Из-под брюха существа тянулись хоботы, которые – о, ужас! – соединялись с пупками фермеров, чьи обнажённые тела беспорядочно лежали вокруг Хозяина Дазайна, содрогаясь в конвульсиях. Моё воображение, силой провидения помещённое в молодой сосуд – мозг отрока – нарисовало мне ужасающую картину. Это место далеко от Рая! Я был уверен, что несущие благо существа обладают светоносной сущностью. Неужели своей земной жизнью я не заслужил милости Господа? Я впервые с тех пор, как оказался на ферме, испытал потребность в неистовой молитве. Можно ли подумать, что в храме, осеняющем ферму, живёт демон? Из-под брюха чудовища появился ещё один тонкий хобот, который, извиваясь подобно змее на охоте, двинулся в мою сторону. Я побежал, поддавшись инстинкту, но поскользнувшись в слизи, разлитой по полу, потерял равновесие, в этот момент быстрый хоботок с шуршанием скользнул под рубище и впился в пупок. И в тоже мгновение всё изменилось.

Вначале перед глазами вспыхнули слова и цифры, значения которых я не понял. От смятения я не смог запомнить точного послания. Оно означало что-то вроде: «Запущен протокол EWD (тут были неясные числа). Загрузка Narrative (числа) – Эл Охим.

Вокруг незнакомый пейзаж, представляющий собой саванну, тронутую наступающей на неё пустыней. Я шёл, движимый осознанным намерением, и за мной двигались десятки людей и верблюдов.

То, что происходило, было сравнимо со сном, в котором спящий понимает, что делает, но в то же время события разворачиваются по собственным, независящим от него законам. Я до сих пор размышляю над этим феноменом и пока не могу дать себе ответа, влияла ли моя воля на происходящее, или я был просто наблюдателем, запертым в личности другого человека? Ощущение было таковым, что моя душа является некой силой, с помощью которой неведомый разум изменял направление и управлял событиями. Мысль, что я – фермер Сведенборг, можно сравнить с морским дном, что держит всю толщу воды и её обитателей, но не появляется на поверхности.

Я, или некто, движимый мной, иду по саванне. Походная туника пахнет двумя-тремя Лунами дороги. Вслед за мной среди процессии следует повозка, запряжённая двумя верблюдами. «Мастер, они приближаются!» – голос принадлежит отроку Амнону. Я обладаю знанием, что имя своё юноша получил по названию рыбы в знак того, что чудесным образом спасся от гибели в воде. Мать во время стирки оставила его в корзине на берегу, и разливающаяся река своим течением унесла младенца. Луну спустя его нашли рыбаки, целого и невредимого. Амнон служит писцом при экспедиции. Его задача – вести опись торговых сделок, но он постоянно тратит папирус для описания своих фантазий, чем часто злит меня. Вдалеке, в облаке пыли, я вижу кавалькаду всадников. Среди моих людей возникает тревожный ропот.

«Всем остановиться, – кричу я, – убрать оружие! Кто обнажит свой меч, будет принесён в жертву вместо животного! Начинайте ритуал копирования».

Жрецы подводят другую повозку, запряжённую ослом. Мужчины, женщины и дети встают на колени и читают молитву. Срываются войлочные покровы. Два ящика зияют своей чернотой, наполняя моё сердце созерцанием подлинного величия. Жрецы достают из поясных сумок металлические нити, что обязаны хранить тщательней собственной жизни. Я беру нити, вонзаю их в отверстия одного ящика, а затем в подобные отверстия другого и нажимаю углубление на крышке. Ящик гудит, и тонкие пазы его стенок начинают мерцать пурпурным светом. Мы успеем. Мы успеваем всегда. Мерцание прекращается, а в центре крышки мелко вспыхивают и гаснут священные символы: «copying completed». Я выдёргиваю нити и отдаю жрецам, спешно скрывающих их, затем мы накрываем ящики.

«Свершилось!» – кричу я. Голос мой поднимает людей с колен, и процессия начинает движение. Повозка, увлекаемая ослом, теряется в цепочке других, перевозящих грузы. Всадники приближаются и окружают экспедицию полукругом, ощетинившись длинными копьями.

Я нахожу глазами главаря преследующих наc воинов, вызнав его по одежде и осанке.

«Мир вам, – говорю я, – чем мы, мирные путники, заслужили визит отряда столь доблестных воинов?»

«Мир тебе, Странствующий Мастер, я начальник стражи, послан к тебе по поручению царя».

«Ваше внимание – большая честь, – говорю я, кланяясь, – чем могу быть полезен Сыну Света?»

«Когда посетил ты наши земли и был призван Сыном Света, то рассказал, что владеешь ковчегом, домом самого могущественного существа, создателя Вселенной».

«Не во лжи ли ты хочешь уличить меня, начальник стражи?» – спрашиваю я.

«Я здесь не для того чтобы обличать тебя, Мастер. Царь прислал меня с поручением: он желает владеть обителью Творца, ибо способен выразить почтение, соответствующее ценности твоей ноши».

«Не количеством жертв, не великолепием храмов и гробниц достигается связь человека и Творца. Вся сила и слава Сына Света, да будет прощена моя дерзость, лишь пыль и песок для создателя всего».

«Я тут не для того, чтобы вести учёные речи, но дабы знать, отдашь ли ты ковчег по своей воле?»

«Что Сын Света предложит мне взамен столь ценного подарка?» – в своей груди я ощущаю борьбу страха и гнева.

«Царь сказал так: Ежели ящик подделка, то не стоит и ячменного зерна, однако если Мастер прав, то могут ли рабы и золото быть достойной платой? Посему за ковчег тебе и твоим людям будет дарована жизнь, как самая редкая возможность лицезреть плоды творений Создателя».

«Повелитель мудр, и предложение его щедрое, – отвечаю я, – мой народ вознесёт молитвы, дабы ноша, что готов понести Сын Света, пришлась ему по силам».

Я откидываю покрывало и показываю ящик.

«Как мне убедиться, что это именно то, что мне нужно?» – говорит начальник стражи.

Я протягиваю руку, один из жрецов подносит нож, я беру его и делаю надрез на ладони; почти не чувствуя боли, сжимаю кулак и капаю кровью в четыре отверстия, расположенные по углам крышки – пазы на стенках ящика начинают мигать красным светом. В глазах начальника стражи я замечаю страх, он с осторожностью хватает верблюда под уздцы и выводит повозку из строя.

Кавалькада удаляется, и среди моих людей начинаются перешептывания.

«Наш Бог остаётся с нами!» – кричу я.

Пока я открываю народу второй, оставшийся с нами ковчег, жрецы перерезают горло агнцу, наполняя кровью серебряные чаши.

Когда я возливаю жертвенную кровь, ящик издаёт трубный гул, напоминающий рёв слона, а свет его становится ярок как никогда. Толпа благоговейно падает ниц.

«Мастер, – вдруг слышится взволнованный голос Амнона, – получается, теперь во вселенной два самых великих существа?

Амнон беспокоит меня, однажды этот писец вырастет и всё переврёт.

«Нельзя сущее умножить на два, – обращаюсь я ко всем, – как нельзя удвоить и его причину. Ковчег является лишь точкой контакта Бога и человека и, получив ещё один выход, он всё равно остаётся единым. Наш путь – служение Хозяину Вселенной и, если кто из вас не может понять Его разумом, должен обратиться к своему сердцу и принять верой. Эти глупцы, что попытались украсть душу нашего народа, найдут в своей добыче не могущество и богатство, как наивно полагает их царь, называемый Сыном Солнца – рано или поздно они станут рабами того, кого легкомысленно желают сделать своим слугой. Лишь мы способны слышать и быть услышанными своим Господином. Вы думаете, отдав им копию, мы стали беднее? – Громкий, искренний смех заполняет меня. – Нет! Однажды мы сможем создать множество ковчегов, и алчные люди будут красть их у нас, пока вся планета не попадёт под контроль!»

Я смотрю на кровь агнца, и её вид наполняет меня частью того величия, что пронизывает весь космос.

Перед глазами письмена. Протокол EWD (цифры) выполнен. Narrative (цифры) – Эл-Охим отредактирован.

Я, фермер Сведенборг, очнулся в слизи Дазайна. Эгрегор покачивался, втягивая хоботок. Рядом со мной очнулся брат Фридрих, взгляд его, тронутый поволокой, становился осмысленным, наконец, он улыбнулся и спросил:

«Теперь ты понимаешь, кем являешься на самом деле, Сведенборг?»

Я не понимал, как, впрочем, не понимаю и сейчас, когда пишу эти строки. Но должен признаться, чувствовал я себя великолепно: через моё тело и дух прошло откровение – могучая сила, творящая историю в соавторстве со мной. Если имеет место использование высоких метафор: храм моей души был освящен и наполнен ослепительным светом. Радость, неведомая прежде, струилась по моим членам, и все окружающие предметы, даже в полутёмном Дазайне, звенели своей первозданной чистотой. Я испытывал возвышенную любовь к находящимся в контакте фермерам, к могучей фигуре Эгрегора, к разбрызганной слизи, запах которой теперь приятно щекотал мои ноздри. Натянув одеяние, я покинул Дазайн, и воздух Фермы опьянил меня свежестью. Я направился в свою лачугу, где заварил чай, который после контакта приобрёл неповторимый вкус, и наслаждался открывающейся символической глубиной всего, чего касался взгляд. Только тогда я понял, что после контакта ни разу не вспомнил о Софии. Возможно, братья были правы, когда объясняли мне, что Эгрегор и фермеры дополняют друг друга. Нет, моя любовь к Эмеренции-Софии не стала меньше, но как будто я сам стал больше, и тот нектар, что раньше попадал в кружку, теперь растворился в озере. Мне подумалось, что встреча с Софией в отроческом состоянии, до получения откровений, имеет смысл, ибо сила любви, прочувствованная в малом пространстве духа, имеет свой вес и в большем.