Текст книги "На границе отчаяния"

На границе отчаяния
Северина Дар

Дизайнер обложки Северина Дар

Иллюстратор Северина Дар

Иллюстратор Midjourney Нейросеть

© Северина Дар, 2023

© Северина Дар, дизайн обложки, 2023

© Северина Дар, иллюстрации, 2023

© Midjourney Нейросеть, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0059-8826-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Акт первый

 
Холодный ветер обдувает тело,
На небе тучи мрачным волокном висят,
В груди его кипело и смердело,
И сердца раны черти бередят.
 
 
Он молод так, красив и уязвим,
Сквозь пелену обид на грозовые тучи смотрит,
Остался здесь, по воле, он один,
Желание свое вот-вот исполнит.
 
 
В груди растет огромная дыра,
Так колет, обжигает и дурманит,
Не ищет он от этого добра,
Так дьявол жертв своих пытает.
 
 
И выхода, просвета никакого,
Лишь тьма и мрак заволокли его,
То началось с момента выпускного,
Росло легко, пронзало глубоко.
 
 
Слеза катилась молчаливо по щеке,
Смахнул небрежно он ее рукою,
Раздался крик внезапный вдалеке,
Накрыло тело ледяною пеленою.
 
 
Несло его куда-то в неизвестность,
Крутило, холодом пронзало до костей,
Наверно так и наступает зрелость,
Чем старше, тем чернее и больней.
 

 
Удар, второй, толчок и темнота,
Покой блаженною волной накрыла,
Вот только приходя в себя,
Опасным вихрем словно ядом закрутила.
 
 
Вставая на ноги с трудом,
Он растерялся на мгновенье,
Стоял под проливным дождем,
В предчувствие дурного озаренья.
 
 
Не знал он это место и не видел,
Здесь голые стволы обугленных деревьев,
А вдруг сам черт его похитил,
И сунул в огненную яму для злодеев.
 
 
– Эй, в этом месте есть живые?
Ответьте! Выход, где найти?
Земные твари, не живые,
Где повстречать вас на пути?
 
 
Но лес молчал угрюмой тенью,
И будто просыпался он,
Сверкая мрачным отраженьем,
Рос в ширь зловещий легион.
 
 
Пустился парень прочь скорее,
По выжженной тропе скользя,
Дыханье чувствовал злодея,
А может ветра голоса.
 
 
Едва споткнувшись, пал на землю,
От страха сжался, ожидая нападенья,
Поддавшись ярости и гневу,
Изверг из уст своих презренье.
 
 
Кричал он в голос полной грудью,
Но даже эха лес тот не вернул,
Царит здесь мрачное безлюдье,
Сам дьявол дверцу эту распахнул.
 

Акт второй

 
Устало веки закрывались,
Сон тяжким грузом наступал,
И с жизнью мысли уж прощались,
Жрец истины пред ним предстал.
 
 
Красивый, на него похожий,
Смотрел на юношу в упор,
По бледной растекался коже,
Рисунок мрачный, как декор.
 
 
Глаза чернущие не отводил,
Пронзая, обнажая ими душу,
И долго он молчал, не говорил,
Парнишку обжигая леденящей стужей.
 
 
– Да не молчи, скажи зачем пришел?
Забрать меня ты в дебри ада хочешь?
Так вот он я. Трофей ты свой нашел.
Ну что же голову мою морочишь!
 
 
– Умолкни смертный. Погаси свой пыл.
Не жрец я вовсе. И не умер ты.
А здесь сокрыт, чтоб душу облегчил,
От бед, обид и прочей дурноты.
 
 
– Так почему ты копия меня?
Что за загадка в этом кроется, скажи?
Ведь тайну эту от меня храня,
В ответ получишь лишь гроши.
 
 
Угрюмый образ недовольно покачнулся,
Извергнув металлический и громкий визг,
Тот до ушей вибрацией коснулся,
Перед глазами вспыхнув фейерком брызг.
 

 
Вскочил парнишка и помчался прочь,
Прячась средь обугленных стволов,
Ведь только сам себе он мог помочь,
Скрываясь средь деревьев от врагов.
 
 
Но в спину странник тот дышал,
Похожий на него, как отраженье,
И голос все зловещее звучал,
То было настоящее мученье.
 
 
– Ты вспомнить должен все, что пережил.
Простить себя и всех виновных тоже.
Чему отец всегда тебя учил,
Ведь только это здесь тебе поможет.
 
 
Но снова сук под ноги вдруг попал,
Скользнул парнишка и свалился тут же,
А голос громогласно ржал,
Затягивая в яму, да поглубже.
 
 
И вот все стихло наконец,
Настало долгожданное молчанье,
Но появился перед ним юнец,
Таким он в детстве был, само очарованье.
 

Акт третий

 
Смотрел он на себя ребенком,
И слёзы хлынули из глаз,
Молился он тогда иконкам,
За жизнь свою по-взрослому борясь.
 
 
А мальчик становился ближе,
И тоже плакал он навзрыд,
А слезы превращались в жижу,
Из детских страхов и обид.
 
 
Парнишка к мальчику прильнул,
Тот протянул свою ручонку,
И горечь разом всю сглотнул,
Вложил в ладонь его иконку.
 
 
– Ты должен их простить за все.
Обиды позабыть навеки.
И как великий Пикассо,
Смени цвета мрачных течений.
 

 
Парнишка взгляд не отрывал,
И слушал, головой кивая,
Все больше он осознавал,
И будто даже прозревая.
 
 
– Пусть было больно и печально.
Порою страх овладевал.
Но ведь всегда не идеально,
Родитель сына воспитал.
 
 
– Он бил меня порою плетью!
Никто меня не защищал!
Пред кем виновен я, ответьте?
За чьи грехи таким я стал?
 
 
– Прими себя таким, как есть ты.
Прости родных. Прости отца.
Сожги до тла мосты обиды,
Запомни радость сорванца.
 
 
Вдыхая грудью тяжкий воздух,
Подобно яду расползался он,
Но растворяясь запахом черемух,
Оставил в прошлом детский страшный сон.
 
 
Мальчишка, утирая слезы,
Вдруг улыбнулся пареньку,
И испарился, словно грезы,
Оставив в памяти приятного медку.
 

Акт четвертый

 
Застыло все вокруг опять,
А тучи все плотнее надвигались,
Зачем он здесь? Что ожидать?
Надежды в лучшее здесь разрушались.
 
 
И грянул гром, заставив содрогнуться,
И вспышка ярких молний озарила путь,
Помчался паренек, боясь и оглянуться,
Чтоб монстров этих дебрей не спугнуть.
 
 
Бежал он, утопая в бесконечных лужах,
Кричал, что было мочи, но голос вдруг пропал,
Видения все эти мучают и душат,
Парнишка понимал, что Дьявол с ним играл.
 
 
И спотыкаясь, падая, вставая,
Он тени видел пред собой,
Они вокруг него блуждая,
Вопили, разрывая тишину, наперебой.
 

 
И снова вспышки молний повторялись,
Касаясь до обугленных стволов,
А ноги чаще все сопротивлялись,
Сопровождая адской болью каждый из шагов.
 
 
Остановился парень на мгновенье,
Поднял свой взор на мрачный лес,
На горизонте появилось воплощенье,
То ли земное, то ли из самих небес.
 
 
И двигался огромный и массивный,
Не человек, но вроде и не зверь,
Рык он издал зловещий, агрессивный,
Как спрятаться от хищных глаз теперь.
 
 
А лев все ближе становился,
Принюхивался к жертве он своей.
В мгновенье вроде даже испарился,
Но нет, в прыжке летел он превращаясь в змей.
 
 
Парнишка, боль свою превозмогая,
Пустился прочь меж зарослей виляя,
И затхлый воздух жадно ртом глотая,
Все озирался о спасенье умоляя.
 

Акт пятый

 
Дорога мрачною тропою устилаясь,
Вела все дальше в пустоту тянув,
И горизонтом в неизвестность упираясь,
Все больше открывала тьмы безумств.
 
 
Парнишки ноги заплетаться стали,
Промокнув от дождя, промерз совсем,
А громы, молнии страшнее все звучали,
Когда закончится его побег и чем?
 
 
Споткнулся вновь и рухнул в яму,
Скользя по мокрой выжженой траве,
Кого на помощь звать, неужто маму?
И образ женщины возник вдруг в голове.
 
 
Очнулся паренек с трудом раздвинув веки,
И тьма кромешная накрыла его взор,
Он оказался в месте странном, как в ковчеге,
Такой же мрачный здесь декор.
 
 
И дождь притих, и под ногами сухо,
Вокруг не стены, каменные плиты,
И вновь доносятся до слуха,
Тех страшных голосов визиты.
 
 
Рев льва они решили рассекретить,
Тщеславие, высокомерие парнишка встретил,
И должен наконец-то он себе ответить,
А сможет ли порок тот обезвредить.
 
 
За ними вслед мальчишка снова появился,
То сам он был во время юности своей,
И плач по стенам разносился,
Во имя двух самых родных смертей.
 
 
– Убил! Убил он мамочку мою!
Убил! Зачем же, папа, это сделал ты?
Верни ее, тебя всем сердцем я молю!
Она была красивым воплощеньем чистоты!
 

 
Мальчишка заливался визгом,
Картина открывалась перед ним,
На кухне мать склонилась пред садистом,
Пред топором его большим.
 
 
– Но ты. Ты тоже не безгрешен!
И ты, в обличие моем невинном,
Стал монстром. Был ты неутешен.
Ружье схватил, чтоб выбить клин тот клином.
 
 
Картина изменилась перед парнем,
На месте оказался теперь он,
И запахом давившись тем угарным,
Он вспомнил, как воспользовался сам ружьем.
 
 
– И ведь забыл ты, стер из памяти своей,
Мгновенье то, когда отца лишил ты жизни,
И хоть сейчас стань, наконец, смелей,
Признай вину и совесть ты очисти.
 
 
Парнишка перед юношей склонился на колени,
Повесил виновато голову он вниз,
И окружили всю пещеру тени,
Кричали во все горло – помолись!
 
 
И песнь завел он не смотря на них,
Рыдая, умываясь горючими слезами,
Во имя памяти своих родных,
Он изливался смертными грехами.
 
 
– Вставай, иди, найдешь ты выход скоро.
Но помни, встретишь ты меня еще,
Наткнуться должен вскоре на озера,
Обросшие со всех сторон плющом.
 
 
Поднялся парень с мерзлой той земли,
Взгляд устремил на выход из пещеры,
И тени вдруг куда-то поползли,
И растворившись, вмиг исчезли.
 
 
Парнишка вышел, воздуха вдохнул,
Вдруг ветерок качнул сухие ветви,
Глаза в его сторону метнул,
И побежал к качающейся ветви.
 

Акт шестой

 
Скитаясь средь обугленных стволов,
Скользя по обожженной той траве,
Искал источник он ворвавшихся ветров,
По редкой колыхавшейся листве.
 
 
Там, где источник должен выход быть,
Ну хоть лазейка, пусть и не большая,
Она могла бы подарить надежду жить,
От счастья появилась и слеза скупая.
 
 
Но тьма во мраке леса разрасталась,
И тени чаще все мелькали меж деревьев,
Земля вокруг как будто содрогалась,
Спасите душу парня от злодеев.
 
 
Тут поворот, там вроде бы полянка,
За ней наткнулся на речушку он,
Она спасенье или же подлянка,
Он будто самим ветром к речушке приглашен.
 
 
Не думая о худшем, он бросился вперед,
Все ближе подходил, а тени исчезали,
Спасет ли эта встреча, иль все-таки убьет,
Минуты истины врасплох его застали.
 
 
Ступая с осторожностью к реке,
Он озирался, напрягаясь до предела,
Сжимая всю отвагу в кулаке,
Взглянул на воду, та мгновенно помутнела.
 
 
Среди нахлынувшей волны,
Едва заметно проявлялось отраженье,
Несущее воспоминанья, что сложны,
То было истинное жуткое мученье.
 
 
– Ты вспомнил облик мой наверняка,
Отчаянье накрыло вдруг тебя,
Вина за день тот велика,
И то был ты, а не судьба.
 

 
Вода бурлила, волны расходились,
Средь них образовалась сцена,
Удары за ударом наносились,
И огненная взмыла ввысь геена.
 
 
То выпускного вечера мгновенье было,
Когда накрыло злостью сознание его,
И алой жижой руки вдруг омыло,
В живых он не оставил никого.
 
 
– За что невинных наказал тогда?
За то, что мать погибла и убил отца?
И ведь забыл ты все, как и всегда,
И нету ярости твоей конца!
 
 
– Нет, не хочу я вспоминать,
То уж прошло лет пять назад,
Никто не смог виновность доказать,
Пред обществом оправдан я, не виноват!
 
 
– Ты мерзок, отвратителен и страшен,
Признай вину свою передо мной!
И может перед Богом будет долг твой сглажен,
И выйдешь из лесу тогда живой.
 
 
– Я признаю, что виноват в смертях,
Сжирает совесть много лет за всё.
Искал я утешения в молитвах и Богах,
В словах, в слезах и небесах.
 
 
– Покончив с жизнью ты не убежишь,
Не сможешь там загладить ты вину!
У пропасти, на краешке стоишь,
Сам тянешь ты себя ко дну.
 
 
– Так помоги и подскажи как быть?
Дай мне совет и путь ты укажи!
Что нужно? Может реку переплыть?
Ну не молчи, с ответом поспеши.
 
 
Но воплощение пропало на глазах,
Лишь взгляд направило оно в сторонку,
Покачиваясь тихо на волнах,
Оставив за себя в воде знакомую иконку.
 
 
Парнишка потянулся вдруг за ней,
И соскользнул он в ледяную воду,
И вышли тени всех убитых им людей,
Затягивая вглубь и без прелюдий, слету.
 
 
Едва стараясь вынырнуть наружу,
Захлебываясь собственным грехом,
Почувствовал он ледяную стужу,
Массивный тигр вытащил его рывком.
 

Акт седьмой

 
Тащил тот зверь его зажав зубами,
И громыхал на землю лапы ставя,
Бродил он странно, деревья обходя кругами,
То кажется была его забава.
 
 
Парнишка двигался, брыкался,
Стараясь вырваться из пасти и сбежать,
И тигр потихоньку сил лишался,
Не мог он груз такой таскать.
 
 
– Давай, освободи себя,
Тяжелой ноши здесь тебе не надо,
Гордыня в этом месте так глупа,
И ждут тебя наверное тигрята.
 

 
Рык силой прокатился по лесному мраку,
Упал парнишка вниз пластом,
Помчался, чтоб тот не бросился в атаку,
И спрятался под деревянным рухнувшем мостом.
 
 
Стоит трясется своим телом,
Промерз совсем он под дождем,
Учуял, пахнуть стало тут горелым,
Но лес тут точно не причём.
 
 
Лазейка, из нее тот ветер дунул,
Теперь и запахи учуял парень неспроста,
На мысль эту тут же клюнул,
Есть выход отовсюду и всегда.
 
 
Забыв о тигре побежал он против ветра,
Ловя усиленный и резкий запах гари,
Спустя немногих полукилометра,
Дорогу преградили призрачные твари.
 

Акт восьмой

 
Все больше становилось смрада,
Кружили и бросались на него,
И будто бы восставшие из ада,
Пронзали своим воплем глубоко.
 
 
Бежать, одна надежда на спасенье,
Отталкивая призрачный конвой,
И вырос словно в утешенье,
Пред взором странный дом чудной.
 
 
Парнишка колом встал пред дверью,
А тени словно испугавшись разлетелись,
Поддавшись странному мгновенью,
Все призраки куда-то подевались.
 
 
Парнишка сделав шаг, второй,
Вошел в старинное строенье,
Там на качалке дед седой,
Как будто ждал то появленье.
 
 
Седой совсем и даже будто неживой,
Едва он мог и шевелиться,
Качал он странно головой,
И гостя точно не боится.
 

 
Парнишка сел у ног его,
А рядом лампа древняя светилась,
Дышал старик так тяжело,
Едва ли жизнь в нем билась.
 
 
– Не изучай меня ты так.
Я это ты спустя десятилетья,
Довел ты сам себя, чудак,
Такие не живут столетье.
 
 
– Но ведь никто не обвинил,
Ни разу, ни что меня.
Ни что поджог, ни что убил,
Все это чушь, брехня.
 
 
– Пока не примешь этот груз,
Пока раскаяться не сможешь,
Ты намотай себе на ус,
Конец ты мраку не положишь.
 
 
– Как мне покаяться тогда,
Ты научи меня дедуля,
Хочу покинуть навсегда,
Бежать отсюда словно пуля.
 
 
– Склонись, прими себя таким,
Со всеми грешными делами,
Не будь глупцом слепым, немым,
Смой черноту с души слезами.
 
 
Старик вздохнул так тяжело,
Скривил по-доброму улыбку,
Внутри груди у парня будто жгло,
И осознал он не одну свою ошибку.
 
 
– Иди, реви, кричи и матерись,
Колени вкровь изрань, моли пощады,
Не для других пороков ты лишись,
Они уже не будут рады.
 
 
– Я осознал. Я справлюсь, обещаю.
Вот только выхода мне не найти никак.
Останусь тут. Умру. Я знаю.
Средь здешних призраков я лишь чужак.
 
 
– Они, тобой убитые бедняги,
Моли прощения у каждого с полна,
И яркий свет блеснет тогда во мраке,
И пробудишься сразу ото сна.
 
 
Едва закончил фразу тот старик,
Как исчезать он начал вместе с домом,
А парень погрузился в дикий крик,
Казалось изнутри он стал поломан.
 

Акт девятый

 
Все тучи грузные сгущались,
Мрак леса превращался в тьму,
И будто ливнем изливались,
По молитвам и кровавому псалму.
 
 
Крупицы капель перестали бить о землю,
Вода росла преображаясь в океан,
Подобно это адскому коктейлю,
То ураган, то тени, то огненный фонтан.
 
 
И вспыхнуло в том небе озаренье,
Нависло волчьим образом оно,
Что это, наказанье, аль прощенье,
А может это путь на дно.
 
 
И распахнулась пасть с клыками,
И смрадным запахом запонился тот лес,
И не понятными ворчащими речами,
С парнишкой говорил, казалось, бес.
 
 
– Ты завистью зарос, тщеславьем и гордыней,
Лишил ты жизни близких всех людей,
И даже этой песней соловьиной,
Не избежать теперь своих тебе смертей.
 

 
И видел ты себя со стороны,
И каждый из тебя был убиенным,
И смерти эти все были страшны,
Благодаря твоим молчаньям, неповеновеньям.
 
 
Лишь только принимал бы ты себя,
Моля у отражений всех прощенья,
Спасла б тебя раскаянья борьба,
От вечных мук и пораженья.
 
 
Теперь стоишь ты предо мною,
Молиться вдруг задумал ты,
И чтоб исчезнуть за чертою,
Готов на лживые труды.
 
 
Иди, свободен и лишен ты,
Всех чувств и благ до самой смерти,
Не смог уйти от черноты,
В твоей душе одни лишь черти.
 
 
И помни, сам виновен в том,
Что не нашел в себе ты силы,
Чтобы раскаяться грехом,
И чтобы призраки простили.
 
 
И распахнулась волчья пасть,
Парнишку захватив всем телом,
Заставив из виду пропасть,
И пикнуть не успел он.
 

Акт десятый

 
Лишенный зрения и чувств,
Он провалился в пустоту,
Но резко веки распахнув,
Летел с обрыва в темноту.
 
 
Мелькали кадры пред глазами,
Все образы что видел там,
В лесу бродили те кругами,
Средь них он появлялся сам.
 
 
Молили те, чтоб отпустил,
И прекратил терзанья их,
А он не понял и лишил,
Свободы мертвых и живых.
 
 
Теперь, погибнув сам во мгле,
Связал он муками навек,
Тех, кто в земле и на земле,
Будь призрак то, иль человек.
 
 
Блуждать во век им суждено,
Бок о бок со страданьями,
Ведь дело не разрешено,
Платить теперь скитаньями.
 

 
Среди миров нарушил связь,
Оставив мертвых средь живых,
На выход с леса торопясь,
Не смог признать ошибок роковых.
 
 
И лишь теперь в последний миг,
Он понял все, что слышал там,
В чистилище, где суть постиг,
Рискует раствориться сам.
 
 
И только жизни он лишится,
Как вновь вернется в мрачный лес,
И будет вечность там томиться,
Не человек теперь он, бес.
 
 
Еще мгновенье и настигнет,
Час истины спешит к нему,
И тело его жизнь покинет,
Скрыв навсегда его во тьму.
 
 
– Простите. Каюсь перед вами.
Простите все вы мне грехи.
Что запер всех вас меж мирами,
С волками, тиграми и львами.
 
 
Удар. И боль пронзили тело,
Вкус крови чувствовал во рту,
В мгновенье мрак и опустело,
Отправив душу в пустоту.
 
 
И снова лес тот пред глазами,
И тени движутся быстрей,
Хватают хладными руками,
Пронзая кожу до костей.
 
 
– Быть здесь тебе до той поры,
Пока не вымолишь прощенья,
И не спасешь их души ты,
Избавив этим от мученья.