Текст книги "Заключенные"

III. Начало

Собрание проходило гораздо спокойнее, все уже были готовы к обсуждению столь необычной темы. Несколько ведущих каналов СМИ представили свои планы введения общественности в курс дела, и среди всех планов была выбрана «Кампания Тольдера», рассчитанная на четыре года.

В первый год планировалось сформировать представление об общей психологической атмосфере в обществе посредством создания специальных оценочных пунктов, в которые бы поступала необходимая информация из различного рода учреждений психологической направленности.

Следующие два года отводились на так называемый косвенный опрос и анализ полученных данных, кроме того, параллельно планировалось изучение информации об убийствах и самоубийствах за последние столетия – важно было не просто разобрать мотивы этих преступлений, возможность или невозможность их предотвращения, но и проследить, существует ли какая-нибудь связь с поднятой проблемой бесконечности человеческой жизни.

В случае если по истечении первых трех лет кампании не будет выявлено никаких угрожающих тенденций, заключительный четвертый год станет решающим для всего человечества.

Этот год назвали «Годом откровения», потому что в этот год люди должны были ответить на главный вопрос о том, хотели ли бы они, чтобы их организм продолжал развиваться и стареть после 27 лет.

По возвращении домой Даниэль долго думал, но на этот раз не о жизнях всех людей, а о собственной жизни. Он пытался вспомнить свое детство, школу, друзей, самых первых, а может и не самых первых, ведь их было бесчисленное количество: прожив 326 лет, Даниэль успел сменить пять галактик и еще больше планет. Каждый раз, попадая в новое общество, он испытывал странное чувство, которое сложно описать: с одной стороны, ему хотелось набрать воздуха, замереть так на пару секунд, выдохнуть, расправиться и сказать: «Жизнь удивительна!», но с другой стороны, казалось, будто не было почвы под ногами, и он словно пытался бежать по воздуху, но не нащупывал опоры, ее просто не было, как не было ничего постоянного в его жизни, все утрачивало свою ценность, становилось бесполезным, забывалось. Даниэль долго перебирал в голове воспоминания и незаметно для себя стал погружаться в сон и, наверное, заснул бы уже, если бы не звонок. Не до конца понимая, что происходит, Даниэль включил экран лэйфэйса и ответил на звонок – это был его друг, ученый из Центра здоровья.

– Прости, что так поздно, но мысли о том, что совсем скоро все может поменяться, не дают мне покоя. Странно, но сейчас все больше сомнений поселяется в моем сознании: а правильно ли мы поступаем, вдруг мы что-то делаем не так и многое упускаем из виду, почему так мало времени? Четыре года… Все решат какие-то четыре года. Невероятно, как все меняется!

– Да, четыре года… – повторил Даниэль.

– На днях я попытался смоделировать на лэйфэйсе процесс внешнего старения человека, и мне стало не по себе, – продолжал ученый, – кого я обманываю? Это ужасно… Мы постепенно превратимся в мусор. Я уже и раньше видел модели старости, но теперь воспринял все иначе, не знаю почему. Может быть, раньше это были всего лишь разговоры, а сейчас это все ближе и ближе ко мне, ко всем нам, это приближение пугает меня… Слышишь? Даниэль, ты слушаешь меня?

Но к этому моменту Даниэль уже крепко спал.

Через несколько дней после Вселенского собрания в силу вступила «Кампания Тольдера», корпорация «Инфовинд» начала размещать во всех галактиках анализ-центры, в которых постепенно, как из пазлов стала складываться картина эмоционального состояния людей.

Первые показатели не сильно удивляли, казалось, все как и должно быть: некоторые испытывали сильные душевные терзания, другие пытались разрешить недавно возникшие у них вопросы, которые скорее носили частный характер. Можно было утверждать, что первый год кампании прошел ожидаемо стабильно и ничто не мешало продолжению процесса – в торговых гигантах по распоряжению властей появились подразделения, проводящие косвенные опросы населения. Процесс был запущен, и все шло своим чередом.

IV. Итоги

Выйдя на улицу, Даниэль поймал тарелку и направился домой. Всю дорогу, пока тарелка летела по шумным улицам, его не покидали тяжелые мысли. Завтра на ежегодном Вселенском конгрессе должна была решиться судьба всего человечества, этого дня ждал не только он. В течение последних трех лет Даниэль прилагал все усилия, чтобы поменять устройство мира, но время прошло, и теперь непонятный страх разъедал его изнутри. Нет, он не думал о том, что все было напрасно. Просто страх и сомнения неизбежны, когда мы ближе всего к тому, за что долгое время боролись. Даниэль приготовил речь, ожидая, что ему дадут слово в самом начале подведения итогов. Войдя в аудиторию, он снова был готов биться за свою идею с еще большим энтузиазмом, словно вдохнув воздуха в том самом помещении, где он когда-то поднял столь серьезный вопрос, по его венам побежала совсем другая кровь, будто стены впитали тогда его речь и мысли, а сейчас возвращали необходимую ему былую уверенность в своей идее.

Почти все были в сборе, за трибуной уже стоял Председатель. Он поприветствовал присутствующих и, не глядя в зал, упершись глазами в подготовленный текст, произнес:

– Начать сегодняшнее заседание было решено с вопроса, поднятого три с половиной года назад господином Даниэлем, о смысле бесконечного существования. За время наблюдения, проведения всестороннего анализа и весьма противоречивой работы было принято следующее решение: «Наложить запрет на исследования в области старения человеческого организма, а также на обсуждения в широких кругах данного вопроса и касающихся его тем. Все работы велись в условиях секретности и не подлежат разглашению. Вопрос считать закрытым».

Даниэль не сразу понял, что прозвучал категорический отказ, он был растерян, ожидая услышать что угодно, но не то, что произнес Председатель. Даниэль с дурацкой улыбкой приподнялся со своего места, хотел было выйти к трибуне и произнести речь, которую он судорожно повторял про себя с той минуты, как вошел в зал. Все смотрели на него, стоявшего посреди аудитории, абсолютно потерянного. Председатель взглянул на Даниэля исподлобья, затем опустил глаза в свои бумажки и с полным равнодушием произнес: «Перейдем к следующему вопросу…». Дальше Даниэль ничего не слышал, как в тумане, он резко взял свои вещи и выскочил из зала. Сидя в тарелке и направляясь к дому, он винил себя в слабохарактерности, трусости, переигрывал снова и снова момент краха своих ожиданий и все больше ненавидел себя за неспособность защитить свое мнение, отстоять его. Хотя особого смысла в этом и не было, ведь от его возражений решение бы не изменилось и, скорее всего, эти его «предсмертные судороги» выглядели бы глупо и вызвали только жалость. Опустошенный Даниэль совершенно ничего не хотел и не понимал, что делать дальше: все было кончено. Он слишком устал, но держался из последних сил. Доведя себя до полного истощения, он, казалось, вот-вот упадет на колени, забьется в угол и разрыдается, как рыдают от своей беспомощности дети – их слезы, всхлипывания и прочее, сопровождающее данное действо, в разной степени могут выражать сильнейшую ненависть к окружающим или себе, чистейшую мольбу о помощи, но самое главное – искреннюю боль от несправедливости.

Что-то его останавливало всякий раз, когда он уже был готов смириться, ему словно не хватало аргументов, чтобы позволить себе пасть без сил и пуститься оплакивать свою судьбу. Так получается, что большому горю мы скорее предпочтем мелкие неприятности и страдания, которые на самом деле наносят больший урон. Такие незначительные, длящиеся невзгоды, как правило, неспособные привезти к резкому выбросу эмоций, гораздо опаснее. Это как если бы ты отрезал себе руку долго, конечно, лучше обойтись вообще без этого, но тем не менее: ты подрезаешь ее каждое утро по чуть-чуть и весь оставшийся день ходишь с ней, висящей и ноющей, куда проще перенести страдания, отрубив ее сразу.