Текст книги "Шак Непобежденный. Автобиография настоящего монстра НБА"

В конечном счете мы сдержали «Кларксвилл» и выиграли чемпионат штата. И хотя я сказал себе, что больше не буду ставить блоки, я все же смахнул один мяч на последних минутах игры. Это был один из джамп-шотов Тайрона Вашингтона. Я просто не смог удержаться. Во второй половине он набрал всего пять очков. Когда репортеры спросили у меня о нем, я сказал им: «Он сказал, что я не смогу его опекать. Очевидно, это была ложь».

Когда прозвучала сирена, у меня буквально перехватило дыхание на минуту. Все эти ребята, которых я любил, мои лучшие друзья, высыпали на площадку, чтобы вместе со мной отметить то, что мы наконец это сделали. Чувство было невероятным, но я осознал, что по большей части это было чувство облегчения. До того момента я не осознавал, какой груз давления взвалил на себя.

Спустя недолгое время после нашей победы тренер Мадура объявил, что уходит на пенсию. Он не шутил. Я выпускался из школы, из-за чего, как сказал он сам, «будет слишком много людей, жаждущих поквитаться со мной».

Выигрыш этого чемпионства имел для него колоссальное значение. Мы все это видели.

Сразу после игры тренер Мадура утянул меня в одну из кабинок в раздевалке, схватил меня и обнял, а потом стал плакать. Это был первый раз, когда я увидел взрослого мужчину плачущим. Он сказал мне: «Я знал, как только пришел в школу, что ты станешь блестящим игроком, но я никогда не позволял себе думать, что мы можем выиграть чемпионат. В колледже тебя ждут большие успехи».

Я толком не знал, что сказать. В тот момент вся ситуация доставила мне некоторый дискомфорт. Вот он я, семнадцатилетний пацан, большую часть своей жизни пытавшийся быть крутым, стою в раздевалке, и у меня на руках плачет мой тренер. Я хотел сказать ему: «Соберись уже, мужик!»

В тот момент я не понимал, что происходит.

Но понимаю теперь.

Июнь 1990 года
Батон-Руж, Луизиана

Баскетболисты ЛСУ возились вокруг мяча в подземелье – крохотном, тускло освещенном спортзале в подвале здания, где они обычно собирались в межсезонье, когда неожиданно для всех туда вразвалку вошел Стэнли Робертс.

Робертс был одаренным и умелым игроком, но у этого дружелюбного великана ростом 2,13 постоянно были проблемы: то из-за прогулов, то из-за нарушения комендантского часа. Он редко приходил на эти дворовые игры, а когда приходил, выкладывался, с его же собственных слов, только вполсилы.

Шакила О’Нила, только что отыгравшего за ЛСУ первый курс, это приводило в ярость. Его достали рассказы о «природном таланте» Стэнли.

«Стэнли во плоти! – воскликнул капитан Уэйн Симс. – Приятно, что ты к нам присоединился, мужик».

Симс быстро разделил игроков на две команды, разведя Шака и Робертса по разные стороны. Бывший игрок ЛСУ Рики Блэнтон, вернувшийся, чтобы потренироваться со своей старой командой в летнее время, шепнул О’Нилу на ухо: «При прямо на него».

Шак попросил мяч в зоне блока, потом развернулся и сделал данк через Робертса. Нисколько не смутившись, Стэнли сначала забил броском с отклонением, а потом прошел к корзине и вернул сопернику должок, сделав свой слэм-данк.

Партнеры продолжили подкармливать больших пасами на бросок, а те продолжили атаковать друг друга яростными томогавками. Остальные игроки восторженно улюлюкали – пока атмосфера не накалилась настолько, что в ход полетели локти. Игроки сцепились.

На мгновение двое великанов заняли боевую стойку, но Робертс тотчас вернул себе самообладание и отступил.

– Я думал: «Да это же ерунда какая-то», – говорил Стэнли.

– Я думал: «Я сейчас его прикончу», – говорил Шакил.

О’Нил обвел взглядом подземелье в поисках оружия и остановил свой выбор на металлическом мусорном баке. Он схватил его в одну руку и начал гоняться с ним за Стэнли Робертсом.

– Остынь, здоровяк! – завопил Симс. – Опусти эту штуку на пол!

Робертс увернулся от Шакила и быстро выскользнул из подземелья. Он достаточно поиграл в баскетбол на сегодня.

– Шак – сумасшедший, – сказал Стэнли Симсу после этого инцидента. – А ты еще удивляешься, чего это я не прихожу поиграть.

Месяц спустя Стэнли Робертс покинул ЛСУ, подписав контракт с испанской профессиональной командой «Реал Мадрид».

– Теперь это твоя команда, Шакил, – официально проинформировал своего 18-летнего центрового тренер Дэйл Браун.

– Да, я это уже знаю, тренер, – ответил Шак.

Я завидовал Стэнли Робертсу. Было очевидно, что тренерам нравится то, насколько лучше он был по сравнению со мной и моей игрой. Они постоянно о нем говорили, хотя он то и дело прогуливал уроки, встревал в неприятности и косячил. Стэнли был реально талантлив. Он умел забивать бросками в прыжке после стэп-бэков и укладывать мячи, не глядя. В его арсенале были великолепные движения. Он умел метать трешки. Проблема Стэнли была лишь в том, что ему, кажется, все это было безразлично.

И, думаю, можно сказать, что мне было совсем не безразлично.

Я хотел быть сильным. Мне нравилось чувство, которое я испытывал, когда набирал очки, и люди подходили ко мне, чтобы шлепнуть по спине и отбить пять. Это прекрасно помогало и с девушками. В кампусе все любили баскетболистов. Мне было только семнадцать, когда я появился в ЛСУ, но мой рост уже достигал 2,13, а сам я уже был готов к началу своей новой роскошной жизни.

Но прежде чем попасть в ЛСУ, я по приглашению отправился на игру Dapper Dan Roundball Classic, общенациональный Матч Всех звезд на уровне старшеклассников. В рейтинге я по-прежнему шел вторым в Техасе после Венстрома, вот только он пропускал тот матч из-за травмы.

Я приезжаю на игру и вижу, как Сонни Ваккаро, чел, который заведует турниром и работает на Nike, присасывается там к именитым игрокам вроде Трэйси Маррея и Кенни Андерсона: раздает им кроссовки Nike и сумки Nike. Я стою там и жду своей очереди, а потом говорю: «Сэр, вы забыли сумку для меня». Он поворачивается и говорит: «А твое имя?» Я говорю: «Шакил О’Нил». Я в таком гневе, что меня аж трясет. Тем вечером я порвал всех на этой тупой игре имени Сонни Ваккаро. Меня признали MVP.

То же самое повторяется на игре McDonald’s All-American. Дик Витале радушно приветствует всех остальных игроков, а мне не говорит ни слова, поэтому я подошел к нему и сказал: «Мистер Витале, я – Шакил О’Нил. Возможно, вы захотите запомнить это имя».

Первым же своим касанием мяча в той игре я вколотил данк. Я был зол и играл соответственно. Был один эпизод, когда я шел прямо на Конрада МакРэя, который был одной из баскетбольных легенд среди старшеклассников Нью-Йорка, так вот я забил его. Я заблокировал его бросок на одном конце площадки, сам пробежал с мячом по всей длине площадки до другого конца и вколотил данк. Витале потерял голову. К концу вечера я стал MVP и в этом матче тоже, так что Витале орал: «Если этот пацан Шакил О‘Нил решит пойти в профессионалы, он станет первым пиком на драфте».

Рад, что мы сразу это прояснили.

И хотя Дики Ви одобрил Шак-Атаку, глубоко внутри я чувствовал, что все еще не готов к NBA.

ЛСУ был идеальным местом для меня. Оно было тем, к чему я привык – относительно небольшим, приземленным, лишенным чванства и полным приятных людей. А еще оттуда было всего шесть часов езды до мамы. Я должен был видеть маму. Но, к счастью, в те времена билет на самолет в Southwest стоил 59 долларов, так что мне хватало общения с ней.

Другим позитивным моментом, связанным с ЛСУ, было то, что они помогали нам находить работу на лето, чтобы мы преуспевали. Мы зарабатывали 15 долларов в час, 7 из них мы получали летом, а оставшиеся 8 начислялись нам в течение учебного года. Также я получил грант имени Пелла, помогавший детям из необеспеченных семей платить за учебу, поэтому впервые в моей жизни у меня стали водиться деньги. Я был убежден, что разбогател. Бесплатная еда в столовой и кое-какие карманные деньги. Я умер и воскрес на небесах.

Время, проведенное в ЛСУ, – это лучшие три года моей жизни. Дэйл Браун был великолепен как тренер и еще лучше как человек. Он – один из моих лучших друзей в этом мире. Он заступался за меня сотню раз.

Что мне нравилось в тренере Брауне, так это то, что он никогда ничего мне не обещал. Когда я прибыл в кампус, он сказал мне: «Если будешь работать усердно, случится может все, что угодно, но у нас есть один парень по имени Стэнли Робертс, так вот он чудо как хорош».

Стэнли. Снова он. Этот чертов Стэнли.

Но вот ведь проблема: мне очень нравился Стэнли. Всем он нравился. Он был клевым чуваком. Он никому бы не причинил вреда, только самому себе.

Он был игроком, подпадавшим под действие Положения № 48, гласившиго, что студент, чьи оценки были недостаточно хороши, не может играть сразу, а должен просидеть на скамейке первый год учебы и не играть в баскетбол все это время. Когда я приехал в Батон-Руж, он только начинал свой первый баскетбольный сезон там, хотя учился в университете уже год.

У Стэнли был Oldsmobile Toronado 1979 года, и моей обязанностью, как новичка-первокура, было возить его. Я отвозил его на машине в клубы, ждал снаружи и смешивался с людьми, входившими в клуб и выходившими из него. Мне очень это нравилось. Таким образом я познакомился с очень многими людьми.

В мой дебютный сезон, 1989/90, от нас ждали великих свершений. У нас были Стэнли и Крис Джексон, который годом ранее был лучшим снайпером страны. Крису нравилось бросать мяч. Он мог забить откуда угодно. А еще у нас был я, но пока еще никто толком не осознавал, что это означало.

И даже несмотря на то что у нас в распоряжении были два игрока ростом 2,13, Крис все равно умудрялся набивать по тридцать очков за игру. У Криса был синдром Туретта. Из-за него он порой выкрикивал какие-то случайные фразы без какой-либо внятной причины. Требовалось время, чтобы привыкнуть к этому. Я этого толком не понимал. Ему нужно было принимать лекарство, и он его ненавидел, потому что оно порой вызывало у него тошноту. Крис часто держался сам по себе, поэтому мне так и не удалось узнать его как следует.

Как-то раз я был в общежитии и услышал, как один парень кричит, что есть мочи: «Эй! Эй!» Я побежал по коридору, потому что думал, что кого-то убивают.

А там был Крис, он стоял у своей двери. У него был загон, что он должен щелкнуть дверной ручкой в правую сторону три раза подряд, прежде чем открыть дверь. Порой ручка не щелкала так, как он того хотел, и ему приходилось начинать все заново. Проблема была в том, что он не мог остановиться до тех пор, пока ручка не щелкнет так, как надо, и это очень сильно расстраивало его. Он мог потратить целый час на попытки открыть дверь.

В тот конкретный день я подошел к нему и открыл ему дверь. Он сказал: «О, спасибо, Шакил» – и все, его уже нет. Он был очень тихим, держался очень изолированно ото всех. Я редко видел его вне тренировок.

Помню, однажды мы с ним тусовались в спортзале, и он не мог уйти оттуда, пока не сделает три «чистых» броска подряд. Не просто три точных броска, а три идеально чистых броска. Я говорю ему: «Хорош, чувак, пошли уже. Вечеринка начинается в восемь».

Крис был суперзвездой нашего кампуса. Люди относились к нему, как к божеству. Он был одним из лучших снайперов, каких я только видел. Он всегда держал себя в форме, всегда правильно питался, всегда делал все, что требовалось для того, чтобы удерживаться на вершине.

Ближе к концу своего первого сезона в колледже я начал получать небольшую прессу и разозлился на Криса после одной из игр за то, что он попросту не пасовал мне мяч. Я что-то сказал на эту тему, а на следующий день Дэйл принес кассету про синдром Туретта и заставил всех нас ее посмотреть. Посыл Дэйла был таким: «Возможно, он даже не знает, что не пасует. Полегче с ним, Шакил, о’кей?»

Здорово. Теперь, помню, думал я про себя, я не могу травить этого пацана, потому что есть шанс, что он даже не осознает, что он – единоличник.

Моим лучшим другом в ЛСУ был Мо Уильямсон. Он был родом из Нью-Джерси, а его отцом был супер Джон Уильямсон, серьезный боллер, поигравший в NBA. Я всегда думал, что и Мо станет профессионалом. Однажды в старшей школе он набрал сто очков за игру. Но я думаю, что его не замечали из-за присутствия Криса.

Мо был мне как старший брат. Он показал мне, куда можно ходить, а куда нельзя. Я понятия не имел о том, что такое колледж, поэтому он провел меня через процедуру регистрации. Он сказал мне: «Тебе нужен этот преподаватель и этот урок, а еще ты должен разобраться с расписанием, чтобы в понедельник, среду и пятницу у тебя были занятия по утрам. Начинай в семь тридцать утра, чтобы освободить себе остаток дня». Все советы были замечательными, кроме того, про 7:30 утра. Слишком рано для меня. Мне нужен был мой раннеутренний сон.

На первом курсе меня спустили с небес на землю. Я-то думал, что я – мужик. Но, приехав в ЛСУ, я осознал, что там каждый был мужиком. Все там получали стипендию, поэтому мне пришлось откатиться к стартовым нулям. Мне предстояло столько всего познать о баскетболе как игре. В одной из первых двусторонок с участием игроков нашей команды Стэнли раз за разом забивал через меня, пока я пытался его опекать, и тренер орал мне: «Шак, трехчетвертуй его!»

Я понятия не имел, о чем он говорит, но мне было слишком стыдно сказать ему об этом. Поэтому я в ответ данкал через Стэнли, думая, что это все компенсирует. Но Стэнли выскользал и быстро уворачивался от меня, так что тренер снова начал орать: «Трехчетвертуй его!» Наконец я остановился и сказал: «Тренер, я не понимаю, что вы имеете в виду».

Тренер Браун был очень терпелив со мной, но он с самого начала принялся наседать на меня из-за моих проблем со штрафными. Он все время повторял мне, насколько это важно для большого – уметь бросать штрафные.

Как-то раз тренер Браун подошел ко мне на тренировке и сказал: «Знаешь, что я собираюсь сделать? Я собираюсь заставить тебя бросать снизу вверх. Рик Бэрри, член Зала славы, был лучшим в этом деле».

«Тренер, – взмолился я, – пожалуйста, не делайте этого. Пожалуйста, не заставляйте меня делать эти бабулины броски. Это унизительно».

Я очень не хотел бросать штрафные так. Когда я был ребенком, кто-то предложил попробовать со мной такой подход, но Сержант сразу сказал мне, чтобы я забыл об этом. «Так бросают только слюнтяи», – сказал мне отец.

Тренер Браун сказал: «Ладно, я скажу тебе, что собираюсь сделать. Мы будем вести учет твоих штрафных бросков каждый день, отдельно от команды. Каждый день к тебе будет приставлен тренер, ассистент тренера или менеджер, которые будут следить за корзиной. Если продолжишь практиковаться и научишься бросать с результатом в 70 % или выше, я позволю тебе бросать их так, как ты бросаешь».

Перед началом сезона я бросал на 72 %, но как только начались игры, мой процент реализации упал до 56 %. Во многом причина была ментального характера. Если я хорошо себя чувствовал, я попадал; если нет – без шансов. Я никогда не мог почувствовать себя комфортно, находясь на линии штрафного, хотя у меня была привычка точно бросать важные штрафные, когда эти очки были действительно нужны. По ходу турнира мы, к примеру, играли с Технологическим университетом Джорджии, и мне удалось тогда забить 9 из 12 бросков с линии. Почему? Я не знаю.

Я не выходил в старте первые четыре игры сезона, потому что, как я думаю, тренер Браун переживал из-за того, что люди ожидают от меня слишком многого. Но как только люди увидели мою игру, они сказали: «Ладно, похоже, этот пацан действительно серьезно настроен стать великим».

Под этим они подразумевали то, что я не был как Стэнли.

Оглядываясь в прошлое, я осознаю, что во многих отношениях именно Стэнли сделал меня тем, кем я являюсь. Было здорово иметь рядом кого-то, кто был лучше меня. У него было все – девушки, деньги, машины. Все его любили. Но ему помешала его любовь к вечеринкам. В тот день в подземелье, когда я погнался за ним с мусорным баком, у Стэнли было похмелье. Он пришел на тренировку, чтобы пропотеть и тем самым вывести алкоголь из организма. Я думаю: «Представь, насколько хорош он был бы, если бы не тусовался где-то всю ночь».

Я не выпивал, а увидев, что выпивка делает со Стэнли и некоторыми другими парнями, укрепился во мнении, что никогда не стану выпивохой.

У меня была масса и других способов развлечься.

У меня был Ford Bronco II. Не ахти какая машина, но я мог максимально отодвинуть водительское сиденье назад и влезть, а еще поставил туда свои колонки, чтобы грузовичок качало от музыки. Я врубал музыку так громко, что машину трясло.

Как и в любом другом месте, где я оказывался новичком, я много шутил и перед каждой тренировкой устраивал брейк-данс посреди площадки. Это всех расслабляло. Когда я переехал в свою комнату в общежитии, я установил там собственную маленькую студию с вертаком и микшерным пультом, чтобы можно было читать рэп. Парням очень нравилось. А вот соседям не слишком. Мне постоянно стучали в дверь, требуя убавить громкость.

С командой мы много веселились. У нас была привычка путешествовать стаей. Несколько парней собрались вместе, и мы стали называть себя данк-мафией, потому что и я, и Шон Григгс, и Вернел Синглтон – все умели заколачивать данки. Мы приходили на вечеринки студенческих братств, выстраивались в шеренгу со мной во главе и исполняли наш танец данк-мафии. Мы делали вид, будто бросаем джамп-шотами, потом раскачивались то в одну сторону, то в другую, а потом «делали данк».

Все в кампусе любили этот танец. Прошло совсем немного времени, а меня уже знал там каждый. Я каждый день заводил новых друзей. Я любил колледж. Я хорошо вписался в ЛСУ.

ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ НА СВОЕМ МЕСТЕ.

Я также знал, что мне нужно хорошо учиться, иначе мой отец прибьет меня. Хуже того, моя мама будет разочарована во мне, а я никогда не хотел ее разочаровывать.

На первом курсе я ходил на лекции по публичным выступлениям, потому что немного нервничал из-за них, ведь у меня были некоторые проблемы с заиканием. Я попросил тренера Брауна критически оценить мое выступление. Я произнес свою речь, а потом спросил у него: «Вы могли бы прийти в аудиторию, когда я буду произносить ее там?» Он ответил: «С радостью, Шакил». На следующий день я пришел на занятие и увидел тренера – он сидел на заднем ряду и показывал мне два поднятых больших пальца.

На первом курсе у меня был самый высокий средний балл успеваемости среди игроков нашей команды. Думаю, если вы спросите об этом мою мать, она скажет вам, что для нее это был один из самых значимых моментов для гордости за меня.

Мы играли свои матчи в Центре собраний имени Пита Маравича, который мы сами называли «Дэф-доум», потому что от шума болельщиков там легко можно было оглохнуть.

Большую часть своего первого сезона в ЛСУ я постоянно имел проблемы с фолами. Это очень раздражало. Я никак не мог взять в толк, почему судья, видя что мне мешают бросить три человека, буквально висящих на мне, не дает свистка, но при этом, стоит мне только подойти к кому-нибудь близко, мне сразу свистят фол. Отец всегда учил меня: «Получая мяч, действуй агрессивно». Казалось, что всякий раз, когда я следовал его совету, мне свистели фол в нападении.

Тренер Браун с ума сходил из-за подобной фигни. На первом курсе я в среднем отыгрывал только двадцать восемь минут за игру, потому что уйму времени просиживал на скамейке из-за перебора фолов.

Когда я только приехал туда на первом курсе, я лишь хотел вписаться в окружение, стать своим. Я все так же продолжал работать над своей игрой. Я сказал тренеру Брауну: «Не волнуйтесь за меня. Мне не нужно забивать. Позвольте это делать другим парням. Я буду просто играть в защите и ставить блоки».

Это был первый и последний раз, когда я сказал такое.

Мне по-прежнему удавалось набирать 13,9 очка за игру в среднем и делать около 12 подборов, а еще я заблокировал целую тонну бросков соперников – 115 в общей сложности. То был первый случай, когда игрок из Юго-восточной Конференции (SEC) преодолел отметку в 100 блок-шотов.

Стэнли явился растренированным, а поскольку капитаном команды был Уэйн Симс, ему приходилось вставать в пять утра и вместе со Стэнли выходить на пробежку. Уэйна так это бесило! Они делили одну комнату в общежитии, и время от времени тренер звонил Уэйну со словами: «Стэнли идет на занятия? Дай-ка мне поговорить с ним». Стэнли мог еще даже не вернуться домой после своих ночных гулянок, поэтому Уэйн прикрывал его задницу, говоря: «Он в душе, тренер. Он вам перезвонит».

Несмотря на все это, Стэнли все равно умудрялся набирать по 14 очков за игру в среднем и делать по 10 подборов.

В том сезоне мы одержали несколько громких побед. Мы играли в быстром темпе, поэтому в наших играх всегда был большой счет. Мы обыграли «Техас» 124:113, а я сделал трипл-дабл. Та же история повторилась и в игре с «Лойола Мэримаунт», когда мы обыграли их 148:141 в овертайме. Игра была невероятной. Звезда «Лойолы» Хэнк Гэзерс набрал 48 очков за 38 минут. Обе команды просто летали по площадке туда-сюда. Я и сам провел неплохой матч: 20 очков, 24 подбора и 12 блок-шотов.

Спустя примерно месяц Хэнк Гэзерс упал в обморок посреди баскетбольного матча в Лос-Анджелесе и умер. Мы были шокированы, когда узнали об этом. Мы говорили: «Но мы ведь только что виделись с ним…» На пару недель мы как будто остолбенели. Его смерть заставила иначе взглянуть на все.

Но мы тогда еще были детьми и спустя недолгое время уже вернулись к своим привычным дурачествам, вечеринкам и развлечениям: нам была по душе жизнь игроков «ЛСУ Тайгерс».

Мы прошли турнир NCAA с результатом 23:8 и в первом раунде обыграли «Вилланову». Если победим в следующей игре против «Джорджия Тех», сможем в следующие выходные вернуться в Луизиану и сыграть в Новом Орлеане.

Команда «Джорджии Тех» была до отказа набита талантами. У них было четверо ребят, добравшихся впоследствии до NBA: Кенни Андерсон, Деннис Скотт, Брайан Оливер и Малкольм Мэки.

Стэнли и я были практически неудержимы под кольцом, Вернел тоже провел сильный матч, но они то и дело закидывали нам трешки через головы наших защитников Криса Джексона и Мо. Крис провел плохой матч. Он смазал десять из пятнадцати своих бросков.

Брайан Оливер с него не слезал. Его тренер, должно быть, сказал ему: «Не теряй Криса Джексона», – потому что каждый раз, когда тренер Браун брал тайм-аут, Брайан Оливер эскортировал Криса Джексона чуть не до самой нашей скамейки.

Мы проиграли 94:91 в овертайме и были изрядно расстроены. Я был в какой-то степени зол на Криса. У него был один фирменный непредсказуемый маневр, благодаря которому оказывался неприкрытым, и в таких случаях он редко промахивался, но в той игре он мазал раз за разом и никак не хотел пасовать мяч. В какой-то момент я сказал ему: «Ты что делаешь? Глянь под корзину». Он лишь посмотрел на меня. Я чувствовал себя так, будто он предал нас, что ли. Он хотел набить себе большие цифры, потому что знал, что скоро перейдет в профессионалы.

По окончании сезона нас всех позвали на так называемые «собеседования на уход», и Крис со Стэнли пошли на них первыми. Крис зашел поговорить с тренером, а когда вышел, сказал: «Я все. Я ухожу».

Он стал третьим пиком на драфте для «Денвер Наггетс». В 1991-м он принял ислам и сменил имя на Махмуд Абдул-Рауф. Этот чувак обожал баскетбол. По ходу сезона 2010/11 он играл в Японии – в возрасте сорока двух лет! Готов спорить, он до сих пор умеет бросать.

Когда на собеседование пришел Стэнли, тренер сказал ему: «Стэнли, я думаю, что в ЛСУ ты уже сделал все, что мог сделать. Возможно, тебе пришло время двигаться дальше». Тренер Браун был сильно разочарован в Стэнли из-за того, что он все время выпивал, прогуливал лекции и тусовался со своей подружкой.

Стэнли был бунтарем по характеру. Он сказал тренеру Брауну: «Я пока не уйду».

Стэнли подумал, что тренер Браун пытался изгнать его потому, что хотел видеть в нападении меня. Мой отец все время общался с Дэйлом Брауном, звонил ему и говорил, что мне нужно давать больше шансов на бросках, больше игрового времени, так что, возможно, Стэнли был прав.

Стэнли пришлось пойти на летние курсы, а когда профессор завалил его на них, это, по сути, предрешило его участь. На драфт в NBA он уже опоздал, поэтому отправился в Испанию – играть в мяч там.

С уходом Стэнли и Криса я стал главным в нашем кампусе. Я много времени проводил, общаясь с Бо Бансеном, работавшим в ЛСУ и следившим за тем, чтобы я не нарушал никаких правил, суливших нам проблемы с NCAA.

Бо был клевым. Я задавал ему конкретного жару. Я дал ему прозвище «Нет Бо», потому что именно этими словами я всегда отвечал ему, когда он спрашивал, не собираюсь ли я что-нибудь отчебучить.

NCAA пристально за мной наблюдала. Подозрение у них вызывало вообще все. Им вдруг стало интересно, откуда я раздобыл свою колымагу Bronco. Они проверили кредитную историю моих родителей и спросили: «Как он смог позволить себе машину?»

Но они не знали, что я приобрел подержанную машину. Я заплатил за нее 5000 долларов, и в ней даже не было мотора. Мне пришлось потратить еще 1000 долларов, чтобы его приобрести. Я договорился на так называемый «шаровой платеж». Я заплатил тысячу, взяв ее из своего гранта имени Пелла, что было совершенно законным, а оставшиеся пять тысяч взял в кредит. Я платил по 50 долларов в месяц, а в конце кредита должен был выложить громадную сумму одним платежом, но я был уверен, что к тому времени буду играть в NBA.

И хотя денег у меня не было, я хотел, чтобы люди в кампусе считали иначе. Я ведь теперь был Мужиком и должен был соответствовать своей роли, поэтому я взял телефон из своей комнаты в общежитии и проложил липовый кабель под сиденьем своего Bronco, притворившись, будто у меня в машине есть настоящий телефон. Я постоянно катался, делая вид, что разговариваю по телефону со знакомыми. Разумеется, кто-то увидел меня и доложил Бо, который тут же пришел посмотреть, но я показал ему, что телефон – фальшивка. «Не сдавай меня дамочкам», – сказал я Бо, подмигнув ему. Он обещал, что не сдаст.

С грантом Пелла я сделал еще кое-что: сумма гранта составляла примерно 2500 долларов, и я решил взять ее пятью сотенными бумажками, а остальную часть получить купюрами в один доллар. Потом я скрутил все деньги в одну толстую пачку и стал ездить по кампусу с этой здоровой пачкой нала. Со стороны казалось, будто там гораздо больше денег, чем было на самом деле, потому что большую часть пачки составляли «вашингтоны», а не «бенджамины». Но никто этого не знал, потому что я обернул пачку мелких купюр крупными с обеих сторон. Я доставал свою заначку и, размахивая ею, говорил: «Может, мне лучше остаться здесь? Или все-таки пойти в профессионалы?» Естественно, это тоже стало поводом для очередного прихода Бо.

«Бо, – вновь объяснял ему я, – я ничего не сделал. Это все постановка».

По правде говоря, все могло быть куда хуже, и Бо это знал. Моя академическая успеваемость не проседала. За это ему не приходилось меня строить. Он постоянно имел дело со спортсменами, которым не было никакого дела до занятий. Он рассказал мне, что один из его спортсменов бросил учебу на время поста.

Небольшая компания из нашей команды подружилась с парнем, владевшим баром под названием The Tiger. Мы часто туда ходили, зависали там и оттягивались. Время от времени я прыгал за барную стойку и превращался в бармена. Это спровоцировало еще один телефонный звонок и еще один визит Бо, который внимательно следил за тем, чтобы я не нарушал закон, устраиваясь на серую работу, и не пил алкоголь, будучи несовершеннолетним.

Нет, Бо. «Нет» в обоих случаях.

И по сей день я не пью, не курю и не употребляю наркотики. Также меня никогда не арестовывали, хотя однажды в колледже меня «задержали».

ЛСУ всегда был футбольной школой. Футболисты ходили по кампусу и всем об этом рассказывали. Но мы выигрывали куда чаще их, поэтому я ходил и рассказывал всем, что ЛСУ – «баскетбольная школа».

Мы все путались с одними и теми же девчонками, поэтому было нетрудно догадаться, что в какой-то момент это приведет к проблемам. Была у нас одна девчонка по имени Тиффани Бруссард, ее любили все. Она хвасталась тем, что крутит шашни с футболистом, а я пытался закадрить ее, поэтому говорил: «Да на фиг этих футболистов. Ты глянь их статистику. Лучше посмотри, чего добились мы. Царь в этом кампусе – баскетбол».

Футболиста, который нравился Тиффани, звали Энтони Маршалл. Он был ростом примерно 1,90 – 1,93 и выглядел довольно крупным парнем, если только не стоял рядом со мной. В общем, Энтони захотел поговорить со мной о том, что я сказал Тиффани.

Мы все жили в общаге Бруссард. И вот я стою в комнате Энтони, а с ним там четверо или пятеро его ребят. Мы начинаем ругаться из-за Тиффани, и они начинают обступать меня со всех сторон, поэтому я, следуя своему девизу «сначала бей, потом задавай вопросы», заряжаю Энтони Маршаллу прямо в челюсть. Потом убегаю по лестнице. Баскетболисты жили на нижнем этаже в углу здания, и мне нужно было подкрепление.

Пятеро футболистов гонятся за мной, я добираюсь до своей комнаты и закрываюсь изнутри. Теперь у меня под дверью чуть не вся футбольная команда, они скандируют мое имя. Я был напуган, потому что находился в комнате совсем один.

В конце концов, они открыли дверь и вчетвером-впятером вбежали ко мне, собираясь стереть меня в порошок, и тут я говорю: «Если Энтони хочет подраться, дайте нам подраться. Тебе правда нужна помощь всех этих ребят, чтобы сладить со мной?»

Я пропустил от него пару ударов (как и он от меня), после чего мне удалось взять его в замок. К тому времени к нам нагрянула полиция кампуса, а с ними влетел и тренер футбольной команды с криками: «Прекрати бить моих игроков!» Он орал мне прямо в лицо: «Это все ты виноват!» Мгновение спустя на место инцидента явился тренер Браун, он схватил меня и вывел оттуда. Откуда-то взялись телекамеры, футболистов стали арестовывать одного за другим, хаос был конкретный.

За участие во всем этом балагане полиция «задержала» меня. Нам с Энтони пришлось пожать друг другу руки. Все пытались как-то сгладить конфликт между футболом и баскетболом в кампусе, но это соперничество было серьезным. В отношениях между двумя командами было много напряженности.

Поэтому Дэйл сказал мне: «Тебе нужно найти себе какое-то место за пределами кампуса». В следующем семестре я съехался с Деннисом Трэйси, чьим предметом гордости был тот факт, что он был на подхвате в команде ЛСУ, не имея стипендии. В какой-то момент Дэйл столкнулся с кадровыми трудностями: он пытался найти кого-то, кто сможет закрыть Чарльза Смита из Джорджтаунского университета, поэтому решил поставить на игру Денниса. Деннис отлично поработал с Чарльзом Смитом, и Дэйл в итоге выписал ему стипендию.