Текст книги "Улыбка на пол-лица"

Улыбка на пол-лица
Шамхал Афлатун оглы Маниев

Посвящается родителям

© Шамхал Афлатун оглы Маниев, 2021

ISBN 978-5-0053-6673-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

В своей повести я приглашаю читателя рассмо– треть такие понятия, как свобода, смерть и любовь. Кто-то может спросить: «Почему именно это инте– ресует автора?». Я отвечу: «Свобода, смерть и лю– бовь – это то, что близко всем, что касается каж– дого». Повесть состоит из трех глав, которые дадут Вам, читатель, возможность задуматься. А возмож– но, помогут «проснуться». Эта повесть необходима тем, кто, забывшись, погрязнув в повседневной суе– те, считает, что жизнь вечна, что ею можно крутить как хочешь, выбрасывать в помойку прожитое время, тратить его на ненужные, ложные ценности. Убивать свою сущность, разрушать себя, либо разрешать это делать другим.

Часть 1. Свобода

Свобода поистине принадлежит лишь тем, кому хватает смелости ее защищать.

Перикл

В моем понимании свобода – это возможность выбирать. Можешь мыслить, как хочешь, говорить, что хочешь, поступать, как хочешь – ты свободен…

Я расскажу вам о существовании человека на острове, за колючей проволокой, на острове, на ко– тором практически нет жизни, за исключением пары сотен «животных» – хищников и травоядных выжи– вающих в мертвых, тихих снегах. На острове, на кото– ром бок о бок живут унижения, наказание и смерть…

Давайте рассмотрим понятие свободы через приз– му службы в армии. Почему в армии? Потому что там, как и в обычной, «гражданской» жизни, всегда найдется тот, кто будет стараться опустить тебя ли– цом в грязь, топить, наблюдать, как ты захлебываешь– ся и, в конце концов, радоваться, когда ты, наконец, умрешь. Далеко не обязательно эти люди выше тебя по званию, это могут быть и люди, которые выше тебя по статусу.

Люди, стоящие выше в «пищевой цепочке», мо– гут определять твою жизнь, могут совершать выбор

за тебя. В таком случае человеку, попавшему в клетку обстоятельств, необходимо не изменять себе, оста– ваться собой – или же переродиться в нечто боль– шее, чем он есть на данный момент.

Если этого не произойдет, твое нутро умрет, ты превратишься в «шавку», которая будет унижаться, выполнять все, что ей скажут, вплоть до питья воды из засранного туалета. Ты изменишься и, уже осво– бодившись, если тебе, конечно, повезет, ты больше не сможешь поднять головы, не сможешь выражать свою волю, и так будет продолжаться всю жизнь. По– этому за свободу надо яростно биться. Надо ценить ее и использовать на все сто процентов. Понятие сво– боды «кровоточит», как и во все времена, но именно сейчас оно стоит особенно остро.

«Вокруг кружатся легкие хлопья снега. Им, ка– жется, нет ни конца не края. Мы счастливы. Здоро– вая, стальная махина, с черными высокими труба– ми, аккуратно скользит по блестящей водной глади. Разрезает тихую, послушную синюю воду, прямо на– встречу нам и нашим юным мечтам».

Армия… Время от времени на тему армии я об– щался со своим соседом, забытым героем афганской войны. Вот и в тот вечер, после учебы, я решил его навестить, зайти, поговорить за чашечкой кофе. Встретил он меня, как всегда, радушно. Общались мы, как обычно, на кухне.

Кухня эта была очень простой и уютной. Находясь в ней, я всегда чувствовал себя, как дома. Бледно– песочные обои, светло-коричневые шторы. Широкое окно с видом на новенький парк. Небольшой холо– дильник в углу, белая, но уже потемневшая от времени

кухонная мебель. Напротив, у стены – прямоуголь– ный стол, накрытый однотонной, аккуратной бежевой скатертью, на который расположилась стеклянная ма– ленькая сахарница. По краям стола два алюминиевых стула с мягкой спинкой. Ничего лишнего, все удобно и просто.

Василий Васильевич – человек чести. Ему тог– да было около шестидесяти лет. Одевался он, конеч– но, не в соответствии со старыми стереотипными афгано-чеченскими канонами, типа выцветшей поно– шенной флоры, а в обычный, серый, однотонный сви– тер и синие американские джинсы. Коротко подстри– женные волосы и усы – почти белые. Cреднего роста, широкоплечий, плотного телосложения. Мужествен– ное, угловатое суровое лицо отражало его серьезный, твердый, непоколебимый характер. Казалось, все, что он говорит, есть факт, аксиома, которая не требует никаких доказательств. Была у него еще одна особен– ность. В те редчайшие случаи, когда он смеялся, его глаза оставались полными тоски. Во взгляде темных глаз можно было увидеть следы серьезных жизнен– ных испытаний и утрат. Казалось, будто тоска будет всегда рядом с ним – останется его главной, предан– ной спутницей бессрочно, до конца жизни.

– Ты будешь стыдиться каждое двадцать тре– тье февраля, понимаешь!? – хмуро глядя мне прямо в глаза, проговорил Василий Васильевич. – В то вре– мя, когда тот, кто просто служил срочную, будет гор– до ходить по улицам и получать удовольствие от по– здравлений и праздника.

– Согласен, – сказал я, немного опустив голо– ву. – Это будет терзать меня всю жизнь.

– И не думай, что срочная служба – это тупая потеря времени, нет, – вежливо, но настойчиво про– изнес он. – Сейчас это «слепое» общество пытается

навязать подобные мысли, навязать эту моду для ком– натных сынков. Все талдычат – время можно потра– тить на что-то более полезное, на работу, например.

– Согласен. Все вокруг именно это и говорят. Но я считаю, что человек всегда успеет наработать– ся, так как большая часть нашего пребывания на зем– ле уходит именно на работу, а вкусить сочный кусок жизни, конечно, немного грубой и горьковатой, будет очень полезно для становления самой личности чело– века, – сказал я.

– Смотри-ка, зеленый еще, а мозги-то шевелят– ся, – улыбнулся Василий Васильевич. – И не надо браться делать то, что тебе навязывают всякие «ле– вые» люди. Возьмешься – и будешь до конца службы драить полы, стирать носки да чаи подносить. Нельзя свободу терять, ее ценить надо.

Василий Васильевич отошел покурить. Я на мину– ту задумался:

«Вообще мужская натура – такая сложная шту– ка, – подумал я. – „Особые“ экземпляры доходят до того, что ломают себе руки, ноги или все сразу, дабы отсрочить эту проклятую отправку в войска. Кто-то пытается всеми силами нарыть деньги на „от– мазку“, выпрашивает у родителей, окружающих, либо просто уходит в громадные долги для покупки завет– ного военного билета».

Я думал, как же поступить… Я, конечно, знал, что в армии будет сложно, но всегда думал о том, как же я буду жить с этим купленным билетом. Для меня это будет проявлением слабости, будет озна– чать, что я принял позицию тряпки, мямли, доходяги и сопляка. Человека, сломя ноги убегающего от ответ– ственности, проблем и сложностей. Такие персонажи не попадают в ряды успешных людей, а мне всегда хотелось быть среди них.

– Чего ты там сидишь, думаешь? Соображать быстро надо, – со строгой улыбкой «отрезал» поток мыслей Василий Васильевич.

Весь дом знал о подвиге Василия Васильевича – он спас экипаж вертолета, сбитого зенитным комплек– сом и рухнувшего на горную сопку.

Война в Афганистане… Вертолет, потеряв управ– ление, стремительно падал. Из пробитого корпуса показались темные клубы дыма. Тревожно кружась, раздробив горный хребет, он рухнул. Пыль окутала разбитую машину. Выживший экипаж выбрался на– ружу и залег рядом с дымящейся махиной. Со всех сторон подбирались противники, летчики оказались в окружении. Кольцо сжималось. Василий Васильевич, будучи пилотом вертолета Ми-8, увидев, как смерть тя– нется к жизням товарищей-однополчан, резким манев– ром двинул свою машину вниз. Разрывая горло, кри– чал: «Прорвемся!». Вертолет садился, ослепляющий пыльный вихрь сбил внимательный обзор душманов. Безумие отчаянного советского летчика заставило их замереть на мгновение. Не потеряв ни минуты, Васи– лий Васильевич бросился из кабины пилота в сторону окопавшегося экипажа. Навстречу – кучная стрельба свирепого недруга. Василий Васильевич ловким дви– жением взвел затвор автомата и ровной огненной оче– редью ответил моджахедам. «В машину!» – рявкнул он в сторону сбитого вертолета. Как только экипаж по– гибшей машины поспешно загрузился, духи обрушили свинцовый град на поднимающуюся вертушку. Брони– рованный Ми-8 стерпел все горячие, стальные раны… На этот раз смерть осталась ни с чем.

В другие же дни взгляд Василия Васильевича тонул в крови молодых ребят – «черные тюльпа– ны» с цинковыми гробами стабильно отправлялись на упокоение в родные края.

Война в Афганистане, по выражению коман– дующего сороковой армией Бориса Громова, была бы просто невозможна без вертолётной авиации. Всего через горнило Афганистана прошло около шестисот двадцати тысяч советских военнослужа– щих и двадцать одна тысяча гражданского персона– ла. Из них четырнадцать тысяч четыреста пятьдесят три человека погибли и четыреста семнадцать про– пали без вести. Кто же сейчас, среди молодежи знает об этом? Кто знает о десятках тысяч загубленных жиз– ней, о людях, которых теперь просто забыли?.. Нико– му нет дела до них. Даже в школах, на уроках истории не говорят об этом. Почему? Потому что не помнят? Не думают? Не ценят? Или просто не хотят вспоми– нать?.. Не знаю, надеюсь, это не так.

В течение пары часов поговорив о жизни, его и моей, я поблагодарил Василия Васильевича за кофе и попрощался.

Наконец, разобравшись в своих мыслях, я оконча– тельно сделал свой выбор. На данный момент он ка– зался очевидным и однозначным. Вопрос о желании проверить себя, пройти все тяготы тяжелой армейской жизни, был закрыт. Вопрос, благодаря которому же– лезным, холодным отпечатком в моем запасе памяти отобразились очень яркие, наполненные жизнью мо– менты, которые никогда не сравнятся с повседневным существованием рядового человека.

За полгода до вручения диплома я основательно взялся за свою будущую военную службу. Первым делом я позвонил в военкомат, спросил, какие доку– менты необходимо предоставить. Надо было собрать несколько справок и фотографий, пройти медосмотр. Далее мне сообщили, в какое время я должен подойти на медицинское обследование. Медкомиссия прохо– дила в самом здании военкомата. На ней я наблюдал

весьма занимательные действа, похожие на мыши– ную возню. Военкомат был полон грустных юношей с мамами, которые что-то обсуждали, тихонько пере– шептывались. Наверное, обговаривали сценарий, ко– торый помог бы им обойти армейский «глаз». Воз– можно, мне тоже надо было подготовить «сказочку» для врачей и военного комиссариата? Нет, конечно, нет. Я шел к этому выбору уверенно, с мыслью, что так правильно, что косить от армии – удел сла– беньких маменькиных сынков, просто трусов. На– чался медосмотр. «Грустные» парни один за другим, струйкой тянулись от одного кабинета к другому. Множество врачей проверяли все и в то же время совсем ничего. Но, кстати, именно там, к моему удивлению, я впервые узнал, что у меня не такое уж и идеальное зрение. Рассказали про астигматизм и какой-то небольшой минус.

Могильную тишину прервал какой-то блед– ный, худощавый парень, пройдя через всех нас,

«комисcионных» ребят и мам, он без очереди зашел к терапевту, но потом моментально вышел, после чего выбежал врач в белоснежном халате, ругаясь матом, со словами – «Кто же его сюда пустил?!».

Оказалось, у парня был запущенный тубер– кулез открытой формы. Началось проветривание и промывка кабинета. После чего «грустная» очередь, как ни в чем не бывало, начала свое волочение снова. В итоге, примерно часов через пять, я стоял с за– полненной справкой, в которой была надпись «годен к военной службе с незначительными ограниче– ниями». Это было из-за глаз, поврежденного носа и какой-то стадии сколиоза. Недолго думая, со справ– кой в руках, я отправился к главному комиссару, дабы посоветоваться, куда можно отправиться служить

и в какие рода войск есть возможность попасть.

Кабинет комиссара я нашел довольно быстро. Очереди не было, только пожилые родители с сыном. Выглядели они как два офисных работника с много– летним стажем. Редкие, поседевшие волосы отца смиренно лежали на блестящей залысине. Малень– кие очки с толстенными линзами то и дело сползали на кончик носа. Белая выглаженная рубашка была на– тянута добротным животом. Рядом сидела мать, пол– ная женщина в симпатичном зеленом платье, и все время что-то кудахтала своему по виду изрядно устав– шему мужу.

– Вадик! Да что ты опять гундишь! Устрой его к себе в институт! К Санычу подойди – и все! – громко говорила женщина. – А если не получится, деньги найдем!

– Хорошо, – спокойно, податливо кивал муж– чина.

Судя по дальнейшим перешептываниям, они при– несли какую-то справку, чтобы отмазать родное чадо. Я засыпал под дверью военного комиссара в ожи-

дании, когда же переступлю порог и попаду внутрь.

Наконец, подошла и моя очередь. Я зашел. Передо мной открылся большой светлый кабинет c отголоска– ми советского периода. Светло-серые стены. Свежий, блестящий паркет. Коричневый модульный строгий шкаф на всю длину стены. Напротив, у окна, стоял широкий письменный стол из шлифованного, лаки– рованного массива сосны. На столе лежало несколь– ко книг, два телефона – черный и зеленый, довольно аутентичная серебристая статуэтка тигра, подстав– ка с ручками и другими канцелярскими принадлеж– ностями. По бокам, на стенах, ровными шеренгами, с одой стороны расположились портрет президента и герб города, с другой – несколько почетных грамот в деревянных, тонких рамах. За столом, на кожаном,

немного потертом кресле, сидел старший офицер. Се– рьезный, седой, коротко стриженый капитан с выда– ющимся раздвоенным подбородком, одетый в серую рубашку с аккуратно завязанным черным галстуком. Множество золотых звезд на погонах в полной мере отражали его значимость и соответствие должности. Взгляд его серых глаз был настолько пронзителен, что смотрел он как будто бы сквозь меня. Я уселся перед ним. У нас завязался диалог.

– Молодой человек, какой вопрос вас интересу– ет? – спросил капитан.

– Знаете, вот какой вопрос у меня… Мож– но ли попасть в часть рядом с домом? – спросил я, немного замявшись.

– Можно. Образование есть? – коротко спросил капитан.

– Да. Высшее, – с легкой гордостью ответил я.

– Рядом есть ВВС. С вышкой подойдете. Прихо– дите двадцать седьмого июля, в семь утра, – четко, без раздумий, определил капитан.

– Хорошо, – ответил я. – Буду.

– C собой приносите все анализы, – добавил капитан.

– Может, что-то еще взять? – поинтересовался я.

– Нет, – отрезал капитан. – Мы всем вас обес– печим.

– Спасибо… До свиданья, – сказал я и вышел тихонько за дверь.

Туманное будущее, о котором я думал месяца– ми, начало постепенно прорисовываться. «Военно– воздушные силы» – так интересно, значимо, серьез– но. Дальняя авиация, фронтовая авиация, авиация ПВО, военно-транспортная авиация. Картинки – одна за другой, начали размашисто вырисовываться в моем сознании.

Вдруг я вспомнил, что в этот день должен быть вы– пускной вечер и вручение диплома. Не буду врать – немного раздосадовался. Потом плюнул:

– Да на кой он мне, этот вечер?! – проговорил я вслух. Тем более, что я уже договорился о встре– че, пообещал, что приду ровно к семи утра двадцать седьмого июля.

Выйдя из здания военкомата и прогуливаясь по улице, я размышлял, как бы мне получить ди– плом раньше положенного времени. Как оказалось, это не так уж и трудно: мне надо было «защититься» и просто прийти в деканат забрать свою долгожданную корочку. На следующий день, после защиты диплом– ного проекта, я уже держал в руках бумажный плод своих упорных, мучительных трудов – то, во имя чего я работал сутками в течение пяти лет. Я получил даже целых два документа о высшем образовании, так как обучался двум специальностям параллельно. За– брал я дипломы самый первый с потока и горделиво всем их демонстрировал. Давал подержать и посмо– треть, что в них такое написано. Наверное, я испортил однокурсникам впечатление при вручении диплома, так как они увидели, как он должен выглядеть, рань– ше положенного времени.

На следующий день я стал собираться в армию. Зубная щетка, мыло, бритвы и еще кое-какие вещи легли в спортивную крупную сумку.

Позже я встретился c Викой, моей девушкой. Она была моей мечтой. Неким образом, который сфор– мировался в моих мыслях уже давно – с юных лет. Интеллектуальная, высокая, стройная брюнетка с длинными вьющимися волосами, от которых всег– да пахло свежими цветочными духами. Тонкие брови, легкие черты лица, по которым угадывалась необуз– данная, чувственная натура. Не только ее… не знаю,

как сказать, внешняя красота, но и глаза – они могли свести с ума: черные бездонные глаза с некой загад– кой. Всматриваясь в них, я терялся, тонул в зыбкой, жаркой, таинственной тьме…

Мы познакомились через общих друзей. Первая встреча была непонятной, я стеснялся, при разго– воре – заминался. Но через несколько совместных походов в клубы, наполненных ритмичной музыкой и пропитанных алкогольными парами, мы сошлись. Мы проводили много времени вместе, прониклись друг к другу чувствами… Да, это было красочное, страстное, неудержимое время. Меня словно не суще– ствовало. Я был полностью растворен в ней, находил– ся в желанном плену. Время от времени я помогал ей с учебой – с курсачами, а под конец – и с дипло– мом. Ее диплом я сделал за две недели – не такая уж сложная у Вики была специальность. В таких сладких эмоциях, в беззаботности прошел почти год.

Но сегодня Вика была подавлена, ее глаза излуча– ли грусть.

– Что с тобой, Викуша? – спросил я.

– Ничего… – недовольным голосом ответила моя девушка.

– Время пройдет быстро! – задорно махнул я рукой. – Ты не успеешь и глазом моргнуть – а я и вернулся уже! – сияя в улыбке, заглядывая в не– довольные глаза Вики, сказал я.

Вика шла медленно, смотрела куда-то вниз и молчала.

– Ты только пиши, – сказал я. – Знаешь, хочу не смс-ки бездушные, хочу настоящие бумажные письма с запахом твоих духов. А еще можешь чмок– нуть, чтобы губки видны были напомаженные, – держа Вику под руку, весело рассуждал я.

– Чего ты такой веселый-то? Дурак, – отрезала Вика, хмуро покосившись на меня.

– А что мне – плакать, что ли? – продолжал я смеяться.

Мы шли вдоль аллеи зеленого, густо заросшего деревьями, парка. Сквозь богатые пышными листья– ми ветви проглядывало улыбчивое доброе солнце. Ни облачка, ни намека на дуновение ветра или дождь. Идеальное время. Мы присели на узорчатую скамью прямо под густым ветвистым кленом. Я сорвал пару крупных листочков.

– Держи, «май свит лав», – протянул я листочки Вике. – Это тебе букет.

– Что ты все играешься? – продолжала негодо– вать Вика. – А ты знаешь, что ты вот уезжаешь, а мне на работу выходить?

– Да, обычно так после окончания учебы и быва– ет! – усмехнулся я. – Ты что, не знала? Что тут по– делать?! Вроде фирму хорошую себе нашла, зарплата отличная, крутой коллектив будет! – эмоционально рассуждал я. – Все станет гораздо лучше, чем было! Перестанешь ходить в те дешевые клубы, которые мы с тобой на пару обошли! – продолжал я.

Она внезапно повернулась и посмотрела на меня своими глубокими черными глазами.

– Умеешь же ты мотивировать… Оптимизмом за– ражать… – с легкой улыбкой сказала Вика.

– Да?! Ах, вот почему ты со мной все шараха– ешься! – расхохотался я в голос.

– Дурак ты, – рассмеялась, прикрывая ладонью белоснежную улыбку, Вика.

Я приобнял ее. Моя Вика… Обнял крепче. Мы си– дели и общались, говорили обо всем на свете. Дол– го… Мечтали… Думали о неизведанном будущем, наивные, милые, юные…

Спустя день я устроил встречу в кафешке с одно– группниками. Решил отпраздновать окончание учебы и мой отъезд. Я счел нужным шикануть и взял бутыл– ку Jack Daniel’s.

– Ну что, ребята, бахнем?

Широченный стол с кучей молодых ребят вокруг как-то необычно затих.

– Не-е. Завтра выпускной. Да еще на работу, – отозвался Дэн. – Тяжелый день намечается, чертежи надо править. Голова же болеть будет.

– Нет. Спасибо. Мне тоже на работу завтра. Так не хочется на работу… Да еще с утра, – отозвался Андрей.

Все бодренько подхватили слова Андрея, полно– стью с ним соглашаясь.

– А ты, Юль! – крикнул я в конец стола.

– Нет, спасибо. Я вообще такое не пью, да и же– лания нет. Завтра столько дел надо переделать, – от– ветила, улыбаясь, Юля.

– Может, по капельке вина, девчонки? – не уни– мался я.

– Не-е. Не. Не, – отозвалась вся женская часть группы.

Я рассматривал их, стараясь уловить их настро– ение. «Завтра утром меня ждут проблемы куда се– рьезнее, тяжелее, чем ваша работа и какие-то по– вседневные дела, – подумал я. – Зря я надеялся на поддержку университетской группы, в другие-то дни они бухали и веселились. Но почему-то имен– но сегодня им не хочется. Никогда мы не были по– настоящему чем-то дружным и целым».

Университетские товарищи стали так далеки в своей непохожести на меня… В итоге я один вы– пил почти целую бутылку. Остаток я оставил на сто– ле. Голова кружилась, мысли смешивались. Я смотрел

на ребят, и мне в голову пришло, что со всего потока отправился в армию я один, да еще по собственному желанию. Большинство парней откосили или были не годны к службе в армии.

По возвращении домой я стал «проживать» по– следние часы перед отправкой с родителями. Ценные часы, часы с разговорами про будущее за чашкой чая.

– – Ты – мужик! Мой сын! – бодро ударив себя в грудь, воскликнул отец. – Все будет отлично!

– Старайся нам звонить… Ох, и зачем мы тебя вообще отпускаем … – пригорюнилась мама.

– Все будет нормально… – уверенно сказал я.

«Да, ближе родителей никого нет, и никогда не бу– дет. Только они будут всегда переживать за тебя, от– давать себя, жертвовать собой. Родители – един– ственные, кто любит по-настоящему. Будь ты хоть нехороший человек, неудачник, либо просто послед– ний глупец, все равно они будут тебя любить», – по– думал я тогда.

Кажется, родители успокоились, и я морально был готов покинуть родной дом на долгое время.

Ровно в семь утра я уже сидел в своем военкома– те. C нами, молодыми и зелеными ребятами, провел небольшую беседу какой-то лейтенант. На вид лет тридцати, одет в серую, четко по канту, выглаженную рубаху с галстуком, темные брюки и ярко начищен– ные туфли. Он рассказывал, как стать хорошим солда– том и отличником по службе:

– Каждый солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения военной службы, строго хранить военную и государственную тайну. Быть честным, правдивым, добросовестно изучать военное дело и всемерно беречь вверенное ему вооружение, бое– вую и другую технику, военное и народное имуще– ство, – продолжал он громким голосом, – оказывать

уважение командирам и старшим, соблюдать правила воинской вежливости и отдания чести.

Далее он подробно разъяснил, как достигается вы– сокая воинская дисциплина.

В окнах аудитории показался зеленый микро– автобус.

– Выходим! Строимся в колонну по одному! – дал команду лейтенант.

Будущие солдаты, пребывая в небольшом хаосе, выбегали по одному во двор военкомата. После этого нас посадили в микроавтобус и направили в сборочный пункт. Несколько матерей, провожая стремительно от– даляющуюся машину взглядом, под гнетом тяжело да– вящих эмоций расставания с сыновьями, уже не в си– лах сдерживать плач, моментально залились слезами.

Сборочный пункт представлял собой громоздкое, серое, ровно оштукатуренное кирпичное здание со– ветской постройки. Наружные стены увешаны агита– ционными, цветастыми плакатами на патриотичный манер. Армейский корпус наполнен нервными, шум– ными людьми, среди которых были офицеры, прапор– щики, солдаты и гражданские. В здании – несколько помещений с высокими белыми потолками. Свеже– выкрашенные ровные стены, увешанные плакатами, инструкциями и нормативами. Имелась там и комната для местных, служащих солдат. В ней было четыре ряда двухъярусных металлических кроватей. Так же находилась общая аудитория с несколькими длин– ными деревянными скамьями, расставленными одна за другой, здесь проводилась вводная лекция. Мест– ный старший прапорщик посадил нас в эту большую аудиторию и приказал тихонько сидеть. Появился до– кладчик в звании старшего лейтенанта.

– Будете болтать – будете драить полы! – рявкнул громко старлей. – Не будете выполнять

приказы, – осмотрел он нас всех внимательно, – бу– дете косячить, тогда на каждого найдется зубная щет– ка да туалет обосранный!

В аудитории меж скамеек послышались тихие перешептывания.

– Тише, обезьяны! Всем молчать! – рвал глотку старлей.

– Обещаю – халяву словить хер получиться! Раз пришли – терпите!

Именно там, на лекции, или, скорее, это можно было назвать на «воспитании», из уст старлея я впер– вые услышал изощренный русский, первосортный армейский мат.

Еще «обезьяны»… Это слово сопровождало меня до самого конца службы. Время от времени оно весьма подходило к солдатам, в особенности, когда они буха– ли, дрались и так далее. Но не в этот момент. Сейчас

«старлей» рвал глотку чисто для профилактики, учил нас, обкладывая всех извращенным, режущим уши матом.

Спустя несколько часов всех находящихся в аудитории людей разделили на группы. Затем ровным строем отправили на улицу во двор. Там за неболь– шими, расположенными четко в линию, деревянными столами, нас ждали «покупатели».

«Покупатели» – это офицеры, либо прапорщики, которые разбирали «нужных» для них солдат. «Нуж– ных» они подбирали по личным делам, которые вы– давал им военкомат.

Они сидели в ряд за столами и заполняли какие-то документы. Среди них были военнослужащие с мор– ского флота, войск связи, министерства внутренних дел и так далее.

С большим нетерпением я ждал своего «поку– пателя», который должен был забрать меня в мои

военно-воздушные войска. Да, я уже считал их свои– ми. Те самые войска, которые находились рядом с до– мом, в области.

Вдруг я услышал свою фамилию и подошел к вы– звавшему меня офицеру. Им оказался капитан тре– тьего ранга. Это был человек лет шестидесяти, с ко– роткими светло-каштановыми волосами и добрыми глазами темно-голубого цвета. В ровнёхонько приче– санных волосах проступала добротная седина. Глад– ковыбритый, с прямыми чертами лица, по которому было видно, что это умный, принципиальный чело– век. На голове вальяжно, немного на бок, красова– лась черная пилотка с крупной золотистой кокардой. На плотной фигуре морского офицера ладно сидели бледно-желтая рубашка с коротким рукавом и черные брюки c четко выглаженной, правильной стрелкой. Изящные, начищенные черные туфли заканчивали образ настоящего показательного офицера, по-моему, истинного образца для подражания.

В полном недоумении я присел на стул напротив

«моряка». Началось своеобразное собеседование.

– Здравия желаю! – громко поприветствовал меня капитан.

– Здравия желаю, товарищ капитан третьего ран– га! – на выдохе, так же громко, ответил я.

Он изучал меня с каменным лицом. В его глазах читалась оценка.

– Сколько лет?

– Двадцать два.

– Смотрю, вышка есть? – рассматривая личное дело, спросил капитан.

– Да, – с легким шлейфом гордости ответил я.

– Думаю, подойдешь.

– Какие войска? – поинтересовался я.

– Пока не скажу, – отрезал капитан.

– А куда? В море? – вырвалось у меня.

– Посмотрим, – многозначительно ответил ка– питан.

– Что мне делать дальше? – с любопытством спросил я.

– Иди побрей голову. Забери форму, сапоги и по– дожди меня. Может, прихвачу еще кого, – ответил капитан.

Пока я искал того, кто меня «обреет», я думал о том, что передо мной сейчас был отличный человек. Таких людей в сборочном пункте я еще не встречал. Насколько я мог судить по мимолетному общению – настоящий офицер, не такой, которого я слышал не– сколькими часами ранее. И тут я начал понимать раз– ницу в офицерском составе. Она была очень большая, как разница между небом и землей. Как позже я по– нял, есть «шакалы», а есть настоящие офицеры, ка– ким и являлся этот капитан третьего ранга.

Блуждая по сборочному пункту, я случайно на– ткнулся на кубрик местных военнослужащих и, нако– нец, нашел своего «стригаля»:

– Обреешь? – спросил я, черпанув пальцами свои непослушные волосы.

– – Давай, садись на стул, – показал на табуретку в конце кубрика «стригаль». – Ща я тя так обрею, у меня навыки – не хуже новозеландского овчара.

Пока меня брили наголо, я обдумывал свое «со– беседование» – вспоминал, как капитан спрашивал у меня про образование, рассматривал меня, изучал, думал – брать или не брать, как я пытался узнать, в какие войска меня собираются забрать. Что же будет дальше? Остается только ждать.

После бритья, с новыми ощущениями на голове, я получил свою форму, сапоги и вещмешок, кото– рые впоследствии сопровождали меня всю долгую

службу. Получил ту самую форму, которую впослед– ствии сотни раз подшивал, штопал, которая в конце службы превратилась в желтоватую тряпку.

Одежду, которая была на мне, я сложил в громад– ный мешок. Обувь – в другой, не менее большой. Никогда я не видел таких больших мешков – тюфя– ков, полных одежды и поношенной обуви. Мне сказа– ли, что одежду отправят домой. Примерно через час появился капитан в компании пары таких же, как я – лысых, «зеленых», не понимающих, что происходит, молоденьких ребят.

Нас, бритых парней в новенькой форме, посади– ли в старенькую, проржавевшую «буханку» и увезли в неизвестном направлении.

Сидя в машине, я думал о том, как сейчас мои университетские товарищи торжественно, в шикар– ных костюмах и модных платьях с улыбкой получают свои дипломы. Беззаботные, юные, полные жизни, они танцуют, пьют, любят… В общем – счастливо живут и дышат полной грудью.

Тут машина резко подпрыгнула, и я ударился голо– вой о крышу, что моментально вернуло меня обратно, из воображения – в суровую реальность.

Шальная «буханка» наша ехала скачками, виляла из стороны в сторону. Меня немного мутило. По исте– чении нескольких часов она, наконец, остановилась. Нас привезли во временный пересыльной пункт.

Пункт представлял собой большой деревян– ный прямоугольный барак. Внутри, в тусклом свете пары одиноко висящих лампочек на проводах, мож– но было увидеть дощатый, украшенный широкими щелями, выкрашенный в грязно-коричневую кра– ску, пол. На нем, по двум сторонам, в линию, четким строем расположилось несколько стальных кроватей. У каждой кровати стояло по маленькой деревянной

табуретке зеленоватого цвета. Из побитых временем деревянных окон доносился свист холодного ветра. Вокруг спертый, затхлый запах, как будто в помеще– нии накануне подохла пара лошадей.

Нас встретил контрактник в должности рядово– го. Показал, где можно спать. Добрая часть метал– лических кроватей была сломана. Сетчатые основа– ния – порваны. Прутья местами врезались в спины. Капитан был вместе с нами. Стоило ему прилечь – отключился моментально. Могильную тишину барака прерывали звуки ночного леса, скрежетание сверчков, шелест листвы и дуновение ветра. Тишина и полное спокойствие – давненько такого не было…