Текст книги "Гордость и страсть"

– Постой, у меня новость. Я заручился новым союзником.

– Вот как? – протянул Элинвик. – И кто же это?

– Элизабет.

– Не понимаю, чем твоя сестра может быть нам полезна, – нахмурившись, произнес Элинвик.

– Она обещала выяснить, что Люси известно об Орфее и его клубе.

– Как может леди Люси знать о подобных вещах? – сузив глаза, поинтересовался маркиз. – Проклятье! Сассекс, вы несете ответственность за то, что происходит вокруг этой девушки.

– Это частное дело, Элинвик. Вам стоит знать лишь о том, что Люси Эштон действительно, сама того не подозревая, оказалась вовлечена в происшествие с медальоном. Детали этого дела вас не должны касаться.

– Фи! – хмыкнул тот, взмахнув рукой. – Элизабет никогда не выдаст подругу. Все, что расскажет ей Люси, она сохранит в тайне до смертного дня. Не стал бы ждать от нее известий.

– Лиззи приложит все усилия к тому, чтобы вызвать Люси на откровенность. Они как раз собрались поболтать в Сассекс-Хаус. Ни минуты не сомневаюсь, что она сможет узнать то, что нас интересует.

– Не отрицаю. У твоей сестры необыкновенная способность раскрывать самые сокровенные тайны, не правда ли? Мне даже интересно, как она будет действовать?

– Как всегда действуют женщины. В обмен посвящают в собственную тайну, – ответил Сассекс.

Забавно, до чего при этих словах изменилось лицо Элинвика. Он вдруг сильно побледнел, придя в замешательство, подскочил в кресле и удалился настолько быстро, словно сам дьявол гнался за ним по пятам.

– Тайны, – пробормотал Блэк, потянувшись за шляпой. – Всегда за этим кроется какая-то опасность, не так ли?

Блэку не известно и половины того, что знает он и хранит в глубинах своей души. Сассекс страстно желал, чтобы это осталось тайной навсегда. В противном случае все может рухнуть.

Укрывшись в тени, Орфей выжидал, планируя мщение, когда наступит момент воздаяния. Он будет прекрасен и мучителен одновременно. Это должно напоминать раскинутую паутину, совершенную по замыслу, сверкающую изысканной красотой, но предательски и медленно удушающую жертву, попавшуюся в ее шелковые сети.

Его сеть не менее совершенна и не менее прекрасна, но более опасна. Что касается Братьев Хранителей, они все больше запутываются в нитях, как он и планировал. Уже близок час, когда кокон окончательно закроется, и они вместе с древними реликвиями окажутся в его руках.

Ничто не в силах остановить его, даже смерть. Он видел ее, но разорвал страшные объятия. Никто не сможет помешать добиться цели, заманивать и соблазнять, ведя к уничтожению тех троих, кто уничтожил его самого и любое упоминание о нем.

Но изощренный ум паука заставляет снабжать паутину секретными ловушками. Пока он, затаившись, выжидает желанную добычу, идет охота за приманкой. Он положит ее, завлекая Хранителя, того из троих, кого больше всех желал.

Он наблюдал за своей жертвой из укромных углов своего дома – «Дома Орфея». Она запуталась в его паутине, притягивая за собой и удерживая его врагов.

Он подал знак сообщнику в другом конце зала. Тот прокладывал себе дорогу в толпе с непринужденной грацией хищника, движимого той же разъедающей душу жаждой мести.

– Пора воскреснуть, – прошептал Орфей, и его любимец, затаивший на мгновение дыхание, выдохнул с жаром и возбуждением. Да, он долго ждал этой минуты, пришло время действовать. Слова прозвучали. Орфей безошибочно почуял упругую силу, запах возбуждения, которое можно успокоить, лишь пролив кровь. Все это внезапно хлынуло на него из глубин темной души, подчиненной аду.

– Как прикажешь, Орфей. Все будет исполнено. А что с медальоном и чашей?

Злость в нем вскипела, тело завибрировало от всепоглощающей ярости. Проклятый Уэнделл Найтон! Он оказался эгоистичным и бесполезным. Было страшной ошибкой вовлекать его в игру. Некоторое время назад он завладел одной из реликвий Братьев Хранителей. В его руках оказался медальон. Жадность Найтона и жажда власти – вот в чем просчет. Медальон утерян, то же произошло с чашей, которую, будь проклята его гнилая душонка, тогда удалось найти и выкрасть. Нет сомнения, сейчас обе реликвии вновь вернулись к Братьям. Он остался ни с чем.

Но взял верх, добыв то, что хотели Хранители или, по крайней мере, один из них.

– Господин?

– Девушка! Приведи ее ко мне. Будь уверен, остальное придет само.

Во тьме Орфей вслушивался в звуки шагов уходящего любимца. Потеря медальона и чаши померкла в этот момент, отодвинулась на второй план. Скоро к нему придет утешение, в его сетях окажется женщина, так же скоро этот гордец герцог Сассекс последует за любовной наживкой и единственной слабостью навстречу неминуемой гибели. И вот тогда Орфей займет то место, которое принадлежит ему по праву. Скоро, очень скоро он выйдет из тени лидером. И мир преклонит колени у его ног.

Глава 5

Люси наблюдала за Элизабет, которая с элегантной непринужденностью попивала чай. Нервозность и смутное предчувствие охватили ее, заставляя гадать, что потребует от нее Лиззи в обмен на свою заветную тайну? Может, еще не поздно отказаться? В конце концов, у нее есть тайны, которые она готова яростно защищать, например, то, что связано с Томасом.

Простая игра, рассуждала она. Но не стоило с такой легкостью позволять втягивать себя. Все это хорошо для детей, а не для взрослых женщин, им нужно прятать тайны от посторонних глаз и ушей.

У нее не хватало сил сопротивляться соблазну вовсе не потому, что так уж хотелось узнать больше о маркизе Элинвике, просто она от всего сердца желала ближе познакомиться с Элизабет. Сестра герцога – истинное воплощение очарования и красоты. Несмотря на слепоту, она держала себя гордо и уверенно, с той спокойной и изысканной утонченностью, которой самой Люси ни за что не достигнуть. Лиззи обладала благородством, сдержанностью и добродетелью. Люси не могла себе представить, что она может делать что-то не так. Но порой в серых глазах Элизабет угадывалась тень печали, отзвук глубокой боли. В глазах ее брата временами появлялось то же выражение. Что их объединяет? Какую давнюю тайну они стараются скрыть от мира?

Элизабет откашлялась. Люси увидела, что ее бледные пальцы слегка дрожат. Что бы она ни собиралась открыть им, это должно стать чем-то поистине важным и болезненным. По правде сказать, ничто так не объединяет женщин, как возможность узнать нечто недоступное.

– Двенадцать лет тому назад… Нет, мне стоило бы начать с более раннего времени, – сказала Лиззи с легкой улыбкой, в которой сквозила печаль. – Почти сразу, как только пришло осознание, что мир делится на мужчин и женщин, я вообразила, что влюблена в Элинвика.

Люси прикусила губу, поняв, что она пытается вернуть себе самообладание. Вернуть бы эти опрометчиво сказанные слова, но поздно. Рассказ об Элинвике и леди Ларэби ее больно ранил.

– Все случилось двенадцать лет назад, когда я решилась признаться ему. Он ответил взаимностью, и мы… – Она проглотила ставший в горле ком, безжалостно подавив подступающие слезы. – У нас была любовная связь тем летом, когда отец повез брата в долгое путешествие по Европе для восстановления после болезни. Я осталась на попечении слуг. Поместье Элинвиков примыкает к нашему, мы все лето провели вместе. К тому времени я почти полностью потеряла зрение, но он клялся, что это не имеет значения. Убедил меня, и я поверила. Я… – Лиззи понурила голову, сомкнув веки. – Я отдала ему девственность, а на следующий день – в воскресенье – в церкви объявили о его предстоящей свадьбе.

Люси и Изабелла одновременно ахнули, и тихий звук, похожий на сдавленные рыдания, вырвался из груди Лиззи.

– Оказалось, его женитьба была решена много лет назад, но я-то ничего об этом не слышала, вела себя как несмышленый ребенок. Мне едва исполнилось восемнадцать, а ему – девятнадцать. О, горько вспоминать о том, как я была привязана к нему, сколько слез пролила. Все бесполезно. Он остался глух к моим мольбам и просьбам, клятвам любви. Он, оказывается, думал, что для меня это просто развлечение. А подступающая слепота только возбуждала его. Прошло время, прежде чем мне удалось смириться, но я поняла, насколько была безрассудна. Приятное развлечение на лето, вот кем я была для него.

– Мы с Блэком прекратим знакомство с ним! – заявила шокированная Изабелла.

– Не получится. Как ты это объяснишь? Какие приведешь основания? Никто, кроме нас, не знает о том, что произошло тем летом. До сегодняшнего дня ни одна живая душа.

– Лиззи, – тихо произнесла Люси, крепко сжав руку подруги. – Я же ни о чем не знала. Если бы не это, я бы ни за что не стала рассказывать о том, что видела тем вечером.

– Если бы ты этого не сделала, я бы услышала об этом от кого-либо еще, Люси. Маркиз притягивает к себе слухи и сплетни. Нет конца женщинам, которые желают создать повод для этого, попав под его обаяние.

– Должно быть, ты страдаешь, – прошептала Исси, подавшись вперед и положив ладонь на ее руку.

– За бесконечными ночами, когда подушка помогает заглушить рыдания, следуют часы унизительных воспоминаний, стоит только вспомнить о тогдашних поступках. Я поклялась больше никогда не раскрывать свою душу. Особенно перед мужчиной.

– Если бы только мы знали друг друга в то время, Люси и я надавали бы ему пощечин!

Элизабет тихо рассмеялась, тронутая ее искренностью.

– Время – лучший лекарь. Однако у меня теперь есть возможность подумать над тем, что произошло, когда он был для меня всем.

– Он того не стоит, – фыркнула Изабелла. – Поступив так бесчестно с тобой, Лиззи, он показал, что не достоин твоей любви.

– О, время прошло, и я разлюбила его. Но только скажите мне, – тихо попросила она, – как он сейчас выглядит? Я не посмею больше никого спрашивать об этом, боясь, что меня неправильно поймут. Но глупо было бы отрицать, что иногда, проснувшись ночью, я думаю о нем. У него все такие же темные волосы?

Люси поняла, что ее глаза наполняются слезами, и, взглянув направо, увидела, как Изабелла осторожно промокает платком уголки глаз.

– Да, – ответила она. – Волосы темные, почти как уголь…

– А когда на них падает свет, они отливают синим, как вороново крыло?

– Да, должно быть, это так, потому что они черные, как агат, и слегка вьются. Он носит их не по моде длинными – до плеч. Когда беседует с Блэком и твоим братом, обычно закладывает их за уши.

Элизабет закрыла глаза, словно наслаждаясь образом маркиза, который вставал перед ее мысленным взором.

– А глаза? Все такие же синие? Я всегда думала о том, что их цвет напоминает сумеречное небо.

– Я… я, право же, не знаю, Лиззи. Думаю, у него темные глаза. В его взгляде есть что-то тяжелое, а когда он смотрит прямо на тебя, то… ну, создается такое впечатление, словно он смотрит сквозь тебя. В его взгляде холод, в нем нет места мягкости и утешению.

– Глаза, уничтоженные грехом, – прошептала ее подруга. – Как печально. Человек, которого я узнала тем летом, не был ни бесчувственным, ни холодным, а только… потерянным и страдающим. Но, скорее всего, я ошибалась, не так ли?

– Бывает, что наше сердце не позволяет глазам видеть реальность, Лиззи.

Откуда у нее взялись эти слова, Люси не смогла бы объяснить, хотя чувствовала, что так оно и есть. Правда в том, что глаза слепнут от любви и страсти, перестают служить, закрытые вожделением. Можно ли увидеть возлюбленного объективно, или остается полагаться на то, что чувствует сердце? Томас заявил права на ее любовь, давая те же обещания, что Элинвик Лиззи. Правда, Люси уверена, если бы не пожар, Томас ни за что бы ее не покинул.

Кусочек кружева в кармане служил напоминанием о том, что Томас жив. Не могло быть других объяснений появлению платка и совпадениям в описании человека, который его обронил, с признаками Томаса.

Он жив! Вспоминая данные им обещания, Люси не сомневалась, что он найдет способ вновь вернуться к ней.

– Да, каждый может оказаться слепцом, даже обладая даром зрения. Я была юной, наивной и получила тяжелый урок.

– А что же с той, на ком он должен был жениться? – спросила Изабелла. – Надеюсь, она сделала его несчастным. Другого он просто не заслуживает после всего, что сделал с тобой.

Лиззи пожала плечами:

– Подробности мне не известны. Знаю только, что свадьба так и не состоялась. После того как помолвка была разорвана, он уехал на Восток вместе с Блэком. После этого очень изменился, проявились те качества, которые мы знаем теперь. В нем не осталось больше ничего от того, кому я отдала всю себя без остатка.

– Он недостоин тебя, – повторила Люси, нисколько не сомневаясь в этом. – Наступит день, когда тебе встретится настоящий мужчина.

– Я уже оставила эту надежду. Кроме того, думаю, отдав однажды свое сердце, очень трудно полюбить вновь. Особенно если тебя предали.

Почему-то от слов Лиззи сжалось сердце. В памяти возникли серые глаза, заставив вздрогнуть. Непонятно, почему это видение так тревожило ее душу, но у нее нет желания видеть их или возвращаться к тем теням, которые наблюдали оттуда за ней. Она вспомнила о своем юном друге и о том, как жестоко обошелся с ним ее отец. Ее тоже предали. Хотя тогда она была очень молода, сейчас ей казалось, что в то время любовь полностью овладела ее романтическим сердцем. Нелегко было после этого позволить кому-нибудь войти в него вновь. Она оплакивала потерю долго, может быть, и до сих пор…

– О, любовь, как нелегка она бывает. Почему в мире так устроено, что нечто столь пылкое и возвышенное может привести к глубокому отчаянию? – вздохнула Изабелла.

В самом деле, почему? Ей уже понятно, что любовь ведет к отчаянию. Для Люси любовь и отчаяние стали синонимами.

– Думаю, дело в том, что между страстью и отчаянием слишком тонкая грань, – ответила она.

Элизабет подняла на нее взгляд, и в это мгновение Люси почувствовала, будто подруга смотрит прямо ей в душу.

– Ты тоже испытала любовное отчаяние?

Бросив на Изабеллу быстрый взгляд, Люси несколько помедлила с ответом. Кузине известна ее тайна, по крайней мере большая часть. Она будет разоблачена, если соврет Лиззи. Словно почувствовав ее замешательство, Элизабет слегка наклонилась вперед и мягко коснулась ее руки ладонью:

– Скажи, Люси, случалось ли тебе отдавать всю себя без остатка за единственное мгновение страсти?

Правда или ложь… Момент истины настал.

Никогда прежде Люси не могла бы даже представить себе, что так обрадуется, заметив, что в тени дверного проема темным силуэтом вырисовывается высокая фигура Сассекса. С типичным выражением безразличия и герцогской властности он шагнул в салон, звеня подковами сверкающих сапог. Мельком скользнув взглядом по ее лицу, двинулся ближе к дамам. Люси изо всех сил держалась, чтобы не поддаться невольному трепету, который испытывала в его присутствии. Последний раз они виделись в тот день, когда Сассекс вручил ей кружевной платок и предупредил о нежелательности ее встречи с возникшим из небытия возлюбленным. Она отказалась принимать его доводы, и вот теперь… Теперь, вероятно, их можно считать врагами, а его светлость мог стать грозным противником. Недостаток темперамента с лихвой восполнялся невероятной силой воли, направленной на достижение цели. Люси понимала, что этой целью является обнаружение и захват Томаса. Такая сила могла бы даже восхищать, но не при данных обстоятельствах. Он враг. Ее и Томаса.

– Я вам, кажется, нечаянно помешал? – поинтересовался он, подойдя к дамам.

– Разумеется, ты прервал нашу беседу, братец. Не мешай! Ты выбрал самое неподходящее время.

– Ну что за церемонии! Ваша светлость, пройдите, пожалуйста, – несколько более оживленно, чем требовалось, произнесла Люси, стараясь не замечать полный изумления взгляд Изабеллы. – Чай еще не успел остыть, и полно сэндвичей.

Краем глаза она наблюдала за тем, как нахмурилась Элизабет, а взгляд Изабеллы выразил понимание. Пусть герцог последний, кого Люси хотела бы сейчас видеть, но он – меньшее из зол. Большим мог стать только вопрос Элизабет и невозможность уйти от ответа.

Правда или ложь. Она бы постаралась избежать правды. А если для этого требовалось немного пострадать в компании Сассекса за чаем, так тому и быть.

Заняв свободное место между Элизабет и Роузи, герцог удобнее устроился на мягких подушках и потянулся за тарелкой.

– Вы позволите, не так ли? – произнес он, окинув их взглядом из-под завесы густых ресниц.

Под этим взглядом Люси невольно сглотнула и прикусила нижнюю губу, вспомнив тот вечер, когда побывала у этой ведьмы Фрейзер, и о том, какие чувства испытала тогда. То же самое она чувствовала сейчас в присутствии герцога. Это чертовски стесняло ее, приходилось проявлять учтивость, а хотелось демонстрировать, насколько все в его светлости ей не нравится.

Каждый нерв становился сверхчувствительным и восприимчивым, спина напряженно выпрямлялась в предчувствии чего-то опасного. До сих пор ни один мужчина не действовал на нее подобным образом. Сассекс обладал способностью смотреть на нее так, словно проникал сквозь все заботливо выстроенные преграды, заглядывая в сущность. Нужно признать, эта манера смущала девушку, особенно сейчас, когда его взгляд то и дело проскальзывал по ее лицу. Она знала, что даже самого быстрого взгляда достаточно, чтобы не упустить ни единой детали.

Вопреки безупречной воспитанности, его светлость не отдаст на волю случая ничего, что касается их совместного будущего. Люси поняла, что ей хотелось бы знать, думает ли герцог о том дне и что из ее прошлого ему известно. Все, что он мог узнать, должно возмущать его благородные чувства. Теперь-то он вправе думать, что ей не хватает качеств, необходимых будущей герцогине.

В этой мысли таилось некоторое облегчение. Только бы отец признал факт, что его сиятельство не станет больше настаивать.

– Ради бога, Сассекс. Забирай сладости и ступай, – проворчала Элизабет, вызвав в ответ усмешку на его лице.

О, эта усмешка… Что же она сделала с его сосредоточенно-мрачным лицом! До сих пор Люси еще не приходилось наблюдать за ним в подобном расположении духа. Он был высок, темноволос и очень хорош собой. Тем не менее не было в нем того, что могло бы прельстить ее. Всегда жесткий и сдержанный, консервативный и совершенный. Отстраненный и холодный. Это делало его похожим на ее отца. Она всей душой рвалась к теплу и эмоциональной близости. Ни за что человек, подобный ее отцу, не будет ее мужем. Ее мать избрала своим уделом холодную вежливость на супружеском ложе, но Люси не допустит повторения.

С противоположной стороны чайного стола герцог рассматривал ее, и она страдала под его тяжелым изучающим взглядом. Что-то тревожно знакомое таилось в этом взгляде. Но, конечно, это все ее фантазии. Не его глаза явились ей в прорицании во время визита к гадалке. Уж в этом-то она уверена.

– Может быть, уже хватит мародерствовать на чайном подносе, Адриан? – требовательно спросила Лиззи. – Нам требуется еще кое-что обсудить.

– Бог мой, Лиззи, настроение у тебя совсем скисло, стоило мне только уйти. Что заставило тебя так разозлиться?

– Не притворяйся тупицей, братец. Твое появление прервало нашу беседу.

Его темные брови вопросительно приподнялись, ярче проявив шрам.

– Что же такое вы обсуждали, когда я вошел, чего мне не следует слышать?

– Ничего особенного, что могло бы заинтересовать тебя, – пробормотала Элизабет.

– А, значит, вы сплетничали, – заключил он, сосредоточив внимание на Люси. – Вам это нравится?

– Что нравится, ваша светлость?

Он не сводил с нее пристального взгляда. На губах блуждала неодобрительная усмешка.

– Сплетни, леди Люси. Вы получаете удовольствие, когда проводите время за обсуждением других?

Осуждение, прозвучавшее в его вопросе, не смутило Люси.

– Вам придется очень постараться, чтобы найти такой чайный стол, за которым не сплетничают.

– Но сейчас я говорю не о других. Я хотел бы поговорить о вас. Вот вы, леди Люси, любите сплетничать?

Она смело встретила его взгляд. Очевидно, он считал себя много выше всех прочих смертных, которые находят злословие весьма привлекательным грехом. До чего же он добродетелен! Люси просто не могла допустить, чтобы их мнения совпали. Она-то полагала, что сплетни могут оказаться полезными в определенных обстоятельствах, вряд ли стоит ими пренебрегать.

– Ну? – осведомился он.

– Мне, подобно большинству людей, это занятие кажется в высшей степени занимательным, ваша светлость.

Вскинув голову, он испытующе рассматривал ее, сузив глаза, словно изучал новую разновидность букашки, приколотой к фетровой подставке булавкой для галстука.

– Не похоже. Вы просто присоединяетесь к ним, поскольку это непременное условие подобных собраний, так положено в вашем кругу. Сердцем, я думаю, вы никогда не вовлекаетесь в это.

Она вспыхнула, но заставила себя держаться твердо и спокойно.

– Тогда зачем вы спрашивали меня в первый раз?

– Единственно ради того, чтобы составить более правильное представление о вас, леди Люси. Вы так многогранны, что становится интересно, какая вы на самом деле. Если, конечно, вы об этом знаете.

– Ваша светлость, вы слишком вольны в своих предположениях.

– Невыносим, не так ли? – с улыбкой заметила Элизабет, устремляя взгляд в сторону Сассекса. – Ты не учтив, братец.

– Извините. Просто трудно представить себе, что вы радуетесь неудачам других. Веселитесь, рассказывая про несчастья и недальновидность? Вы слишком добросердечны для этого.

Она фыркнула, презирая его за стремление заставить ее признать то, чего она вовсе не хотела за собой признавать. Он заглянул за выставленный ею щит равнодушия, увидел беззащитно-мягкое нутро, которое она прятала от всех. Меньше всего Люси хотелось, чтобы он знал о ее мягкости, доброте и ранимости. Уж лучше бы он видел в ней высокомерную светскую даму, чем слабую женщину. Непростительно проявлять робость и чувствительность, когда появляешься в свете. Это так же опасно, как раненой газели очутиться среди львов, тут же окажешься поваленным на землю и жадно разорванным на куски. Намного предпочтительнее обзавестись толстенной шкурой носорога и его свирепым нравом.

Видимость непробиваемой светской дамы была ее излюбленной и часто используемой защитой. То, что его светлости удалось пробить щит, весьма огорчительно. Видеть в нем человека, для которого не составляет труда заглянуть в ее мир, поистине пугающе. Ей никогда не приходилось ни с кем делиться заветным с тех пор, как исполнилось двенадцать, даже Томасу не открылась ее душа.

– Я прав, не так ли? – низким, хрипловатым голосом спросил он.

Это прозвучало так, словно в комнате не было никого, кроме них двоих, словно он забыл о присутствии сестры и Изабеллы. Он казался слишком близким, а это совсем не то, чего она хотела. Как-то вдруг получилось, что все, кто находится в комнате, разговоры, даже чувства пугающе подчинялись ему.

Набравшись храбрости и приготовившись принять вызов, Люси приосанилась:

– Полагаете, вы всегда правы в своих заключениях и оценках, ваша светлость. Но в данном случае вынуждена вас разочаровать, на самом деле вы ошибаетесь.

– Нет, не верится, – с обезоруживающей улыбкой произнес он. – Я заговорил о сплетнях, потому что это неминуемо происходит. Не из-за того, что вы любите посплетничать, и не из-за той боли, которую они причиняют другим.

Она права. Герцог слишком проницателен, теперь ей не удастся избежать правды.

– Ну, говорить о чужой глупости гораздо увлекательнее и приятнее, чем признаваться в собственной неосмотрительности, вы не находите, ваша светлость? Это позволяет хоть на какое-то время укрыться от любопытных глаз, – выпалила она, бросив на герцога выразительный взгляд.

– В таком случае, сплетни – это щит, которым вы пользуетесь?

Люси видела, как Изабелла поворачивается от одного к другому во время накаленного разговора. Если она правильно оценила ситуацию, придется отступать. Было в Сассексе что-то очень ее раздражающее. Она ни за что не признала бы его победу, не позволила подстрекать ее дальше. Тем не менее не имела сил прекратить эту более чем рискованную беседу.

– Кто же не использует сплетни как оружие или средство обороны, ваша светлость?

– А что за секреты вы можете хранить или так упорно пытаетесь спрятаться за разговорами о других?

– Адриан, ты скотина! – выругалась Элизабет. – Клянусь, тебе доставляет какое-то странное удовольствие играть с моими гостями, как кошка с мышью. Не стоит обращать на него внимания, Люси. Он, понимаете ли, обожает подобные дискуссии, забывая о том, что находится в приличном обществе, а не среди приятелей в клубе.

Сассекс пропустил мимо ушей слова сестры. Его взгляд оставался все так же прикованным к лицу Люси.

– А случалось ли вам, леди Люси, припереть кого-либо к стенке, подойдя слишком близко к тому, чего не хотят открывать? Вот как, например, в вашем случае, вам же совсем не хочется показывать, какая вы на самом деле?

Ему удалось-таки догадаться? Она делала все, чтобы каждый, кто смотрит на нее, думал, что перед ним избалованная и недалекая светская дама, которую интересуют только мода и балы. Естественно, никому не пришло бы в голову заподозрить в ней ум, сердце и совесть. А одного взгляда этих серых, как грозовое небо, глаз оказалось достаточно, чтобы Сассекс увидел в ее душе то, что она тщательно скрывала.

– Сассекс, прекрати сейчас же, – потребовала Элизабет. – Ты не вправе врываться и заводить столь смелые разговоры, даже из вежливости не поинтересовавшись ни здоровьем, ни настроением собравшихся.

– Точно! Ну, до чего же я невежлив! Прошу прощения. Итак, милые дамы, как поживаете? – произнес он, пристраивая на своей тарелке сразу четыре крохотных пирожных с розовой глазурью, не преминув при этом бросить на Люси быстрый взгляд и усмехнуться.

«Что за нахальная усмешка», – подумала она, чувствуя, как мурашки пробежали по рукам.