Текст книги "Роза на зимнем ветру"

5

Франция, 1287

Дэймон был неузнаваем.

Нет, черты его лица остались почти прежними. Те же точеные губы, тот же четкий овал лица, та же струящаяся грива черных волос.

И все-таки это был другой, новый Дэймон. Перед Соланж предстал суровый воин, сильный и мужественный.

Взгляды всех женщин устремились на него. Соланж прекрасно их понимала. Дэймон стал крепче, выше, шире в груди и плечах. В лице появилась некоторая резкость, но это лишь прибавило привлекательности мужественным чертам.

Держался он отстраненно, сдержанно, спокойно. Губы, так любимые Соланж, кривила горькая усмешка. Глаза избегали ее взгляда.

Соланж стало страшно. Неужели она снова потеряет Дэймона?! Он так нужен ей...

Все присутствующие не сводили с них глаз, ловили каждый жест, прислушивались к каждому слову. Они казались Соланж стаей крыс, готовых наброситься на нее.

– Госпожа моя, – обратился к ней Дэймон, что же случилось с твоим мужем?

Вздрогнув, Соланж вернулась к реальности.

– Граф тяжело болел, – сказала Соланж. Лихорадка. Она длилась три дня и три ночи.

Дэймон смотрел на нее в упор.

– Он умер?

– Сегодня ночью.

Соланж лгала. Дэймон знал это наверняка. Она делала это виртуозно, куда лучше, чем в детстве. Он прекрасно помнил, как это происходило, и сейчас видел ту же складку у губ, тот же румянец на щеках. Как собирается она заморочить его на сей раз?

«Ты хочешь меня?» – вспомнил Дэймон. Он никогда не поверил бы, что эти слова слетели с ее губ, если бы не слышал их сам.

«Это игра, – думал Дэймон, – та самая непонятная игра, в которую она решила втянуть и его. Она хочет посмеяться над ним, сделать из него шута себе в утеху. Не ужели он проехал столько миль, чтобы дать обвести себя вокруг пальца?»

Губы Дэймона сжались.

– Сочувствую твоей потере, графиня. Ты, должно быть, вне себя от горя. Я сожалею, что принес тебе еще одну дурную весть.

– Какую весть? – спросила Соланж.

– О твоем отце, миледи.

Она стиснула руки, но лицо ее осталось бесстрастным.

– Что с отцом?

– Маркиз, госпожа моя, скончался две недели на зад. Несчастный случай на охоте.

Соланж замерла.

– После этого происшествия он прожил еще неделю. Тогда-то он и послал за мной и просил меня лично известить тебя о его смерти.

– Так это он послал тебя? – прошептала она.

– Да, миледи. Это было последнее желание умирающего. Я не мог отказать ему.

В голосе Дэймона не было сочувствия к властному старику, который повелевал им даже сейчас, хотя Дэймону казалось, что он давно уже освободился от власти Айронстага.

Он был занят сбором урожая на землях Вульфхавена, когда прибыл посланец от маркиза. Дэймон много лет уже не поддерживал никаких отношений с Генри и не имел ни малейшего желания возобновлять их сейчас. Но, узнав о том, что старый маркиз при смерти, Дэймон поехал в Айронстаг.

У Генри оказались переломаны рука, нога и несколько ребер. К тому же старик застудил грудь. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: этот человек уже не жилец на свете. «Как печально умирать в полном одиночестве», – подумал Дэймон.

Маркиз был один уже много лет. Леди Маргарет давно покинула его, так и не удостоившись, чести стать маркизой. За ней последовала череда безликих женщин, которые годились лишь на то, чтобы согревать ложе Айронстага. Наконец он женился на милой и скромной девице из Лидса, которая после нескольких выкидышей умерла родами, унеся с собой и жизнь новорожденного младенца. После этого Генри очень быстро превратился в сварливого старца, окруженного несколькими верными слугами, такими же древними, как и он сам. Любимым его занятием стало любоваться своим золотом да составлять карты родовых владений.

Дэймон был потрясен его видом, хотя постарался ничем не выдавать своих чувств. Перед ним лежала живая мумия с лихорадочно горящими глазами.

Лекарь, сидевший у постели больного, покинул комнату, сердито бормоча, что пациенту не следует много говорить. Генри попытался что-то возразить, но тут же рухнул на подушки без сил.

Дэймон молча стоял у постели, стряхивая с сапог на липшую грязь.

– Поезжай к Соланж, – произнес Генри хриплым сорванным голосом. – Расскажи ей сам, что случилось.

– Это не мое дело, – спокойно ответил Дэймон, хотя при одном лишь звуке ее имени его бросило в холодный пот.

Генри судорожно вздохнул.

– Локвуд, это моя последняя просьба к тебе. Я тебя вырастил. Я заботился о тебе. Теперь ты должен сделать для меня хотя бы это. Соланж – моя дочь. Вот уже восемь лет я ничего о ней не слышал. – Глаза его затуманились. – Совершенно ничего.

Дэймон молчал, обдумывая услышанное. Он знал, что Соланж и ее супруг примерно через год после свадьбы уехали в Дю Клар, французское владение графа, но после этого он тоже не слышал о них ни слова.

Впрочем, Дэймон и не старался что-то услышать. Он даже не желал вспоминать о Соланж. Но то, что она за все эти годы не послала весточки отцу, казалось невероятным.

Генри надрывно закашлялся.

– Я каждый год посылал ей письма, – с трудом продолжил Генри, – и ни разу не получил ответа. Она отсылает моих гонцов прямо от ворот замка, даже не позволив им войти!

Дэймон закрыл глаза. Он не хотел иметь с этим ничего общего.

– Восемь лет, – прошептал маркиз. – Что с ней стало? Есть ли у нее дети? Неужели сердце ее так очерствело, что она не отзовется даже на предсмертный зов своего отца? Да и жива ли она сама?

Жива ли она? Сердце Дэймона сжалось при этих словах. Соланж не могла умереть, иначе он бы знал об этом.

«Неужели? – издевательски спросил знакомый внутренний голос. – Ты разве интересовался ее судьбой? С ней могло случиться все, что угодно. Ничего не скажешь, славный рыцарь!»

– До меня дошли слухи, – негромко проговорил Генри.

– Какие? – поинтересовался Дэймон.

– Немыслимые вещи. Алхимия. Поклонение дьяволу...

У Дэймона пересохло во рту. Видит бог, он не желает ничего знать об этом!

– Я не могу поверить этому. Не могу и не хочу. Поезжай к ней. Сам проверь, жива ли она, – продолжал маркиз хриплым голосом.

Дэймон отошел от ложа скорби и принялся раздраженно шагать по комнате. Все его существо противилось тому, чтобы взяться за эту миссию. Но, боже милостивый, Редмонд – алхимик?! Граф Редмонд проводит запрещенные опыты?! Поклоняется сатане?! И с таким человеком обвенчана Соланж?! Быть того не может, это ложь!

Дэймон всем сердцем желал, чтобы это было ложью.

– Ты одурачил меня, мальчик, – внезапно проскрипел старик. – Ты всех нас одурачил. Не думал я, что у тебя хватит духу, что ты решишься уехать. Клянусь господом, ты обошел всех нас. Ты отправился прямиком к королю! Ты знал, где лежит средоточие власти, верно, мальчик? И сам добыл для себя Вульфхавен.

Слабый отзвук давнего гнева всколыхнулся в груди Дэймона.

– У меня не было другого выхода. Мне ясно дали понять, что в этом доме я гость нежеланный.

Голос Генри окреп.

– Да, верно. Однако я ошибся в тебе, Локвуд.

– Возможно. А может быть, и нет.

– Ты получил рыцарское звание. Вернул свои земли. Сражался, как я слыхал, бок о бок с самим Эдвардом. Говорят, сражался так отважно, что тебя прозвали Локвудским Волком, не знающим страха.

– Страхом ничего не достигнешь.

Страх помогает тем, кто печется о свой жизни. Дэймону всегда казалось, что в этом и есть высшая ирония судьбы: именно нежелание жить помогало ему выжить. Он считал, что без любви его жизнь потеряла смысл. Это бессмысленное существование продолжалось и продол жалось. Как же много времени понадобилось ему, чтобы избавиться от безмерного отчаяния! И вот теперь этот старик хочет вернуть его в прошлое!

Генри исподтишка наблюдал за Дэймоном. От него не ускользнуло ни одно из чувств, промелькнувших на лице собеседника. Маркиз терпеливо ждал, когда Дэймон успокоится. Он достаточно долго прожил на свете и понимал, что сейчас действует во благо. Хотя бы сейчас.

– Поезжай к ней, Локвудский Волк, – повторил он еще раз. – Только ты сумеешь добраться до нее.

Дэймон провел ладонью по глазам. А есть ли у него выбор? Ни малейшего! За считанные минуты старик ухитрился уничтожить все доводы Дэймона. Годы возводил он прочную стену, отделяющую его от Соланж, от боли и безысходного отчаяния, и вот она оказалась ненадежнее паутины.

О Соланж, проклятая дьяволица, опять она возвращала его в прошлое!

Генри умер тем же вечером, до того, как Дэймон успел придумать способ освободиться от его безумного поручения.

Именно сейчас он должен быть дома, чтобы успеть собрать урожай, пока не ударили первые морозы. Дэймон не может тратить драгоценное время на то, чтобы плыть через море с вестями к женщине, которая однажды уже отвергла его. Боже милостивый! На дорогу уйдет не меньше месяца. Это же безумие!

И все-таки Дэймон отправился в путь.

Путешествие заняло чуть меньше времени, чем он рассчитывал изначально, потому что при переправе через канал дул попутный ветер, а владения графа оказались не так далеко от побережья. Дэймон предпочел ехать один, несмотря на то, что челядь Вульфхавена была готова сопровождать его. Он вежливо, но твердо отказал всем по той причине, что скоро вернется и что гораздо важнее заняться уборкой урожая. Отчасти это было правдой.

Однако истинная причина лежала глубже. Дэймон боялся признаться в этом даже самому себе. Причиной всему был его тайный страх, что при виде Соланж он потеряет власть над собой. Дэймон не желал, чтобы это произошло при свидетелях, а потому он должен был встретиться с Соланж один, без спутников. Она была призраком, который жил в его душе все эти годы. Теперь настала пора изгнать этот призрак. Дэймон уже давно не зеленый юнец, каким знала его Соланж. Он мужчина, рыцарь.

Вот только сердце этого рыцаря много лет назад вероломно похитила Соланж. Теперь он вернет свою потерю.

Каждый день пути был для Дэймона нестерпимой мукой. Всей душой он страстно желал, чтобы это путешествие поскорее закончилось. Как он и предполагал, мысли о Соланж, которые Дэймон много лет загонял в самый дальний уголок своего разума, теперь вырвались на волю.

Воспоминания ожили с новой силой. Ее смех. Заразительный смех, который словно щекотал Дэймона, щекотал до тех пор, покуда он сам не начинал смеяться вместе с ней. Ее чистая радость, ее детский восторг перед красотами природы...

Улыбка Соланж. Она излучала тепло, ослепляла. Ее волосы – длинные шелковистые локоны.

Как она любила бегать по лугам. Как усердно трудилась – рисовала, читала, помогала Дэймону в его опытах...

Запах Соланж... Чистый и нежный аромат пряных цветов. Аромат кожи, а не духов и благовонных притираний. В этом аромате было нечто волшебное. Он напоминал о лунном тумане и добрых феях из сказок, которые любила рассказывать Соланж.

Память об этом запахе сводила с ума Дэймона по вечерам, когда он разводил костер и сидел у огня, жуя копченое мясо или подстреленную днем дичь.

Терзаемый этим призраком, он скакал на коне по сжатым полям чужой, французской земли.

Но хуже всего было ночью, когда Дэймон лежал на твердой земле. Соланж приходила к нему вместе с порывом ветра, прогоняла сон.

Дэймон знал множество цветов и трав, но ни одно из этих растений не могло сравниться сладостью с губами Соланж.

В этом путешествии память о ней преследовала его даже сильнее, чем в первые годы разлуки. Измученный этим призраком, он стискивал зубы с такой силой, что ныли челюсти.

Отчаяние сменялось в нем надеждой, надежда пре вращалась в ярость. Дэймон злился на Соланж, на ее отца, но больше всего – на самого себя. Ему было так хорошо без нее! Он почти сумел все забыть.

В тот самый миг, когда Дэймон вновь увидел Соланж, он понял, что ничего не забыл и никогда не сможет забыть.

Не успел Дэймон появиться у ворот замка Редмонда, как его тотчас впустили внутрь. Это произошло слишком быстро. Он думал, что успеет подготовиться к встрече, хотя бы переодеться до того, как предстать перед Соланж. Но слуги провели его в холодную залу, и Соланж, сидевшая на возвышении, поднялась ему навстречу, чтобы приветствовать его. Она нисколько не удивилась при виде Дэймона, словно они расстались пару часов назад.

Соланж...

Вот она стоит перед Дэймоном – взрослая женщина, вдова... Разум Дэймона отказывался поверить во все это. Но сердце трепетало от радости, дыхание перехватывало от страстного желания обладать ею.

Только гордость и чувство оскорбленного достоинства не позволили броситься к ней и заключить в объятия. Нет! Сначала он узнает, наконец, почему она отреклась от него, от отца, от родного дома.

Соланж отвернулась и, как слепая, неуверенно пошла к помосту, на котором стояло похожее на трон кресло. Однако она не села, а просто встала рядом, скрестив на груди руки. Ее била дрожь.

– Госпожа моя... – начал Дэймон.

– Мой отец мертв? Я... – Голос ее сорвался, задрожал, но она взяла себя в руки. – Я не могу сейчас. Мне нужно отдохнуть.

И, словно угадав ее желание, служанки подхватили Соланж под руки и повели вниз с помоста. Дэймон растерянно наблюдал, как они уходят. Он проделал такой путь... Не может все кончиться так быстро! Нельзя, что бы Соланж сейчас исчезла.

– Графиня! – окликнул он.

Соланж остановилась и обернулась.

– Я устал, – спокойно и четко проговорил Дэймон. – Я проделал долгий путь. Мне нужно поесть и выспаться.

– Конечно. Прости меня за плохой прием. Я распоряжусь, чтобы тебе подали ужин. Боюсь, время обеда прошло, но в кухне всегда найдется еда.

Она сказала что-то одной из дам. Та присела в реверансе и поплыла прочь.

– За тобой скоро придут, – сказала Соланж. – Доброй ночи.

Окруженная дамами, она вышла – золотая искорка в водовороте серости.

Дэймона разбудила чья-то рука, зажавшая ему рот. В мгновение ока выхваченный из-под подушки кинжал оказался у горла нападавшего. При тусклом свете он не сразу разглядел Соланж. Она спокойно смотрела на Дэймона, не обращая внимания на лезвие, приставленное к ее шее.

Он убрал кинжал, потом оттолкнул ее руку.

– Ты с ума сошла?

– Ш-ш-ш. Говори тихо, иначе тебя услышат.

Дэймон сбросил одеяло и вскочил с постели.

– Что это значит? Тебе не место здесь.

– Дэймон, умоляю, тише. Нас не должны обнаружить!

Дэймон озадаченно смотрел на нее. Ее осторожность была понятна. Если овдовевшую графиню найдут с другим мужчиной на следующую ночь после смерти мужа, ее репутация будет погублена навек.

– Уходи, – сухо сказал он.

Соланж медленно приблизилась, умоляюще протянула к нему руки.

– Больше всего я хочу уйти. Именно потому я и здесь.

– Что?..

– Я хочу уйти с тобой. Вернуться в Англию. Этой же ночью.

Дэймон тихо рассмеялся.

– Твой разум помутился. Ступай к своим дамам.

Она раздраженно фыркнула.

– Никогда. Я еду с тобой. Сегодня. Сейчас же! – решительно заявила Соланж.

Она была такой тоненькой, прекрасной и беззащитной – и такой серьезной! Тяжелый черный плащ распахнулся, когда Соланж шагнула к нему, и Дэймон с изумлением увидел, что одета она по-мужски: в тунику, штаны и сапоги козьей кожи.

– Нам надо уехать, как только ты соберешься, – продолжала она. – Я помогу, если хочешь. Я умею собираться очень быстро.

В темноте ее можно было принять за девочку – так по-детски трогательно звучал ее голос. Дэймон покачал головой.

– Ты никуда не поедешь со мной, графиня. Я не охотник до подобных приключений.

Соланж молчала, словно язвительный ответ Дэймона и впрямь задел ее. Черт подери, что бы она там ни заду мала, ей не удастся использовать его! Он, Дэймон, этого не допустит.

– Ты не понимаешь, – тихо сказала Соланж. – Я должна уехать.

– Это почему же?

Она прикусила нижнюю губу – еще одна привычка, оставшаяся с детских лет.

– Что ж, если ты не желаешь помочь мне, я поеду одна, – спокойно сказала она и шагнула мимо Дэймона к отверстию в дальней стене, которое он заметил только сейчас.

Он успел остановить ее прежде, чем она растворилась в темноте.

– Что это такое, мадам? Вы нарочно поместили меня в комнату с потайной дверью, чтобы пробраться сюда под покровом ночи? Ты так развлекаешься, Соланж?

– Разумеется. Я же знала, что ты непременно запрешься на ночь. Как иначе я могла бы войти сюда?

Взгляд ее был таким ясным, что Дэймон почти поверил в невинность ее замыслов. Поразительно, каких вершин лицедейства могла достигнуть эта женщина! Иметь в своем распоряжении комнату, где можно укрыть от назойливых глаз любовника! Куда смотрел Редмонд, если позволял жене подобные вольности, да еще в стенах собственного дома? Дэймон сожалел, что не мог задать ему этот вопрос.

– Жаль, что он мертв, – пробормотал Дэймон себе под нос, но Соланж услышала его слова.

– О чем ты?

– О твоем муже. Я вспомнил, что он скончался. Ты овдовела и потому, как видно, лишилась разума.

Соланж с неожиданной силой оттолкнула его руку.

– Ты сильно переменился, маркиз Локвуд! Я – тоже. Ты судишь о том, чего не знаешь и не можешь знать. Извини за беспокойство.

И она исчезла в темноте прежде, чем Дэймон успел придумать ответ.

Проклятье! Он понимал, что Соланж неспроста швырнула ему в лицо слова, которые сам Дэймон много лет назад бросил ей, расставаясь. Он понимал также, что Соланж не решится бежать из замка. Она не станет действовать так опрометчиво. Насколько ему известно, податься ей просто некуда. Было бы немыслимой глупостью одной добираться до Англии. Не настолько же она глупа, в самом-то деле!

Ругаясь сквозь зубы, Дэймон поспешно затянул пояс с мечом, побросал в дорожный мешок скудные пожитки, торопливо натянул и зашнуровал сапоги. Ему было интересно, куда вывел ее этот потайной ход. Быть может, где-нибудь в укромном месте ее уже ждет оседланный конь, и тогда Дэймону останется только дожидаться рассвета, чтобы выследить беглянку по следам копыт. Но тогда в замке уже поднимется тревога по поводу исчезновения госпожи. И обвинят в этом, конечно же, его!

Дэймон набросил на плечи плащ с капюшоном, схватил мешок и двинулся к двери. Стараясь не шуметь, он осторожно перебрался к парадным дверям. Гончие настороженно подняли головы, учуяв его шаги, но не залаяли.

– Хорошие собачки! – одними губами выдохнул Дэймон, подумав при этом, не выучила ли Соланж этих псов так же, как учила собак в Айронстаге? Затем он шагнул в ночную тьму. Ни один стражник не окликнул его, что тоже было очень странно, но он не стал ломать над этим голову. Ему нужно было отыскать конюшни.

Это не отняло слишком много времени. Соланж, однако, не было ни возле конюшни, ни внутри – в душном, пропахшем конями полумраке. Дэймон оседлал своего жеребца и, зажимая ему морду, чтобы нечаянно не заржал, осторожно вывел наружу. Занятно... Конюхи не проснулись. Спят так же крепко, как пажи и слуги в нижней зале. Странное совпадение...

Конь был хорошо обучен, стоял смирно, дожидаясь, покуда хозяин оседлает его. Дэймон прислушался, надеясь, что Соланж хоть каким-то звуком выдаст себя, но услышал только трели сверчков. По знаку Дэймона жеребец пустился ровной рысью вдоль замковых стен.

– Тс-с!

Дэймон рывком обернулся на звук, раздавшийся за спиной. Соланж, верхом на чалой кобылке, ждала в тени рощицы. Бледная ладонь мелькнула в темноте, жестом призывая Дэймона. Его жеребец Таррант покрыл это расстояние в два прыжка.

– Ты передумал или же просто ищешь меня, чтобы вернуть Редмонду? – спросила Соланж.

– Ты же сказала, что твой супруг закончил свой земной путь.

– Хорошо, людям Редмонда. Отвечай же!

Низко надвинутый капюшон плаща бросал на лицо Соланж таинственную тень, а Дэймон сейчас менее всего нуждался в таинственности. Голова гудела, он чувствовал себя так, словно не спал уже много дней. Причина такого самочувствия находилась сейчас перед ним и ждала его решения. Дэймон считал, что побег Соланж в лучшем случае – глупость, а в худшем – преступление. Он никак не мог понять, зачем бы вдове понадобилось бежать тайком от слуг ее покойного мужа.

Кобылка заржала, и Таррант, возбужденный ее близостью, фыркнул и замотал головой. Дэймон твердой рукой усмирил коня.

– Я не стану сопровождать тебя, пока не объяснишь, что происходит.

– Что ж, прекрасно. Бог с тобой.

Соланж развернула лошадку, и та поскакала галопом. Да, за эти годы она безусловно стала отменной наездницей.

– Черт возьми, Соланж! – Дэймон, нагнав беглянку, попытался, было перехватить у нее поводья, но она с непостижимой ловкостью увернулась. И вдруг, вылетев на лесную прогалину, резко осадила кобылку. Дэймон поскакал следом, придерживая на скаку Тарранта, наконец остановился рядом с Соланж.

– Что за нелепый риск! – возмутился он. – Ты могла упасть с лошади, или же она, чего доброго, упала и придавила бы тебя.

Соланж раздраженно отбросила на плечи капюшон плаща.

– Это ты рисковал упасть, Локвуд, а не я! Мы с Иоландой знаем здешние леса, как свои пять пальцев. Ты забыл, что я прожила здесь много лет? Могу с закрытыми глазами найти дорогу.

Дэймон не нашелся, что ответить, и с досадой посмотрел на свою своенравную спутницу. Он ошибся – Соланж вовсе не нуждалась в нем. Это его с первой же минуты безудержно влекло к этой жестокосердной изменнице. Она же хотела лишь одного – уехать.

– Ты и вправду полагаешь, что сумеешь в одиночку вернуться в Англию? Изо всех твоих нелепых, дурацких, бессмысленных идей эта – самая нелепая, бессмысленная и дурацкая!

– Мне, милорд, не нужны ни твое одобрение, ни твой укор. Не желаю я также слышать, какого ты мнения о моих умственных способностях. Мне предстоит долгий путь, и я буду рада, если ты оставишь меня в покое и позволишь ехать своей дорогой.

– Не забудь о разбойниках, Соланж! Они безжалостны и кровожадны. У них нет ни земли, ни господина, ни крыши над головой! Они на все способны. Что будет с тобою, если ты попадешь к ним в лапы?

– Они не поймают меня.

– Ах, вот как? Что ж, допустим, ты доберешься до порта, но как ты думаешь переправиться через пролив?

Никто не согласится взять тебя на борт, кроме самых отпетых негодяев.

– Если хочешь знать, я намерена переодеться в мужскую одежду и, если не оплачу, то отработаю проезд.

Дэймон с улыбкой покачал головой.

– Ты и вправду ничего не знаешь об окружающем мире? – Он взглянул на ее длинные густые ресницы, пухлые губы. – С тебя охотно возьмут плату, но не только золотом. Кому не захочется заполучить такого смазливого пленника, будь то мальчик или женщина!

– Что ж, тогда я придумаю какой-нибудь другой план. У меня будет много времени.

– Но прежде, чем ты доберешься до Айронстага, наступит зима. Как ты собираешься пережить снежные бури? Или не помнишь, как неожиданно в тех краях начинается пурга, сметая все живое на своем пути? Не помнишь, сколько христианских душ губит каждая зима?

– Помню, – очень тихо сказала Соланж. – Помню.

– Так, где же тогда твой разум? Тебе нипочем не добраться живой до Айронстага! И ты станешь рисковать жизнью ради пустой прихоти? Ради своих капризов?

– Дэймон Вульф, говорю тебе в последний раз: я должна уехать. Я просто не могу остаться здесь. И не останусь! – стояла на своем Соланж. – Ничто больше не удержит меня здесь. Я свободная женщина и вольна по ступать так, как считаю нужным.

– Если так, почему ты не взяла с собой свиту из людей графа? Почему бежишь тайно?

– Тебе-то какое дело? – вспыхнула она. – Ради всего святого, оставь ты меня в покое! Я тебе не желаю зла. Просто оставь меня в покое, вот и все!

– Хотел бы, да не могу, – мрачно ответил Дэймон. – Боюсь, твой поспешный отъезд уже вызвал в замке переполох. Без тебя я не могу туда вернуться. Пусть кто-нибудь другой объясняет твоей челяди, с чего это вдруг их госпоже вздумалось попутешествовать!

Соланж погладила темную жесткую гриву Иоланды.

– Значит ли это, милорд, что ты все-таки согласен сопровождать меня?

– Я вынужден согласиться, хотя мой здравый смысл противится такому безрассудству. Теперь вся надежда на господа.

– Я больше не полагаюсь на господа, – ответила Соланж. – Я предпочитаю защищать себя сама.

Собираясь в дальний путь, Соланж взяла с собой скатанный шатер из плотной темно-зеленой ткани. Теперь она пыталась доказать Дэймону, что он незаметен на фоне листвы. Дэймон даже не взглянул на сверток.

Предзакатное солнце согревало землю скудным теп лом, рисуя на ней длинные тени деревьев. Путники старались держаться лесов, опасаясь, что на дороге или в полях их могут заметить. Такая тактика изрядно замедляла продвижение, и это раздражало Дэймона. Они ехали уже несколько часов, а казалось, что несколько дней. Каждую минуту приходилось быть настороже.

Пока не стемнело, они решили остановиться на отдых в дубовой роще под сенью могучих деревьев. Их густые кроны так плотно сплетались над головой, что не было видно неба.

Ступая по мягкому ковру палой листвы, Соланж подошла к Дэймону со свернутым шатром.

– Его надо поставить, чтобы укрыться от чужих глаз, – настаивала она.

– А что укроет от чужих глаз твою Иоланду? Или ты и для нее прихватила шатер?

Соланж зажмурилась и вздохнула. Дэймон взглянул на нее, любуясь ее красотой. Стройная фигурка Соланж выделялась на фоне зеленой листвы. Золотые блики за ката играли в ее волосах. Даже в мешковатом плаще, с припухшими от усталости глазами, она была, безусловно, самой привлекательной женщиной в мире.

Соланж открыла глаза.

– Иоланда – хорошая лошадка. Она не станет шуметь, – ответила она.

– Хотел бы я, чтобы ты была так же послушна, – сквозь зубы пробормотал Дэймон.

Соланж бросила ему под ноги скатанный шатер.

– Я и не думала, что ты окажешься таким невыносимым спутником! – в сердцах воскликнула она с возмущением.

Не обратив внимания на сверток зеленой ткани, Дэймон подошел к Тарранту, расслабил подпругу и снял седло. Жеребец стоял смирно.

– Подумай хорошенько, графиня. Насколько я понимаю, сейчас для тебя самое главное – ехать быстро и, по возможности, тайно. Так ведь?

– Так, – нахмурилась Соланж.

– А ты не думаешь, что, пока мы будем нежиться под сенью твоего замечательного шатра, нас могут обнаружить паломники или, хуже того – отряд людей твоего покойного мужа. Что тогда? Мы вежливо попросим их подождать, покуда не выберемся из складок шатра, чтобы вскочить на коней и ускакать прочь?

– Да, но я...

– Ты должна довериться мне, Соланж. Мы будем спать на земле, и укрываться палой листвой. Я надеюсь, что твоя кобылка и вправду хорошо обучена, потому что кони – единственное, что нас может выдать.

– А твой конь хорошо обучен? – вызывающе осведомилась Соланж, уперев кулачки в бедра.

Дэймон пожал плечами.

– Таррант – боевой конь чистых кровей. Он столько раз спасал мне жизнь. Обучен он так, как надобно мне, и подчинится любому моему приказу.

Соланж шагнула к жеребцу прежде, чем Дэймон успел предостеречь ее, и ладонью обхватила его морду. Она молча смотрела в большие влажные глаза. Таррант не шевельнулся, зачарованно глядя на нее.

Дэймон едва удержался, чтобы не крикнуть. Жеребец не терпел чужаков. Дэймону доводилось видеть, как пажи и оруженосцы буквально тряслись от страха, не решаясь и подойти к нему. По крайней мере, дважды Дэймон сам лечил людей, которые неосторожно поднесли руку слишком близко к морде Тарранта и лишились пальцев... А теперь Соланж буквально зачаровала его коня. Неужели ни одно живое существо на свете не в силах устоять перед ней?!

Эта мысль настолько взбесила его, что он отвернулся, не желая наблюдать эту возмутительную сцену, и принялся разгребать ногами листья.

– Он тебе очень предан, – сказала Соланж, осторожно опуская руку. – Что означает его имя?

– Гром, – неохотно буркнул Дэймон. – Гром. Это все, что я слышал тогда.

Дэймон жил в громе, ибо так было нужно. Ради своих владений. Ради людей, ему преданных. Ради короля. Этот гром заглушал в нем иные, более слабые чувства, давал ему силы жить в ритме боя и выживать, когда все вокруг уже были мертвы.

Так он и жил под грохот копыт и стук его собственного сердца. С каждой новой атакой гром этот звучал для него все сильнее и оглушительней. Этот грохот растворял в себе страх, подавлял в Дэймоне отвращение, которое тот всегда испытывал, поднимая руку на человека.

Этот гром в свое время заглушил в нем даже память о Соланж. Ни прежде, ни после ничто не обладало подобной силой. Только битва, только смерть и разрушение помогали ему забыть Соланж. Иногда он боялся, что гром войны отравит его душу, сделает его глухим и слепым к чужой боли...

– Гром, – задумчиво повторила Соланж. – Красивое имя. Мне нравится.

– Плевать я хотел на твое мнение, – процедил сквозь зубы Дэймон. – Займись своей кобылой, чтобы мы могли, наконец, отдохнуть.

Соланж не ответила на его грубость и тихонько отошла к Иоланде.

Руки Дэймона сжались в кулаки, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы разжать пальцы.

– А что стало с той кобылкой, с которой ты покинула Айронстаг? Что случилось с Гитой?

– Ее забили, – тихо сказала она после паузы.

– Почему? Что с ней стряслось? Когда вы уезжали, она выглядела вполне здоровой.

– Несчастный случай. Ее пришлось забить.

Соланж на миг прижалась лицом к шее лошади, пытаясь скрыть бурю чувств, которые охватили ее при одном упоминании о Гите.

Благородная Гита. Единственный друг, который остался у Соланж после того, как она уехала из Айронстага. Отважная бурая кобылка, которая последовала за ней в Уэллберн, а затем и во Францию. Которая верно служила своей госпоже, пока не вернулся Редмонд...

Иоланда негромко фыркнула, раздраженная медлительностью хозяйки. Соланж прикусила губу и потрепала лошадь по холке. Затем она сняла седло и принялась чистить ее скребницей, которую даже в спешке не забыла прихватить с собой. Иоланда только что не мурлыкала от удовольствия – она обожала, когда ее чистили, и Соланж всегда старалась делать это сама.

– Хорошая девочка, – бормотала она, – замечательная девочка!

Кобылка согласно кивала.

Даже сейчас, пустившись в бега, снедаемая то ли страхом, то ли горем, Соланж все так же спокойно беседовала с животными, словно это была самая естественная вещь в мире. Быть может, она и вправду ведьма, как давно болтали в Айронстаге? Дэймона бы это не удивило...

Нет, чепуха! Обходя лошадь, Соланж искоса оглянулась на Дэймона. В ее темных глазах таилось смятение, тяжелая коса покачивалась на спине. Какая же она ведьма? Нет, она самая обычная женщина. Такая же, как и все. Только очень красивая.

Думать об этом все еще было мучительно. С тех пор, как Дэймон навсегда покинул Айронстаг, он повидал множество женщин, похожих на Соланж. Сотни. И что такого особенного в ее красоте?

Чем она лучше, например, английских красавиц?

С глазами цвета весеннего неба или зелеными, как молодая трава. С волосами цвета золота. Или каштановыми. Или медно-рыжими. Маленькие и рослые, худые и пухленькие, знаменитые красавицы при дворе Эдварда так и увивались вокруг Дэймона, льстили ему, заигрывали, открыто зазывали его на свое ложе. Все они страстно желали его любви, эти придворные красотки с их переменчивым нравом и изысканным вкусом.