Текст книги "Неистовая принцесса"

Маргарет приветливо улыбнулась Аларику и шагнула к нему. Глаза у нее сверкали, груди грозили порвать платье.

– Мой великий, мой храбрый господин! – произнесла она, обнимая его. – Менестрели уже поют о твоем мужестве на поле боя. Они говорят, что дрогнули и попятились назад, едва ты появился.

Он взял ее за руки и задумчиво посмотрел в глаза.

– Маргарет, я целый день не слезал с коня и знаю, что было на поле боя. Саксы не праздновали труса, наоборот, они сражались очень хорошо.

– Но ты сражался и победил!

Маргарет мягко отняла руку и, покачивая бедрами, направилась к кровати. Она выжидательно посмотрела на Аларика. Ее волосы при свете камина сами казались пламенем. Маргарет протянула к нему руки.

– Иди ко мне, граф д’Анлу. Иди, моя любовь. Стань моим наездником, покори меня.

Он негромко хмыкнул и подошел, готовый соединиться с ней и забыть тяготы дня. Он обнял ее. Ласковая и податливая, она раскрыла губы, пока его руки ласкали ее грудь.

– Скорей! – попросила Маргарет, и они оба опустились на кровать, лихорадочно раздевая друг друга.

Внезапно в дверь громко постучали. Они вздрогнули.

– Кого это сюда несет!..

– Граф Аларик! Милорд!

– Узнай, что случилось. Я никуда не денусь.

Ругаясь, Аларик прошлепал к двери и распахнул ее. Перед ним стоял один из нормандских рыцарей. Он был без лат, однако напряженно прижимал к боку меч.

– В чем дело? – спросил Аларик.

– Фальстаф… Эта саксонская девица пырнула его ножом.

– Что?!

– Быстрее идите к нему. Он звал вас.

Аларик схватил накидку, набросил на себя и в темноте помчался к большому шатру Фальстафа, который возвышался на поле. Он откинул дверцу, и его глазам предстала следующая сцена.

Внутри шатер был освещен тремя свечами в канделябрах. У входа стояли двое рыцарей в латах. Должно быть, ограбив какой-то дом, Фальстаф устроил в центре шатра великолепную постель, застланную льняными простынями, с покрывалом и пузатыми подушками. На столике рядом с кроватью Аларик увидел кубок с вином, булку хлеба, головку сыра и печенье. Углы шатра были погружены в тень.

Фальстаф лежал на полу в луже крови.

Фаллон – саксонская сука! – стояла бледная и напряженная в углу, прижавшись спиной к холсту шатра, сверкая огромными голубыми глазами.

Едва взглянув на нее, Аларик бросился к Фальстафу, который был без сознания.

Великан тихонько застонал, и Аларик прижался ухом к его груди, пытаясь прослушать дыхание. Он разорвал тунику в поисках раны. Он слышал, как бешено колотится сердце его друга.

– Фальстаф!

Он отыскал рану под левым ребром. По всей видимости, она была не очень глубокой. Тем не менее кровотечение было сильным, и Аларику трудно было судить, выживет ли раненый. Он посмотрел на стражников.

– Он умрет, – прошептал один из них.

– Конечно, если вы будете стоять как идиоты! Поднимите его – только осторожно, умоляю вас! Найдите самого лучшего лекаря герцога, и пусть он немедленно окажет ему помощь!

Воины со всеми предосторожностями подняли и понесли пострадавшего великана. Фальстаф при этом снова застонал, что привело Аларика в ярость, которая, как известно, не в ладах со здравым смыслом и милосердием.

Потом Аларик повернулся к Фаллон. Она была вымыта, умащена маслами, как того и хотел Фальстаф, и оттого еще более обольстительна. Черные длинные волосы пышной волной покрывали ее плечи. На ней было белоснежная прозрачная рубашка, которая не могла скрыть прекрасное юное тело.

– Ах ты кровожадная сука!

Фаллон не пошевелилась, продолжая молча смотреть на Аларика огромными затуманенными глазами.

– Я не хотела убивать или даже ранить его, – наконец произнесла она. Она говорила негромко, спокойно и отчетливо. – Он напал на меня, и я дала отпор.

– Он обожал тебя! Он был без ума от тебя!

Ее глаза сверкнули – спокойствие покинуло ее.

– Зато я не люблю его!

Он боялся приближаться к ней. Фальстаф! Этот медведь, добрейшей души человек, самый верный из друзей! Он, Аларик, граф д’Анлу, известный справедливостью своих суждений и расчетливой мудростью, боялся приближаться к пленнице, потому что не был уверен в себе. Если он подойдет поближе, он тут же схватит ее за плечи, сожмет горло и…

Он перевел дыхание и хрипло сказал:

– Ты, возможно, убила его!

– Ему не следовало нападать на меня!

– Нападать на тебя! Да ты его собственность! Я отдал ему тебя!

Пламя горевшей между ними свечи внезапно заплясало, едва не погаснув. Казалось невероятным, чтобы Фаллон могла ранить могучего Фальстафа – настолько она выглядела изящной, хрупкой и грациозной.

– Я дочь короля, английская принцесса, – гордо сказала она. – Дочь Гарольда Годвина, а не чья-то собственность!

– Ты убийца, Фаллон! Сука! – снова выругался Аларик и с угрожающим видом сделал к ней шаг. – Так вот, принцесса! Сегодня твой отец убит, и ты теперь моя! Моя, леди! И я счел возможным отдать тебя Фальстафу! Матерь Божья, что я наделал!

– Он нормандский захватчик! – горячо воскликнула она. – Вор, грабитель, стервятник, гадюка! И он напал на меня! Я не признаю тебя! Я не признаю власть нормандского ублюдка!

– Вспомни, Фаллон! Английские законы позволяют свободным людям иметь рабов. Это или осужденные преступники, или военнопленные!

– Английский закон! Мерзкий варвар! Не смей говорить мне об убийстве или английском законе! Ты, убивший сегодня десятки невинных людей! Я не твоя собственность, не собственность Вильгельма и ничья вообще! Я английская принцесса, господин граф! – прошипела она. – И пока я дышу, я не позволю всякой нормандской скотине лапать меня!

Аларик то сжимал, то разжимал кулаки. Внезапная острая боль, казалось, едва не расколола его голову.

– Фаллон, оглянись вокруг. Мы пришли и покорили…

– Вы никого не покорили! Вы ничем не владеете! Вы убили моего отца, но это не значит, что вы будете владеть Англией!..

– Фаллон, падет ли Англия завтра или через десять лет, это не меняет твоего положения. Ты покорена! Ты проиграла… Ты пленница – моя пленница!.. И потому, – Аларик перешел на шепот, – ты должна была подчиниться ему!

Фальстаф! Неужто сердце уже перестало биться в этой могучей груди?

– Нет! – воскликнула Фаллон. Вглядевшись в его глаза, она поняла, что за этим шепотом скрывалась смертельная угроза. – Чего ты требуешь от меня? Чтобы я сказала: приходите, жгите наши селения, мародерствуйте! Убивайте наших крестьян, грабьте и разоряйте нас, а мы, словно овцы, сойдем с дороги?! Я уже тебе сказала, ублюдочный граф, что я – дочь короля, независимо от того, жив он или мертв! И я никогда – слышишь, никогда! – не позволю, чтобы до меня дотрагивался нормандский стервятник!

Аларик сделал два широких шага по направлению к ней. В эту минуту он испытывал только боль. Если Англия была на пороге того, чтобы узнать насилие, грабеж и трагедию, то Фальстаф намеревался поднять свою пленницу на пьедестал. Он увидел, как Фаллон быстро осмотрелась по сторонам, ища, куда бы ей отступить. Но выхода не было, он загородил ей путь.

– Ах, ты английская принцесса? И, значит, можешь убивать человека, который любит тебя? Ты слишком чиста, чтобы иметь дело с нами, нормандскими свиньями?

Некоторое время Фаллон не сводила с него глав. Аларик заметил, что ее колотила дрожь, но был ли тому причиной гнев или страх, он не знал. Да его это и не интересовало. В этот момент он ненавидел и презирал ее. Им владели ярость и гнев.

– Тебе, наверно, лучше убить меня сейчас, потому что я всегда буду бороться с тобой! – неожиданно сказала она.

– Вот что, Фаллон… Если Фальстаф умрет… Ты должна просить пощады.

Она вздернула вверх подбородок.

– Пощады? Никогда, стервятник!

Он чуть отодвинулся от нее, потому что, несмотря на дерзкие слова и вызывающую позу, он прочитал в ее глазах страх. Когда он окончательно решил, что одержал над ней победу, она метнулась к нему. В занесенной для удара руке блеснул нож, с которого капала кровь.

– Саксонская сука! – воскликнул Аларик и молниеносным движением выбил нож, который упал в другой угол. – Тебя придется усмирить!

Она закричала, но это не остановило его. Одной рукой он схватил ее за волосы, второй за талию и оторвал от пола. Боль в висках стала невыносимой, наполняя все тело Аларика страстью и жаждой отмщения. Фаллон зашла слишком далеко, и этой ночью она должна быть сломлена.

Либо она запросит пощады, либо узнает, на что он способен в гневе.

– Нет! – Фаллон ногтями впилась в его предплечья, царапая их до крови, но он не замечал этого. Аларик бросил ее на кровать, которую столь любовно приготовил Фальстаф.

Он навалился на нее, прикрыл нежный подбородок ладонью и, не обращая внимания на то, что она отчаянно вырывалась и молотила его кулаками, проговорил внешне спокойным, но оттого еще более зловещим голосом:

– Вильгельм наверняка прикажет перерезать тебе горло, принцесса. Я должен так или иначе вырвать у тебя клятву верности либо отправить тебя на казнь.

– Так отправляй, ублюдок! Убей меня, только…

Она запнулась, так как у нее перехватило дыхание, однако он не дал ей закончить фразу.

– Смирись! – проревел он. – Покорись, проси пощады! Проси оставить тебе жизнь, Фаллон!

Она плюнула ему в лицо.

Аларик мрачно улыбнулся. Одной рукой он заломил ей руки над головой. Он вытер лицо о ее ночную рубашку и быстрым движением разорвал прозрачную материю сверху до бедра, не обращая внимания на прекрасные формы, которые так очаровали Фальстафа и сыграли роковую роль в его судьбе. Им двигала сейчас месть, а не страсть.

Глаза Фаллон от ужаса открылись еще шире, когда она поняла его намерение. Она билась, кричала и стонала, но все было тщетно; не хрупкой девушке бороться с графом д’Анлу.

Когда он встал, Фаллон попыталась скатиться с кровати, но он схватил ее и швырнул обратно, А пока она собиралась с духом и жадно ловила ртом воздух, сбросил на пол тунику и ножны. Она сделала еще одну попытку встать, но он снова придавил ее всем своим сильным мускулистым телом.

– Нет! – вскрикнула она, продолжая, как загнанный зверь, отчаянно сопротивляться. Однако Аларик был в такой ярости, что не замечал ее ногтей и ударов.

Схватив ее за запястья, он одной рукой поднял ее руки над головой, в то время как вторая его рука блуждала по распростертому девичьему телу. Затем он раздвинул ей ноги, полностью лишив ее возможности выскользнуть из-под него.

На короткое мгновение Фаллон поймала взгляд его темно-серых глаз, которые метали молнии. Она замотала головой, даже сейчас отказываясь признать себя побежденной. Даже сейчас, когда он, демонстрируя непоколебимую решимость, могучий и беспощадный, потребовал, чуть приподнявшись над ней:

– Проси пощады, Фаллон!

– Пощады? У тебя?! Да я скорее умру!

Слова Фаллон были прерваны ее собственным вскриком, когда тело Аларика угрожающе придавило ее. Это было сделано, чтобы продемонстрировать силу, однако он чувствовал, какая буря страстей бушевала в нем, и вдруг отрешенно подумал, не вызвал ли он в себе такую страсть, с которой не в состоянии будет справиться.

– Ублюдок!

Фаллон не прекращала борьбу. Чувствуя, что еще немного – и тяжесть его тела раздавит ее, она из последних сил пыталась вырваться.

Огонь желания горел в крови Аларика, а инстинкт коварно шептал, что надо довести начатое до конца. Он так давно хотел ее. Он был глупцом, полагая, что, если отдаст ее другому, его желание поутихнет, подчинившись разуму и долгу. Сейчас, когда их тела были так близки, что почти слились, могучая буря страсти налетела на него, породив напряженность во всем теле. Эта напряженность заставляла дрожать его руку, которая блуждала по атласной груди и ту часть тела, которая расположилась между округлых девичьих бедер.

Она была не женщиной, она была врагом.

– Нет! – Фаллон еще пыталась бороться. Она проглотила комок в горле. – Не надо, Аларик! – Она перешла на просительный шепот. – Аларик…

Что-то в ее тоне, в ее мольбе заставило Аларика образумиться. Они так давно знали друг друга, пусть и были врагами все это время. Еще ребенком она была уверена, что он никогда не причинит ей боли. Она даже осмеливалась время от времени слегка пококетничать с ним. Его всегда восхищала ее храбрость; она уважала его силу. Он понимал, как ей нелегко просить о пощаде. К тому же, напомнил он себе, она сегодня потеряла отца. Разрушился весь ее мир.

Гнев не покинул его, но он снова взял себя в руки.

Он не чувствовал раскаяния, потому что, по правде говоря, она заслуживала наказания, которое он определил для нее. Но он стыдился того, что почти потерял контроль над собой. Он знал, что не в состоянии удержать своих воинов от разграбления Англии, но поклялся, что участвовать в этом не будет. Он никогда не убьет иначе как в бою, никогда никого не ограбит, не причинит ущерба саксонской девушке и не изнасилует ее. А сейчас он был так близок к этому. Буквально секунды отделяли его от того, чтобы лишить ее невинности. И теперь ему было стыдно.

Фаллон все еще лежала под ним и часто дышала. Сердце ее бешено колотилось, глаза были широко раскрыты, однако следов страха в них не было видно. Закусив нижнюю губу, она неподвижно смотрела в потолок.

Когда наконец ее глаза встретились с глазами Аларика, они подернулись дымкой. Дрожащим голосом она тихо спросила:

– Как мог ты… отдать меня… кому-то другому?

В это мгновение он вдруг как-то по-особому остро почувствовал, что Фальстаф был абсолютно прав. Она была несказанно красива и стоила любой цены, которую мог предложить за нее мужчина. Он и отдал ее другому, чтобы не оказаться под властью ее чар. Если кто-то из мужчин научился не делать глупостей из-за женщин, то это был он. Он хорошо знал, на какие безрассудства способна любовь.

Он не любил Фаллон. В лучшем случае они были уважающими друг друга врагами, не более того. Да, он не любил ее, но она интересовала его, и он испытывал опьяняющее волнение, ощущая ее близость, вкус ее губ, лаская высокие упругие груди и касаясь ртом ароматного женского тела.

Перед норманнами простиралась Англия. И Фаллон была опасна. Если она станет мешать Вильгельму, то, придя к власти, он наверняка расправится с ней. Аларик чувствовал, как девушка дрожит под ним. Он ощущал тепло ее тела. Он понимал, что единственным движением лишит ее чего-то очень существенного. Но почему он медлит, сердито спрашивал он себя. Ведь она пыталась убить Фальстафа, его самого верного друга.

Но ведь она защищалась, ответил сам себе Аларик. И нельзя ее за это ненавидеть.

Ему вдруг захотелось приласкать и успокоить Фаллон. Вряд ли она поверила бы, что в этих ласках нет сейчас угрозы для ее чести.

Из ее груди вырвался звук, похожий на рыдания. Она вновь стала вырываться, но от этого ее обнаженная плоть лишь еще более приблизилась к его плоти. Она устало закрыла глаза и замерла, видимо решив не провоцировать его на то, чтобы он сделал последнее роковое движение.

Успокоить ее…

Для нее не может быть успокоения. Англия была обречена, и Аларик понимал это. Сгорят ее деревни, погибнут мужчины, дети останутся бездомными. Поля будут истоптаны и опустошены, и голод станет общим уделом.

Саксонские девушки окажутся добычей нормандских воинов, а Фаллон, дочь Гарольда, лишится жизни, если не покорится.

Тело Аларика содрогнулось от напряжения, однако он продолжал владеть собой. Наверное, она думала, что он мучает и дразнит ее, прежде чем убить. Но он вынужден был быть жестоким, чтобы смирить ее, иначе это сделает Вильгельм.

Он отпустил Фаллон, поднялся, демонстрируя отсутствие интереса, и стал надевать тунику. Он старался не смотреть на побледневшие, искаженные болью прекрасные черты и не замечать, как она тянула на себя покрывало.

– Итак, миледи, – проговорил Аларик, нагибаясь за ножом, которым Фаллон ранила Фальстафа и пыталась использовать против него, – у нас нет спорных проблем и нам нечего обсуждать. Ты готова убить Фальстафа, считая, что тебе можно убивать, потому что ты английская принцесса.

Аларик вернулся к кровати, наклонился над ней и насмешливо улыбнулся.

– Но теперь ты знаешь, что в любой момент можешь превратиться в шлюху прихвостня и нормандского ублюдка. Ты моя, Фаллон, и я волен поступать с тобой по своему усмотрению. Не надо больше строить из себя знатную даму. Гарольд Годвин убит. Англией будут править норманны.

Голубые искры сверкнули в ее глазах: в них стояли слезы и в то же время полыхала ненависть. Она занесла руку, чтобы ударить Аларика, но он был наготове. Поймав ее за кисть, он сжимал ее до тех пор, пока Фаллон не застонала. Волосы разметались по ее лицу. Она опустила глаза.

И здесь Аларик допустил ошибку. Его мучали гнев и страсть, но в нем проснулась жалость.

– Фаллон, – проговорил он, садясь рядом с ней, – мне очень жаль твоего отца. Он был храбрым воином.

Слезы покатились по ее щекам, и тишину нарушили рыдания. Ей не требовалось сочувствие Аларика, и он знал об этом. Но она была слишком несчастна в этот момент, у нее не было сил оттолкнуть его, и он обнял ее за плечи. Мигали и потрескивали свечи, пока он молча гладил ее. Он снова лег на подушки и большими пальцами вытер слезы на ее щеках. Он не знал всей глубины ее страданий, однако шептал ей малозначащие, но шедшие от души слова, целовал ей лоб, веки, гладил волосы цвета воронова крыла.

Затем он стал целовать ее в губы.

И когда рыдания Фаллон утихли, ее губы приоткрылись. Он уже не боялся, что может не сдержать обжигающего желания. Она ответила на его поцелуй нежно и горячо. Он почувствовал, что в ней зарождается страстная буря, как тогда, когда он впервые обнял ее в Нормандии. Желание набирало силу, овладевало ими обоими, расцветало, словно цветы летом, пьянило и увлекало.

Фаллон трепетала и словно плавилась от его прикосновений. Казалось, даже воздух вокруг потрескивал от молнии, как если бы летняя роза прошумела совсем рядом. Она тихонько заплакала и внезапно обвила руками. шею Аларика. Он подразнил ее губы кончиком языка, исцеловал ее подбородок и щеки и наконец скользнул языком в ее рот, приглашая ее язык для игры.

Он так давно мечтал о ней! Он всегда сдерживал себя! Он не мог сейчас думать о сражениях и войне. Он не вспоминал о Фальстафе или Гарольде. Не было ничего, кроме сладостного аромата и пьянящего поцелуя, от которого можно сойти с ума.

Он ласкал ее с величайшей нежностью и в то же время с безрассудной решимостью. Он целовал ее шею, гладил и ласкал вздрагивающие полушария грудей. Его рука дорвала и отбросила тонкую материю, и его взору открылась вся красота обнаженного девичьего тела.

На смену его ласкающей руке приходили губы, он взял в рот розовую горошину соска и не выпускал ее, хотя Фаллон дышала хрипло и прерывисто. Он почувствовал, что она обняла его за плечи. Теперь он не отступит. Он возьмет ее, ибо знает, что она хочет этого.

Он не помнил, что он шептал. Его рот снова встречался с ее губами, в то время как его рука затеяла игру между девичьих ног. Он встал на колени и потом опустился на женское тело. Фаллон издала тихий стон, но это не обеспокоило Аларика, поскольку в течение всего того времени, пока он пил нектар ее губ, она не протестовала и не вырывалась, и чувствовалось, что она в плену его ласки, а не силы. Глаза ее были закрыты, лицо бледно и при слабом золотистом свете свечей так прекрасно, что казалось почти неземным. Она не сопротивлялась. Но даже если бы она и стала сопротивляться, это было бы сопротивлением прежде всего себе. В ней пылало такое пламя и такое желание, что Аларик понимал: ее время настало.

Он целовал ее, поглаживая бедра, целовал, продолжая возиться со своей одеждой. Он целовал ее и тогда, когда его плоть, набухшая от желания интимно коснулась нежной девичьей плоти.

Поцелуем он пресек ее крик, когда осторожно вводил в нее, взламывая барьер невинности и тем самым заявляя вечное свое право на эту девушку. Бушевавший в нем огонь требовал энергичных действий, но он обуздал свой порыв, ибо намеревался привести ее к цели одновременно с собой, чтобы не оставить в ней сомнений относительно того, что пожар страсти полыхал в них обоих.

Внезапно она зашевелилась, попыталась отнять свои губы и освободиться от его тела. Он поймал ее руки и принудил их успокоиться, переплетя свои пальцы с ее пальцами. Их взгляды встретились, он увидел в глазах Фаллон слезы.

– Аларик… ты делаешь мне больно…

– Больше не будет больно, – пообещал он и нагнулся, ловя ее губы своим ртом. Она попыталась уклониться, но он все же нашел ее губы и целовал до тех пор, пока она не почувствовала, что ей нечем дышать.

Затем он осторожно возобновил движение и, постепенно ускоряя его, дал наконец волю своему дикому сжигающему желанию. Он двигался в ней, и по мере того, как страсть его достигала новых сладостных высот, чувствовал, что она выгибается ему навстречу и отвечает на каждый его толчок. Она впилась в него ногтями, и он, улыбаясь, приподнялся, чтобы заглянуть ей в глаза. Они были закрыты, зато влажные губы слегка приоткрылись. Но вот она открыла глаза и встретила его взгляд. Они некоторое время смотрели в глаза друг другу. Фаллон вдруг вскрикнула, словно испугавшись чего-то, но он, смеясь, снова заключил ее в объятия и ускорил свой бег к цели, нежно целуя ей губы, шею и поочередно то одну, то другую грудь.

Фаллон со стоном рванулась ему навстречу.

Аларик напрягся, стремясь продлить наслаждение. Он сделал заключительный рывок и замер, чувствуя, как волны освобождения сотрясают его тело И горячая влага, покидая его, уходит в глубину девичьего лона.

Из уст Фаллон вырвались проклятия. Она ругалась яростней, чем когда-либо раньше. Она снова стала бить его кулачками в грудь, и он, защищаясь, поймал и сжал их. Пока она билась и извивалась; он в душе поносил себя самыми последними словами. Он был глупцом. Ему не следовало так испытывать себя. Его влекло к ней с их первого поцелуя в Руане, когда она заскочила в его комнату и оказалась в его объятиях.

Ему следовало проявить сдержанность, не демонстрировать сочувствия и нежности, ибо он не мог ей предложить ничего, что могло принести ей утешение. Он не сумел устоять против нее. Она не должна знать, какую власть имеет над ним, ибо может воспользоваться этим в своих целях; она должна понять, что все изменилось и что Вильгельм в случае необходимости заставит замолчать ее и любого члена ее семьи.

Поток ее слов сменился рыданиями. Он сел рядом с ней и с жесткой улыбкой сказал:

– Ведь мы оба понимали, что происходит. Разве не так, Фаллон?

Она взглянула на него, и он увидел, что ее глаза вновь наполняются слезами. Затем в этих нежно-голубых глубинах сверкнула синим пламенем ненависть, и ее рука метнулась к его лицу. Закусив губу, он схватил ее пальцы и, глядя ей в глаза, произнес:

– Благодарю вас, миледи, за весьма приятный вечер.

– Ублюдок! – прошипела она, и единственная слезинка скатилась по ее щеке.

Он дотронулся до щеки и сказал шепотом:

– Ты не сопротивлялась, Фаллон.

Она затрясла головой, в ее глазах читалось смятение.

– Я ненавижу тебя, Аларик!

– Ты отдалась мне добровольно. Ты подставляла губы и обнимала меня…

– Ненавижу тебя! – повторила она шепотом.

– Ты можешь говорить все, что угодно, Фаллон. Я норманн, и я не стал церемониться. Страна будет изнасилована, и ты можешь тешиться тем, что разделила ее судьбу. Фальстаф не стал бы насиловать, Фаллон. Я не столь заворожен тобой. Я знаю, на что ты способна, и поэтому настороже. Видит Бог, я и сам едва не погиб от одной из твоих ведьминых штучек.

Он замолчал, потому что ему хотелось сейчас лишь одного – снова поцеловать ее, чтобы облегчить боль, которую он ей причинил. Конечно, страдание ее усугублялось тем, что красоту и радость свершившегося по иронии судьбы она должна была открыть для себя с помощью врага. Он отпустил руки Фаллон и решился снова погладить ее. Он встал и, одеваясь, улыбнулся сдержанной, напряженной улыбкой.

– Помни, Фаллон, по английским законам ты моя. Моя собственность… Моя рабыня.

– Я не преступница, которую можно судить или продавать!

– Как же, миледи, именно преступница! Ты покушалась на убийство, а возможно, и совершила его. Я могу лишиться услуг Фальстафа. А они для меня более ценны, чем твои, как бы приятны они ни были.

Он знал, что в ярости она снова попытается ударить его. Он был готов к этому и улыбнулся безжалостной, суровой улыбкой. Она закричала от унижения. Их взгляды скрестились, когда он протянул ей простыню, чтобы она укрылась.

– Веди себя прилично, девушка, – насмешливо сказал он.

– Безмозглая скотина! – выкрикнула она.

– По английским законам убийство – это преступление. Оно наказывается рабством. А я, миледи, твой господин. Ты всегда говорила, что тебя нельзя сломить. Я клянусь тебе, Фаллон, что ты либо смиришься, либо умрешь.

Она вскинула вверх подбородок – это движение было ему хорошо знакомо.

– Ты не сломил меня, Аларик! Тебе это никогда не удастся! И я никогда не склонюсь перед твоим ублюдочным нормандским герцогом!

Он сцепил зубы, но сохранил улыбку.

– Стало быть, битва только начинается? – шепотом спросил он и, схватив ее за плечи, притянул к себе. Затем резко оттолкнул ее и, повернувшись, быстро вышел из шатра. Громко, чтобы Фаллон могла услышать, он приказал стражнику приковать ее цепью, если она сделает попытку убежать.

Он замолчал, переводя дыхание. Осень брала свое, в воздухе пахло морозцем.

Боже милостивый, что же все-таки произошло? Он, что, оказался таким же глупцом, как Фальстаф? Или эта ведьма так околдовала его, что он потерял волю и рассудок? Даже сейчас, после того как он овладел ею, он не мог освободиться от ее чар.

Аларик прислонился к дереву, чтобы восстановить силы, которые словно были кем-то выпиты.

В душе он испытывал сожаление. Она боролась с ним, боролась всю свою жизнь, и он оказался победителем. Должно быть, вся эта ночь с ее ужасом, яростью и насилием была их судьбой. Он применил силу против нее. Она вынудила его изменить закону чести. Но, может быть, все это было предопределено изначально? Предопределено с момента их рождения…