Текст книги "Тристан и Женевьева (Среди роз)"

Генрих несколько секунд внимательно смотрел на Тристана.

– Когда я говорю, что хочу мира, лорд Тристан, я имею в виду, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОЧУ МИРА. Мы воевали. Есть несколько дворян, которых я лишу власти и заключу в Тауэр. Я даже рискну сказать, что некоторые из них потеряют свои головы, особенно, те, кто изменил мне. Но я требую не устраивать массовых избиений, поплатятся лишь те, кто не признает мои притязания законными. Эденби ваш, но Эденби всегда был процветающим местом, и я хочу, чтобы он таким и оставался, ибо мне нужны его налоги. Война разорила страну. Возьмите замок от моего имени. Я верю, что вы будете следовать моей политике.

– Леди Эденби… – начал было Тристан, но Генрих нетерпеливо перебил его.

– Женщина тоже ваша, делайте с ней все, что захотите.

Тристан улыбнулся:

– Я бы хотел, чтобы это было подтверждено вашим королевским словом, ваша милость.

– Почему вы так настаиваете? – раздраженно спросил Генрих.

– Потому, что она молода, необыкновенно красива и происходит из очень аристократического рода. И если кто-то будет претендовать на нее, то я напомню вам, что она не может быть ничьей женой ни в качестве награды, ни в любом другом случае. И не имеет значения, что я собираюсь с ней делать, она принадлежит мне.

– Я даю тебе свое слово! – сказал Генрих. – Господи, и все это ради женщины! Теперь отправляйтесь в свой Эденби, ибо я должен выполнить просьбы других, и меня ждут дела моего королевства!

Генрих развернул коня и поскакал прочь.

Тристан некоторое время оставался неподвижным. Казалось, что солнце выглянуло на мгновение, пробившись сквозь завесу облаков, хотя на самом деле все оставалось по-прежнему, и тучи плотно затягивали небо. Тристан ощутил, как восторг заполняет его и он, запрокинув голову, в громком крике выразил переполнявшее его чувство торжества и победы.

Джон, потный и уставший, подъехал к своему другу и, нахмурившись, посмотрел на де ла Тера:

– Победа, это конечно хорошо, но ты кричишь, как петух на рассвете.

Тристан рассмеялся и тут же посерьезнев, ответил:

– У нас есть разрешение на взятие Эденби, с королевским предупреждением не уменьшать его доходов… но король Генрих дал свое благословение и отпустил нас!

Услышав приятную новость, улыбнулся и Джон. Легкий ветерок обдувал их, вот-вот должен был начаться дождь, и Тристана переполняла радость. Прохладный ветер так хорошо освежал разгоряченные лица. После всего происшедшего с ним, после такой нелегкой борьбы, он был близок к достижению своей цели. Де ла Тер повернулся к Джону, его глаза горели огнем решительности.

– Собери наших людей, сегодня нам предстоит трудный переход. И мы не можем больше терять времени впустую.

Ветер и в самом деле был легким и приятно касался кожи. Настолько же приятно, как и возможность осуществления долгожданной мести, которая касалась его сердца.

* * *

Женевьева сидела в кабинете, наблюдая за тем, как Томкин подсчитывает доходы. Они накануне уже отпраздновали свой летний «Майский» День. Молодая леди пила эль вместе с крестьянами, танцевала с ними вокруг «майского дерева», все были так счастливы и веселы, праздник так удался, что люди на какое-то время даже забыли о своих заботах и бедах.

Она резко обернулась, услышав, как со стуком распахнулась дверь. Вошел сэр Гэмфри с белым, как мел лицом и дрожащими губами.

– Все кончено! Битва при Маркет Босуорт проиграна! Король Ричард убит!

– Что? Неужели это правда, – воскликнула Женевьева с изумлением и испугом в голосе.

Сэр Гэмфри кивнул, судорожно сглотнув.

– Генрих Тюдор направляется в Лондон, где будет коронован.

– Откуда вы это знаете? – спросила Женевьева, отчаянно борясь с подступившей тошнотой. – Этого не может быть! Силы Ричарда превосходили армию претендента! Как такое могло случиться?

– Один из наших людей вернулся в крепость. Он ранен, в тяжелом состоянии, но утверждает, что в этом нет никаких сомнений. Он сам видел тело короля Ричарда. Армия Йорка разбита и рассеяна. Генрих Тюдор победил и будет королем.

– О, Господи, – простонала Женевьева, опершись рукой на край стола, и опустив на него голову. – Может быть… может быть… это еще ничего не значит. Ведь есть же другие претенденты на корону. Может быть, этого Тюдора тоже убьют!

Она не видела, как в комнату вошла Эдвина. Тетя заговорила, взяв Женевьеву за руку и, глядя на нее умоляющими глазами.

– Женевьева! Мы должны принять все, как есть! Мы должны! Ибо, если мы не признаем этого человека королем, то он пошлет солдат для того, чтобы силой принудить нас сделать это, Женевьева! Ну, пожалуйста, подумай о том, что с нами будет! Если ты пойдешь к нему и присягнешь на верность, сложишь оружие и наше знамя с белой розой, возможно, что он простит!

Женевьева откинулась на спинку кресла и посмотрела в синие огромные, влажные глаза молодой женщины. Затем перевела взгляд на сэра Гэмфри.

– Ну и? – спросила она настороженно.

Тот с несчастным видом покачал головой.

– Я не вижу другого выхода, миледи. Эдвина права, мы должны присягнуть нашему новому королю. И молиться о том, чтобы он не приказал разорить наши земли.

– Пожалуйста! Прошу тебя, – снова взмолилась Эдвина.

У Женевьевы внезапно так сильно разболелась голова, что она изо всей силы сжала виски ладонями.

– Женевьева!

– Ты права. Я должна пойти и просить милости у этого выскочки-бастарда! – ей хотелось, чтобы боль оставила ее, чтобы мысли прояснились. – Если он и в самом деле станет королем, то добрая половина из нас попадет в Тауэр, или будет уничтожена. Но я пойду и поклянусь ему в верности.

Эдвина уже направлялась к выходу:

– Я начну собирать тебя в дорогу. Он молод, и если оденешь свои драгоценности и лучшие наряды, то он не сможет отказать тебе.

– Я слышала, что он хитрый, проницательный и холодный человек и что его гораздо больше привлекают фунты и шиллинги, нежели красивые женщины. Но, пожалуйста, делай то, что считаешь нужным, – Женевьева сделала паузу и печально добавила: – Если я буду вынуждена умолять его, то должна быть одета подобающим образом.

Но Эдвина уже вышла, а Женевьева медленно поднялась и посмотрела на сэра Гэмфри.

– Вы, сэр, будете сопровождать меня. С нами также поедет Мэри и эскорт из пяти стражников…

– Десяти, осмелюсь предложить вам, миледи, – перебил ее сэр Гэмфри. – По стране сейчас разбредутся солдаты разбитой армии, голодные и злые на весь мир. Мы должны быть готовы к нападению.

– Ну, что же, пусть будет десять, – согласилась Женевьева и вздохнула. – Мы можем выехать сегодня же, после полудня. Я бы хотела, чтобы все это закончилось, как можно скорее.

Менее, чем через два часа, Женевьева и ее эскорт были готовы в дорогу. Отец Томас и Эдвина находились во дворе, чтобы пожелать им счастливого пути и подать прощальный кубок.

– Когда вернуться оставшиеся в живых, наши люди, позаботьтесь о них. Они были верны Эденби и Дому Йорка.

Отец Томас серьезно кивнул.

– И, если прибудет сэр Гай, примите его как подобает, пусть устраивается со всеми удобствами.

– Хорошо, – озабоченно ответила Эдвина. Рядом с ней стояла маленькая Энни, широко раскрытыми глазами наблюдая за происходящим. Женевьева стремительно соскочила с коня, чтобы обнять свою кузину.

– Энни, я еду в город, будь умницей, и я привезу тебе замечательную куклу! Хочешь?

– Куклу?

– Да, чудесную красивую куклу!

Девочка радостно засмеялась и поцеловала Женевьеву, которая попыталась улыбнуться отцу Томасу и Эдвине.

– Не бойтесь, все будет хорошо. Я была вынуждена в последнее время усиленно тренироваться в умении умолять!

Эдвина улыбнулась, но священник сурово насупил брови.

– Женевьева! Следи за своими словами, чтобы они не выдали тебя!

Она вздохнула.

– Отец, я буду очень осторожна, я совсем не хочу расстаться с моим замком и с моей головой! Я вернусь, сразу же, как только смогу, если так будет угодно Богу. Не беспокойтесь.

– Храни тебя Господь, дитя мое, – сказал он, крепко пожимая ее руки. Она выглядела такой величественной и смелой. В ее словах не было покорности, они звучали гордо и уверенно. Но отец Томас чувствовал, как дрожат ее пальцы.

– Отец, вспомните – если бы мы дали Тристану де ла Теру фураж и провизию, мне не пришлось бы сейчас выступать в роли просительницы!

– Женевьева!

– Мы бы не были вынуждены сражаться, и не видели бы столько смертей, – она натянуто рассмеялась, – и на мне не было бы вины за предательство и убийство. Не было бы ничего, абсолютно ничего!

– Женевьева, ты не должна жить прошлым. Помни, что я сказал тебе – у тебя не было другого выхода. И это правда. Ты честна перед собой, своими людьми и своим сердцем.

– Спасибо, – улыбнулась она. Затем осторожно высвободила руки и подняла их в прощальном жесте. – Все будет хорошо!

Главные ворота открылись, и Женевьева вместе с эскортом выехала из Эденби.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Луна стояла высоко, но света давала немногим больше лучины. Скалы окутывал густой туман, через который едва пробивался серебристый свет, дающий загадочные тени в зарослях кустарника, росшего на каменистой почве.

Вода была ледяной. Граф де ла Тер и его двенадцать солдат, обогнув скалу по морю, дрожали от холода, направляясь к берегу. В сапогах хлюпала вода, но люди шли без жалоб и некоим образом не выражали своего неудовольствия, заранее готовые к тому, что придется карабкаться по скалам и утесам, через которые лежал их путь к тыловой башне замка Эденби.

Тристан, впереди своего небольшого отряда, указывал хорошо запомнившуюся дорогу. Весь путь с его лица не сходило мрачное выражение. Джон следовал за ним, что-то негромко ворча себе под нос, постоянно разыскивая опору для рук и ног, чтобы удержаться на крутом склоне утеса. Отряд шел в абсолютном молчании, нарушаемом лишь напряженным сопением и редким звуком падающего камня, вырвавшегося из-под ноги.

Наконец они достигли вершины, и у измученного Тристана, как рукой сняло усталость, когда он увидел яму, в которой его заживо похоронили люди Женевьевы. Джон стоял позади него. Граф поднял руку и указал на стену, еле видимую в неярком лунном свете.

– Теперь нам остается только перебраться через нее, – обратился он к рядом стоящему Джону, – мы с тобой идем первыми и разоружаем часовых, а затем подаем сигнал остальным.

Его товарищ кивнул головой. Расстояние между стеной и скалой казалось слишком большим, но Тристан уже пропал в темноте, остальные молча поспешили за ним. Граф коснулся ножен, проверяя, на месте ли меч, и начал спуск. Джон несколько секунд наблюдал за ним, затаив дыхание.

Он видел, как Тристан поставил ноги на уступ, подогнув колени, прыгнул и, с легким стуком, приземлился на самую середину стены. Джон вздохнул свободнее, быстро прошептал молитву, раскинул руки для равновесия и прыгнул. Если бы Тристан его не подхватил, Джон упал бы с неимоверным грохотом.

– Стража появится с минуты на минуту, – прошептал Тристан, сердце Джона гулко стучало, и он кивнул головой. Ждать пришлось недолго.

Стражник, совсем еще молодой парень, не имевший иного оружия кроме ножа, беспечно посвистывая, неторопливо приближался. «Возможно, что его беспечность была оправдана, – рассудил Джон, – кто может ожидать нападения со стороны неприступного утеса, окруженного острыми скалами?»

Юноша подошел ближе, и Тристан настолько стремительно метнулся к нему, что его очертания расплылись в неверном свете луны. Не вынимая меча, де ла Тер ударом могучего кулака сшиб стражника с ног.

– Жить он будет, – заключил граф, глядя на поверженного юношу. – И получит хороший урок, что всегда нужно быть настороже.

Осторожно крадясь по стене, они наткнулись на второго часового, который смотрел куда-то в ночь, ничего не подозревая. Им занялся Джон. Он хлопнул парня по плечу и, когда тот обернулся, врезал ему в челюсть. Солдат, ошеломленный внезапностью нападения, рухнул у его ног. Они тихо вошли в башню. Внутри трое стражников играли в кости, громко споря. Тристан осторожно обнажил клинок и кивнул Джону, чтобы тот поступил также. И двое друзей ворвались в караульное помещение с мечами наголо. Солдаты потянулись было к оружию, но застыла словно пригвожденные.

– Я думаю, друзья мои, вам не следует сопротивляться Тристану де ла Тер, – медленно проговорил он. – Только прикоснетесь к оружию, и вы мертвы.

– Молчите и молитесь, может быть, ваши молитвы услышит Бог. Джон, возьми фонарь и подай сигнал.

Тот взял светильник с тонкой ручкой и вышел на стену. Стражники переглянулись, взвешивая свои шансы избавиться от неожиданного посетителя. Тристан расплылся в улыбке.

– Я заслужил репутацию отчаянного рубаки. Вас трое, но у меня в руках меч, и я еще не забыл, как им пользоваться.

Когда Джон вошел в комнату с пятью ланкастерцами, йоркисты были избавлены от выбора: честь или смерть.

– А теперь, – сказал Тристан, – если вы будете настолько любезны, чтобы пройти в подземелье сами… – он в упор посмотрел на них и одарил широкой улыбкой.

Один из них выступил вперед.

– Мы сдаемся, лорд Тристан, но не можем пройти в подземелье, оно находится под главным зданием.

Де ла Тер несколько секунд обдумывал услышанное, потом ткнул пальцем:

– Вот ты… Как тебя зовут?

– Джек Хигген, милорд.

– Джек Хигген, ты один проведешь меня туда. Я возьму плащ одного из твоих друзей. Кстати, разве вам никто еще не сказал, что эта белая роза уже отошла в прошлое? А затем ты и я проникнем в подземелье. Сколько там стражников?

– Только двое.

– Не лги мне, это может стоить тебе жизни.

«Ему нет еще и двадцати», – быстро прикинул Тристан. Это был стройный высокий юноша, на красивом лице которого явно читалось страстное желание жить. Парень сглотнул, и на его шее дернулся кадык.

– Клянусь Пресвятой Богородицей, – там только двое. Да больше и не нужно. Там крепкие стены и прочные железные засовы.

Де ла Тер кивнул и обратился к своим людям:

– Подождите моего возвращения. Потом юный Джек отведет вас всех к главному зданию.

Облаченный в плащ одного из стражников, с белой розой и белым крестом Эденби, граф пошел за Хиггеном, спускавшимся по лестнице к наружному двору. Юноша под угрозой ножа Тристана, упиравшегося ему в спину, отсалютовал стражнику, стоявшему у деревянной стены, за которой находился внутренний двор. В абсолютной тишине они прошли мимо казарм и домов торговцев, и наконец, подошли к главному зданию с высокими башенками и еще одной стеной. У массивных, отделанных железом ворот, стояли двое часовых.

– Это единственный вход? – спросил Тристан, сильнее прижимая нож к спине своего проводника.

Юноша покачал головой.

– Это главный вход. Если мы обойдем стену справа, то увидим еще одну дверь, за ней находится винтовая лестница, ведущая вниз.

– Есть ли еще что-то внизу, кроме подвалов? – тихо спросил Тристан.

– Только склеп под часовней, – ответил Джек.

– Охрана?

– Один у ступеней лестницы.

– Хорошо. Ты улыбайся, когда мы к нему подойдем.

Джек так и сделал. И хотя губы его слегка дрожали, но он очень старался, и Тристан видел, с каким трудом дается ему эта улыбка.

– Что ты здесь делаешь? – спросил часовой.

Граф внезапно толкнул Джека на часового, и они не удержались на ногах. Он быстро сорвал с себя плащ и набросил его на упавших, а затем быстро спустил их вниз по лестнице. Они тяжело покатились по крутым ступеням. Тристан явственно слышал ритмичные удары. Не раздумывая, он бросился вслед за ними. Шум обеспокоил двух других стражников, но Тристан уже выхватил меч и занял боевую позицию. Он яростно посмотрел на удивленных солдат и предупредил:

– Если вы меня вынудите, то я не успокоюсь до тех пор, пока в Эденби останутся одни трупы.

Они узнали его. Де ла Тер догадался об этом по ужасу в их глазах. Он кивком головы указал на связку ключей, висевшую на крючке, вбитом в стену.

– Я хочу, чтобы вы выпустили моих людей, а сами заняли их место.

Трясущимися руками старший стражник, седеющий мужчина с грустными карими глазами, поспешил открыть дверь. Из подвала были выпущены люди Тристана, а туда отправлены все стражники, за исключением Джека.

– Лорд Тристан! – воскликнул один из его воинов со страхом. – Мы думали, что вы мертвы…

– Мы уже решили, что проведем здесь остаток своих дней…

– Умоляем вас…

– Тихо, успокойтесь, – прошептал Тристан. – У нас есть еще работа этой ночью, – он коротко проинструктировал тех, кому досталась одежда стражников и предупредил их, что им придется сразиться с немалым количеством врагов, прежде чем удастся открыть ворота и впустить основной отряд. Половина его людей пошли с Тристаном и Джеком, оставшаяся же часть вернулась в тыловую башню, чтобы соединиться с остальными и отправить пленных в подвал. Де ла Тер отметил про себя вместительность подземелья и прочность крепких стен. Его план был отчаянно рискованным, и только чудо помогло осуществить его.

Граф внутренне весь сжался, следуя позади Джека, к спине которого снова был приставлен нож. Через несколько минут он захватит замок, и ее. И хотя Тристан еще не был уверен, какого рода суд устроит он над Женевьевой Эденби, но заранее испытывал большое удовлетворение, при мысли о том, что с ней станет, когда она увидит его живым и поймет: расплата близка. Сердце его забилось сильнее, в предвкушении этого момента. «Нет, он не должен сорваться».

– Скажи стражникам на стене, что люди, вернувшиеся с поля сражения у Маркет Босуорт, просят убежища у Эденби, – скомандовал Тристан Джеку и сильнее прижал нож к его спине. Тот снова судорожно вздохнул.

Голос юноши, когда он говорил с начальником караула, слегка дрожал. Стражник с сомнением почесал затылок.

– Я ручаюсь за них! – твердо сказал Тристан де ла Тер. Даже, если начальник караула и знал его в лицо, то не смог бы разглядеть в темноте. – Это друзья!

К великому облегчению Тристана, металлическая решетка заскрипела, поднимаясь, и сразу же за этим начал опускаться массивный деревянный мост. Несколько секунд Тристан едва осмеливался дышать. Но вот он услышал воинственный клич Тибальда, и несколько десятков всадников проскакали по мосту.

С большим опозданием стража опомнилась и совершила попытку защитить замок. Все произошло в считанные минуты. Стражу окружили и вынудили сдаться.

Де ла Тер отыскал Тибальда и крепко пожал ему руку.

– Оставляю на твое попечение пленных и охрану башен. – Он, сузив глаза, окинул взглядом укрепления. – Замок мой. Поставьте десятерых на страже в Большом зале. Я бы не хотел, чтобы меня снова предали.

– Как скажете, милорд, – согласился Тибальд. Тристан же устремился к зданию, обнажив меч. За его спиной раздались быстрые шаги. Де ла Тер обернулся, готовый к нападению, но это был Джон.

– Я должен этой ночью оплатить свой собственный счет, – напомнил он.

Улыбаясь, Тристан обнял друга, но Джон видел, как пылают его глаза дьявольским огнем.

– Месть – это очень важно, верно, Джон? Если человек жаждет мести, то он никогда не сможет нормально жить, пока не отомстит. Эта жажда заставляет сердце стонать и плакать, и обливаться кровью до тех пор, пока не будет удовлетворена.

Джон улыбнулся в ответ.

– Да, месть сладка, и он сегодня же оплатит один должок.

Подумав об обитателях замка, он даже содрогнулся: не хотелось бы ему сейчас оказаться в шкуре леди Женевьевы. Никогда еще он не видел Тристана де ла Тера таким жаждущим отмщения, никогда не видел никого другого в таком же состоянии.

Вместе они вошли в дом.

Эдвина спала. Рядом с ней тихонько посапывала Энни. С тех пор, как Ланкастерцы впервые напали на замок, молодая женщина постоянно оставляла дочь в своей постели. От непонятных звуков, раздававшихся во дворе, она начала было просыпаться, но тут шум прекратился, и в сладкой полудреме Эдвина решила, что стража устранила причину беспокойства, и закрыла глаза, сильно прижимая к себе Энни, и сонно вздыхая. Она вздрогнула и окончательно проснулась от грохота, внезапно распахнувшейся двери. Из зала пробивался луч света и обрисовывал силуэт высокого человека, стоявшего на пороге, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Эдвина моргнула и застонала. Ужас переполнил ее душу, но она быстро спрыгнула с кровати, чтобы защитить единственное дитя от угрозы, исходившей от ланкастерца.

Она застыла с бешено, как у кролика, колотившимся сердцем. Когда же он шагал в комнату, Эдвина вспомнила эти глаза, в которых так часто зажигались искорки смеха, эти губы, которые так легко улыбались, это юное лицо, такое нежное, такое доброе.

Теперь же в нем не было и тени прежнего веселья. Его глаза сверкали холодным блеском, а улыбка была скорее похожа на мрачный оскал.

– Леди Эдвина, – негромко сказал Джон, – наконец-то мы снова встретились. – Он тихо ступая, подошел к ней. Эдвина обнаружила, что не в силах отвести от него взгляда. Джон сбросил с плеч плащ и медленно отстегнул меч.

– Разве у вас не найдется сегодня для меня, приветливого слова? – спросил он с жестокой насмешкой в голосе.

– Я… – начала она, и тут у нее подогнулись колени. Эдвина упала на пол, опустив голову: – Я не делала этого! Я была против этого плана, Джон! Клянусь! Я не хотела, чтобы тебя убили!

Эдвина не могла поднять глаз, она чувствовала, как страх сковывает все ее члены, и она не могла позволить себе быть такой трусихой, ей нужно всегда думать об Энни! Как бы он не решил отомстить ей, она должна сделать все, чтобы он не тронул ее дитя. И Эдвина непроизвольно совершила лучшее, что только могла сделать в ее положении. Джон смотрел на ее склоненную голову, на густые каштановые волосы, ниспадающие на льняную сорочку, блестевшие в полумраке. Слабый свет, просачивающийся в комнату из-за открытой двери, пробивался сквозь тонкий материал и являл взору упругую грудь молодой женщины и плавные линии тела. Он приподнял ее подбородок.

– Клянешься ли ты, Эдвина, что не принимала участие в этом предательстве? – спросил он хрипло.

Слезы покатились у нее из глаз, когда она посмотрела в его лицо, сохранявшее угрюмое выражение. Эдвина даже не думала о том, чтобы сопротивляться или бежать. Она попыталась ответить, но не смогла и просто покачала головой. Джон отпустил ее подбородок и отступил на шаг. Эдвина всхлипнула и, наконец, снова обрела дар речи.

– Я не хотела твоей смерти! И чтобы ты не собирался со мной сделать, смилуйся над моим ребенком! Ибо я клянусь, что она не принимала участия в этом предательстве, ведь ей всего только пять лет!

Она умоляюще посмотрела на него, сердце ее бешено забилось, но не только из-за страха перед его жестокостью, он был молод, красив и пробудил в ней желания, которых она не испытывала за время своего короткого брака. Эдвина подумала, что она сходит с ума. Может, так и было на самом деле.

Но прежде, чем Джон успел ответить на ее мольбу, дверь снова содрогнулась от сильного удара.

Граф де ла Тер пнул приоткрытую дверь и застыл на пороге, высокий, сильный, гневный, его темные глаза сверкали, лицо казалось высеченным из гранита, а губы были настолько сильно сжаты, что превратились в почти невидимую узкую полоску.

– Он жив! – в ужасе воскликнула Эдвина, – он и в самом деле вернулся из могилы! – она подумала, что упадет сейчас в обморок.

Тристан коротко взглянул на Джона, подошел к ней, схватил за плечи и яростно встряхнул.

– Где она? – спросил он с клокотанием в горле. У Эдвины застучали зубы. – ГДЕ ОНА?

«Женевьева, он имеет в виду Женевьеву!», – подумала она и почувствовала, как подступает тошнота. Женщина попыталась выдавить из себя хотя бы слово, но язык присох к гортани и не хотел слушаться.

– У-у-уехала! Уехала!

– Уехала?

Казалось, что его гнев испепелит ее. Эдвина никогда не испытывала прежде такого страха, и ее никогда прежде не держали с такой силой ничьи руки. Она знала, что должна говорить. Облизнув губы и глядя в непроглядную темень его глаз, Эдвина, наконец, заговорила:

– Женевьева… она выехала сегодня в Лондон, – и, снова облизнув пересохшие губы, продолжала: – Она уехала в Лондон, чтобы отдать Эденби Генриху Тюдору и принести ему присягу.

Тристан держал ее стальной хваткой, глядя с недоверием и гневом. Затем, поняв смысл сказанных ею слов, выругался с такой неистовой яростью, что Эдвина невольно отшатнулась:

– Проклятье!

И к величайшему удивлению Эдвины, Тристан отпустил ее почти бережно, развернулся на месте и пересек комнату огромными шагами. По пути к двери он задержался на мгновение, чтобы сказать Джону:

– Я выезжаю сейчас же, чтобы вернуть свою собственность, – произнес граф де ла Тер во внезапно наступившей могильной тишине. – Ты присмотришь за замком и за соблюдением моих приказов. Никого из замка не выпускать до моего приезда. Это касается и людей, заключенных в подвале. За все отвечаете вы с Тибальдом.

Джон кивнул, и Тристан стремительно вышел из комнаты. Плащ его развевался подобно флагу Правосудия.

Эдвина с беспокойством взглянула на Джона. Тот медленно подошел к двери и закрыл ее. Она снова почувствовала дрожь в спине, но от ужаса, охватившего ее, не могла понять – от страха или желания. Она знала, что сейчас следует волноваться за Женевьеву, и понимала, что стоит перед своей собственной судьбой.

На короткий миг она прикрыла глаза. Судьба ее была уже решена, она видела по выражению лица Джона, что эта ночь принадлежит ему. И слегка изумившись про себя, Эдвина осознала, что почти рада этому. Ее зажали в угол, и у нее не было другого выбора. Она, желая того или нет, принимала участие в гнусном предательстве, и теперь ее черед платить.

Кроме того, она не могла игнорировать его молодость, прекрасное телосложение, крепкие мускулы. Эдвина вспыхнула, желание охватило ее с непреодолимой силой, ей хотелось прижаться к нему, почувствовать его прикосновение. Ей должно быть стыдно, наверное, ей и на самом деле было стыдно. Но она не была невинной девочкой, она прекрасно знала о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине.

Эдвина всегда старательно исполняла свои супружеские обязанности, но никогда прежде не испытывала такого волнения. Давно уже потеряв своего мужа, она не была ни перед кем в долгу.

Джон был значительно моложе ее умершего супруга, и, судя по всему, мог подарить ей… нечто неизвестное…

Она замерла и похолодела, голос ее все еще дрожал, когда, взмолившись, произнесла:

– Моя дочь, она спит…

Джон кивнул головой в сторону двери и хрипло произнес:

– Позови служанку, и пусть она унесет девочку в свою постель.

Эдвина не верила своим ушам, она не могла сдвинуться с места. Джон сам, сгорая от нетерпения, открыл дверь и крикнул:

– Эй, кто-нибудь!

Старая Мэг, одна из кухарок, суетливо вбежала в комнату, с выражением страха на лице.

– Заберите девочку, – резко произнес Джон. – Положите к себе в постель и спите с нею рядом.

Мэг, переваливаясь с ноги на ногу, прошла мимо Эдвины, едва взглянув на ее. Осторожно взяла Энни и с облегчением вздохнула от того, что ее задача сводится к столь простому поручению.

На секунду задержавшись возле Эдвины спросила:

– Маленькую отнести в ее спальню?

– Да, – с усилием прошептала та.

Когда Мэг с Энни на руках вышла, Джон, не сводя с Эдвины глаз, закрыл дверь спальни и запер ее на засов. Он медленно подошел к молодой женщине, легко коснулся ее щеки. Казалось, что напряжение между ними сразу пропало, когда он взял ее лицо в ладони и посмотрел в глаза долгим взглядом. Эдвина не шелохнулась. Мягко улыбаясь, Джон дотронулся до ее трепещущей груди.

– Сердце твое бьется, как у птички, – сказал он.

Она все еще не могла вымолвить ни слова. У нее перехватило дыхание от его прикосновения, сильного и нежного одновременно.

Джон снова улыбнулся и пальцами осторожно провел по ее бархатистой шее, чуть касаясь кожи. Затем его руки скользнули под ткань ночной рубашки на ее плечах, и потянули легкое одеяние вниз, пока оно не упало на пол, оставшись лежать светлой грудой у их ног. Эдвина, такая беззащитная и прелестная в своей наготе, стояла, покорно опустив руки.

Джон отступил шаг назад, разглядывая с восхищением ее тело, на его шее пульс забился так же часто, как и на ее. Но вот он шагнул к ней и взял ее на руки. Его губы были такими горячими, такими жадными… Поцелуй его возбудил и довел почти до исступления Эдвину, а прикосновения его рук к обнаженному телу разожгли в ней бурный огонь. Джон нежно поглаживал ее спину пальцами, а она, обхватив его шею руками, все крепче прижималась к нему. Он снова ласково и страстно прикоснулся к ее шее, и Эдвина издала негромкий вскрик покорности и желания… Джон крепко сжал ее в объятиях и отнес на кровать. Его руки и губы непрестанно двигались по ее телу. Он нашептывал ей непонятные слова, которые еще больше разжигали в ней огонь страсти. Она негромко стонала, но в ее стоне не было протеста.

Он быстро освободился от одежды и, обнаженный, прыгнув к ее пылающему телу, вошел в нее, горящую желанием. Эдвина поняла, что эта ночь не будет для нее наказанием, не принесет ей боли и страданий.

Радость переполняла ее, такая величайшая радость, какой ей никогда еще не довелось испытать. Радость настолько сильная, что это было подобно смерти и рождению заново.

* * *

Время от времени поглядывая на сэра Гэмфри, Женевьева нервно мерила шагами длинный коридор Виндзорского дворца. Они находились здесь уже в течение трех дней, и все еще пребывали в ожидании, вместе со множеством других просителей, аудиенции у нового короля.

Несколько долгих дней и ночей тяжелого путешествия в Лондон, затем трудности с жильем. Наконец, ей удалось найти для себя пристанище в одной из комнат Виндзорского дворца, вместе с несколькими другими знатными леди. Мэри поселили жить вместе с прочими слугами, сэр Гэмфри остановился у своего старого приятеля, а охрана разместилась в конюшнях.

Лондон был переполнен беженцами. Торговля процветала, в то же время король Генрих IV, с присущей ему скупостью, давал аудиенции.

Сэр Гэмфри, стоявший за спиной Женевьевы, прокашлялся.

– Не надо так сильно волноваться, миледи.

– Мне так тревожно, сэр Гэмфри! – воскликнула она, затем, понизив голос, чтобы ее не могли услышать другие, добавила: – Наверное, нам следовало остаться в Эденби, немного подождать и отправить послание, в котором мы могли бы подчиниться его власти.

Сэр Гэмфри покачал головой, сжал ее руки и посмотрел поверх головы.

– Женевьева, если бы я только был на несколько лет моложе! – он улыбнулся, – ты очаруешь короля, когда он увидит тебя! Он забудет обо всем, и ты спасешь Эденби!

Женевьева и вправду была необыкновенно прелестна. Сегодня на ней было серебристое атласное платье с модными в то время пуфами на рукавах, отделанное редким мехом белой лисицы, с красивым длинным низко вырезанным лифом. Волосы Женевьевы свободно ниспадали на спину, подобно крыльям ангела. Ее головной убор состоял из хрупкого на вид сооружения, из тончайшего шелка, украшенного драгоценными камнями, и не мог спрятать великолепного золотого блеска ее замечательных волос.