Текст книги "Огненная Энна"

– Ха-ха! – Энна взмахнула копьем и улыбнулась. – Вернитесь назад, или умрете!

Тирианцы зажмурились и вскинули руки, защищаясь от потока земли и камешков, но все-таки продолжали двигаться вперед. С них слетели шлемы, одежда плотно облепила тело. Время от времени ветер сбивал с ног кого-нибудь из солдат. Двое из них начали спускаться с холма, но остальные шли вверх.

– Что, неужели все? – спросила Энна.

Изи покачала головой. Предводитель тирианцев с трудом поднял меч и пошел вперед, сопротивляясь ветру. Мул нервно наблюдал за солдатами, поднявшись на задние ноги и пронзительно крича. Один из солдат с огромным усилием взмахнул мечом и плашмя хлопнул им мула по заду.

Фургон дернулся, мул завопил. Энна уронила копье, схватила Изи и вытолкнула ее из накренившегося фургона. Едва они очутились на земле, фургон покатился вниз по склону, увлекая за собой мула. Ветер стал тише.

– Изи, пожалуйста, не давай ему утихнуть, не давай!

– Это так трудно, людей так много… – Изи не открывала глаз, как будто эта концентрация причиняет ей боль.

Когда солдаты приблизились, Энна заслонила принцессу собой:

– Только троньте ее, и… и все ваши поля сгорят! Недоумки, если убьете ее – умрете вместе с ней!

Похоже, это не убедило тирианцев. Тут ветер снова усилился и сбил нескольких врагов с ног, но остальные двигались дальше.

– Лесные воины, сюда!

Словно в ответ на крик Энны застучали копыта, и на вершине холма появился Джерик. Его меч сразил последнего из солдат. Предводитель тирианцев отвернулся от девушек и закричал, призывая своих людей собраться возле него и напасть на принца. Но следом за принцем на вершину холма ворвалась целая лесная сотня, воины громко кричали и метали дротики.

Принц отдал приказ, и лесные воины окружили его. Энна заметила среди них Рейзо и Финна, живых и яростно сражающихся. В воздух взлетели мечи, схватка была короткой и кровавой. Энна стояла близко, она слышала крики мужчин, когда металл врезался в их тело, слышала их короткие вздохи, когда мечи последним ударом рассекали их сердце… Через несколько мгновений все, кто пытался напасть на Изи и Энну, лежали у их ног. Могучий ветер превратился в легкий бриз. Изи опустилась на землю.

Джерик спешился и подхватил Изи на руки:

– Тебя не ранили? Как ты?

Изи прижалась лицом к его груди и глубоко вздохнула:

– Все в порядке. Джерик, твой отец…

Джерик кивнул и кашлянул, словно хотел избавиться от кома в горле. Глаза у него повлажнели.

Новый взрыв шума внизу привлек их внимание. Энна и Джерик с женой на руках повернулись и посмотрели в ту сторону. Воины Байерна ликовали. Тирианские солдаты отступали, и, хотя некоторые из них еще пытались отбиваться на ходу, большинство просто бежали к лесу на южном краю поля, к деревням, которые они захватили. Там находились их припасы и стояло подкрепление. Энна не нашла Лейфера, и, несмотря на радость победы, в животе у нее похолодело.

– Эту битву мы выиграли, – словно не веря себе, произнес Джерик. – Им теперь не захватить Остекин. Но мы бы не сумели… Лейфер и огонь изменили все.

– Джерик, – сказала Энна, – не пора ли тебе…

Она махнула в сторону спасающихся бегством тирианцев и радостных воинов Байерна – им явно не хватало короля, который повел бы их вперед и настиг врага, пока тот не успел перегруппироваться.

– Я… – Джерик заколебался.

Тирианцы добрались до леса.

– Мы завершим это в другой день.

Энна подумала, что это, пожалуй, и к лучшему, потому что поле было усеяно убитыми и ранеными, да и солдаты королевской армии слишком утомились, они ведь сражались с самого рассвета. И потом, нужно было отдать последнюю почесть телу погибшего короля, которое лежало, накрытое знаменем Байерна, рядом с трупом павшего коня.

Взгляд Джерика остановился на теле отца. Лицо принца напряглось, и он вдруг стал похож на короля, а не на озабоченного супруга. Джерик попросил Рейзо и Финна отвести Изи в лагерь к женщинам, а потом взмахнул мечом и закричал, глядя вниз:

– Воины Байерна, вы победили! Но это лишь первое сражение в войне, так что держитесь вместе и помогите раненым! Я, Джерик-Синах, сын Джерарда, король Байерна, заявляю, что этот день не закончится, пока каждый акр нашей земли не очистится от тирианцев!

– Сколько же тогда протянется этот день? – спросила Энна.

– Наверное, целую вечность. – Джерик расправил плечи и стал спускаться с холма.

Энна помчалась на поле битвы. Небо потемнело, послышался гром, и хлынувший дождь показался очень кстати. Капли стучали по обгоревшим трупам, и от них поднимались дымки. Раненые стонали и плакали. Широколицые воины Байерна пробирались между телами, нанося последние удары смертельно раненным тирианцам. Энна отвела взгляд.

– Лейфер! – позвала она громко, заставляя себя верить, что он где-то неподалеку и сможет ответить на ее зов.

«Лейфер пылает, – сказала Изи. – То есть не горит в буквальном смысле, но как будто пылает…»

Энна нашла брата слишком быстро, еще не успев подготовиться, еще до того, как позволила себе подумать: «Лейфер погиб сегодня…»

Она узнала его длинное тощее тело, вечно развязанные шнурки башмаков, край его рубахи… а больше там нечего было узнавать. Казалось, Лейфер выгорел изнутри, потому что его тело выглядело куда хуже, чем одежда. Кожа обуглилась и высохла, – это явно была не такая быстрая смерть, какая досталась другим, задохнувшимся в дыму или сгоревшим в одно мгновение: их кожа была либо красной, либо черной, либо вообще отсутствовала. Лейфер, должно быть, горел медленно, постепенно, как кабан над костром…

Энна опустилась на колени рядом с братом, проклиная себя за то, что не смогла его остановить. Да, он должен был выиграть битву, напомнила она себе, но это ее не утешило. Энна не понимала, что заставило Лейфера испускать огонь, делать его все мощнее, пока он сам не лишился жизни. Но она знала, что теперь брат никогда уже не завяжет шнурки башмаков, никогда не будет чистить грецкие орехи, никогда не отведет волосы со лба… Он никогда не женится на лесной девушке. Он никогда больше не будет дышать. Энна положила ладонь на грудь брата. Грудь была еще теплой, но не от тлеющей там жизни.

Энна подняла лицо к небу и закричала. Это она виновата. Она не помешала ему зажечь огонь на поле боя и, чтобы отвлечь тирианцев, сделала вид, что это она сама – огненная ведьма… а лучше бы она бросилась к брату и остановила его.

Убирая руку с тела брата, Энна вдруг задела что-то длинное и круглое. Пергамент, свернутый в трубку.

Энна выдернула пергамент из-под рубахи брата. Промасленная ткань, в которую он был завернут, почернела и нагрелась, от нее пахло жиром и грязью, как от костра, в котором сжигают мусор. Горло Энны сжалось от рыдания, а пальцы вцепились в сверток. Пергамент внутри слегка хрустнул, как бы намекая на некую тайну.

Во всем этом просто не было смысла: почему вдруг Лейфер поджег свою сестру, почему вдруг возненавидел горожан, а потом так же внезапно присоединился к королю, чтобы воевать с Тирой? И жег врага так самоотверженно, что погиб сам. Сверток дрожал в руке Энны. Объяснит ли пергамент, почему Лейфер так изменился? Какое бы знание ни скрывалось внутри свертка, оно помогло сегодня прогнать врага, но неужели оно потребовало взамен жизнь его обладателя? Неужели Лейфер действительно должен был умереть?

Энна ободрала почерневшую ткань. Пергамент оказался белым, как кость, он был туго свернут и перевязан шнурком. Девушка осторожно потянула конец шнурка, но тот тоже обгорел и рассыпался в труху. Пергамент развернулся перед глазами Энны.

Она вздрогнула, боясь того, что могло ей открыться. А потом глубоко вздохнула и кивнула самой себе. Она должна была узнать, что произошло с Лейфером, почему он закончил жизнь именно так. Сначала Энна читала медленно, пытаясь понять незнакомые слова и всматриваясь в убористый наклонный почерк и поблекшие чернила. Потом стала читать быстрее, чтобы разобраться во всем сразу.

«Я, женщина Реки, вкратце расскажу о той великой силе, которую видел наш народ, – о том, как создавать огонь из живого тепла, как извлекать тепло из воздуха и заставлять его оживать в топливе. Как выдерживать жар, как втягивать его внутрь себя, превращать в пламя и отпускать на свободу…»

Энна зажмурилась, но сквозь веки продолжала видеть черные строки текста, загоравшиеся оранжевым огнем, как будто письмена отпечатались внутри ее глаз. Мысль о новом знании нетерпеливо билась в ней, несмотря на капли дождя на шее и руках. Энна открыла глаза, и мир показался ей изменившимся, краски стали ярче, и все вокруг пульсировало теплом и жизнью.

– Огонь, – прошептала она.

Кончик ее языка потеплел. А рядом с Энной задымился под дождем стебелек поникшей пшеницы.

Глава шестая

В тот вечер дождь прекратился внезапно, оставив после себя низкие, медленно ползущие облака, смешанные с дымом. Когда село солнце, небо стало черным.

Энна долго сидела на земле рядом с телом Лейфера. Мужчины продолжали обходить поле в поисках раненых, чтобы отправить их в лежащий неподалеку Остекин. Они посматривали на обгоревшее тело Лейфера и спешили пройти мимо. Энна снова завернула пергамент в опаленный лоскут и спрятала под одежду. В ее мыслях вертелись прочитанные слова, Энне хотелось уловить их смысл, заставить их раскрыться, понять…

«Каждое живое существо испускает тепло, – говорилось в пергаменте. – Это и есть ключ. Я уверена, что родилась с даром говорить с огнем, хотя и не знала этого до тех пор, пока не научилась чувствовать это тепло. И теперь оно такое живое, что мне любопытно, смогу ли я увидеть слабый желтый свет, исходящий от животных, людей, растений, мне любопытно, смогу ли я услышать, как тепло находит меня, касается моей кожи, умоляет превратить его в огонь. И прежде чем его разгоняет грубый холодный воздух, тепло напоминает, что некогда оно было частью чего-то живого, и пытается снова стать этой частью…»

Наступила ночь, и мужчины начали стаскивать тела убитых в кучи. Энна просто сидела на земле и наблюдала, держа руку на груди Лейфера. Когда они хотели забрать Лейфера, Энна встала.

– Это мой брат, – сказала она. – Я сама.

Она схватила Лейфера за лодыжки и поволокла к ближайшей горе трупов. Лейфер так почернел, что Энна боялась, как бы он не рассыпался на части, будто выгоревшее полено, и не превратился в пепел. Но он оказался еще достаточно крепким.

– Энна… – Рядом с ней очутилась Изи, в темноте ее лица было почти не рассмотреть. – Лейфера следует похоронить с почестями. Он сегодня был героем.

За спиной Изи Джерик и три капитана подняли тело короля и положили в фургон, чтобы доставить в королевскую гробницу в Столице. Энна услышала неровное дыхание Изи: принцесса всхлипывала, горюя по королю и по всем погибшим. Энна почувствовала, как пергамент царапает ей кожу под туникой, и почти бессознательно прижала ладонь к груди. Слова пергамента мешались у нее в голове, напоминая о том, что она действовала слишком поспешно. Наверное, Изи этого не одобрит. Но сейчас было не время рассказывать ей обо всем. Энна посмотрела на тело брата, распростертое на земле.

– Лейферу не понравилось бы лежать в холодной земле, – сказала Энна. – Его нужно сжечь.

Изи сжала ее плечо и вернулась к Джерику.

«Как только ты осознаешь тепло, растворенное в воздухе, – гласил пергамент, – оно осознает тебя. Возьми его, сгусти в пламя, направь на что-нибудь неживое, чтобы и оно тоже смогло ожить. Деревья растут благодаря теплу жизни. Мертвая древесина помнит эту жизнь. Сотвори из тепла пламя, направь его в мертвую древесину, и пусть то, что некогда было деревом, снова оживет в огне».

Мужчины привезли из Остекина фургон с дровами. Все вокруг было пропитано сыростью и несчастьем. Обложив поленьями собранные в кучу тела, воины достали кремни и труты и начали разжигать огонь.

Энна закрыла глаза. Густая влага при каждом вдохе обволакивала легкие. Но Энне показалось, что касавшийся ее лица и рук воздух стал немного тяжелее, немного плотнее. И чуть-чуть теплее. Сосредоточившись на ощущении этого воздуха, она поискала источник тепла… Мужчины. Энна открыла глаза. Да, она узнала этих мужчин по теплу, которое покинуло их тело, просочилось сквозь воздух и отыскало ее кожу. Чем сильнее Энна сосредоточивалась на тепле, тем чувствительнее становилась ее кожа к его прикосновению. И те волны тепла, что находили Энну, держались рядом с ней.

«Чтобы превратить тепло в огонь, нужно втянуть его в себя. Я и не догадывалась о существовании той маленькой пустоты в моей груди, пока не научилась ощущать ее, расширять, наполнять теплом. Если ты из тех, кто обладает даром, ты тоже сможешь почувствовать это местечко. Собери то тепло, что касается твоей кожи, а потом втяни его внутрь. В живом существе тепло превращается в пламя. Не позволяй ему задержаться там и сжечь тебя. Отправь его к чему-нибудь неживому, и тепло станет живым огнем».

Энна чувствовала тепло на своей коже и прислушивалась к происходящему вокруг. Она слышала, как ругаются мужчины. Слышала шелест трута. Удары кресала о кремень. Шипение, вспышка, вздох… Энна почти слышала первое слово огня, сидевшего внутри ее, позади ее глаз, на ее языке, пока мужчины старались добыть хотя бы крошечный огонек. Она знала, что может помочь им разжечь костры, может даровать всем умершим, лежащим там, короткую огненную жизнь. Последний дар Лейферу. Тепло вокруг Энны зашевелилось, словно в предвкушении.

– Только один раз, – прошептала она. – Ради Лейфера.

Она собрала вместе тепло, которое ощущала, и тепло, пришедшее от расстроенных мужчин, согнувшихся над растопкой, и тепло, истекающее от влажной зеленой травы, от корней пшеницы… Энна боялась, что следующий шаг окажется слишком трудным, но как только она того пожелала, тепло вошло в нее, в некое местечко в ее груди. Энна почувствовала, как это пространство внутри ее расширяется. Ее глаза широко раскрылись от наполнившей ее жизни и от жара. И мгновенно возникло желание: «Выпусти это!» Энна быстро отправила преобразившееся тепло в сторону ближайшей кучи дров.

Небольшая горка стружек мгновенно вспыхнула пламенем. Солдат, пытавшийся их разжечь, с облегчением отер вспотевший лоб. Другие, бросив свои костры, поспешили к нему и начали хлопать по спине со словами: «Отлично сделано, ты своего добился! Мы и не думали, что хоть что-то выйдет в такую сырость!»

Энна посмотрела на горки стружек, на одежду мертвых воинов, на кучи древесины, которые она могла облить теплом, чтобы дать дровам короткий всплеск ослепительной жизни. Но ей не нужно было искать причин для отказа от этого. На вершине ближайшего костра лежал Лейфер, и одна его ладонь прикрывала лицо.

Энна прошептала:

– Это все, Лейфер. Я никогда больше ничего не сожгу.

Солдаты поджигали хворост от разожженного Энной огня, чтобы разделить огонь между всеми кострами. Огонь становился все выше, сильнее, и мужчины отступили назад. Никому не хотелось пропитываться вонью горящих тел. Кто-то завел песню, и солдаты один за другим начали подпевать. А огонь вгрызался в древесину и уже пожирал одежду, он рычал, трещал и дышал, и Энне почудилось, что и он поет вместе с мужчинами.

«Подними, подними, подними стакан, – пели солдаты, – за воина, что пал в бою. Подними, подними свой последний стакан, подними за павшего воина».

Это была простая песня из тех, что поют в тавернах, но других солдаты не знали. И чем громче она звучала, тем больше нравилась Энне. В песне был ритм, мелодия подчеркивала смысл слов, а некоторые солдаты даже подняли вверх руки, как бы прославляя погибших. Это напомнило Энне, что жизнь продолжается.

Она наблюдала за огнем, но ее взгляд то и дело устремлялся к мертвым телам, к скрюченным рукам, к чернеющим лицам в густом дыму, к воинским туникам, проеденным языками пламени. То, что осталось от Лейфера в этом мире, раскалилось добела, было ярким и живым. Энна ушла до того, как костер догорел, до того, как все превратилось в пепел.

Через две недели после битвы на поле у Остекина Энна возвращалась в Лес. Она беспокоилась, как будто дома ее ждал Лейфер, голодный, не способный без ее помощи приготовить рагу. Она знала, что это не так, но все равно сказала Изи: «Я должна только проверить, что его там нет, и убедиться, что с курами все в порядке».

Энна шла в компании десятка лесных парней, большинство из которых были куда нужнее дома, чем на полях сражений, и кое-кто из них теперь напряженно смотрел вперед, сдвинув брови и пытаясь понять, что же такое на самом деле эта война. Энна думала, что и Финн окажется среди возвращающихся, но он удивил ее, сказав:

– Передай моей маме, если сможешь: я остаюсь с принцем, – и быстро вернулся в лагерь своей сотни.

Энна подумала о том, как изменился Финн, как вообще все изменилось.

Она слабо чувствовала тепло шагающих рядом с ней людей и живых растений под ногами. Через несколько дней пути ее ощущение разных видов тепла стало совершенно безошибочным. По ночам ей неуютно было рядом с огнем, и Энна устраивалась спать подальше, в стороне от всех, там, куда почти не добирался свет костра. Но даже оттуда она улавливала его нежный жар, плывущий в воздухе, чтобы коснуться ее кожи.

Когда они вступили под покров Леса, Энну удивило то, как насыщен воздух теплым излучением растений и животных. Энна прежде и не осознавала, как много всего растет вокруг нее, каким изобилием жизни наполнен каждый дюйм. Войдя наконец в свой пустой маленький дом, она села на кровать и уставилась в пол. Энна не желала смотреть на дверь, чтобы не питать глупую надежду, будто ее брат вот-вот появится на пороге. Прежнее беспокойство настолько усилилось, что его почти можно было услышать сквозь пение сверчков.

Большую часть ночи Энна пролежала с открытыми глазами, удивляясь, как это Лейфер умудрялся спать так крепко. Почему он не бодрствовал, постоянно изумляясь потокам тепла, что струились от деревьев и животных, проникая сквозь трещины в стенах? Ее осознание этого тепла было последним звеном цепочки, связывавшей ее с Лейфером. Когда Энна сосредоточивалась, ощущение тепла становилось более отчетливым. Ей казалось, что она может различить струйки, текущие от какого-нибудь зверька, от дерева, от папоротника… Все вокруг было живым, бодрствующим, растущим. Тепло щекотало кожу Энны, приятное, как запах горячего хлеба.

А вот очаг был холодным. Энна просто-напросто отказалась разжигать огонь, даже с помощью кремня.

Утром она заперла дом и преподнесла Доде в подарок половину своего запаса яиц в обмен на обещание присматривать в течение неопределенного времени за курами и козой. К концу следующей недели Энна снова пришла в Остекин. Она поздоровалась со стражами западных ворот и направилась к зданию городского совета, где устроил свою штаб-квартиру Джерик.

На главной улице она увидела Изи в простой одежде, с прикрытыми шарфом волосами, как будто та вышла на прогулку. Два молодых солдата, явно чем-то взволнованные, остановили ее и начали что-то быстро говорить. Энна прибавила шагу.

– Простите, но я не думаю, что это такое уж справедливое требование, – услышала Энна голос Изи. – Поговорите лучше с вашим капитаном…

– Нет, я лучше поговорю с тобой! – возразил один из солдат. – Мой брат погиб на том поле, и я не собираюсь просто сидеть тут и ждать, пока мой капитан позволит мне снова сражаться.

– Верно. – Второй солдат шагнул ближе, тыча пальцем в Изи. – И если ты не…

– Эй, да ты никак вздумал угрожать светловолосой госпоже? – Энна протиснулась между Изи и солдатами и стала оттирать их, пока те не отступили. – Ты что, тирианская свинья, переодетая в мундир Байерна?

Солдаты замерли:

– Мы просто говорим правду.

– Да вы просто бормочете что-то, упиваясь своим голосом! Идите-ка отсюда, идите! И если я снова услышу, что вы огорчаете нашу принцессу, то врежу вам так, что вы забудете родную мамочку!

Солдаты колебались.

– Вы меня слышите, молокососы? – рявкнула Энна. – Прочь!

Солдаты повернулись и медленно ушли.

Изи вздохнула:

– Бедные мальчики горюют, а я не знаю, как им помочь.

– Зато я знаю. Только разреши, и я их так высеку!

Изи коротко рассмеялась и кивнула:

– Я понимаю, что тебе этого хочется, но не думаю, что есть такая необходимость. По крайней мере, на этот раз. – Она посмотрела в глаза подруге. – Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности, Энна. Я так рада, что ты вернулась.

Энна подавила внезапно возникшее неловкое чувство – как будто она чем-то обидела Изи и только теперь об этом вспомнила. «Огонь. Я ей еще не рассказала!» Ведь она потому и сбежала из Остекина почти сразу после сражения, что не хотела говорить подруге о том, что прочитала пергамент. Она опасалась, что Изи начнет смотреть на нее так же, как она сама смотрела на Лейфера, гадая, какая часть его поступков принадлежит самому Лейферу, а какая продиктована огнем, и постоянно ожидая, что брат сорвется и вспыхнет пламя. Изи сказала: «Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности». Разве может Энна предать ее?

– Что-то не так? – спросила Изи.

– Э-э… нет, ничего. Я тоже рада, что вернулась. Чем я могу тебе помочь, Изи? Мне бы хотелось быть полезной.

– Ты по-прежнему моя горничная.

– Да, это уже кое-что, – кивнула Энна. – Ну, тогда я стану самой героической королевской горничной в истории Байерна.

Изи покачала головой:

– Королева… В первые шестнадцать лет моей жизни королевой для меня была моя мать, а когда я приехала в Байерн, здесь королевы не было уже много лет. И теперь вдруг я сама – королева. Я еще не привыкла к этому.

– Наверное, и люди еще не привыкли. Я и сама-то, когда пришла сюда, спросила у стражников: «А где принцесса? То есть королева». А они сказали: «Ты имеешь в виду светловолосую госпожу?»

– Ничуть этому не удивляюсь. – Изи провела ладонью по шарфу, скрывавшему ее волосы. – Я понимаю, что слишком выделяюсь с такими волосами, длинными и светлыми, но не могу заставить себя обрезать их.

– Обрезать? – изумилась Энна. – Еще чего! Это часть тебя самой!

Изи улыбнулась и вошла в дом городского совета, но Энна помедлила у двери. Она повернулась лицом на юго-восток, туда, где находилась Тира и где лежал Айболд, ближайший из захваченных тирианцами городов. И почувствовала, как зашевелились волоски на ее руках. Враги были так близко… Так близко, что Энне показалось: она может закрыть глаза и найти дорогу на юго-восток просто по теплу их тела. И от этого у нее сжался желудок.

Энна повернулась к югу спиной и последовала за Изи на военный совет, один из множества этой осенью. Желтели листья, падали кедровые орехи, а советы все продолжались. Советы, собрания, разработка стратегии, и неожиданные стычки с тирианскими войсками, и захват десятков тирианцев в плен… Наконец погода решительно повернула к зиме. Схватки между Байерном и Тирой стали реже, а потом прекратились, как останавливается с наступлением холодов ток соков в дереве. Тира захватила еще два приграничных города, но крупных сражений больше не было: похоже, обе стороны предпочитали переждать зиму и с наступлением весны ударить снова.

А Энна становилась все беспокойнее.

Как-то вечером она сидела в зале дома городского совета, занимаясь починкой фартука, чтобы чем-нибудь занять руки. Изи куда-то ушла вместе с Джериком, а горничная королевы все сильнее чувствовала, что ей нужно быть чем-то большим, нежели просто подругой. Энна заметила, что то и дело невольно смотрит на юго-восток, в сторону Айболда. Зимний ветер толкал ставни на окнах, и те постукивали о стены, отчего Энне казалось, что она сидит внутри барабана. Уколов палец иглой, она сердито слизнула выступившую на коже капельку крови.

– Чудесные у вас тут девушки.

Слишком четкий, старательный выговор заставил Энну вздрогнуть еще до того, как она поняла, кто это сказал. Трое солдат вели через зал связанного пленного тирианца. Он поймал взгляд Энны и усмехнулся:

– Рад видеть, что в этой скучной стране может быть что-то приятное для жителя Тиры.

Один из солдат грубо подтолкнул его, и они ушли в глубину здания.

Энна долго сидела, таращась на качающуюся на петлях дверь и жалея, что не сумела сказать в ответ чего-нибудь язвительного и умного. Ее гнев на пленника, и неумение ответить, и ощущение собственной бесполезности в то время, когда Тира вольготно устроилась на землях Байерна, – все это привело к тому, что у Энны разгорелось лицо и участилось дыхание. Тепло, шедшее от очага, охватило ее лодыжки и поднялось до самой шеи. Тепло, оставленное солдатами, толкалось в ее кожу. Оно охватывало ее лицо, как горячие ладони. В комнате словно бы потемнело, и Энна потерла глаза, чтобы видеть все более отчетливо.

У нее в груди, в том пространстве, которое она наполняла теплом в день смерти Лейфера, что-то начало выжидающе пульсировать, и Энна ощутила приятное и коварное желание подчиниться зову. Избавиться от этой липкой жары, втянуть ее в то пространство внутри себя, зажечь один маленький огонек…

Энна вскочила, сорвала с вешалки плащ и вышла на улицу, под холодные порывы ветра. Тепло сразу оставило ее, и Энна облегченно вздохнула. Такого сильного желания зажечь огонь она еще не испытывала. У нее дрожали руки и ноги, и явно не только от холода.

Ветер подталкивал ее в спину, и Энна пошла вместе с ним в сторону лагеря. Ей стало немного лучше, но она не хотела возвращаться в дом, где струйки тепла от людей и от очагов снова нападут на нее.

И тут Энна вдруг вспомнила, что сказал ей Лейфер, когда она спросила, не может ли он остановиться. «Ты не понимаешь, если задаешь такие вопросы. Я должен это использовать».

Может быть, он пытался сопротивляться, но постепенно понял, что огонь идет собственным путем? Энна представила, с чем ей придется иметь дело, и у нее напряглись все мышцы. Она не ожидала, что огонь может оказаться таким могучим, но теперь, когда она это знала, ее решимость сопротивляться и преодолеть огонь стала лишь сильнее.

В городе царила обычная для начала зимнего вечера легкая суета. Каждый дом был занят капитанами и министрами, кузнецами и кожевниками. По обе стороны городской стены стояли группы коричневых шатров, каждая под знаменем своей боевой сотни. И не было такого места, где Энна могла бы остаться одна.

Девушка остановилась у конюшен возле восточных ворот и выбрала надежное седло для своей милой серой кобылы, которую звали Мерри. Должность королевской горничной имела свои преимущества.

У Энны не было какой-то конкретной цели, и она позволила Мерри самой выбирать дорогу. Ветер обдувал ее кожу. Небо хмурилось, облачное и тусклое. Невысокие холмы выглядели почти бесцветными под коркой снега. Отсутствие жизни бодрило, и Энна чуть сильнее сжала коленями бока Мерри, посылая ее вперед.

Солнце опускалось быстрее, чем она ожидала, и все вокруг наполнилось тем призрачным серым светом, который внезапно превращается в черноту. Энна повернула кобылу на северо-запад, уверенная, что это дорога обратно, и поспешила назад.

Через несколько минут налетел сильный ветер с севера, и он принес снег.

Порывы влажного ветра закрыли горизонт серыми полосами. Энна завязала концы шарфа под подбородком, чтобы было теплее. Солнце окончательно исчезло, а снег казался неиссякаемым. В любом направлении было видно не дальше чем на несколько шагов. Энна покачала головой, удивляясь окружившей ее белизне, и стукнула кулаком по седлу.

– Чтоб тебе, Энна! – пробормотала она, стуча зубами. – Чтоб тебе пусто было, глупая девчонка!

В такую погоду невозможно было найти хоть какие-то ориентиры. Энна повернула Мерри спиной к ветру, пытаясь обнаружить хоть какое-нибудь укрытие. Становилось все темнее.

Немного погодя Энна смахнула с ресниц снежинки и прищурилась, вглядываясь в бурю. Оранжевая точка. Огонь. С такого расстояния она не ощущала его тепла, уносимого снегом и ветром. Девушка осторожно направилась к огню, надеясь, что увидит кого-нибудь раньше, чем заметят ее саму. Если бы не ветер, она бы уже почувствовала тепло людей. Подобравшись ближе, она разглядела шатер и трех лошадей у подножия холма, под защитой нескольких низкорослых деревьев. Лагерь. Но чей? Еще ближе… Какая-то фигура, согнувшись под встречным ветром, обходила периметр лагеря. Страж. Энна подождала, пока тот уйдет подальше, на другую сторону небольшого лагеря, и подъехала еще ближе.

Шатер был белым. В Остекине не было ни единого белого шатра. Но может быть, с надеждой подумала Энна, может быть, разведчики Байерна пользуются такими? В эту минуту какой-то мужчина откинул входное полотнище шатра и вышел на освещенное костром пространство. Светлые волосы. Синий мундир.

– Тирианец, – прошептала Энна.

Не сводя глаз с солдата у костра, она медленно попятилась, понукая Мерри.

– Шпион! – выкрикнул кто-то совсем рядом с Энной.

Она дернула поводья, чтобы пустить лошадь в галоп, но стражник, захвативший ее врасплох, стоял возле головы кобылы, крепко держа уздечку, и громко кричал, призывая товарищей. Тот солдат, что стоял у костра, прыгнул вперед, а другие выскочили из шатра, сжимая в руках копья.

Энна снова дернула поводья. Кобыла заржала и поднялась на дыбы, но стражник не отпустил ее. И упорно толкал ближе к лагерю. Двое других уже готовы были стащить Энну на землю.

Ветер на мгновение затих. Он словно создал некий островок неподвижности внутри непрерывного шума. Энна наконец ощутила волны тепла, шедшие от костра, и легкие облачка тепла, исходившие от кобылы и от тирианских солдат, и это тепло коснулось ее лица и рук. Энна отчаянно ухватилась за него, втянула внутрь себя, почувствовала, как оно усиливается, и тут же швырнула в шатер. Вспыхнул желтый свет, и двое спешивших к Энне солдат запнулись на ходу и оглянулись в поисках других врагов. Пальцы, державшие уздечку Мерри, разжались. Энна ударила солдата ногой по голове, пришпорила Мерри и, пустив кобылу с места в галоп, умчалась из вражеского лагеря.