Текст книги "Билет до станции «Счастье»"

А где его любимая Клэр? – хотела спросить Сара. Они должны бы быть вместе. Если бы она только могла сказать ему… если бы только была такая возможность… она бы непременно сказала. Разумеется, сказала бы. Она осторожно покосилась на него. Но если он такой же строгий и непреклонный, как ее отец, он выбросит ее прямо на дорогу. А она не может полагаться на случай. Придется ждать.

Он с хрустом вытянул длинные ноги, и это навело Клэр на размышления о его возрасте. Возможно, больше тридцати. Ей захотелось задать ему вопрос, который заронила ей в голову Минна накануне вечером. Несколько минут она изучала ландшафт и, наконец, решилась начать издалека.

– Куда мы едем?

Он смерил ее таким взглядом, словно она спросила, какого цвета небо.

– А ты не знаешь?

Сара внутренне сжалась, сожалея о собственной поспешности. Клэр наверняка знала, куда они направлялись вместе со Стефаном.

– Я знаю только, что ваша мать живет в Огайо, – быстро ответила она.

– Мэхонинг Вэлли, – ответил он. – Все наши кузницы и фабрики, равно как и дом, расположены неподалеку от Янгстауна.

– А кто живет в доме? – спросила она через некоторое время.

– Мы с мамой и несколько слуг.

Он не упомянул жену. А почему ее это волнует?

– У нас большой дом. Там полно комнат, хватит и для вас.

Как раз об этом она и не думала, когда завела разговор о доме. Скорее, ее больше волновало, сколько человек ожидают появления Клэр. Чем меньше, тем больше ее это устраивало.

Днем они сделали еще одну остановку и, отдохнув, отправились в Сент-Питерсберг, что в устье реки Аллегейни. Остаток пути они могли бы преодолеть уже этой ночью, как поняла Сара из разговора Николаса с кучером, но решили не упорствовать. Из-за нее, не сомневалась Сара.

В отеле Сент-Питерсберга был лифт, который позволил им избежать давешней неловкости.

– Ужин тебе подать наверх?

– Да, пожалуйста.

– Завтра мы будем дома. Я напишу, чтобы к нашему приезду вызвали местного доктора. Нью-Йоркский доктор велел обязательно менять повязку у тебя на ноге, а мы этого еще ни разу не делали. – С этими словами он собрался уже было закрыть дверь, но Сара окликнула его:

– Мистер Холлидей!

– Николас, – поправил он, останавливаясь на пороге.

– Николас, – снова начала она, – ты очень заботлив, спасибо.

Его темные глаза на мгновение вспыхнули, но выражение лица не изменилось.

– А как же иначе я могу обращаться с женой моего брата?

Ответ прозвучал почти резко, и сердце у нее замерло.

Чутье подсказывало, что он чем-то встревожен. Он вежливо обращался с ней, обеспечивал всем, что только могло потребоваться, но в глазах было что-то неуловимое, за словами скрывался какой-то подтекст. Сомнение.

Завтра она познакомится с матерью Стефана и расскажет ей правду.

Ковыряясь в тарелке с ужином, кормя ребенка, устраивая его в кроватке, она снова и снова возвращалась мыслями к своему двусмысленному положению и каждый раз приходила к выводу, что у нее не было другого выбора. Она все расскажет матери Стефана и будет надеяться на лучшее.

Что еще страшного может с ней случиться?

Мэхонинг Вэлли, штат Огайо

Облаченная во все черное, Леда Холлидей встретила Сару с распростертыми объятиями. И Сара, встав на здоровую ногу и позволив всхлипывающей женщине обнять себя, поняла, что вот это как раз и есть то самое страшное, что могло произойти.

От миниатюрной женщины исходил аромат фиалок и немного камфары. Обняв невестку, она перестала сдерживаться и разрыдалась. На глазах тут же появились слезы.

Леда отстранилась, позволив Саре сесть обратно в кресло, но не отпуская ее руки.

– Ты красавица, как Стефан нам и описывал, – все еще всхлипывая, произнесла Леда. Николас обнял мать и прижал к широкой груди. Когда он отнял лицо от темных, с серебристыми прядями волос Леды, его черные ресницы и глаза тоже блестели.

Сердце у Сары разрывалось, когда она смотрела на них. Угрызения совести пронзили ей сердце, словно стальной клинок. Она не находила в себе сил встретиться взглядом с Николасом. Она не сможет при нем сказать Леде то, что собиралась.

Наконец Леда отстранилась от возвышающегося над ней сына и посмотрела в сторону двери. Там, на пороге, стоял кучер и держал в руках детскую люльку.

– Ну же, Грувер, неси его сюда, – попросила Леда.

Выражение лица у нее было и выжидательным, и любопытным. Когда она увидела ребенка, то на несколько секунд накрыла пальцами свои дрожащие губы. Сара настолько ясно видела, как отчаянно ей хочется узнать своего сына в этом крошечном создании, что раскаяние с новой силой охватило ее.

– Он хорошенький, – наконец вымолвила Леда, расчувствовавшись. – Как его зовут?

Смущенная Сара отвела взгляд от Николаса и посмотрела прямо в серые глаза Леды.

– Я еще не назвала его, – ответила она, прекрасно понимая, что пожилой женщине это покажется столь же странным, как и Минне.

Вместо этого Леда расцвела так, словно ее одарили королевскими почестями.

– Мы сделаем это вместе.

Глаза у Николаса сузились, однако Сара не отвела взгляда.

– Твои комнаты готовы, – сообщила Леда. – Думаю, что мы все предусмотрели, но если что, тебе стоит только попросить.

Сара взглянула на огромную изгибающуюся мраморную лестницу, ведущую наверх к открытому холлу, и тут встретилась взглядом с темными глазами Николаса.

– Они наверху, – сказала Леда и затем, словно только что сообразив, прикрыла рот рукой. – О, дорогая…

– Не беспокойся, мам, – заговорил Николас – Мы с Клэр решили эту проблему с транспортировкой. Грувер, отнесешь наверх маленького и можешь быть свободен весь оставшийся день и завтра. Уверен, ты соскучился по семье.

– Спасибо вам, сэр.

Николас наклонился вперед, подождал, пока Сара обхватит его за шею, и, подхватив ее под коленями, прижал к груди и повернулся к матери.

– Видишь, мам? Все эти орехи и овощи все-таки сделали свое дело.

– Я в этом не сомневалась, – усмехнулась женщина и последовала за ними наверх, шурша юбками. Этот короткий смешок немного сгладил неловкость Сары, и она была бесконечно благодарна Николасу за то, что ему удалось заставить свою мать улыбнуться.

Сара задумалась. То, как он разговаривал с матерью, как обращался с кучером, говорило о нем гораздо больше, чем могут сказать слова. Он хороший человек. Искренний. Уважаемый и порядочный.

А она по-прежнему использует его.

Леда наняла няньку. Высокая седовласая вдова, миссис Трент, занялась ребенком, пока Николас и Леда устраивали Сару. Сара облегченно вздохнула, когда, наконец, Николас, извинившись, покинул комнату.

– Миссис Холлидей… – начала было Сара.

– Леда, пожалуйста. – Пожилая женщина накрыла одеялом здоровую правую ногу Сары и убедилась, что вторая покоится на подушке.

– Леда, я ждала возможности поговорить с вами.

– Знаю, дорогая. У нас много времени впереди. Ты станешь мне дочерью, которой у меня никогда не было. А этот молодой человек…

Леда взяла сына Сары у миссис Трент и прижала его к своей мягкой груди. Слезы ручьями потекли у нее по щекам.

– Этот молодой человек поможет мне не умереть от разрыва сердца.

При виде всего этого Сара почувствовала в груди удушливую тяжесть.

– Я не та, за кого вы меня принимаете, – выдавила она.

– Мне все равно, кто ты, – почти всхлипывая, ответила Леда. – Если бы эти последние несколько дней я не жила ожиданием встречи с тобой и ребенком, я бы не вынесла постигшего меня несчастья. Мать никогда не должна терять своего ребенка. Никогда, – горячо сказала она. – Ты мне нужна, чтобы продолжать жить. Ты и он. – С этими словами она ткнулась носом в склоненную головку мальчика, и Саре пришлось проглотить признание, которое она уже готова была сделать.

Не сейчас, не в данный момент. Она подождет. Подождет до тех пор, пока скорбь Леды хоть чуть-чуть ослабнет. К тому времени ее нога заживет, и она сможет уехать. А пока… разве кому-то будет хуже, если Леда еще немного будет считать их членами своей семьи?

Миссис Трент ловко ухаживала за ребенком, купала и переодевала его, но никогда не возражала, если Саре хотелось сделать что-то самой. Даже наоборот – ей было приятно поделиться своим опытом и ответить на вопросы Сары.

Леда часто навещала Сару и ребенка, а Николас не появлялся уже несколько дней. Дважды вызывали тучного доктора средних лет, который сказал, что ее нога идет на поправку, но становиться на нее всем весом пока рано. Он осмотрел голову Сары, поинтересовался, хорошо ли кушает малыш, осмотрел его и пожелал ей хорошего дня.

Сара с сыном спали, ели, набирались сил. Чувствуя заботу и любовь Леды, Саре уже не казалось, что она одинока, но только до тех пор, пока она не вспоминала, что эта добрая женщина принимает ее за другую. Свою тайну Сара так до сих пор никому и не раскрыла. Это была тяжелая ноша, которая мучила ее каждый день и каждую ночь.

Однажды поздно вечером после чая Леда появилась у нее в апартаментах.

– Я подумала, мы могли бы решить сегодня, – с надеждой в голосе сказала женщина.

– Что решить, миссис Холлидей?

– Леда, пожалуйста. Как назвать ребенка, разумеется.

– Ах да, конечно.

– Скажи, вы со Стефаном думали о каких-либо именах? Возможно, имя твоего отца?

Сара не знала имени отца Клэр, поэтому ей пришлось отвергнуть эту идею. Она покачала головой.

– Мне нравится Томас. Или Виктор. Питер тоже ничего. А у вас есть какие-нибудь предпочтения? – спросила Сара, прекрасно понимая, что должны быть.

Леда поставила чашку на блюдце и вытерла губы льняной салфеткой.

– Моего отца звали Горацио. А отца Стефана – Темплтон.

Сара очень надеялась, что у Леды есть родственники с более приемлемыми именами.

– Мой дед был Вильямом…

– Вильям – отличное имя, – быстро перебила ее Сара.

– Тебе нравится?

– Да, очень.

– Ему нужно еще и второе имя, – напомнила Леда.

Сара неохотно кивнула.

– Как насчет Стефана?

Сара вспомнила о великодушном молодом человеке, который подобрал ее под дождем, уступил ей на ночь свою постель. Если бы он ехал в своем купе, то, возможно, сейчас был бы жив.

– Думаю, Стефан – самое подходящее имя.

Леда, как ребенок, восторженно захлопала в ладоши.

– Вильям Стефан Холлидей! Разве не великолепное имя!

Чувство вины, противное, как холодный бостонский туман, захлестнуло Сару. И при виде искреннего счастья, озарившего лицо Леды, она не нашла в себе сил огорчить ее.

– Сегодня вечером Николас отвезет тебя на ужин, – сказала Леда, вставая. – Тогда мы и сообщим ему. – С этими словами она вышла из комнаты.

Сара направила колеса своего кресла к алькову, где под ярко раскрашенным потолком стояла купленная Ледой резная железная кроватка. Она коснулась пушистых волос сына и ласково похлопала его по попке, укутанной фланелевыми пеленками.

– Вильям, – прошептала она. – Милый Вильям.

Что она наделала!

Она позволила матери Николаса назвать ребенка в честь ее деда. Сара нервно кусала губы. Она вдруг поняла: только что она перешла ту черту, из-за которой нет возврата.

Еще одна проблема – она не знала, что надеть к ужину. Чемоданы Клэр были доставлены, а горничная Леды сказала, что уже погладила и развесила все платья.

Сара раскрыла обе двери гардеробной и с опаской уставилась на одежду. Сатин и шелка, платья ярких цветов с глубокими вырезами и смелые нижние юбки с обручами. Какой странный вкус был у Клэр! Сара просмотрела все вещи и не нашла ничего подходящего. Наконец ей удалось обнаружить черное шелковое платье с кружевной вставкой, и она попросила миссис Трент помочь ей отпороть ее. Слава Богу, лиф оказался достаточно свободным для располневшей фигуры Сары.

В конце концов, предполагается, что она вдова, поэтому черный – самый подходящий выбор. Этот цвет убивал ее. Пришлось нанести румяна и слегка подкрасить губы помадой, которую она нашла в ящике туалетного столика. Сара вдохнула аромат духов, но тут же поспешно закрыла пузырек, почувствовав неловкость от прикосновения к духам Клэр…

Николас появился вовремя. Миссис Трент осталась с Вильямом, а Николас взял Сару на руки и понес вниз.

– Мое кресло, – напомнила она, взглянув ему через плечо.

– Тебе оно не потребуется, – ответил он, и она грудью почувствовала, как вибрирует у него голос. На нем была льняная рубашка и легкий пиджак, которые позволили Саре оценить мускулы, касавшиеся ее тела.

Ее позвоночник дрожью отозвался на его голос, а собственная реакция на его близость привела ее в замешательство.

Она постаралась сосредоточить внимание на комнатах, по которым Николас ее нес. Их обстановка и оформление были такими же, нет, даже уютнее, чем в ее бостонском доме. В гостиной, где они, наконец, оказались, стояли два серванта и встроенные китайские шкафчики из роскошного орехового дерева. Стены украшали картины в позолоченных рамах, изображающие охотничьи сцены и извилистые реки.

Леда уже ждала их с нетерпением.

– Добрый вечер, мои дорогие!

Николас усадил Сару в кресло напротив Леды, а сам сел во главе стола. Пожилая женщина окинула взглядом ее платье.

– У меня нет ничего подходящего для траура, – пояснила Сара.

– Разумеется, нет. А мы и не подумали об этом, правда, Николас?

Он отрицательно покачал головой и, вопросительно взглянув па Клэр, замер с бутылкой вина.

Клэр?

– Я не буду, спасибо.

Он поставил бокал на длинной тонкой ножке перед матерью.

– Завтра я пошлю за портнихой, – сказала она.

– Что вы, не нужно, – возразила Сара.

– Конечно же, нужно, в конце концов, ты вдова. И к тому же Холлидей. Ты не можешь появляться перед людьми в неподходящем платье.

Это правда, она не сможет надеть ни одно из платьев Клэр. О чем думала эта женщина, когда их покупала? Каким человеком была?

Николас несколько минут странно смотрел на нее.

– Твой акцент больше похож на бостонский, чем на нью-йоркский, – сказал он, наконец.

– Правда? – Она непринужденно глотнула воды. – Люди часто подражают тем людям, которые их окружают, а многие мои друзья из Бостона.

Похоже, ей все-таки не удалось его убедить, и она решила, что надо внимательнее следить за своей речью. Она все глубже увязает во лжи.

– Ты что-то хотела сказать? – спросил Николас у матери, глядя на нее поверх бокала с вином.

– Да, – широко улыбнувшись, ответила Леда. – Мы хотели сделать тебе сюрприз, дорогой. Клэр выбрала имя ребенку.

У него на лице не отразилось никаких эмоций: ни удивления, ни любопытства. Он только равнодушно сделал глоток вина.

– Вильям Стефан Холлидей, – с гордостью объявила Леда. – Разве не замечательное имя?

Пальцы Николаса, державшие бокал, напряглись.

– Вильям – это…

– Имя моего дедушки, – закончила его мать за него.

– Здорово.

– И у него будет имя Стефан, – добавила Леда.

Вошла служанка с подносом в руках и подала ужин. Несколько минут они ели молча.

– У Стефана были какие-либо планы относительно работы? – спросил он.

Сара замерла с кусочком тушеной свинины на вилке.

– Работы?

– Занять здесь должность. Вернуться на побережье. Во всех его телеграммах говорилось только о том, что он везет тебя познакомить с нами. И ни слова о его планах. Может быть, он только хотел оставить тебя здесь дожидаться ребенка, а сам собирался продолжать свои глупости на Востоке?

– Николас! – одернула его мать.

– А что, ведь он действительно никогда не интересовался нашим семейным бизнесом. И если уж на то пошло, то ненамного больше интереса он проявлял и к самой семье.

– Николас, пожалуйста, – пробовала остановить его мать. – Твой брат мертв. Прекрати. Ты испортил Клэр ужин.

– Нет, – возразила Сара. Он проверяет ее. – Николас не испортил мне ужина. – Она повернулась к Николасу: – Я абсолютно уверена, что вы со Стефаном во многом были не похожи. Я не знаю, собирался ли он подключиться к бизнесу, но я точно знаю, что он никогда не бросил бы жену и ребенка.

– Откуда такая уверенность? – спросил Николас. – Ты знала его всего несколько месяцев.

Сара вспомнила, с какой любовью говорил Стефан о Клэр, как он дотрагивался до нее. Казалось, что она нужна ему, как воздух.

– Не обязательно знать человека долго, чтобы распознать любовь, когда видишь ее.

– Конечно, дорогая. Мой сын слишком стар и скучен для тебя. Он всех судит по себе. Не расстраивай нашу Клэр, Николас. Я не позволю тебе быть грубым.

– Прости, мама. Прости, Клэр. Почему бы тебе не рассказать нам о стремительном развитии вашего романа? Тогда мы, конечно, лучше все поймем.

Сарказм вопроса был очевиден, но Леда, казалось, не обратила на это внимания.

Сара положила свою вилку на край тарелки и нервно вытерла пальцы о салфетку.

– Я скажу тебе кое-что. Твой брат был одним из самых добрых, самых великодушных людей, которых я когда-либо встречала в своей жизни. Он располагал к себе людей, он был заботливым и внимательным. Он умел открыто смеяться и искренне любить. И я почти уверена, что в отличие от большинства людей, жизнь которых подошла к концу, ему практически не о чем было жалеть.

Николас медленно прожевал и проглотил кусок мяса, прежде чем встретиться с ее твердым взглядом.

– Ты закончила ставить меня на место? – поинтересовался он.

Пульс у нее участился. Она не знала, как реагировать на его вопросы. То ли ему не нравился его брат, то ли она сама?

– Ну, будет вам, дети. Нам нужно обсудить гораздо более важные вещи, – вмешалась Леда. – Необходимо кое-что решить.

– Что именно? – Николас переключил свое внимание на мать, и Сара перевела дух.

– Панихида по Стефану. Теперь, когда Клэр стало лучше, мы должны все организовать.

На лице у Николаса появилось мрачное выражение, губы вытянулись в тонкую линию.

– Мы с Клэр можем позаботиться об этом, дорогой, – произнесла Леда, касаясь его руки. – Ты и так уже много сделал, уладив все в Нью-Йорке.

Сара поняла желание Леды сделать это для Стефана самой, избавив своего второго сына от невеселой процедуры.

– Да, – тихо ответила она, – мне бы хотелось.

– Разумеется, – отозвался Николас, осторожно изучая Сару, словно проверяя ее реакцию.

Она не чувствовала вкуса еды – желудок отчаянно сопротивлялся. Сара выпила воды, пытаясь успокоить вибрирующие нервы. Панихида! Как она сможет изображать Клэр на таком мероприятии? Чего от нее будут ждать? Сколько людей ей придется увидеть?

– В субботу днем, по-моему, самое подходящее время, тебе не кажется? – спросила Леда.

В субботу днем. Только один день. Она сумеет пройти через это. Сара кивнула и улыбнулась Леде улыбкой, которая, как она надеялась, выглядела ободряющей.

Николас сложил свою салфетку и резко встал.

– Если леди позволят, я должен уладить кое-какие дела.

– Еще десерт, – произнесла ему вслед Леда, но он уже ушел. – Мы съедим его долю, – натянуто улыбнулась Леда.

Саре хотелось выскочить из комнаты, вслед за Николасом. Но она сама поставила себя в такую ситуацию и теперь должна выдержать. Она взглянула на решительно настроенную Леду и смирилась. Единственное, что она может сделать, это помочь бедной женщине и поддержать ее, насколько сможет. Она должна им это. Она должна им намного больше.

В конце концов, сколько может длиться панихида?

Глава третья

На следующий день рано утром в дверь Сары постучалась Леда. Они вместе составили текст приглашений, и Леда велела Груверу отвезти образцы в типографию.

Затем прибыла Виржиния Вивер, портниха, чтобы снять с Сары мерки для платья и нижнего белья. Она принесла каталоги, из которых они с Ледой выбрали утягивающую юбку, скрывающую полноту, и шесть корсетов. Сара наблюдала за всем со все возрастающим волнением.

– Я бы рекомендовала вам сшить, как минимум, шесть таких нижних юбок, – заявила Виржиния. Женщины собрались в огромной гардеробной, составлявшей часть апартаментов Сары.

Идея тратить деньги Холлидеев на ее одежду Сару не особо радовала.

– Но ведь обычно я не такая… толстая, – возразила она в надежде на то, что они поймут: когда она вернется к своему нормальному весу, все эти обновки станут никому не нужны.

– Разумеется, дорогая. Но такой размер у вас будет не меньше года, а потом мода вообще изменится.

Сара взглянула на Леду, и та заметила:

– Виржиния права. Знаешь… – она сделала несколько шагов вперед, сложив ладони, – думаю, Клэр надо обязательно сшить один из этих турнюров. Может быть, я тоже себе такой закажу. И несколько подходящих к ним платьев.

– Да, это последний писк моды, – одобрила Виржиния.

Сара вспомнила о своих собственных платьях, которые были у нее в чемодане. Интересно, где они сейчас?

Единственное, что у нее осталось, это изумрудный браслет, который она вшила за подкладку своей сумочки. Сумочку каким-то чудом нашли и доставили в больницу вместе с ней. Она надеялась, что, продав его, сможет хоть с чего-то начать, когда покинет этот дом.

Виржиния раскрыла саквояж с образцами ткани. Новые платья, конечно, все будут черные. Муслин, бомбазин[1]1
  Бомбазин – шелковая ткань, обычно черного.


[Закрыть] и хлопок в рубчик – для дневных платьев; шелк, полушелковая тафта и блестящий сатин – для вечера и торжественных мероприятий.

– Как вы можете ходить в этом? – спросила Виржиния, опустившись на колени перед Сарой и глядя на ее домашние туфли. Засунув палец между пяткой и мягкой кожей задника, она заявила: – Они же вам не по размеру!

– Ничего, я последнее время мало хожу, – пробормотала Сара.

– Тебе велики туфли? – уточнила Леда.

– Перед рождением Вильяма у меня ноги сильно отекали, – постаралась объяснить Сара в надежде, что никто не заметит, как при этом запылали у нее щеки.

– Бедняжка, – сказала Леда, и у нее на глазах заблестели слезы. – А наш милый Стефан купил тебе новую обувь.

– Да. – Ее ответ прозвучал так тихо, что больше походил на шепот.

– Платье должно быть совершенно особенным, – твердо заявила Леда. – Стефан наверняка захотел бы, чтобы это было именно так. Элегантное и модное, несмотря на траур.

– Тогда нужно надеть турнюр, – решила Виржиния. – И у меня есть немного французского черного кружева, которое я берегла для особого случая.

– Но никто и не заметит его, раз я буду в этом кресле, – хотела урезонить их Сара.

– Неважно, ты – Холлидей. А Холлидеи занимают определенное положение в этом обществе, – возразила Леда. – Измерьте ей ногу, ей понадобятся туфли, – обратилась она к Виржинии.

Плач Вильяма напомнил, что подошло время кормить. Миссис Трент принесла малыша.

Сара раскрыла объятия навстречу младенцу – наконец-то она побудет наедине с сыном и хоть на время избавится от опеки Леды.

– Пожалуйста, вы не могли бы отвезти нас в другую комнату?

Миссис Трент выполнила ее просьбу.

– Я пока постираю его белье и пообедаю, если вы не против, миссис Холлидей.

– Конечно, идите.

Наслаждаясь уединением, Сара с Вильямом на руках села возле балконной двери, зашторенной тюлем. Леда и миссис Трент так опекали ее, что уже начали досаждать ей.

Каждый новый день увеличивал ее долг перед Холлидеями. Но пути назад, уже не было.

Она провела кончиками пальцев по шелковистым светлым волосам мальчика и вдохнула их молочный аромат. Где бы они сейчас были, если бы не доброта Стефана, доверие Леды и терпение Николаса?

Ей страшно было это даже представить.

Она не может опозорить Холлидеев перед их друзьями и близкими. Леда и Николас будут единственными, кто узнает правду.

Однако сейчас у нее нет выбора, и она должна доиграть свою роль до конца.

На церковной скамье Николас сидел возле матери. Через проход справа от него в кресле-каталке сидела его невестка. Он сфокусировал взгляд на ярких витражах за спиной священника. Тихие слова священнослужителя парили в воздухе, смешиваясь с запахом свечного воска и ароматом фиалковой туалетной воды Леды. Николас сжал руку матери, чтобы хоть немного успокоить ее.

Бессмысленная смерть брата не могла не терзать его. Почему именно этот поезд? Почему именно в эту ночь? Если бы только Стефан остался в университете, если бы он был благоразумнее. Если бы послушался совета Николаса и, закончив обучение, вернулся домой.

Если бы не Клэр, последние несколько месяцев Стефан был бы с ними. Николас предпочел бы, чтобы эта девушка не была членом их семьи. А теперь он вынужден делить с ней их горе.

Против своей воли он перевел взгляд с ее ноги, вытянутой вперед под слоями черной материи, к рукам в черных перчатках, сложенным на коленях. Если бы не твердое желание матери доставить ее в Мэхонинг Вэлли, Николас дал бы ей денег и как можно быстрее отправил обратно в Нью-Йорк.

Ей принадлежали последние недели Стефана. Последние мгновения.

Мысль, что он никогда больше не увидит брата, причиняла боль. Николас был старшим, и взял на себя ответственность за их семейный бизнес, за мать и брата. Он делал все возможное, чтобы воспитать Стефана так, как, ему казалось, сделал бы их отец.

А Стефана раздражало назойливое вмешательство брата в его жизнь. Он делал все возможное, чтобы досадить Николасу. В том числе женитьбой на Клэр. Их брак вполне мог превратиться в фарс.

А теперь Николас вынужден решать, что с ней делать.

– Николас! – прошептала его мать. – Тебе пора говорить.

Он встал и сделал несколько шагов к кафедре, которую только что освободил священник.

Клэр сидела с опущенной головой, сложив руки на коленях. Сначала он видел только ее шляпку, но потом она подняла голову. Черная вуаль скрывала глаза, но был виден нежный подбородок и обманчиво податливый рот. Губы выглядели припухшими, словно она недавно плакала. Убедительно, но только не для него. Она шила для актрис, напомнил он себе. Она должна уметь притворяться.

Николас ровным голосом заговорил о Стефане-ребенке, подростке, молодом человеке. Он сказал все то, что хотела услышать его мать, все, что ей необходимо было услышать. Все, что хотели услышать родственники и друзья. Все то, о чем он старался не думать до сего момента.

Стефан. Стефан. Его свободолюбивый брат, полный неуемной жажды жизни. У него еще столько нового и неизведанного было впереди. Он умер, оставив столько нерешенных между ними вопросов. Затянется ли когда-нибудь эта кровоточащая рана и пройдет ли боль потери?

Настало время участникам церемонии садиться в экипажи и ехать на кладбище. Николас поддерживал мать, а подошедший Милош Швайцер покатил кресло Клэр.

Саре было все равно, кто катит ее кресло. Ее мысли были заняты происходящим. Кто-то помог ей сесть в экипаж, где она устроилась, вытянув ногу, и невидящим взглядом уставилась в окно. Хорошо хоть, что лицо скрыто вуалью.

Ей придется увидеть могилу Стефана. Она снова подумала, что он мог бы остаться в живых, если бы в тот вечер ехал в своем купе.

Они остановились и снова вышли из экипажа. Сердце у Сары готово было выскочить из груди. Она запаниковала, увидев впереди балдахин.

Весенний дождик намочил траву и сделал ее ярко-зеленой. Однако красивые цветы и яркие букеты не могли скрыть свежий могильный холм, покрывавший тело Стефана Холлидея.

Сара смотрела и чувствовала, как ее охватывает ужас оттого, что она натворила.

Она уже думала о том, что стало с телом Клэр, однако тогда ей удалось отогнать мучительные мысли. Теперь они нахлынули снова.

Где же все-таки Клэр? Где настоящая жена Стефана? Она должна лежать здесь, рядом с ним, они должны быть вместе навечно, но из-за нее никто не собирался разыскивать тело.

А ребенок, которого ждала Клэр! Кто пожалел о нем?

Никто, кроме нее.

Боль вытеснила воздух из легких и слезами полилась из глаз.

Сара нащупала в ридикюле носовой платок и прикрыла им дрожащие губы.

Измученная страданиями и чувством вины, Сара молилась, чтобы этот день поскорее закончился.

– Пора идти. – Позади ее кресла стоял Милош Швайцер, и, как она поняла, он стоял там уже некоторое время. Все уже разошлись, и она сидела под навесом одна.

Он покатил кресло по рыхлой земле в сторону экипажа, затем подсадил Сару и помог миссис Трент, которая несла Вильяма. Когда женщины расселись, Милош устроился рядом с Сарой, и они тронулись в путь.

– У Стефана было столько друзей, – сказала Леда хриплым от слез голосом. – Достаточно посмотреть, сколько пришло сегодня.

Николас потрепал мать по руке.

– Он покоится в чудесном месте, правда, Клэр? – спросила она. – Слева от отца.

Клэр уткнулась в платок, чтобы не расплакаться в голос. Когда Леда узнает правду, она возненавидит Сару за то, что та лишила настоящую Клэр и ее настоящего внука их законного места подле Стефана.

Именно в этот момент разрыдался Вильям. Миссис Трент покачала его, но Леда сама взяла его на руки и позволила до самого дома сосать палец.

Клэр сидела, прижав к губам платок. Наблюдая за ней, Николас, размышлял, не больна ли она.

– Я позабочусь о миссис Холлидей, – сказал он Милошу, когда они остановились у подъезда. – Помоги маме, пожалуйста.

Милош удивленно посмотрел на него, но лишь сказал:

– Сочту за честь.

Николас дотронулся до Клэр. Она вздрогнула, но сумела взять себя в руки. Он поднял ее и, прижав к груди, вынул из кареты.

Держа ее в объятиях, он обнаружил, что она дрожит.

– Ты больна?

– Нет, – тихо ответила она и оперлась рукой в перчатке о его грудь.

Да, она пахнет так же экзотично и эротично, как ему и запомнилось. Сейчас он жалел, что Милош испытал удовольствие от соприкосновения с ее женственными изгибами. Она – Холлидей.

Николас не одобрял этого брака, не доверял ей, но он был обязан оберегать ее и заботиться о благополучии ее сына. Нравится ему это или нет, но обязательства Стефана перешли теперь к нему.

Он не хочет нести такую ответственность.

Он не доверяет ей.

Или, может быть, он не доверяет себе?

Однако у него нет выбора.

Поднимаясь по ступенькам, он не мог заставить себя не думать о скользком прохладном материале ее платья, касающегося его груди, таинственном шуршании ее нижних юбок и неровном биении собственного сердца.

Он внес ее в комнату и двинулся в сторону кресла.

– На кровать, пожалуйста, – устало махнула она.

– Ты все-таки больна. – Он наклонился и уложил ее на подушки.

– Нет, просто устала.

Николас потянулся к ее шляпке, но, вспомнив, что она где-то приколота, вместо этого поднял вуаль, открыв ее бледное лицо. Потемневшие голубые глаза посмотрели на него удивленно и… растерянно. Или, может, это был стыд?

– День выдался тяжелый, – еле слышно произнесла она.

Он встал в изножье кровати.

Это слабое существо, которое он видел перед собой, резко отличалось от тех твердохарактерных женщин, которых предпочитал его брат.

В коридоре раздался плач Вильяма. Клэр сняла перчатки.

– Я принесу твое кресло, – сказал он.

– Оставь его в холле, пожалуйста. Думаю, я некоторое время передохну здесь.

Он согласно кивнул.

Миссис Трент поспешно вошла в комнату с пронзительно кричащим ребенком на руках. Клэр вынула булавку и сняла шляпу. Длинные пряди волос рассыпались по плечам. Гувернантка отнесла ребенка в кроватку.

Николас смотрел, как она меняет мокрые пеленки. Вильям был крепким малышом со светлыми волосиками и гладкими розовыми щечками, которые так и хотелось погладить, но Николас сумел сдержаться.

Полненькие ножки, которыми малыш молотил по матрасу, говорили о здоровье и хорошем аппетите. Таким ребенком можно гордиться, но он до сих пор не уверен, что это сын Стефана. Он внимательно смотрел на ребенка в поисках хоть какой-нибудь черты Холлидеев.