Текст книги "Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды"

Работа

Когда я росла, вопрос о том, работать или нет, даже не стоял. Работали все. Конечно, мой папа не хотел, чтобы его жена работала; он был старомодным и не хотел, чтобы ей приходилось делать еще больше: она и так воспитывала четверых детей и содержала в порядке нашу гигантскую ферму. Кроме того, она помогала ему чистить, разделывать, консервировать и хранить оленину, крольчатину, птицу и рыбу, чтобы нам было что есть в холодные месяцы. Но все остальные в семье должны были работать.

Майк начал разносить газеты еще маленьким, а я ходила по домам, продавая кастрюли и сковородки, чтобы выручить денег и обеспечить маму новой кухонной утварью. Я купила ей электросковородку и гриль[73]73
  Аппарат для жарки мяса, рыбы и овощей – толстый сплошной лист железа или чугуна, нагреваемый углями, электричеством или газом.


[Закрыть] с тефлоновым покрытием, который каждые выходные производил фурор. Я продавала все, что могла найти в журналах.

Еще я участвовала в конкурсах художников журнала Reader’s Digest[74]74
  Один из самых популярных американских журналов для семейного чтения, выходит ежемесячно.


[Закрыть], а потом заставала дома какого-нибудь парня, убеждающего маму отдать меня в художественное училище. Проблема была в том, что я врала насчет своего возраста. К участию допускались подростки, а мне было только одиннадцать. Так что, когда на пороге появлялась девочка, далекая от подросткового возраста, никто особо не радовался. Удивлялись, но не радовались. Очевидно, у меня был какой-то талант – достаточный, чтобы прохвосты из художественного училища пытались облапошить мою маму, но недостаточный, чтобы взять на обучение одиннадцатилетку.

Когда я росла, вопрос о том, работать или нет, даже не стоял. Работали все.

За свои годы я повидала немало подобных типов у дверей нашего дома: продавцов косметики Mary Kay[75]75
  Компания, занимающаяся производством и продажей косметики, средств личной гигиены и ухода за кожей, парфюмерии как для женщин, так и для мужчин. Шестая в мире по объемам прямых продаж.


[Закрыть], продавцов энциклопедий, продавцов пылесосов, ребят, ежемесячно доставлявших нам чистящие средства. Большинству из них мама давала высказаться. Думаю, так у нее было с кем поговорить, она ведь очень рано вышла замуж. А еще она была настолько хороша собой, что продавцам наверняка тоже приятно было с ней побеседовать. У нее были темные волосы, белая кожа, голубые глаза, как у хаски, и красная помада – подражая ей, я пользуюсь этим цветом по сей день. Но в нашем доме не было ни пятнышка. Так что ничего из предлагаемых товаров маме не требовалось.

Впрочем, когда мне было лет двенадцать-тринадцать, она решила начать распространять Avon[76]76
  Косметическая компания, старающаяся придерживаться модели прямых продаж. Avon Products, Inc производит косметические товары, включая средства для ухода за кожей, парфюмерию и декоративную косметику.


[Закрыть], и это было очень круто, ведь теперь я могла «позаимствовать» у нее пробники губной помады жуткого кораллового цвета и красить губы на автобусной остановке. О, я считала себя такой шикарной и взрослой, с гордостью эффектным жестом выуживая из кармана один из этих крошечных белых тюбиков. Моя мама была все время при деле, но при этом читала «Страх полета»[77]77
  Роман Эрики Джонг (1973). Вызвал споры из-за изображения женской сексуальности и сыграл роль в развитии феминизма второй волны.


[Закрыть] – я знала об этом, она прятала его на холодильнике. Еще она начинала почитывать Глорию Стайнем[78]78
  Американская феминистка, журналистка, социальная и политическая активистка, национально признанный лидер и представительница феминистического движения конца 1960-х и начала 1970-х.


[Закрыть]. Вот это было очень интересно. Дело в том, что я и сама читала, читала все, что под руку попадалось.

Так что я стала оставлять на видном месте кое-какие книги, чтобы они попались маме на глаза. Так я оставила «Пророка»[79]79
  Книга ливанско-американского поэта и писателя Джебрана Халиля Джебрана, состоящая из 26 стихотворений в прозе. Разделена на главы: о любви, о браке, о детях, о даяниях, о еде и питье, о труде, о радости и печали, о доме, об одежде, о купле и продаже, о преступлениях и наказаниях, о законах, о свободе, о разуме и страсти, о боли, о самопознании, об учении, о дружбе, о речи, о времени, о добре и зле, о молитве, о наслаждении, о красоте, о вере и смерти.


[Закрыть] и хлебные крошки. Я оставила на журнальном столике Cosmopolitan. Мы ни о чем не говорили, но при этом становились сильнее и свободнее – молча, осторожно, без лишних обсуждений.

Тем не менее мама отвезла меня на «Девушку Джорджи»[80]80
  Фильм Сильвио Нариззано 1966 г. Жизненная комедия о скромной лондонской девушке, которая пытается не упустить молодость и найти свое счастье.


[Закрыть] с Линн Редгрейв[81]81
  Британская актриса из актерской династии Редгрейвов. Обладательница двух премий «Золотой глобус», а также дважды номинантка на премию Американской киноакадемии.


[Закрыть] в кинотеатре под открытым небом. Никогда не забуду, как я наблюдала за Джорджи в исполнении Линн, за ее попытками открыть себя, после чего она в конце концов решает, что нравится себе такой, какая есть.

Как только я стала достаточно взрослой, чтобы получить хоть какую-то работу, я начала работать, и мама подвозила меня куда нужно. Я работала в McDonald’s: сначала меня поставили на картошку фри, потом на молочные коктейли, потом на пироги, а потом на кассу. Менеджеру, который казался мне тогда очень старым, вероятно, было около тридцати, и он постоянно меня домогался – в итоге я ушла (или, может, он меня уволил, или и то и другое). Тогда я устроилась на работу в загородную закусочную Bob’s Big Boy[82]82
  Американская сеть ресторанов фастфуда, основанная Бобом Вианом.


[Закрыть]. Там я занималась пирогами: начиняла их мерзкими полуфабрикатами. Потом я стала помощником официанта (помощниц официанта в то время не было). А чуть позже официанткой – мне начали доверять клиентов.

Все шло отлично: я всегда любила вызов. Мне хотелось обслуживать еще больше столиков. Мне нравилось, что я могла удержать на руке сразу несколько тарелок, нравилось гонять по ресторану и осознавать, что я хороша в своем деле. Даже несмотря на то что чаевые зачастую составляли четвертак или пятьдесят центов. Меня любили, и скоро я стала старшей официанткой в ночное время и ночным менеджером.

При этом я не отставала по учебе и участвовала в конкурсах красоты нашего округа, они давали шанс получить стипендию. Забавный факт: Джон Бруно, мой одноклассник из старшей школы, игравший на барабанах на одном из таких конкурсов – он был моим аккомпаниатором в 1976-м, когда я эффектно читала по памяти Геттисбергскую речь[83]83
  Одна из самых знаменитых речей в истории США и образец прекрасной риторики. Произнесена Авраамом Линкольном в 1863 году во время открытия солдатского кладбища в Геттисберге, где за несколько месяцев до этого произошла одна из самых кровопролитных битв гражданской войны, ставшая переломной.


[Закрыть] (это как раз был год ее столетия), оказался реквизитором в сериале Райана Мерфи «Рэтчед», где я недавно снималась. Я его подкалывала и флиртовала с его сыном.

На выходные родители отправлялись в охотничий домик в лесах Пенсильвании и забирали с собой Келли и Патрика, а я оставалась одна (Майк уже служил в ВВС). Мне было семнадцать. Они добирались до ближайшего телефона-автомата и звонили мне в то время, когда я должна была приходить домой с работы. Я возвращалась вовремя, чтобы ответить на звонок. И первое время все шло отлично.

Даже несмотря на то что чаевые зачастую составляли четвертак или пятьдесят центов. Меня любили, и скоро я стала старшей официанткой в ночное время и ночным менеджером.

На выпускной я должна была пойти со своим лучшим другом и приятелем по карточным играм в школьной комнате отдыха, Рэем Баттерфилдом. У него были рыжие волосы, он носил шикарную прическу под африканца и вообще был чудесным. Он играл в футбол в школьной команде, и моя дружба с ним помогла мне находить общий язык с другими старшеклассниками, поскольку я всегда была – и остаюсь – несколько социально неприспособленной. Выпускной в компании Рэя обещал быть очень веселым. Он надел ярко-голубой фрак, а я в порыве выглядеть волшебно несколько часов просидела перед солнечной лампой, чтобы порозоветь. Кроме того, у меня были рыжевато-белокурые волосы, выгоревшие на солнце, и персиковое платье. Я была в разных оттенках розового и персикового. По меркам семидесятых, мы были парой мечты. Наша совместная фотография очаровательна.

Через несколько месяцев после выпускного я поздно вернулась с работы, как оно обычно и бывало, примерно в час ночи. Я поговорила с родителями, но никак не могла найти себе места. Приняла душ, спустилась вниз и забилась в угол дивана. Меня переполняла тревога. Телевизор я не включала, поскольку в это время суток по нашим трем каналам все равно ничего не показывали. Я просидела неподвижно всю ночь. Казалось, я даже не дышала.

Когда солнце только стало всходить над горизонтом, пронзительно зазвонил телефон. Я подскочила, бросилась на кухню, схватила трубку желтого аппарата, висевшего на стене. Звонила мама Рэя. «Шерри», – только и произнесла она и разразилась рыданиями. Ей было не остановиться.

– Он мертв? – спросила я.

– Да.

Вот и все, что она сказала. Я повесила трубку. Позвонила в полицию Тионесты[84]84
  Боро в округе Форест, штат Пенсильвания. Население по переписи 2020 года составляло 475 человек.


[Закрыть], округа, где находились мои родители, и попросила офицера привезти их. Они вернулись домой.

Рэй ехал на мотоцикле, и его сбил пьяный водитель. Все было понятно по следам торможения на шоссе: понятно, где водители сбил его, понятно, что не остановился помочь. У Рэя была сломана только челюсть, но, поскольку водитель не удосужился остановиться и проверить, как он, и помочь, Рэй захлебнулся собственной кровью. В семнадцать лет. Один. Среди ночи. Пока я сидела на диване, объятая паникой, будто зная то, что знать не могла, чувствуя этот страх, гадая, что меня так гложет.

Я присутствовала на его похоронах. У Рэя в нагрудном кармашке была наша фотография с выпускного. И тут я увидела его друзей, всю футбольную команду – они вошли и молча встали у дальней стены зала, скрестив руки, опустив голову. А потом все они посмотрели на меня, ожидая, что же скажу я.

Меня пронзила их юность, их ожидание и тот факт, что мне совершенно нечего было им сказать. Я растерялась…

Я вышла из похоронного зала и пошла вниз по улице, не проронив ни слова. Ни единого.

Как только в 1980 году учредили организацию «Матери против вождения в нетрезвом виде»[85]85
  Некоммерческая международная организация, которая пытается положить конец вождению в нетрезвом виде.


[Закрыть], я сразу вступила в нее.

Примерно двадцать лет спустя меня вызвали в качестве присяжной по делу против водителя, которого в третий раз поймали на вождении в нетрезвом виде – на сей раз он сбил человека. Подсудимый прибыл в костюме, в котором спал: небритый, немытый, с похмелья. Когда меня вызвал судья и спросил, есть ли причина, по которой я не могу быть присяжной, я сказала да, поскольку очевидно, что обвиняемый по-прежнему пьян. Судья пыталась меня уговорить, но ни о каких уговорах не могло быть и речи. И до сих пор не может. Это преступление, которое я не могу понять. Возьми такси, ради всего святого. Закажи – теперь есть и такая возможность. По-моему, ни одна машина не должна заводиться, пока встроенный алкотестер не покажет, что ты достаточно трезв для вождения. Я никогда не смогу забыть своего семнадцатилетнего друга в гробу – с нашей совместной фотографией в нагрудном кармане и с друзьями, что с потерянным видом выстроились вдоль стены. Никогда.

Я вернулась к работе. Познакомилась с Д. – первым молодым человеком, с которым нас связывали серьезные отношения. Он был инженером в Эри Лакаванна и весьма успешным по меркам нашего городка. На момент знакомства мне было почти восемнадцать, а ему – двадцать три. Мои родители считали, что у нас огромная разница в возрасте, но он был замечательным парнем и понравился им. Возможно, их симпатия несколько угасла бы, знай они, что я возвращалась домой, отвечала на их звонок, а потом снова убегала к нему.

Меня пронзила их юность, их ожидание и тот факт, что мне совершенно нечего было им сказать. Я растерялась…

Д. возил меня на старую дорогу, на месте которой потом построили дамбу. Он точно знал, где она находится. Так что мы проезжали между деревьев и очень медленно въезжали в воду, доезжали до середины озера: я имею в виду прямо до середины; со стороны казалось, что мы припарковались посреди озера, и вода доходила почти до дверей машины. Д. парковался, открывал двери, включал музыку, доставал пару бокалов, делал нам по коктейлю и поджигал косяк. Мы долго болтали под луной. Он умел произвести впечатление.

На выходных он покупал продукты. Когда мы подъезжали к дому моих родителей, он выключал фары, чтобы соседи не увидели, как мы входим внутрь, и не доложили родителям. Я сломя голову неслась открыть дверь гаража, а он выключал двигатель, и машина по инерции заезжала в гараж, вниз по дороге. Мы закрывались в доме на все выходные.

Как же нам было весело.

Разумеется, как бы тщательно мы все ни планировали, следовало учитывать, что оба мы были родом из деревенской глуши. И помнить о моей неопытности во всем, что касалось секса.

Когда осенью я вернулась в колледж и стала стремительно полнеть, никто – ни моя семья, ни я сама – даже не задумался, с чего вдруг. Никто, кроме Д., который однажды спросил, не беременна ли я.

– Что?!

– Ну, не припомню, чтобы в последнее время у тебя были месячные, и ты набрала несколько килограммов…

– Боже правый.

Он отвез меня сделать тест на беременность, и точно – я была беременна.

– Но как такое возможно? – спросила я.

Он ответил вопросом на вопрос:

– А разве ты ничего не предприняла?..

Он думал, я приняла какие-то меры. И так далее.

В любом случае, для вопросов было уже поздно. Несмотря на решение по делу «Роу против Уэйда»[86]86
  Историческое решение Верховного Суда США. Суд постановил, что женщина имеет право сделать аборт по собственному желанию, пока плод не достиг жизнеспособности (примерно 7 месяцев беременности) либо если дальнейшее развитие плода угрожает жизни и здоровью матери.


[Закрыть], принятое в 1973 году, сделать аборт в Пенсильвании было трудно, особенно в моем возрасте. И что же нам было делать? Я была первой красавицей округа и круглой отличницей; мы оба находились не на том этапе жизни, чтобы вступать в брак. Мы психанули – или, точнее будет сказать, психанула я. Д. попросил дать ему несколько дней, сказал, что разберется.

Вернувшись, сообщил, что нашел одну клинику в Огайо и что она нам подойдет. Он взял выходной на работе, и мы поехали. Я выглядела намного моложе своего возраста и понятия не имела, на каком я месяце. Было слышно, как в соседней комнате совещаются врачи. Они тоже понятия не имели, что со мной делать. Они не знали, правда ли мне восемнадцать и какой у меня срок – три месяца или больше. Принять решение было трудно и по этическим соображениям. Они были слишком молоды, а случай был непростой. Я же была в отчаянии, вся моя жизнь висела на волоске.

Вышли они ко мне все вместе, решили, что мне можно сделать операцию. Я была в шоке, мне было так страшно, что я не знала, что делать. Д. обо мне позаботился и забрал к себе. В тот день он отвез меня в колледж. Кажется, я заснула или потеряла сознание, а когда пришла в себя, все так сильно кровоточило – гораздо сильнее, чем должно было, но кроме того, это была большая тайна, и я никому ничего не могла рассказать. Так что я несколько дней провела в своей комнате, и все это время у меня шла кровь. У меня была слабость, я была напугана, а потом слабость заслонила собой все.

Когда я наконец решила выйти, то собрала все окровавленные простыни и одежду и сожгла их в бочке для сжигания мусора при колледже, потом помылась в общей душевой и пошла на занятия. Разговаривать с Д. я отказалась. Мне было так страшно, так стыдно, я пережила огромную травму, которая сломала меня, стала настоящей пыткой. Но главным было то, что я была слишком невежественной в таких вопросах, чтобы двигаться дальше.

Когда у нас наконец открылось отделение Американской ассоциации планирования семьи[87]87
  Некоммерческая организация, которая предоставляет услуги по охране репродуктивного здоровья.


[Закрыть], я получила нормальные противозачаточные средства и сходила на консультацию. Именно это и спасло меня – наконец-то нашелся хоть кто-то, с кем можно было поговорить, кто просветил бы меня, как что происходит. Ведь нам ничего не объясняли, вообще ничего.

Наконец-то нашелся хоть кто-то, с кем можно было поговорить, кто просветил бы меня, как что происходит. Ведь нам ничего не объясняли, вообще ничего.

Как недавно рассказала мне мама, с ней тоже никто не говорил. Никто не рассказывал ей о месячных, о противозачаточных, ни слова. Когда у нее начались месячные, ей просто велели взять Kotex в шкафу. Один мальчик в школе сказал, что она истечет кровью и умрет. В шестнадцать она забеременела от моего отца, и на этом ее детство закончилось. Как закончилась и возможность делать выбор.

Я же продолжила работать и учиться. Моя дисциплина стала еще жестче, желание помогать другим женщинам – еще сильнее. Я была из числа выживших, а потому всегда гордилась работой, за которую бралась.

Первую крупную работу я получила еще в годы учебы: я управляла бильярдной и была поваром в буфете. Сначала все думали, что девчонке с таким не справиться. Вот только я прилично играла в бильярд и могла здорово накостылять кием, а еще умела в рекордный срок сообразить что-нибудь поесть. И до сих пор умею.

Мне ужасно нравилось работать в бильярдной: когда посетителей было мало, я делала уроки за барной стойкой и всегда могла накормить соседку по комнате. У нас была отличная квартира. Каждая из нас жила своей жизнью, и мы работали как лошади, чтобы выжить.

Потом мне предложили работу получше – в ресторане при гостинице Holiday Inn: официанткой в ночную смену, а по совместительству – менеджером. Помимо того, что само заведение было высокого класса, тут были и другие преимущества. Поскольку это было самое приличное место для ночлега в нашем студенческом городке, все проезжавшие мимо актеры останавливались именно здесь. Так что я готовила им еду, и порой мне удавалось побеседовать с ними после выступлений. Я очень хорошо помню, как разговаривала с Джорджем Бенсоном[88]88
  Американский гитарист и вокалист, в творчестве которого гармонично соединяются элементы джаза, софт-рока и ритм-энд-блюза. Обладатель десяти премий «Грэмми».


[Закрыть] после концерта. Я была большой поклонницей джаза, а о самом Бенсоне даже писала сочинение. Это была очень воодушевляющая встреча.

Впрочем, лучшим из всех моих клиентов был местный священник, который часто заглядывал под вечер пропустить бокальчик. Это был чудесный человек и потрясающий собеседник. За годы путешествий я обнаружила, что религиозные служители – самые образованные и самые вдумчивые люди, так что, когда я хочу с кем-то поговорить, остановившись в отеле, именно к ним я и подсаживаюсь. Католики ли они, протестанты, иудеи, мусульмане, буддисты – неважно. Если человек предан вере и знаниям, он обычно оказывается в высшей степени просвещенной личностью, особенно если его преданность доброте ничуть не меньше, чем преданность богу.

Я всегда хотела построить карьеру в киноиндустрии. Кино меня завораживает. Сначала я думала, что стану режиссером, понятия не имея, что женщин в эту сферу не приглашают. Разумеется, едва взглянув на меня, люди тут же рассказывали, что мне нужно делать. Я же была просто счастлива найти способ выбраться из своей дыры и двигаться к собственным целям, так что соглашалась на любые предложения.

Родители, впрочем, ни за что бы не сочли подобную карьеру хорошим вариантом, если бы брат не увяз в наркоторговле и сопровождающем ее насилии настолько глубоко, что это повлияло на жизнь всей семьи. До этого от одной только мысли, что мой интеллект будет растрачен на такую легкомысленную профессию, папа наверняка слетел бы с катушек. Зато став свидетелями того, с какой невероятной жестокостью арестовывали Майка и его партнеров по бизнесу, как избивали и убивали их жен, родители стали подумывать о том, чтобы увезти меня из города. Я, разумеется, согласилась, да и у меня были на то свои причины.

Мама увидела Эйлин Форд[89]89
  Руководитель и соучредитель одного из старейших и самых престижных модельных агентств – Ford Models, икона и первопроходец в модельном бизнесе.


[Закрыть] в «Шоу Мерва Гриффина»[90]90
  Американское ток-шоу, транслировалось с 1962 по 1963 г.


[Закрыть], и вдруг появился человек, чей опыт был для нее понятен и близок. Быть моделью, судя по всему, значило иметь настоящую работу и даже собственного директора. Это было не столь эфемерное занятие, как актерство, а мне большего было и не нужно. Думаете, она позвонила в Ford Models, записалась на встречу? Думаете, мы знали, куда надо поехать, что надо делать? Не-а. Мы упаковали все свои вещи в старые чемоданы и отправились погостить к моей безумной тетушке в Нью-Джерси.

Мы нашли координаты агентства в справочнике «желтые страницы»[91]91
  Телефонный справочник со сведениями о предприятиях и организациях. Название связано с тем, что такие справочники уже более века традиционно печатаются на желтой бумаге.


[Закрыть]. Сели в автобус, поехали в город и пришли по указанному там адресу – удивительно, что две провинциалки вообще нашли это место, да еще и встретились с самой Эйлин. Она сказала, что меня нужно заставить бегать вверх-вниз по лестнице, по которой я только что поднялась, чтобы сбить с моей задницы лишний жир. Но согласилась взять меня на работу. Я понятия не имела, как это воспринимать.

Мы с мамой – матерью, как я ее в ту пору называла – решили встретиться еще с парочкой агентов. И отправились на встречу с Вильгельминой Купер[92]92
  Американская модель; начинала с Ford Models, на пике карьеры основала собственное модельное агентство Wilhelmina Models в Нью-Йорке в 1967 году.


[Закрыть]. Она оказалась невероятно великодушной и объяснила, почему именно Эйлин хотела меня заполучить и почему хотела, чтобы я избавилась от жирка, выдающего деревенскую девчонку. На голове у нее был шелковый шарф, и, как я вскоре выяснила, она умирала от рака.

Она общалась со мной тепло и уважительно и дала прекрасный совет. Я подписала контракт с Эйлин и переехала к одному из ее агентов.

Ролевые модели

Когда я уехала из дома и перебралась в Нью-Йорк, папа дал мне клочок бумаги – вырезку из газеты размером примерно дюйм на дюйм[93]93
  2,5 на 2,5 см.


[Закрыть] – со статистикой Бейба Рута[94]94
  Профессиональный американский бейсболист, выступавший 22 сезона в Главной лиге бейсбола с 1914 по 1935 год. Играл на позиции аутфилдера и питчера.


[Закрыть]. Там было сказано, что у него было немало аутов[95]95
  Ситуация (или команда судьи), означающая, что игрок нападения в данном иннинге выведен из игры.


[Закрыть], но показатель отбивания – выше всех. И папа сказал: «Дорогая, главное – убедись, что ты всегда готова отбить».

Что ж, я люблю бейсбол, да и кто не любит Бейба? Я повсюду носила с собой этот клочок бумаги, и даже сейчас он хранится в моей библиотеке. У меня было столько аутов! Впрочем, мой показатель отбивания неплох и со временем становится все лучше.

Отец научил меня значимости трудовой дисциплины. Когда мы были маленькими, он работал на заводе в часе езды от дома, и смены у него были скользящие. Это значит, что одну неделю ты работаешь в первую смену, с утра до пяти вечера, затем на следующей неделе ты работаешь во второй половине дня с двух часов и примерно до одиннадцати вечера, а потом третью неделю ты работаешь с одиннадцати вечера до утра. Когда наступает следующая неделя, все повторяется сначала. Он работал так много лет.

Так я научилась вкалывать. Так я научилась уважению.

Я уважаю своего отца.

Еще я люблю своего отца, но это теплое чувство пришло позже. Намного позже.

Помню, все время, что я училась в начальной школе, я каждый вечер ждала, когда он придет домой, сидела, ссутулившись, на верхней ступеньке лестницы, на алом ковре, который так хотела моя мама. У нас почти не было денег, и все же она выбирала самые интересные варианты предметов интерьера. В гостиной стоял огромный изогнутый черный диван – на вид с каракулевой обивкой – и кофейный столик светлого дерева на золотистых ножках – сделан он был в стиле Джетсонов[96]96
  «Джетсоны» – американский научно-фантастический мультипликационный ситком, действие которого разворачивается в утопичном мире, где большую часть работы за людей делают машины. Обтекаемая форма мебели, появившаяся в мультсериале, вскоре нашла воплощение и в реальности.


[Закрыть]. Желтая оттоманка из искусственной кожи перед камином и, разумеется, корпусный телевизор с тремя каналами. А еще тот алый ковер, на котором я ждала возвращения папы с вечерних смен в цехе Эрни (когда он вышел на пенсию, ему подарили медную зажигалку с гравировкой). Добирался он к полуночи.

Я хотела посмотреть, что сделает мама. Как она его встретит? С любовью, анекдотами и поздним ужином или с раздражением и рассказами о том, что я сделала недостаточно хорошо или неправильно? Мне надо было знать, чтобы подготовиться. Потому что, если я что-то делала не так, отец закипал, да так, что мог подняться по лестнице, схватить меня, потащить вниз или швырнуть на пол перед собой. После этого я должна была переделать то, что не удалось с первой попытки: вымыть машину, если колпаки ступицы блестели недостаточно ярко, постричь газон, если пропустила клочок, или вымыть полы, или что-то там еще. Соседи зачастую приходили проверить, не случилось ли какой катастрофы.

Разумеется, это было гораздо лучше, чем в те дни, когда он работал в первую смену, а моя мать стояла спиной к комнате и лицом к раковине, пока он тащил меня через кухню в подвал, где ремнем выбивал из меня всю дурь. Я быстренько сообразила, что к чему, и начала пораньше принимать душ, надевать сорочку и розовый пушистый халат. В этом случае можно было засунуть в трусы большую книжку в мягкой обложке, и никто об этом не догадывался.

Так продолжалось до тех пор, пока я не стала абсолютно уверена, что не совершала того, за что меня наказывали, и вот тогда я потеряла всякий страх, меня уже ничто не тревожило. Честно говоря, я и чувствовать что-либо перестала. Я попросту считала своего отца слабаком. Он орал у подножья лестницы, требуя, чтобы я спустилась. Мама стояла рядом с ним. И я начала спускаться – максимально медленно, глядя им обоим в глаза, не разрывая зрительного контакта. Я подошла к нему и спросила: «В чем дело? Тебе надо снова ударить меня, чтобы почувствовать себя мужчиной?»

Я уважаю своего отца. Еще я люблю своего отца, но это теплое чувство пришло позже. Намного позже.

Мне было четырнадцать. Отец заплакал. Я сказала, что не люблю его. Что никогда его не любила. Что никогда не полюблю. Я была такой холодной, такой спокойной. Он был просто разбит. Больше он никого из нас не тронул. Никогда.

Я освободилась. От обоих. С этого момента я была сама себе хозяйка.

Это не мешало мне по-прежнему приходить домой, общаться с ним и все так же жаждать его одобрения. Он был моим отцом. Я возвращалась домой из Нью-Йорка – а потом и из Лос-Анджелеса – и спорила с ним о политике, о войне во Вьетнаме, об Аните Хилл[97]97
  Американский юрист, педагог и писатель. Стала известна после скандального судебного разбирательства, где выступила на стороне обвинения по делу о сексуальном насилии со стороны Кларенса Томаса, верховного судьи США.


[Закрыть]. Когда я говорила об Аните Хилл, меня было не унять. Я отказывалась носить бюстгальтер. Однажды перед ужином отец заявил, чтобы я даже не смела садиться за стол без бюстгальтера, так что я поднялась наверх, надела мамин лифчик поверх своей сельской блузки, спустилась, села за стол и спросила: «Ну, теперь-то мы можем поесть?»

Когда же я стала молодой моделью в Нью-Йорке, мне пришлось самой принимать решения. Я больше не вела чудесных бесед с отцом, во время которых он, бывало, заставлял меня объяснить, почему я хочу увидеть тот или иной фильм, прежде чем разрешал пойти в кино, почему меня волновали те или иные идеи. Даже если он был отчаянно со мной не согласен, он уважал мое мнение. Теперь же мы с ним не обсуждали каждую мелочь.

В бытность моделью я частенько получала «трудные» задания. Полагаю, в агентстве понимали, что я умнее других и выдержанней. Так что мне давали работу, где была вероятность столкнуться с жестким человеком, с клиентом, к которому трудно найти подход. Одним из таких клиентов была фирма Buf-Puf[98]98
  Фирма, производящая отшелушивающие дерматологические губки для лица.


[Закрыть]. Меня поместили в ящик, маленький ящик размером с меня, по периметру которого горели лампочки. Передо мной стояло блюдо с водой, и я должна была брать оттуда губку и демонстрировать ее на камеру, поднося к лицу. Представительница компании изобретала тысячи способов сказать «баф-паф», а я должна была повторять за ней, то с акцентом на «баф», то на «паф», то еще как-то – она дрессировала меня, как будто я была каким-то неодушевленным предметом. Для нее, кстати, так оно и было. Температура в ящике была, наверное, миллион градусов, и ее помощник периодически промакивал мою спину мокрыми холодными полотенцами, чтобы я не потеряла сознание.

Меня отправляли работать с известными мужчинами, которые могли прийти на встречу пьяными, и с трезвыми знаменитостями, которые оказывались чудесными людьми, и теперь нас связывает дружба, как, например, произошло с Брюсом Уиллисом[99]99
  Американский актер, продюсер и музыкант. Был одним из самых высокооплачиваемых актеров Голливуда.


[Закрыть], он оказался прекрасным человеком, веселым и добрым.

Был случай, когда мне пришлось произносить что-то в духе «легкийоттеночныйблескдлягуб», загоняя бильярдный шар в лунку таким образом, чтобы он пару раз отскочил от бортиков стола. На съемки пригласили эксперта по бильярду, и он научил меня такому удару.

Однажды меня с ног до головы намазали смесью темного египетского грима и кофе. Мне обтирали стопы, чтобы я не задохнулась от этой смеси, пока иду вокруг бассейна в бикини, рекламируя Coppertone[100]100
  Торговая марка американского солнцезащитного крема.


[Закрыть]. «Реагируй вовремя», – говорила я, и официант падал в бассейн.

Я позировала в купальнике на пляже Джонс-Бич[101]101
  Пляж в одноименном парке в Нью-Йорке.


[Закрыть] посреди зимы и в мехах на Седьмой авеню[102]102
  Улица в районе Вест-Сайда на Манхэттене.


[Закрыть] в разгар лета. Ходить по подиуму мне было не дано – слишком маленький рост и слишком пышные формы. Для меня это значило «слишком жирная и не такая как надо». Зато я была девушкой из агентства Ford для «специальных заказов». Фотографии таких, как я, находились в начале каталога, мы работали лицом, снимались в рекламе и прилично зарабатывали – а еще нас бесплатно пускали в Studio 54[103]103
  Культовый ночной клуб и всемирно известная дискотека, прославившаяся легендарными вечеринками, жестким фейс-контролем, беспорядочными половыми связями и употреблением наркотиков.


[Закрыть]. В те дни я получала по пять тысяч долларов в день. Иногда в два раза больше.

Если только мне не мешал шрам на шее.

В четырнадцать лет я босиком укрощала дикую лошадь во дворе, пока мама вешала белье. Я сидела верхом, и тут эта чертова лошадь понесла. Она брыкалась и вставала на дыбы, фыркала и крутилась на месте. Я сражалась как могла с этой негодяйкой, поскольку знала, что мы должны продать ее – сломленную, кроткую, идеальное животное для деревенской семьи – и получить двадцать пять баксов.

В те дни я получала по пять тысяч долларов в день. Иногда в два раза больше.

Я не осознавала, что мы стремительно приближаемся к мокрым простыням на веревке, пока эта самая веревка не врезалась мне в шею, а ноги в ту же секунду не застряли в стремени. Мне было не выбраться. Успокоить эту проклятую кобылу я не могла. Она снова начала становиться на дыбы. Дот хватило одного взгляда на происходящее (посреди двора взвилась огромная лошадь, а ее родная дочь может лишиться головы), она бросилась на животное и с какой-то невероятной, не иначе как материнской силой толкнула его в грудь. Лошадь попятилась, моя правая нога выскользнула из стремени, я упала, и лошадь потащила меня за собой. Дот схватила меня за ногу, освободила и совершенно обессиленная отступила.

Я встала и пошла в дом – посмотреть в овальное зеркало, висевшее в гостиной над старой деревянной стереосистемой со встроенными колонками. Шея – в клочья. Она была мокрой и разодранной от края до края. Вся рубашка была в крови. Это была катастрофа колоссальных масштабов. Справиться с ней не было никакой возможности – это мы понимали, но что делать дальше, не знали.

Дот стояла в дверях, не отводя от меня взгляда. Потом она тихо повернулась и пошла на кухню, позвонить папе, который в тот момент играл в гольф. Но он уже выехал. Он чувствовал, как чувствуют подобные вещи родители. Он подлетел к дому на нашем стареньком Chev[104]104
  Chevrolet – марка автомобилей, производимых и реализуемых одноименным экономически самостоятельным подразделением корпорации General Motors (прим. ред.).


[Закрыть]. Я все это время неподвижно сидела на потертом зеленом кожаном диване в кабинете и пялилась на свои руки.

Меня отвезли в больницу. Никто не знал, что делать, так что несколько часов никто не делал ничего. В конце концов папа сгреб врача за отвороты халата и втолкнул в комнату, где я лежала на каталке, истекая кровью и разваливаясь на части. Врач влип в дальнюю стену комнаты.

– Ты хирург? – взревел отец.

– Да.

– Так зашей ее! – велел отец и вышел.

Швами делу было не помочь. Доктор побелел. Он посмотрел на детскую шею с рваной раной длиной четырнадцать дюймов, потом посмотрел на меня. Он прочистил рану и крест-накрест склеил края. Он не имел понятия о пластической хирургии и не знал, как зашивать шею – такую подвижную часть тела. Шея моя выглядела так, будто вокруг горла обвилась красная веревка. Потом эта «веревка» стала розовой, потом белой. Так она и залечилась. Чего только мне ни говорили люди по этому поводу. Все их ремарки были странными, не было ни одной приятной или смешной. Хотя многие спешили уточнить – «да это просто шутка».

Впоследствии я несколько раз пыталась сделать пластическую операцию на шее. Теперь она выглядит нормально, и большинство людей, судя по всему, ничего не замечают. Думаю, все дело в том, что я перестала волноваться на этот счет. Со временем можно пережить все. Лично я горжусь своими шрамами. Даже теми, которых не видно.

Еще в бытность моделью я приезжала домой из Нью-Йорка, Парижа или Рима, и отец приходил в ярость, он все еще злился, что я «бросила учебу, чтобы болтаться по свету». Однажды он выпалил: «Ты, видать, считаешь себя той еще чиксой». Полагаю, он пытался сказать что-то в духе «ты, наверное, полагаешь, что шикарна». Однако образования у папы не было, так что выходило немного не так.

Я его выслушала и ответила: «Да, папа, думаю, я та еще чикса». И отправилась в свою комнату, мне казалось, что он ведет себя довольно глупо. Папе же казалось, что он теряет меня, а я вела себя как засранка, не осознавая, как он боялся этого огромного страшного мира.