Текст книги "Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды"

И все-таки.

На следующее утро я прихожу на площадку, а там Арнольд и все его тупицы тоже, которые к тому моменту стали казаться мне просто очень накачанными, здоровыми и вообще чудесными парнями (да и не такими уж тупыми). Был там и Свен, он выступал в качестве дублера Арнольда – тот самый Свен, который позже бился с тигром в Колизее в фильме «Гладиатор». Да, вот этот Свен. Еще там был тренер Арнольда и мой, Джоэл, который как раз стоял рядом с Арнольдом. И тут я поняла, что Арнольд выше – как минимум на длину моей стопы. Мне снова стало страшно, что ничего не получится. Что я не достану до его головы – она же практически на уровне неба. Я внезапно очень четко осознала, какая это высота.

Тут ко мне подходит Арнольд и спрашивает, удалось ли мне поработать с ножами для драки на ножах. Что-что?! «Каскадеры сказали, что никакой драки на ножах у меня не будет», – говорю я.

«Да, но ты должна уметь с ними обращаться, чтобы отснять материал для монтажа с переходом к дублерше», – говорит он.

Я ощутила себя величайшей неудачницей на свете. О, подумала я, да я тебя сегодня так отделаю! Черт возьми, ты у меня получишь. Я собиралась все выплеснуть на Арнольда, на этого засранца! И почему никто не предупредил меня о том, что я должна знать, у меня нет права на провал!

Теперь я, конечно, понимаю, что он сделал это, чтобы меня раззадорить. Такой вот стервец. Как же я колошматила беднягу. Он был весь в синяках. Такой вот тупица, губернатор Шварценеггер – вообще я за демократов, но голосовала за него. На самом деле, когда Арнольд стал губернатором Калифорнии, он работал со мной и со всей командой amfAR[54]54
  Фонд исследований СПИДа, международная некоммерческая организация, занимающаяся поддержкой исследований в области СПИДа, профилактикой ВИЧ, образованием в области лечения и пропагандой государственной политики, связанной со СПИДом.


[Закрыть] над внесением изменений в законодательство и многого добился. Он сыграл огромную роль в информировании людей о кризисе ВИЧ/СПИД и кое-что предпринял по этому поводу. Меня очень впечатлило, насколько он разбирался в законодательстве и как использовал его для помощи людям.

Он столькому меня научил, благодаря ему я стала еще лучше в своем деле, чем считала возможным, научилась работать со СМИ. «Отвечай на тот вопрос, который им стоило задать», – советовал он.

Должна сказать, блестящий выход, кроме тех случаев… когда вопрос задан о том, что никого, кроме меня, не касается. В этом случае я задаю встречный вопрос. Этому меня тоже научил Арнольд.

И вот мы отсняли фильм и приехали в Канны, где я оказалась с одним-единственным нарядом, и мой дорогой друг Шеп спас меня и провел по всем вечеринкам, и для каждой у меня был новый красивый наряд. Ощущение было потрясающее. Тогда я впервые столкнулась с пресыщенностью богачей Ривьеры. Что я вообще знала?

После многочисленных просьб с моей стороны – понимаете, какая штука, я ведь почти ничего не получила за этот фильм по сравнению с гонорарами парней, – продюсеры «Вспомнить все» купили мне платье на премьерный показ. Это было черное платье Herve Leger[55]55
  Французский модный дом, основанный в 1985 году дизайнером Эрве Леру.


[Закрыть] с запахом. Я храню его до сих пор, оно очень сексуальное. На вечеринке в Hotel du Cap-Eden-Roc[56]56
  Легендарный фешенебельный отель на Лазурном берегу, расположен на самой крайней точке мыса Антиб.


[Закрыть] играли Gipsy Kings[57]57
  Французская поп-группа, играющая в стиле румба-фламенко.


[Закрыть], а из окон отеля открывался вид на море. Среди моря звезд были The Rolling Stones[58]58
  Британская рок-группа, многие годы соперничавшая по популярности с The Beatles. Стала важной частью Британского вторжения, считается одной из самых влиятельных и успешных групп в истории рока.


[Закрыть] и Эрик Клэптон[59]59
  Один из самых уважаемых и влиятельных рок-музыкантов. Единственный музыкант, который трижды включен в Зал славы рок-н-ролла: в качестве сольного исполнителя и члена рок-групп Cream и The Yardbirds.


[Закрыть]. Мой чудесный новообретенный друг Свен, гроза тигров, рассказал Стивену Сигалу[60]60
  Американский актер, кинопродюсер, сценарист, кинорежиссер, музыкант и мастер айкидо. Специальный представитель МИД России по гуманитарным связям России и США.


[Закрыть] шутку, смешнее которой я не слышала ничего в жизни, а сам Сигал был груб, в точности как о нем говорят: вызывал гостей размяться, хотя место было совершенно неподходящее. Впоследствии, когда я работала с ним над фильмом «Над законом», он велел мне не стоять слишком близко, так я нарушала его «ци»[61]61
  Одна из категорий китайской философии – умственная и душевная энергия каждого живого существа, управляющая процессами внутри тела и за его пределами.


[Закрыть].

Впрочем, как говорила моя бабушка Лила, «если ничего хорошего сказать не можешь, не говори ничего».

Ирландский быт

Знаю, кажется, что моя семья совершенно безумна, но на самом деле примерно так растут все американцы ирландского происхождения. Говорят, жизнь у ирландцев бывает двух сортов: обеспеченная и быт. В нашем случае – быт. Иными словами, если у вас четверо детей и один туалет, кто-то писает в раковину.

Приучив меня и Майка к горшку, мама слегла. У нее были фиброзные опухоли[62]62
  Опухоли, которые развиваются из клеток, обычно встречающихся в соединительной ткани. Большинство ведут себя как нераковые, но некоторые могут вести себя агрессивно, что больше похоже на рак.


[Закрыть] и, я уверена, эндометриоз[63]63
  Одно из самых распространенных заболеваний женской репродуктивной системы; при его возникновении клетки эндометрия (слоя, выстилающего матку изнутри) разрастаются за его пределами.


[Закрыть], который унаследовали и я, и моя сестра и из-за которого мы не смогли иметь детей.

Никакой шикарной столовой у нас тоже не было – ели мы только в кухне. В этой кухне звенел смех и проливались слезы. Это была семейная кухня. Зимой мы приносили туда белье из подвала и складывали. Именно там мама научила меня считать карты, чтобы угадывать, где какая, не глядя. Однажды я поехала в Вегас со своей подругой Пэрис Либби, которую тоже учили аналогичным фокусам. После того как я прославилась, Пэрис 10 лет постоянно сопровождала меня в качестве стилиста. У нас с ней телепатическая связь, благодаря которой мы видим будущее. Тогда, в Лас-Вегасе, мы отлично сыграли в блэкджек[64]64
  Одна из самых популярных карточных игр в казино по всему миру. Славится простыми правилами, скоростью игры и наиболее простой стратегией в подсчете карт.


[Закрыть]. Нас попросили уйти. Мы рассмеялись. Считали ли мы карты? Ну да, так мы их всегда считаем. Знали ли мы, что будет дальше? Ну да, так мы вроде как всегда знаем. Растешь с безумцами – будь безумной. Я могу поймать себя на мысли, что считаю номера домов и складываю их, одновременно разговаривая с кем-то в машине. Это не значит, что я понимаю, где именно мы едем.

А вот когда дело касалось семейного стола, я всегда все знала. За этим столом мы играли в карты; нас наказывали, заставляя сидеть там целый вечер, – и мы сидели. За этим столом мы делали уроки. Мы сидели за ним, пока крышка из жаростойкого пластика окончательно не протерлась.

За этим столом подавались изумительные обеды по случаю Дня благодарения, все эти многочисленные нарезки; мы собирались за ним на Рождество и на Пасху, на все дни рождения. Мама всегда накрывала стол. Пока у меня у самой не появилось трое детей (а может, пока у них не начался одновременно подростковый возраст), вряд ли я осознавала, сколько ей приходилось прикладывать сил, чтобы удерживать все это хозяйство. А ей удавалось. Кухня была безупречно чистой, на столе всегда была еда. А ведь каждый четвертак, каждые десять центов были на счету.

Знаю, кажется, что моя семья совершенно безумна, но на самом деле примерно так растут все американцы ирландского происхождения.

Каждый раз, когда им с папой удавалось сэкономить десять или даже пять центов, монетка отправлялась в специальную банку с крышкой – на будущее. На бизнес, который они надеялись открыть, когда все мы вырастем и они смогут позволить себе рискнуть.

Разумеется, я их не понимала. Я понятия не имела, что это значит, насколько преданы они были друг другу, своей мечте и нам.

После того как в 1992 году Каннский кинофестиваль открылся показом «Основного инстинкта», мои друзья Билл и Нэнси, с которыми мы в ту пору были очень близки, пригласили меня погостить в шикарном доме их друзей на Ривьере. Там я впервые стала учиться играть в теннис и поняла, что так поступают все богачи. Впрочем, занимаются они не только этим, так что, как только у меня появилась возможность, я выплатила долг родителей за ипотеку, отправив анонимный денежный перевод на сумму семнадцать тысяч долларов – столько им оставалось отдать за дом.

Я была на теннисном корте, когда мне позвонили мама с папой. Мама плакала.

– Ты это сделала?

– Что сделала? – самым невинным голосом спросила я.

– Ты знаешь что! – все так же сквозь слезы воскликнула она.

Она начала рассказывать, что пошла в банк и сказала, что, должно быть, произошла какая-то ошибка с оплатой, и выяснила, что кто-то уже погасил весь остаток. Тогда она отправилась в магазин к отцу и велела ему взять выходной. «У нас больше нет ипотеки, – объявила она. – Пойдем пообедаем». Они пошли, и отец сказал: «Возьми все что хочешь, возьми еще один сэндвич, тот, который на двадцать пять центов дороже, мы можем себе это позволить». Я стояла и слушала все это, сжимая в руке ракетку. Да, так поступают все богачи.

Впрочем, в детстве у нас было богатство другого рода. Каждый вечер на столе был ужин, и каждое блюдо готовилось дома. Еда была изумительная, причем вся – от воздушной сдобы до жаркого и подливы, домашних тортов и пирогов со свежими фруктами или заварным кремом и сливками. Мама все лето консервировала овощи, чтобы потом мы могли всю зиму их есть. Каждое утро она готовила папе завтрак, а если он работал в ночь, она готовила обед. Она ждала его, когда он задерживался допоздна. Он никогда не возвращался в холодный и тихий дом. Помню, как он открывал дверь и смеялся. Это была большая любовь. Чего она только не изобретала, чтобы заставить его рассмеяться. Она меня убьет за то, что я об этом рассказываю, но, помню, однажды, когда папа должен был поздно вернуться с работы, она завернулась в целлофан и встретила его в таком виде. По-моему, это уморительно. Они были счастливы до самой его смерти.

Благодаря им, их бессмертной любви друг к другу, их умению держать себя в руках, их беззаветному служению этому семейному механизму все мы узнали, как надо поступать, чтобы чего-то добиться. У нас были очень близкие отношения, как бывает во всех хороших ирландских семьях. Мы не жаловались на удары судьбы, мы ворчали, но выполняли свою работу – опять же безо всяких жалоб, ведь будешь жаловаться, станет еще хуже.

В то время ни у кого не было ни времени, ни сил на нежности и объятия, которые мое поколение научилось дарить детям. Теперь я вижу, сколько потеряли мои родители – не только потому, что они не давали всего этого нам, а потому что не познали всей глубины и значимости любви между родителем и ребенком. Обнимая маму, я всегда испытывала неловкость. Теперь-то она любит обниматься, она полна любви, она стала бабушкой. Мой отец, пока был жив, тоже стал куда более явно проявлять чувства, он раскрылся, будто цветок.

Папа был маминым рыцарем; он вставал, когда она входила в комнату, выдвигал ей стул из-за стола и каждый вечер благодарил ее за ужин, говорил, как все было вкусно.

Когда я начала ходить на свидания, к десяти я должна была вернуться домой. Чтобы удостовериться, что я не опоздаю, мама пекла булочки с корицей, а ровно к десяти вечера вытаскивала их из духовки и покрывала заливкой. С кем бы я ни встречалась, все они понимали: я должна быть дома минута в минуту. Мама свое дело знала. Разумеется, за каждую минуту опоздания меня наказывали на неделю. С дочерью Джо Стоуна шутки были плохи.

Однажды к нам на участок забрался какой-то мальчишка и заглянул в окно гостиной, жутко напугав меня. Я буквально взлетела по лестнице, бросилась к папе и рассказала, что случилось. Он – как был, в пижаме – ринулся вниз, запрыгнул в свой грузовик, на заднее сиденье кинул винтовку и гнался на машине за этим мальчишкой, а тот бежал что есть мочи, унося ноги. Потом мы еще несколько недель хохотали, рассказывая эту историю за ужином.

Когда мы были детьми, Рождество у нас праздновали с размахом. Хоть подарки зачастую и были маленькими, все равно вызывали восторг. Все они были красиво упакованы и до наступления праздника тщательно прятались, хотя мы, разумеется, прекрасно знали, что они лежат на чердаке. Детьми мы забирались туда и разглядывали, пока Дот не поменяла местами бирки, написав на наших подарках имена мальчишек, а на их подарках – наши с Келли имена, просто чтобы одурачить нас.

Я поколачивала своих братьев, но никто никогда не бил меня. Разумеется, у папы было строгое правило: девочек бить нельзя.

На чердаке можно было найти кучу самых разных сокровищ: одежда, мебель, предметы искусства. Я помогала папе степлером прикреплять к потолку стекловату. Брат к тому моменту ушел служить в ВВС, и я стала папиной помощницей. У нас были защитные очки и перчатки, но верхнюю часть рук стекловата все равно ранила.

Поскольку дома никогда не было типичного гендерного распределения ролей, я смогла приобрести массу навыков, которые обычно считаются мужскими. Я знаю, как смешать и залить бетон, как выложить стену из камня, чтобы она не обрушилась. Все мы научились строить дом, а поскольку росли мы среди амишей, то и делали это, как все амиши: мы строили каркас и стены, а потом поднимали их с помощью канатов. Я стригла лужайку, лопатой очищала дорогу от снега, лазила по деревьям и играла в гольф. Я поколачивала своих братьев, но никто никогда не бил меня. Разумеется, у папы было строгое правило: девочек бить нельзя. Просто мальчишки считали, что к сестрам оно неприменимо, – пока однажды мы не надрали им зады.

Я обожаю вспоминать тот день, когда задала Майку жару. В тот день он в последний раз схватил меня, плюнул и сказал, что мне надо сделать. Я дождалась, пока родительская машина не подъедет ближе (кстати, наша улица называлась Парк-авеню). Как только это произошло (а из кухни все было прекрасно видно), я вбежала в гостиную, где короткостриженный Майк сидел на полу в растянутой трикотажной пижаме, скрестив ноги, и смотрел телевизор. Я постучала его по плечу и, когда он повернулся, со всей силы врезала ему по носу, а потом понеслась на улицу с такой скоростью, будто за мной черти гнались, и всю дорогу визжала и плакала как ненормальная.

Я влетела в папины объятия, и тут из дома как раз вышел Майк. Из носа у него шла кровь.

– Что, черт возьми, ты сделал со своей сестрой?

– Да это же она меня ударила! – воскликнул Майк.

– Ладно, – кивнул папа. – Так что ты с ней сделал, чтобы она так поступила?

Майк до сих пор считает, что я сломала ему жизнь. Я была на семь лет младше его. Он считал, что у него все схвачено, а потом появилась я. Женщина.

Всю нашу жизнь мы с братом то были лучшими друзьями, то не разговаривали друг с другом. Вот так. Он живет в доме Дот на первом этаже. И время от времени заботится о ней.

Точно так же поступали с нами родители. Их воспитание было ужасным, прекрасным, кошмарным и потрясающим. Они делали все, что могли. Они дали нам все. Абсолютно все. Полный ирландский набор.

Образование

Когда я училась в старшей школе, у нас решили провести эксперимент и отправить нескольких ребят на занятия в колледж. Преподаватели тестировали старшеклассников, уменьшая группу претендентов с каждым раундом, и отсеивали до тех пор, пока нас не осталось пятеро. Я и четверо мальчишек стали учиться в Edinboro University[65]65
  Edinboro University – государственный университет в Эдинборо, Пенсильвания.


[Закрыть], ближайшем к нам. Мне было пятнадцать, так что машину я сама не водила. Колледж находился в тридцати пяти или сорока минутах езды от нашей старшей школы в Сагертауне, штат Пенсильвания. Мы подъезжали к университету, а потом расходились в разные стороны – у каждого были свои уроки в зависимости от того, кто в чем силен. Моим первым направлением была английская литература, а вторым, кажется, естественные науки. Со временем я стала склоняться к истории современной архитектуры, для спортивных занятий выбрала гольф, поскольку гольф в нашей семье был чем-то вроде всеобщей негласной религии – только на поле для гольфа все мы находили общий язык. Лучше всех играл Майк и еще тетя Вонн, потом шел папа, потом я, потом Келли и мама.

Один из мальчиков, ходивших с нами в колледж, продержался совсем недолго: он был запредельно умен, но иногда вытворял очень странные штуки. Например, однажды решил доказать, что сможет съесть лампочку, и попытался проделать это прямо на наших глазах. Так мы впервые осознали, что ум и здравый смысл не всегда идут рука об руку. Мы оказались в кампусе колледжа, когда старшему из нас было всего шестнадцать, и были ошеломлены всем происходящим – не только глотателем лампочек. Между пятнадцатилетним подростком и человеком в возрасте от восемнадцати до двадцати двух пролегает огромная пропасть. Обедать мы ходили в кафетерий, и он казался нам просто гигантским, хотя на деле ничего особенного в нем не было – это мы были очень маленькими.

В ту пору мой преподаватель естественных наук в старшей школе, которому тогда было немного за двадцать, постоянно ко мне подкатывал, даже оставлял после школы. Именно он проводил большую часть тестов, необходимых для поступления в колледж. Он, судя по всему, всегда считал, что мне нужно очень много заниматься.

Я пыталась справиться со всеми новыми безумными обстоятельствами, появившимися в моей жизни, и при этом притвориться, что все нормально. После занятий в колледже мы возвращались в школу, шли в специальный кабинет, где дополнительно занимались с другими старшеклассниками (я – алгеброй), или в один из классов, где нам предстояло вести уроки под наблюдением преподавателя (я помогала с английским в девятых классах).

Оценки в колледже у меня были посредственные. Для меня главным было то, что меня интересовало, что я хотела узнать.

Эта ситуация была совершенно ненормальной. Занятия алгеброй давались мне просто и проходили неплохо, вот только они изолировали меня от остальных детей. Мне, конечно, было позволено проводить время в комнате отдыха для учеников выпускного класса, и там я завела друзей по игре в кункен[66]66
  Мексиканская карточная игра.


[Закрыть], но все же. От уроков английского у меня сердце разрывалось. В процессе преподавания я обнаружила, что как минимум половина учеников не умеет читать. Я задавала им вопросы по домашней работе, а они понятия не имели, о чем я говорю, так что я стала заставлять их выполнять домашнее задание на уроке, но они все равно ничего не понимали. Тогда я попросила их открыть книги для чтения, чтобы они читали прямо в классе, по очереди. Что ж, первая девочка прочла свой отрывок замечательно, а потом все покатилось по наклонной. Поразительно, сколько детей даже близко не читали на том уровне, на котором должны читать ученики их возраста, и тем не менее они продолжали учиться…

Именно это открытие стало для меня самым значимым результатом проведенного эксперимента, оно меня многому научило. Но с этого момента я стала сама определять свой путь в образовании. Я окончила старшую школу, а летом продолжила ходить на занятия в колледж и ходила до осени. Оценки в колледже у меня были посредственные. Для меня главным было то, что меня интересовало, что я хотела узнать. Я изучала рисование, астрономию и, разумеется, тренировала гольф. Еще я проводила независимое исследование в области «производства радиопрограмм». На деле каждый вторник я встречалась с одним из преподавателей, мы шли в местный IHOP[67]67
  Американская сеть ресторанов-блинных, специализирующаяся на блюдах для завтрака.


[Закрыть] и за завтраком обсуждали что-нибудь интересное. Это был совершенно замечательный пожилой человек и, полагаю, с далеко не идеальным здоровьем. Именно на его уроках я трудилась упорнее всего, он был добр ко мне. Я вдоль и поперек изучила тему, чтобы наш разговор был для него интересным, увлекательным, чтобы я могла поделиться с ним тем, о чем он слышал не каждый день.

Он покупал мне огромные завтраки, которые самой мне были не по карману и от которых я не могла отказаться, а потом мы часа два подряд общались. От него я узнала больше, чем от большинства своих учителей.

В ту пору у меня был парень – правда, не из этого университета. Он был старше меня, ему было около тридцати, и он был соседом по комнате моего брата Майка в Финдли-Лейк (Нью-Йорк). Если вы не знаете, где находится этот город, знайте: его показывали в фильме «Неуправляемый»; как раз там Дензел Вашингтон на поезде врезается в прицеп для перевозки лошадей, остановившийся на переезде. Всю картину снимали в тех краях, где я выросла и ходила в школу. У нас все было прямо как в фильме «Охотник на оленей»[68]68
  Фильм Майкла Чимино о трех американцах русского происхождения – их жизни до, во время и после войны во Вьетнаме.


[Закрыть].

Джон на пару с моим братом приторговывали марихуаной. Он был смышленый и очень забавный, а внешне походил на Джона Малковича[69]69
  Американский актер, режиссер и продюсер. Лауреат премии «Эмми», а также номинант на «Оскар», «Тони» и «Золотой глобус».


[Закрыть]: рано полысевший, в очках, потрясающе сложенный и очень башковитый. Он был знатоком истории, постоянно что-то читал, вечно водил меня в магазин пластинок и подсадил на прекрасный джаз. На мой восемнадцатый день рождения он отвез меня на выступление Каунта Бейси[70]70
  Американский джазовый пианист, органист, одна из главных фигур в истории свинга. Сделал блюз универсальным жанром.


[Закрыть] в бальном зале отеля. Мы оторвались на славу: танцевали всю ночь, а в конце я оказалась на скамье за фортепиано рядом с Каунтом и смотрела, как он играет. Эта ночь до сих пор остается одной из лучших в моей жизни.

Мой брат превратился в совершенно незнакомого мне человека. У него случались передозы, и он отрубался у меня, в маленькой халупе с двумя спальнями, которую мы с соседкой снимали возле колледжа.

Джон научил меня ездить на мотоцикле по бездорожью, мы отправлялись туда, где шло строительство нового шоссе, и прыгали на мотоциклах по пригоркам, по которым должна была пройти новая дорога. Когда я научилась подниматься на заднем колесе, он пригласил меня в Tito’s на ужин. Для меня это было невероятным событием. Шеф-повар и владелец раньше был шеф-поваром у президента Югославии, так что для нашей глуши заведение было просто шикарным. Мы нарядились и пошли ужинать, а когда прибыли, шеф-повар играл на ксилофоне. Каким-то образом Джон умудрялся все на свете превратить в огромное приключение.

Однажды мы пошли ловить форель, и вместе с обедом он принес хрустальный графин вина и два бокала. Мы курили травку и пили вино, стоя в ботфортах в чистом горном ручье, и удили рыбу. На неделе я ходила в школу, а он занимался какими-то своими делами, а на выходных (и впоследствии – гораздо чаще) я мчалась на машине к нему домой, на встречу с ним и со своим щеночком – биглем по имени Боги.

Джон организовал мне на заднем крыльце место, где я могла рисовать. Мы вместе готовили, он читал, я рисовала, и мы слушали джаз.

Майк в конечном счете решил перейти на кокаин, Джон же не собирался следовать его примеру. Я определенно не хотела, чтобы Джон втягивался в подобный бизнес, как не хотела быть причастной к выходкам своего брата. Очень быстро дела стали принимать пугающий оборот. Люди на кухне у Майка с Джоном делили огромные кучи кокаина на дорожки, а я пыталась учиться и делала вид, что ничего не происходит. Майк купил рыжего ротвейлера, дал ему кличку Сабля. Однажды эта гладкошерстная молодая собака слизала приличную горсть кокаина с кофейного столика и просто взбесилась. Я испугалась, а всем остальным, судя по всему, это показалось смешным. У входной двери могли стоять дробовики, а в гостиной лежать какие-то незнакомцы. Без сознания.

Мой брат превратился в совершенно незнакомого мне человека. У него случались передозы, и он отрубался у меня, в маленькой халупе с двумя спальнями, которую мы с соседкой снимали возле колледжа. Нам с ней приходилось в прямом смысле слова всю ночь таскать его по крошечной гостиной, чтобы он оставался в сознании. Дальше – больше. Он попадал в аварии, его арестовывала полиция, несколько раз его госпитализировали, потом снова начались приводы – так продолжалось, пока в конечном счете он не попался ФБР. Взяли его в отеле, где он остановился, въехав в штат Нью-Йорк, за день до Рождества. В Нью-Йорке законы были гораздо жестче, а у Майка нашли несколько килограммов кокаина. Арест ФБР транслировали по телевидению в прямом эфире, а потом Майка поместили в государственную тюрьму Аттика[71]71
  Тюрьма штата Нью-Йорк категории максимальной/супермаксимальной безопасности (думаю, тут речь идет не о безопасности, а о строгости и максимальной невозможности побега).


[Закрыть], ему грозил срок от пятнадцати лет до пожизненного.

Нашей семье вдруг стали угрожать люди, которые очень не хотели, чтобы Майк рассказывал, на кого он работал, а также люди, которые очень хотели получить от него эту информацию. В обоих случаях последствия обещали быть крайне неприятными. Он же в это время благополучно обустраивался в тюрьме. Он стал своего рода секретарем для тех, кто хотел писать письма своим любимым. Он пишет отличные стихи, а еще у него совершенно невероятный, потрясающий почерк под стать его поэтической натуре. Сейчас он артист разговорного жанра и работает с продюсером Rolling Stones. Но это сейчас.

В ту пору он был просто мальчишкой, который в семнадцать ушел служить в ВВС, где, будучи механиком, обслуживал реактивный самолет командира экипажа на базе ВВС неподалеку от Довера. Там, куда в пустых ракетах доставляли обезглавленные тела наших солдат, воевавших во Вьетнаме. Вьетконг[72]72
  Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама, термин, употребляющийся для обозначения политических и общественных деятелей Северного Вьетнама и южновьетнамских партизан.


[Закрыть] обезглавливал или отрезал уши – на случай, если вы не знали, какие бывали трофеи на этой войне.

Однажды во время службы Майк ремонтировал машину, стоя на гидравлическом подъемнике, а когда спрыгнул, зацепился обручальным кольцом за фиксатор, и ему оторвало палец. В итоге он очутился в палате для ампутантов, куда поступали ветераны войны во Вьетнаме, заработал гангрену и чуть не потерял всю кисть и часть руки в придачу. Он слишком много там повидал. Парни курили марихуану и подсаживались на героин, чтобы избавиться от колоссальных фантомных болей, которые неотступно их преследовали. Там он впервые познакомился с миром наркотиков. Как мне кажется, именно там изменилась его жизнь: из деревенского мальчишки с типичными американскими идеалами он превратился в парня, очутившегося в Аттике.

Жизнь так устроена: она отвечает на наши вопросы и кое-чему учит нас, пока мы учим других.

Когда же через несколько лет он наконец вышел на свободу, ему пришлось еще десять лет отбыть условно. Тогда-то он и переехал в Лос-Анджелес, где стал жить со мной. Я только начинала работать в кино, и мы только что закончили «Вспомнить все». Майк бы с радостью взялся за какую-нибудь работу, но никто не хотел нанимать бывшего заключенного. Он свое отсидел, и это были ужасные годы в ужасном месте. А что теперь? Жизнь его была полностью разрушена. Ему было уже не расплатиться по счетам. А счета все росли, и так продолжалось до бесконечности. Люди от этого сходят с ума. Я столько раз видела, как он пытается завязать, причем у него получалось, он так старался быть хорошим парнем. А потом все снова разваливалось. Мол, зачем все это? Кто будет уважать такого человека? Сейчас-то он на коне, готовится к выпуску альбома и снимает фильм в Бразилии. Его альбом – не только о нем, но и о других вроде него. Это красивая и важная работа. Вот только хватит ли ее, чтобы расплатиться за прошлые прегрешения? Позволит ему общество? Сможет ли он заново обрести себя как человек, как мужчина?

Мой отец никогда не переставал любить его или работать с ним, верить в него. Думаю, так поступают хорошие люди. Они растут и учатся.

Жизнь так устроена: она отвечает на наши вопросы и кое-чему учит нас, пока мы учим других. И все же тех, кому хватает храбрости рискнуть, осуждают. Нас сразу клеймят, нам сразу присваивают ярлык – ярлык, к которому прилагается ответственность и определенное значение, причем тот, кто произносит слово, и тот, кого оно призвано обозначить, могут понимать его совершенно по-разному. Что значит быть преступником, кинозвездой, плотником, генеральным директором благотворительного фонда? Что значит быть поэтом, гуманистом, охотником, жертвой волчанки? Что значит быть старшим братом, стервой, мужем, сестрой? Что значит быть героем, неудачником, лидером, победителем?

Лично мне жизнь дала ответы на многие из этих вопросов. На самом деле она же и задала мне многие из них. В буддизме есть такое понятие – коан, когда вопрос задают, только чтобы породить еще больше сомнений. Каждый сталкивается в своей жизни с таким вопросом. Он либо определяет ваше становление, либо разрушает вас. Мой сломил меня и заново собрал воедино. Так я обнаружила, что в подобных случаях вопрос порой и является ответом.