Текст книги "История кота Соломона и Элен, которой было непросто"

Когда он зашел в дом, повисла зловещая тишина, не было слышно даже приглушенных голосов.

– Гляньте на крышу, там кот сидит!

– Наверное, слезть не может.

Из школы возвращалась группа ребят, которые часто меня гладили. Именно сейчас я очень нуждался в их любви, и спуститься было очень заманчиво. Но открылась входная дверь, и появился Джо, выглядевший как неразорвавшаяся бомба. С ним были судебный пристав и сгорбившаяся Элен. Она все еще крутила в руках полотенце Джонни, завязывая его узлом.

– Мы ожидаем, что акт об изъятии имущества будет подписан в течение недели, – сказал судебный пристав, вручая Джо белую бумагу. Джо грубо всучил ее Элен.

– Возьми, это ТЕБЕ.

Это самое «тебе» было наполнено ненавистью. Джо был готов взорваться. Естественно, как только судебный пристав ушел, поднялся крик.

– А ну, пошла в дом!

– Я не виновата! – прокричала Элен, как только дверь с шумом захлопнулась.

Я прижался к дымовой трубе еще сильнее, двигаясь вокруг нее в прохладную тень. Я всегда боялся грома. Сейчас гром гремел прямо в доме. Аж крыша тряслась. Люди на улице останавливались, испуганно поворачивая головы в сторону дома.

– Опять он за свое, – сказала соседка Сью проходящей мимо женщине. Та закатила глаза. «Бедная девочка. Не знаю, как она его терпит. Кстати, у нее замечательный мальчик».

Было тревожно думать о том, что там был Джонни. Возможно, мне стоило пробраться в его спальню и дать ему немного любви. И бедной Джессике. Очень мудро, что она перенесла котят под кровать. Элен два раза уносила их в другое место, но Джессика упрямо их возвращала, одного за другим. Какое упорство! Я воображал, как она съежилась под кроватью, вылизывая моих деток и подбадривая их, пока я нес свою одинокую вахту на крыше. Джессике сейчас нужен усиленный рацион и внимание. Может быть, мне надо было поймать мышь и принести ей. Солнце становилось все желтее, к пяти часам оно станет круглым.

– Кот все еще там.

– Если он не спустится до темноты, я постучусь к ним в дверь.

Мимо прошли две женщины, за ними покорно плелась собака. От созерцания синих холмов мое беспокойство сменилось мечтательностью. В глубокой задумчивости я вспомнил мир духов и вдруг мысленно перенесся туда и замурлыкал, сидя на искрящемся зеленом лугу и выдыхая мириады звезд. А затем вдыхая их. Звезды, дающие силу. Наполняющие любовью. И все они были для Элен, все до единой.

Скрип входной двери вернул меня на землю. Джо ушел – в который раз. Он швырнул в машину книги и одежду, а еще пару ботинок и чайник. Элен нигде не было видно. Тишина, ни звука. Ни плача Джонни, ни мяуканья Джессики.

Машина не заводилась.

Джо кипел от злости, раз за разом поворачивая ключ зажигания, но она не подавала признаков жизни. Я забеспокоился, что Джо снова зайдет в дом и выместит зло на Элен.

В конце концов он начал толкать машину. На соседских окнах дернулись занавески, но никто не вышел помочь. Машина вместе с пыхтящим позади нее Джо набирала скорость под уклон на дороге, ведущей в тупик. В гневе люди действительно способны на атлетические подвиги. Беспорядочно работая коленями и локтями, Джо совладал с машиной и запрыгнул на водительское сиденье. Машина с ревом завелась, промчалась в тупик, развернулась, еще быстрее промчалась обратно и наконец, едва не оторвавшись от земли, скрылась из виду в направлении шоссе.

Первой открылась дверь соседки Сью. Я поспешил спуститься с крыши и присоединился к ней, когда она нервно постучала в дверь Элен. На ногах Сью были джинсы и пушистые розовые тапочки. Мы вдвоем уставились на дверь, как будто она могла открыться от нашего взгляда. Шерсть у меня на хвосте начала вставать дыбом от волнения. Я испытал неловкость.

– Соломон, какой чудесный большой хвост! – У Сью был добрый голос, очень ободряющий. Она наклонилась, чтобы погладить меня, но я не смог сосредоточиться, чтобы ей ответить. За дверью повисла зловещая тишина.

– А вдруг он убил Элен? – подумал я.

Сью крикнула в прорезь почтового ящика.

– Элен! Это Сью, соседка. Ты в порядке?

Она подождала, напряженно вслушиваясь, а потом в доме раздался звук, дзынькнуло стекло, и Элен медленно подошла к двери. Она стояла там, дрожа, переводя взгляд вверх-вниз на каждого из нас, и глаза у нее были как две мышиные норы.

– Я в порядке, – вздохнула она и подняла усталое лицо с натянутой улыбкой. – Я рада, что он ушел.

– А как Джонни?

– Джонни нормально. Верите или нет, он все это время спал.

– Он тебя обижал?

– Руки не распускал. Хотя угрожал убить нас обоих. Но он любит Джонни. Он его не тронет. Он винит во всем меня.

Элен начала утробно всхлипывать. Сью проводила ее в кресло, а я болтался рядом с поднятым хвостом, что было весьма некстати. Сью стала утешать Элен, а я кинулся наверх к Джессике.

Из-под кровати, где она растянулась, доносилось многоголосое мурлыканье. Все трое котят с аппетитом сосали, а их маленькие розовые лапки энергично взбивали воздух. Их головки были похожи на мокрые гладкие камушки, пустившие побеги в виде ушей. Полосатая и белая закончили есть и лежали, глядя на меня голубыми глазами и открывая рты с коротким жалобным «мяу». Им хотелось со мной поговорить.

Людям хорошо – они могут поплакать. Кошки не могут. Но в тот момент я чуть не заплакал от переполнявшей меня любви и отцовской гордости. Я теперь был папой, и котята нуждались во мне. Их надо было многому научить, и мне не терпелось расспросить их о мире духов, пока их воспоминания о нем были еще свежи. Мои прекрасные детки. Как эгоистично.

– Уйди, Соломон, – огрызнулась на меня Джессика. Но она была слишком рада, чтобы выглядеть злой. Она откинулась, прищурившись и мурлыча, получая удовольствие от кормления моих котят. Я вежливо удалился.

Дверь в комнату Джонни была открыта. Он спал, и настолько неподвижно, что казался сделанным из мрамора. Я сел у кроватки и замурлыкал, с радостью глядя на белое облако света, окружавшее спящего малыша. Оно было особенно густым в изголовье кроватки, и в этом концентрированном свете я увидел мерцание ангела, охранявшего Джонни.

Я снова покинул свое земное кошачье тело и увидел, куда привел Джонни его сон. Он играл на лугу, держа за ниточку синий шарик, а в траве вокруг него вспыхивали похожие на цветы искорки света. С ним был славный круглолицый старик с чуткими руками и лучистыми глазами, они искрились при виде Джонни, который со смехом бежал ему навстречу. Джонни выглядел совсем не таким серьезным и озабоченным, каким был в обычной жизни. Во сне он был беззаботным и лучезарным.

Элен нашла меня спящим в кроватке рядом с Джонни.

– Тебе сюда нельзя, Соломон, – сказала она и аккуратно вынула меня оттуда. Она не смогла разозлиться на меня, потому что я сразу прижался к ней, мурлыча и пристально глядя в глаза. – Милый Соломон, – Элен посадила меня на подоконник, и мы стояли, восхищаясь картиной вечернего двора, наполненного коралловым светом и бормотанием соек. С полей доносился запах свежескошенного сена, на востоке вставала летняя луна. – Ты появился у нас ровно год назад, Соломон. С днем рождения! – сказала Элен, и слезы ручьем потекли по ее щекам, и без того красным.

Я хотел сказать ей, как сильно люблю этот солнечный дом, и поблагодарить за то, что приютила меня. Согретые солнцем камни и мягкая трава, вишневое деревце, добрые прохожие, которые гладили меня. Кошачья дверца и замечательная лестница, полная ароматного дыма кухня, мои любимые укромные уголки. И главное, любимое кресло с желтой подушкой. Я хотел сказать, как грустно, что Джо расколошматил очередную дверь и разбил много посуды. Но дома все равно было хорошо. Он был построен на старом кукурузном поле, и кукурузный дух все еще витал в его стенах. В доме были любящая Элен и играющий Джонни, а теперь и мои чудесные котята мурлыкали наверху. Что бы ни делал Джо, дома всегда будет хорошо. Я живу тут уже вторую жизнь, и это мой дом.

От этих мыслей я замурлыкал еще громче, встречая с Элен закат. Жаль, что она не могла о них узнать, но я понимал человеческую речь, и ее слова глубоко потрясли меня.

– Наш дом придется продать, Соломон. Мы уезжаем, – всхлипнула она. – И я даже не знаю, сможем ли мы взять тебя с собой.

Глава четвертая. Прощай, дом

Я не хотел сидеть в ужасной кошачьей переноске вместе с Джессикой. Джо взял ее за шкирку, сунул внутрь и захлопнул дверцу, прежде чем она успела попятиться и вылезти. Джессика умела ловко пятиться задом. Теперь она была в клетке. Она развернулась и в замешательстве глядела на нас, в ее прекрасных глазах застыло отчаяние. Я подсел к переноске и поцеловал ее через твердые железные прутья, пытаясь успокоить, но она не хотела успокаиваться. Она была напугана и убита горем. Трое ее замечательных котят уехали вчера в той же переноске, а когда Джо вернулся, переноска была пуста.

– Ты ведь отвез их в приют, правда? – спросила Элен.

– А куда же еще. Ты меня за кого держишь? – со злостью ответил Джо. Он был в паршивом настроении, рухнул на диван, обхватив голову руками. «Отстань от меня, а? И так тяжело терять наш дом, а тут еще ты начинаешь…»

Я глянул на него скептически. Я чувствовал, что он врет. Что он сделал с нашими котятами? Я не мог отделаться от ощущения, что полосато-белая, моя любимица, где-то плачет и зовет меня.

Мы не понимали, что происходит. Весь день мы сидели на заборе и смотрели, как два человека выносят из дома мебель.

Элен позвала меня и взяла на руки, когда эти двое возились с тяжелым старым пианино. Она прикоснулась к инструменту перед тем, как его погрузили в кузов.

– Это пианино купила мне мама, – сказала она. – Оно такое красивое. Ужасно грустно терять его вот так. У меня просто сердце разрывается.

Я уткнулся головой в ее шею, пытаясь дать понять, как хорошо я помню эти наполненные музыкой волшебные часы, когда я сидел наверху того самого пианино и наслаждался потоком звуков, вылетавших из-под пальчиков Элен, и вдохновенным выражением ее лица. Она была окутана музыкой, дышала ею. «Она так талантлива, – говорила ее мама, – но попроси ее сыграть для кого-нибудь, и она откажется! Играет только для своего кота».

Пианино, диван, толстый ковер и наше любимое кресло погрузили в кузов, и вскоре наш чудесный дом опустел. Мы с Джессикой пробрались внутрь, на цыпочках прошли по пустым комнатам и поднялись по лестнице, где мы так весело играли. Мы шли с опущенными хвостами и округлившимися от страха глазами.

Элен подбежала к грузовику и схватила с одного из кресел желтую бархатную подушку. «Ее сшила моя мама, – яростно бросила она грузчикам. – Вы ее не получите. Можете арестовать меня, если хотите».

Она вздернула подбородок и сверкнула глазами, на что один из мужчин пожал плечами.

– Пусть забирает. Это всего лишь подушка, – сказал он, одним махом закрыл задний борт кузова и залез на водительское сиденье.

Элен стояла на лужайке, сжимая желтую подушку и глядя вслед удаляющемуся грузовику, по ее щекам текли горячие слезы. Джо стоял в дверях, глаза его были черны от гнева, руки сложены на груди. Он изрыгнул проклятие в направлении грузовика.

– Не начинай, – попросила Элен.

– САМА не начинай.

Я видел, что Джо с трудом сдерживается. Воздух вокруг него кипел гневом. А прямо в центре этого облака гнева затаилась жгучая боль. Она пронизывала Джо и могла вылиться на Элен. Я разрывался между тем, чтобы оставаться с Джессикой, утешать Элен и успокаивать Джо, – и я выбрал Джо. Важнее всего было предотвратить вспышку гнева. Первым делом я вообразил себя окруженным мерцанием целительных звезд, потом подбежал к нему с поднятым хвостом и замурлыкал так громко, как только мог.

– Ох, Соломон. – Он нагнулся и взял меня на руки. Я прижался к его груди, посмотрел ему в глаза, и произошло нечто удивительное. Крупные слезы потекли по щекам Джо прямо на меня, а облако гнева поплыло через двор и исчезло над крышами.

Я ожидал награды в виде банки консервов с кильками или долгого поглаживания, но Джо отнес меня в переноску, где Джессика уже рвала на части подстилку. Джо как-то умудрился затолкать меня рядом с ней и закрыть дверцу до того, как я развернулся. Потом он поднял переноску, швырнул ее на заднее сиденье и захлопнул дверь.

Происходило что-то ужасное. Я понял, что мы едем или к ветеринару, или в приют. Я сел, прижавшись к дверце. Целительные звезды исчезли, и я почувствовал себя в ловушке.

Элен посадила Джонни в детское кресло, к нам в машину заглянула соседка Сью.

– До свидания, Соломон и Джессика! Пока, Джонни! – сказала она на прощание, потом они с Элен обнялись и поплакали друг у друга на плече. Почему все плачут? – удивлялся я. Стоял прекрасный осенний день, первые пожелтевшие листья неспешно падали с вишневого дерева. Мы могли бы резвиться на солнце, играя с ними.

Джо сел за руль, Элен села рядом, все еще сжимая желтую бархатную подушку.

– Поехали, – сказала Элен, храбро пытаясь улыбнуться. – Тише там, хвостатые. Мы отправляемся в далекое путешествие.

Как только машина сдала назад и выехала на дорогу, Джессика подняла вой. Она всё выла и выла, и не могла остановиться. Что касается меня, я бы сидел тихо, ведь бежать было некуда, но на меня так угнетающе подействовала истерика Джессики, что я завыл вместе с ней.

– Они же не будут так выть все двести миль? – сказал Джо.

Он вел машину угрюмо и очень быстро. Вскоре мы выехали на шоссе, где громыхали большие грузовики, и мне было так страшно, что начала выпадать шерсть, особенно в тех местах, где я терся о прутья. Это напомнило мне долгое путешествие в промасленном грузовике.

По-моему, люди сами портят себе жизнь. Если б я был уличным котом, я раз и навсегда осел бы на одном месте и изучил бы его как следует. Я сделал бы себе в изгороди великолепное гнездышко, уютно обустроил его и жил припеваючи, греясь на солнышке.

Джонни уснул в своем кресле. Мне был виден кусочек его пухлой щеки и рука, обхватившая плюшевого мишку. Он выглядел спокойным, как и плюшевый мишка, который, по обыкновению, мне подмигивал. Я решил, что они правильно сделали, смирившись с происходящим, и попытался успокоиться. Элен повернулась и посмотрела мне в глаза.

– Ничего, Соломон, – сказала она. – Я не брошу тебя.

После этого я даже задремал, но от непрестанного воя Джессики у меня разболелась голова. Я закрыл глаза, а когда открыл их, все уже изменилось. Мы ехали по тихой дороге, петлявшей меж холмов и скал, покрытых вереском и можжевельником. Я учуял запахи папоротника и овечьей шерсти. Мы провели в машине уже много часов, лил дождь. Косые струи хлестали по окнам и стелились густой белой пеленой, скрывая все вокруг.

«Ни черта не видно» – то и дело повторял Джо. Иногда грозился: «Я придушу эту кошку».

Джессика не обращала внимания. Она порвала подстилку, превратила ее в клубок и обмочила его, розовые подушечки на ее лапах покраснели и опухли. Она продолжала орать, и я не мог сделать ничего, чтобы утешить ее.

Мы с Джессикой были домашними кошками. Оба выросли в частном доме на огороженном участке, привыкли к звукам радио, ребячьему гвалту и стрекоту газонокосилки. Поэтому, когда Джо остановил наконец машину и выключил мотор, деревенская тишина, природные запахи и неистовый ливень очень нас взбудоражили. Вообще-то это было захватывающе.

– Ну вот, – сказала Элен. – Приехали. Вот мы и дома.

– Да уж, – проворчал Джо.

Я встал и попытался потянуться, но ударился о потолок переноски. Рядом с нашей машиной стоял странный дом с бледно-желтой дверью. Он тоже был на колесах.

– Я не хочу жить в этом паршивом трейлере! – возмутился Джо, но Элен, не унывая, разбудила Джонни и затараторила:

– Ничего, нам тут будет хорошо. Мы его обустроим. Давай сначала выпустим хвостатых страдальцев. Мы запрем их в спальне и намажем лапы маслом.

– Намажем лапы маслом? – удивился Джонни. – Мама, ты что?

– Так делают, чтобы помочь кошкам перенести переезд, – пояснила Элен. – Со страху они хотят сбежать, поэтому им мажут лапы маслом, и пока они его слизывают, они привыкают к новой обстановке и успокаиваются. Может быть, это все бабушкины сказки, но это помогает.

Задняя дверь открылась, и дождь полился внутрь. Элен быстро перетащила переноску в трейлер. Пахло пластмассой, и было ужасно холодно. Она отнесла нас в крошечную спальню, закрыла дверь и выпустила из клетки. Джессика забилась под кровать, а я с удовольствием устроился у Элен на руках. Она сидела со мной на кровати, и мы смотрели в окно на мутную кружащуюся завесу.

– Мы в Корнуолле, Соломон, – сказала она. – Тут нам будет хорошо, вот увидишь. Ты теперь корнуоллский кот.

Она погладила меня по спине, разглаживая мою всклокоченную шерсть, потом намазала мне лапы маслом, налила в миску воды и поставила миску с любимым кормом.

– Вы двое пока посидите тут, а когда мы разгрузим машину и прекратится дождь, я вас выпущу.

Джессика осталась под кроватью, а я взобрался на стоявший у окна кухонный шкаф и стал с аппетитом слизывать масло с лап, наблюдая за разгрузкой машины с нашими вещами. Мне не нравилось в этом трейлере. Тут было сыро, и он все время качался, особенно когда Джо ходил по нему или Джонни бегал из одной комнаты в другую, радостно взвизгивая. Здесь я не чувствовал себя в безопасности. И совершенно не чувствовал себя как дома. Как только дождь прекратился, я дал себе клятву выйти на улицу и отыскать место получше.

Вечером нас выпустили из спальни, но наружная дверь оставалась крепко запертой. Я все обследовал, пройдя с высоко поднятым хвостом. Здесь не было никакой лестницы, играть было негде; не было ни кошачьей дверцы, ни дивана. Но я нашел широкий освещенный солнцем подоконник и растянулся на нем. Джессика не проявила никакого интереса к нашему новому дому. Она ходила настороженно, вытягивая шею все больше и больше, когда заглядывала в крошечные комнаты и шкафы. Потом поскреблась в наружную дверь и завыла.

– Не выпускай ее, – прокричала Элен из комнаты, в которой она укладывала Джонни спать. Он плакал.

– Мама, мне здесь не нравится. Я хочу назад, в наш старый дом.

– Не получится, малыш. Это теперь не наш дом.

– Как же так, мама?

Элен терпеливо рассказывала ему, но он не успокаивался, поэтому я запрыгнул к нему на кровать, лег рядом и замурлыкал.

– Вот, Соломон здесь, и ему хорошо, – сказала Элен.

Мне не было хорошо. Я тоже хотел вернуться в наш старый дом. Это желание отозвалось едва заметной болью в сердце, но я не подал виду, чтобы не расстраивать Джонни. Я примостился на его подушке и притворялся спящим, пока он не перестал плакать и сам не свернулся калачиком в новой кровати.

– Один есть, осталось двое, – устало сказала Элен. – Теперь очередь Джессики.

Я с удивлением наблюдал, как аура Элен наполняется звездами и возле нее в светящейся дымке мерцает ангел. В тот миг я гордился тем, что у меня такая хозяйка. У Элен был особый дар. Я вспомнил, как еще девочкой она, окруженная ангелами, исцеляла и успокаивала любое расстроенное существо. Я сел поближе, купаясь в ее энергии, будто это были солнечные лучи.

Элен уговорила Джессику перестать скрести дверь, взяла ее на руки и посадила на желтую бархатную подушку, непрерывно поглаживая и разговаривая с ней тихим завораживающим голосом.

– Джессика, милая, все будет хорошо. Теперь это твой дом, и все наладится. А твои детки будут жить у хороших людей. Я знаю, что ты скучаешь по ним, милая.

Джессика слушала, не отрывая от Элен усталый взгляд, и от нежных прикосновений ее шерсть постепенно вновь обретала блеск. Она даже начала мурлыкать, хотя у нее это не очень хорошо получалось.

– Джессика, это успокоительное, – сказала Элен, показывая ей маленькую белую таблетку. – Вреда тебе от него не будет, зато оно поможет заснуть, и тебе полегчает, а утром вы с Соломоном сможете осмотреть наш новый дом.

Элен макнула таблетку в масло, и Джессика, словно птичка, открыла розовый ротик. Быстро положив таблетку ей на язык и не давая открыть рот, Элен поглаживала ее шею. Я видел, как бугорок с таблеткой скользнул вниз, Джессика успокоилась и обмякла, растянувшись на подушке.

– Фью! – присвистнул Джо. – Чудеса! Я чуть было не выкинул сегодня эту кошку из машины.

– Не злись на нее, Джо, – сказала Элен, все еще гладя спящую Джессику. – И не называй ее «эта кошка».

Она посмотрела на меня.

– Тебе ведь не нужно успокоительное, правда, Соломон?

Я перевернулся на спину, задрав лапы кверху, и нахально посмотрел на нее.

– Ага, – сказала она, – вижу, что не нужно.

Ангел оставалась с нами весь день в скрипучем трейлере, пока дождь барабанил по крыше и хлестал по окнам. Я вздремнул, пытаясь примириться с большой переменой в нашей жизни и думая о том, как нам привыкнуть к этому тесному трейлеру и незнакомому миру снаружи. Я волновался за Джо. Что будет, если он выйдет из себя? В этом хлипком помещении, где чашки дрожали от обычных шагов, не было места одолевавшим Джо вспышкам ярости.

Ночь стояла беспросветно темная. Никаких оранжевых уличных фонарей, к которым мы привыкли. Но спустя некоторое время дождь прекратился, и, просунув голову между нелепыми занавесочками, я увидел на небе яркие звезды и уселся глазеть на небо и разговаривать со своим ангелом.

– Не пытайся уйти, Соломон, даже если тебе здесь не нравится. Ты очень нужен Элен. На пороге тяжелые времена, но ты должен остаться.

Она повторяла это раз за разом, и к утру я решил остаться и мужественно перенести все невзгоды.

Но вскоре я испытал жуткое потрясение.

Я один бодрствовал, сидя на подоконнике под утренним солнышком. Мне хотелось увидеть двор и понять, где мы оказались. Трейлер стоял у высокой ограды, заросшей диким вьюнком и ежевикой, так что невозможно было увидеть, что находилось за ней. С другой стороны была зеленая лужайка, на которой стояли другие трейлеры. И тут я увидел нечто ужасное. Я вытянулся в струнку, и мой хвост начал топорщиться и стал похож на щетку. Шерсть встала по всей спине, сердце колотилось, я едва дышал.

По широкой дорожке к нашему трейлеру шла самая громадная и страшная собака из всех, когда-либо виденных мной. Она тащила за собой маленького человечка, откинувшегося назад и обеими руками вцепившегося в натянутый поводок.

Огромная собака сверкала глазами, и я слышал ее сопение, урчание и цоканье когтей по дорожке. Она подбежала к машине Джо и подняла мясистую заднюю ногу, чтобы помочиться на колесо. Потом она посмотрела наверх, увидела в окне меня и кинулась к трейлеру, рыча и гавкая. Трейлер закачался от такой мощи. Я оцепенел.

Перед нашим старым домом был дворик с изгородью и белой железной калиткой, оберегавшей от пробегающих мимо собак. Тут было открытое пространство. Как же я выйду во двор, если сюда может прийти эта собака? Я всего лишь молодой кот. Мне нужно место для игр и прогулок. Обещание остаться, данное ангелу, стало невыполнимым.

Шерсть на загривке постепенно улеглась, когда я пригнулся и по-новому оценил обстановку. Я искал пути отхода и высокие места, глядя на домики вдалеке и на длинную дорогу, скрывавшуюся за холмом. Я начал планировать побег.