Текст книги "Полуночный маскарад"

Глава 6

Ужин в «Белом Роге» прошел Очень приятно:

Доминик заказал отдельный кабинет, и никто их не беспокоил.

Первое впечатление Слэйда о молодом Захарии Сеймуре подтвердилось, и он вновь задумался, как могут уживаться этот очаровательный молодой человек и его мегера-сестра. Слушая его рассказ о годовалом жеребенке, которого воспитывает знаток конного дела Этьен, Доминик улыбнулся. Он вспомнил себя в возрасте Захария. Уже тогда он сходил с ума по лошадям.

Закончив ужин, молодые люди сидели, потягивая отличный французский бренди, контрабандой доставлявшийся из Франции. Разговор от лошадей перешел к текущим делам, а потом – к известному пирату Жану Лаффиту и его притонам на побережье.

Ставя на стол рюмку, Доминик небрежно заметил:

– Я полагаю, мы должны быть благодарны ему и его людям. Если бы не они, мы бы не пили такой бренди. Меня удивляет, что наш губернатор Клерберн не в состоянии справиться с ними. Конечно, он делает все, что может, но, похоже, никто всерьез не хочет их останавливать. Должен признаться, меня беспокоит, что у Лаффита такая хорошо вооруженная шайка. Если англичане смогут завербовать Лаффита и его людей… – Доминик задумался, а потом очень серьезно закончил:

– ..Бог знает, сколько неприятностей они, способны навлечь на Луизиану. Ройс кивнул:

– По крайней мере, – сказал он задумчиво, – генерал Джексон довольно успешно действовал на Хорсшоуденте. И мы больше не боимся мародеров-индейцев из бухты. Помнишь, что было прошлым летом в Форт-Мимс? Я рад, что генерал сумел дать отпор британцам.

Возбужденно блестя глазами, Захарий выпалил:

– Бог мой! Посмотрел бы я на британцев, которые захотели бы атаковать Луизиану! Здорово бы им досталось!

Доминик поднял голову:

– А ты не забыл, что многие думают не так, как ты, и были бы рады англичанам? Там осели многие британцы. Ты ведь тоже по происхождению британец. Разве твой дед – не британский офицер?

На лице Захария появилась растерянность.

– Да, пожалуй. Но это было так давно. И Лисса, и я – мы американцы и не храним верность Англии.

– Ты напомнил мне, – вмешался Ройс, посмотрев на Доминика, – нашего знакомого из Лондона – Джулиуса Латимера, который часто бывает в Америке. И сейчас он здесь, у друзей, которые живут неподалеку от Батон-Ружа.

При упоминании имени Латимера лицо Доминика переменилось: с него слетела благодушная веселость, а в глазах зажглись недобрые огоньки; его лицо словно внезапно окаменело.

– Джулиус Латимер здесь? – повторил он тихо. – И ты только сейчас говоришь мне об этом? В канун моего отъезда?

Наблюдая за Рейсом и Домиником, Захарий подумал, что они забыли о его присутствии. Он удивленно смотрел на замкнувшееся, потемневшее лицо Доминика, в котором трудно было узнать приятного джентльмена, который очаровал его в этот вечер: Захарию он напомнил гибкую пантеру, готовую к прыжку. Нервно сглотнув, юноша проговорил в напряженной тишине:

– А вы знаете мистера Латимера? Словно только сейчас заметив его присутствие, Ройс и Доминик уставились на молодого человека. Лицо Слэйда изменилось: красивые черты его лица расслабились и вновь стали привлекательными. Он ответил:

– Да. Можно сказать, я знаком с Латимером. Однако, – добавил он насмешливо, – в последний раз, когда я с ним виделся, я смотрел на него сквозь мушку дуэльного пистолета.

Захарий задохнулся от такого ответа, и немой вопрос застыл у него на лице. Но он был слишком воспитан, чтобы высказать его, и Доминик пожалел его:

– Несколько лет назад мистер Латимер и я не сошлись во мнении по поводу одной, ну, скажем, леди. Мы решили дать отдушину нашим чувствам на поле чести.

– И Доминик проделал аккуратненькую дырочку на правой руке Латимера, – сказал Ройс с явным удовлетворением. – Но, к несчастью, этим дело не кончилось. Через два дня Дому устроили засаду и напали на него, когда он возвращался из игорного клуба. Его сильно избили. Мы подозревали, чьих рук это дело, но доказательств не было.

– Ox, – выдохнул Захарий и, робко взглянув на Ройса, сказал:

– А я всегда удивлялся, почему вы так пренебрегали Латимером. Он был так вежлив с Лиссой и со мной, несмотря на то что мы должны ему деньги. А ваше отношение к нему ставило меня в тупик.

– Вы должны этой свинье деньги? – резко спросил Доминик.

– К сожалению, – кивнул Захарий, слегка покраснев. – У мистера Латимера расписка моего отца, давно просроченная. И Латимер был так любезен, что не требовал немедленной платы, хотя имел на то полное право. Но если он потребует деньги, я понятия не имею, где мы возьмем столько.

– Пока не беспокойся, – сказал Ройс, – а если он начнет приставать, давить, приходи ко мне.

– Или ко мне, – протянул Доминик. – Латимер мне кое-что задолжал, и мне будет нетрудно заодно уладить и ваши дела, – он натянуто улыбнулся, – так что доставь мне такое удовольствие.

Благодарный и смущенный, Захарий, почти заикаясь, сказал:

– Спасибо, но Лисса говорит, что мы все свои проблемы должны решать сами.

– А ты ничего не говори ей о моем предложении, – посоветовал Доминик, а потом, меняя тему беседы, насмешливо добавил:

– Да, что касается твоей сестры: почему, в конце концов, она не разрешает мне даже взглянуть на ее лошадь, на Фолли?

Захарий ухмыльнулся; улыбка омолодила его и без того юное лицо.

– Вы вывели ее из себя, – признался он. – После вашего ухода она была в ярости. Ни Этьен, ни я не могли близко подойти к ней в тот день.

– Разве это не обычное ее состояние? – спросил недоверчиво Доминик.

– О нет! – засмеялся Захарий. – К Лиссе не подходи, когда она не в начищенных перышках или если речь заходит о продаже Фолли. – Лицо его стало серьезным. – Если бы мы даже не зависели от заработков на этом жеребце, Лисса все равно никогда бы его не продала. Это ее конь, она его воспитывала с самого рождения и слишком его любит!

– О, это звучит так сентиментально! – не без иронии сказал Доминик. – Я не знаю точно, что вы задумали, но без больших денег вам не поможет даже такая лошадь, как Фолли. – Он с сочувствием посмотрел на Захария и продолжил:

– Ни один уважающий себя коневод не пригонит своих лучших кобыл в Уиллоуглен. Я не хотел бы вас обидеть, но до тех пор, пока это имение не будет приведено в порядок, вы не сумеете привлечь тех, кто разводит лошадей. – Улыбка затаилась в уголках его губ. – Особенно если их станут приветствовать лопатами, полными навоза, и словами, которые мне довелось выслушать сегодня утром.

Доминик, конечно, задел Захария за живое. Но тот не мог отказать ему в справедливости его слов и в итоге признался:

– Все так, но у нас нет другого выхода, как попытаться. Лисса говорит…

– «Лисса говорит», – повторил за ним Доминик, – а что ты сам думаешь?

Не привыкший высказывать свое мнение, Захарий вдруг начал длинную речь.

К сожалению, его старшие товарищи не подумали, что возможности их юного сотрапезника намного уступают их собственным, и с удивлением обнаружили, что Захарий совсем захмелел. В таком состоянии он не мог ехать домой, даже если бы усидел в седле.

Ройс и Доминик заспорили, кто проводит начинающего пьяницу. Наконец последний заявил:

– Нет нужды тащиться обоим, и поскольку мои чемоданы уже собраны, а твои нет, возвращайся в Дубовую Лощину.

Ройс успел влить в себя изрядное количество бренди и потому несколько осоловело посмотрел на Доминика:

– Ты думаешь, мне следует заставлять слуг в час ночи упаковывать вещи?

– Нет, но я думаю, что ты выпил больше меня. И если бы я не знал, что у тебя крепкая голова и ты доберешься домой без приключений, то не был бы за тебя спокоен.

Ройс обиженно развернулся на горячем мерине:

– Я, – заявил он, стараясь заставить повиноваться ставший неповоротливым язык, – совершенно, совершенно не пьян. Но коль уж ты решил проводить моего кузена, я тебя не удерживаю.

И он пустил лошадь галопом. Улыбнувшись про себя, Доминик тронул поводья своего коня, не спуская глаз с Захария, весьма нетвердо сидящего в седле, что вызывало у Слэйда серьезные сомнения в том, что они доберутся до Уиллоуглена прежде, чем юноша свалится на землю.

К счастью, Захарий оказался лучшим наездником, чем думал Доминик, и они прибыли в Уиллоуглен без приключений. Ночной воздух отрезвил юношу, и его шаги были достаточно твердыми, когда Доминик помогал ему подняться по лестнице в дом, надеясь, что ему удастся тихо уложить подопечного в постель. Но он сделал всего два шага, как одна из дверей распахнулась, и появившаяся на пороге Мелисса взволнованно проговорила:

– О Зак! Как хорошо, что ты наконец дома! Я так беспокоилась. Ты понимаешь, что уже три часа?

Захарий слегка пришел в себя и начал бормотать маловразумительные извинения; Мелисса не замечала Доминика до тех пор, пока тот не прервал бессвязную речь Захария.

– Я думаю, он сейчас слишком пьян и все объяснит вам утром.

Была лунная ночь, и с минуту Мелисса пыталась в сумерках разобрать, кто, кроме Захария, находится на галерее. По тому, как вдруг зачастил ее пульс, она поняла – Доминик. Но ее первой заботой был брат, и она сердито отчеканила:

– А кто виноват? Не ваша ли испорченность и распущенность?

Доминик чувствовал себя смущенно с того момента, как открылась дверь и вышла девушка. Было довольно темно, но он ясно видел высокую стройную фигуру, окутанную чем-то светлым и воздушным. Силуэт, точно привидение, едва различался в слабом лунном свете, распущенные волосы ниспадали на плечи, и на лице Мелиссы не было этих отвратительных очков. Слэйд не различал черт лица, но ему страшно захотелось рассмотреть его, и он приблизился к девушке. Однако ее слова разозлили Доминика, и он, наклонившись, крепко схватил ее за нежную руку и резко притянул к себе.

– Испорченность? – прорычал он. – Если вы хотите знать, что такое испорченность…

Вероятно, во всем было виновато бренди, потому что ничем иным Доминик не мог объяснить, как неведомая сила заставила его прижаться к ней губами; сильные руки легко сломили слабые попытки Мелиссы вырваться. Он вовсе не собирался ее целовать, и уж, конечно, не ждал никакого удовольствия от этого поцелуя. Но, к его удивлению, ее губы оказались нежными и податливыми, а тело – теплым и мягким. И его охватила волна безрассудства.

Мелисса была совершенно не готова к тому, что ее руки окажутся сжатыми его руками, и не ожидала объятий: происходящее было полной неожиданностью, в том числе и горячая волна возбуждения, прокатившаяся по ее телу, когда его рот пьяняще прижался к ее губам. Она сделала попытку освободиться, но ничего не вышло. Шли секунды, Доминик все теснее прижимал ее к своему крепкому телу, а девушка все больше теряла уверенность, что хочет этого избежать…

Доминик понятия не имел, что он собирается делать дальше. Он только ощущал нежные дрожащие губы и длинные стройные ноги, прижавшиеся к его ногам; ее упругие груди вздымались от учащенного дыхания. Его руки гладили ее бедра, все крепче притягивая к себе, вжимая их в свое теплое тело. Он почувствовал желание…

В забытьи от проснувшейся впервые в жизни страсти Мелисса не думала ни о чем, кроме Доминика. Его близость заставила девушку потерять голову. Ее руки сцепились вокруг его шеи, губы робко приоткрылись, словно в требовательном ожидании его поцелуев. Казалось, по венам Мелиссы пробежал огонь, и она задрожала от возбуждения, когда его руки коснулись ее бедер, поняв, что он хочет ее всем существом. Не об этом ли пытался предупредить ее дядюшка Джош? Но сейчас ей хотелось, чтобы все это длилось, чтобы его руки продолжали

свою магическую работу над ее телом…

Но тут внезапно очнувшийся Захарий заплетающимся языком поинтересовался:

– Доминик, ты целуешь мою сестру? Как ошпаренные кошки Мелисса и Доминик отскочили друг от друга, когда до них дошло, что, считая Захария бесчувственным телом, они допустили оплошность. Пристыженная и смущенная, Мелисса немало удивила Доминика, влепив ему такую пощечину, что едва не сбила с ног.

– Вы чудовище! – яростно выпалила она. Ее голос дрожал от гнева, кулачки колотили по его груди. – Как ты осмелился дотронуться до меня! Как ты осмелился напоить моего брата!

Еще минуту назад такая сладкая и пылающая в его руках, а теперь – дикая шипящая кошка! Доминик остолбенел. Бренди и внезапная страсть, возбужденная Мелиссой, мешали ему соображать. Ее пощечина отбила все его желание. Он был потрясен. Как могла эта женщина, эта некрасивая, жуткая зануда, так быстро воспламенить его? Такой горячечной страсти он не испытывал ни к одной женщине в своей жизни!

Почти бессознательно Доминик коснулся пылающей щеки. Куда девалась его быстрая реакция? Он тупо стоял и смотрел, как девушка бушует от гнева. «Что же случилось? Она ведь ему даже не нравится, – думал он, – так почему вдруг он так захотел ее?»

Мелиссу явно не мучили противоречивые чувства. Злясь на себя и на него, она пыталась достойно выйти из этой, более чем сомнительной, ситуации. Сильно толкнув Доминика, девушка гневно заявила:

– Вы, сэр, мерзавец! И если когда-нибудь еще подойдете ко мне или моему брату, я вас просто пристрелю!

Доминик стоял на краю лестницы, и, когда Мелисса толкнула его еще раз, он затопал вниз, поскользнулся на предпоследней ступеньке и растянулся, грохнувшись с глухим стуком спиной о землю. В полном изумлении он уставился на девушку снизу вверх.

В это время Мелисса, давая отдушину своему гневу, затолкала Захария в комнату и захлопнула дверь.

Доминик полежал несколько секунд, потом медленно принимая вертикальное положение, почесал у себя в затылке:

– Ничего себе! Будь я проклят!

Когда Мелисса закрыла за собой дверь, она вдруг вся ослабела, руки ее дрожали; она хотела выйти посмотреть, не расшибся ли Доминик, но передумала – поделом ему. У него нет права обращаться с ней, как… как… с девкой в борделе!

Захарий громко икнул, и девушка вспомнила, что не одна.

– Иди, иди, – сказала она тихо. – Вот ступеньки.

– Я должен тебе сказать, – бормотал Захарий с настойчивым упрямством пьяного человека, – что Доминик – мой друг, и я не позволю с ним так обращаться!

Возмущенная Мелисса резко ответила:

– Да, хорош друг! Напоил тебя и полез ко мне целоваться!

Захарий пытался разглядеть ее лицо в темноте, но не смог и проницательно констатировал:

– Это мое, дело, что я напился. Я уже не маленький. А что касается поцелуев, то, по-моему, ты была совсем не против…

Подавив желание заткнуть уши. Мелисса подтолкнула брата к спальне и яростно отчеканила:

– Все, хватит. Я не хочу, чтобы ты и дальше имел дело с мистером Домиником Слэйдом.

– А я буду! Он настоящий джентльмен и многому может меня научить. Он много чего знает о лошадях.

Мелисса, сдерживаясь из последних сил, подвела Захария к дверям спальни и оставила его, предоставив ему самостоятельно отправиться ко сну.

Потом девушка долго ворочалась в постели и не могла заснуть. Почему она себя столь предосудительно повела? Она, так гордившаяся стойкостью по отношению к мужчинам, остававшаяся спокойной с самыми пылкими поклонниками? Застонав, Мелисса перевернулась на живот, чтобы прогнать видения, возникавшие перед ее глазами. Что с ней случилось? Ведь дядя Джош предупреждал. Разве она забыла? А Доминик только коснулся ее, и она упала в его объятия, как спелая груша. Какой позор! И как она посмотрит завтра утром в глаза своему брату?

К счастью, на следующий день Захарий почти ничего не помнил из того, что было накануне: он проснулся со страшной головной болью и дал себе обещание никогда в жизни так больше не напиваться. Какой позор! Дом и Ройс наверняка теперь думают, что он зеленый птенец, и больше не пригласят в свою компанию.

Обнаружив, что от малейшего движения голова болит так, что вот-вот развалится на части, Захарий стал осторожно спускаться по лестнице. Чашка черного кофе, приготовленного симпатичной Адой, и бисквит – все, что он смог проглотить за завтраком. Зная, что у него полно работы, Захарий направился в конюшню, пытаясь превозмочь симптомы похмелья. Прогулка не помогла, и, увидев Мелиссу, – под огромным дубом она чистила кобылу, – он виновато улыбнулся сестре.

То, что ему нехорошо, было ясно по серому цвету лица, по неуверенной походке. Мелисса почувствовала, как тает ее сердце: девушка так любила своего брата! Отбросив обиду и неловкость, она сочувственно улыбнулась ему.

Осторожно опустившись на траву, подальше от сестры, Захарий обхватил голову руками и сказал:

– О Боже! Мелисса, я ужасно чувствую себя. Я не знаю, как добрался до дома. Это ты уложила меня в постель?

– А ты не помнишь? – спросила сестра, надеясь, что он действительно все забыл. Он медленно покачал головой:

– Я помню, что выехал на лошади из таверны. – Потом нахмурился. – Наверное, Дом привез меня. Но я не уверен.

Поджав губы, Мелисса снова принялась чистить кобылу, которая и так уже блестела.

– Да, это он тебя привез… Я встретила вас на галерее.

Нервничая, Захарий посмотрел на нее:

– Я не опозорился, а? Я бы не хотел, чтобы Доминик и Ройс подумали, что я не подхожу для их компании.

Сердитые огоньки заплясали в глазах Мелиссы. Она медленно повернулась к брату:

– Так тебя волнует только это? А не то, что они могут подумать, что ты ведешь непристойный образ жизни?

– Ты все преувеличиваешь, – решительно сказал Захарий. – Тебе не нравится Доминик, – что он ни сделает, все не по тебе.

Мелисса с удивлением покачала головой:

– Не в этом дело. Разве ты забыл, как дядя Джош предупреждал нас о нем? Он говорил, что ему нельзя верить.

– Ас каких это пор ты обращаешь внимание на дядины слова?

Мелисса покраснела, отвернулась от Захария и принялась играть прядями шелковой гривы стоявшей рядом лошади. Ей трудно было возразить Захарию. Как ему объяснить, какой хаос чувств поднял в ней Доминик? Как объяснить, какую радость испытала она в его объятиях, какое наслаждение от его поцелуя, какое возбуждение? Он притягивал ее и вместе с тем заставлял держаться настороже… Смущенная, как никогда в жизни, девушка посмотрела на брата.

– Ты прав, обычно я не слушаю Джоша. Но на этот раз, похоже, к его словам стоит прислушаться. Что-то есть в этом Слэйде такое… – Она запнулась и торопливо закончила:

– Да, он мне, не нравится, Зак. Он слишком самоуверен, надменен, считает, что все должны исполнять его малейшие желания.

Захарий удивленно поднял брови. Дом не произвел на него подобного впечатления.

– А, мне он нравится, и я хотел бы с ним дружить… – Хмуро помолчав, юноша добавил:

– Если после вчерашнего это возможно.

Впервые брат с сестрой разошлись в чем-то серьезном; девушке не удалось повлиять на отношение Захария к Доминику. Однако, сдержавшись, она не стала настаивать на своем. Захарий вполне взрослый человек, она не может руководить им, как ребенком, и она сказала с наигранной беззаботностью:

– Да тебе не о чем беспокоиться. Ты ничего ужасного не совершил, и я уверена, что и твой кумир Доминик Слэйд не раз напивался в стельку.

Мелисса пошла на уступку, ибо не хотела, чтобы в их отношениях с братом возникла трещина, понимая, что любая попытка удержать его от стремления чаще видеть мистера Слэйда только приведет к разладу между ними. Деланно улыбнувшись, девушка с наигранной заинтересованностью спросила:

– А как тебе понравилось в «Белом Роге»? «Интересно, – подумала она, – вспоминает ли мистер Слэйд о ней и вчерашнем инциденте? Вряд ли! С какой стати будет он придавать значение какому-то поцелую».

Однако Мелисса была бы тронута, если бы узнала, что Доминик все это утро думал о ней, вспоминая тот момент, когда держал ее в своих объятиях.

Всю дорогу в Дубовую Лощину он пытался объяснить себе свое странное поведение и реакцию на эту девушку, вызывавшую в нем такую неприязнь. Ее очарование можно сравнить только с очарованием искусанного мухами верблюда, хмыкнул он. Но ее теплое, мягкое, столь желанное тело в своих объятьях он забыть не мог. И Доминик подумал: может, он просто стареет, или же во всем виновато выпитое бренди? В эту ночь он проворочался с боку на бок и сон пришел к нему лишь под утро.

Когда Слэйд проснулся, голова его не болела, но, подобно Захарию и Ройсу, он проспал чуть ли не до полудня, и это вызвало его раздражение: ведь он собирался как можно раньше отправиться в Тысячу Дубов. Полежав несколько секунд, он вновь вспомнил прошлый вечер. Бог ты мой! Что на него накатило! Единственный интерес к мисс Сеймур – ее лошадь. Положение и так непростое, а тут еще осложнение с этой малоприятной девицей! А что до вчерашнего… Это было какое-то наваждение. И он не позволит этому повториться.

С такими мыслями он стал одеваться. К его удивлению, Ройс, хотя и пребывал в дурном настроении после вчерашнего, но был уже готов и ждал Доминика внизу.

– Ты доставил нашего ягненка домой? – спросил он с сарказмом, безуспешно борясь с тупой болью в висках.

– Доминик знал, каков Ройс после попоек, и весело рассмеялся:

– Конечно. Я подозреваю, что он сейчас испытывает еще менее приятные ощущения, чем ты. Ройс пожал плечами:

– Без сомнения. Моя кузина сейчас основательно промывает ему мозги, уж я-то знаю Мелиссу. Доминик насмешливо улыбнулся:

– Что я слышу? А твой отец говорил о милой красавице с прелестным характером… Ройс хмыкнул:

– Оставь свои шутки на потом, мне сейчас не до них. – И, повернувшись к приятелю, сказал:

– Давай-ка попрощаемся с моими родителями и поедем.

Улыбаясь, Доминик последовал за ним. Вежливое прощание с хозяевами с обещанием вновь посетить их заняло несколько минут, и оба молодых человека в сопровождении трех лошадей, которых вел слуга Ройса, с уложенными сундуками и чемоданами, были готовы в дорогу.

Когда они выехали из Дубовой Лощины, Доминик почувствовал странное нежелание покидать это место… Не именно Дубовую Лощину, а вообще уезжать отсюда, не взглянув еще раз на мисс Мелиссу Сеймур. Мысленно он снова и снова возвращался ко вчерашнему вечеру, и ему было не по себе.

Повернувшись к Ройсу, он медленно проговорил:

– Я бы хотел проехать мимо Уиллоуглена… Я думаю, что это не слишком удлинит наш путь. Ройс удивленно посмотрел на него:

– Почему бы и нет?

Доминик полагал, что давно разучился краснеть, но это оказалось не совсем так. Слегка зардевшись, он сказал несколько скованно:

– Я хочу убедиться, что Захарий после вчерашнего пришел в себя.

Ройс многозначительно посмотрел на него.

– Хорошо, – сказал он без особого энтузиазма. – Но я предупреждаю тебя, Дом, что, если я обнаружу, что ты собрался приударить за Мелиссой, я за себя не отвечаю.

– Приударить за Мелиссой? – негодующе процедил Доминик. – Ты с ума сошел?

Разговор на этом прервался, но, когда они повернули на дорогу к Уиллоуглену, Доминик мрачно подумал: а кто из них, собственно, на самом деле сошел с ума?

Мелиссу и Захария они нашли под раскидистым дубом возле конюшни. Захарий отлеживался в тени, а Мелисса чистила и без того уже безупречно чистую кобылу.

Доминик и Мелисса чувствовали себя стесненно, а Захарию было лестно, что два старших друга вспомнили о нем и не разочарованы его обществом. Все четверо беседовали на ярком солнце, и понемногу скованность исчезла. К тому моменту, когда они распрощались, Ройс совсем пришел в себя, голова его уже не болела и ему не терпелось отправиться из Уиллоуглена в Тысячу Дубов.

Доминик сидел на прекрасном черном мерине, но его настроение лучше не стало. Разговаривая с Мелиссой и Захарием, он исподтишка изучал девушку, пытаясь разобраться: что же случилось с ним вчера, почему в нем вдруг вспыхнула эта ошеломляющая страсть, но так ничего и не сумел понять, всматриваясь в неприятное лицо девушки. Очки сверкали на солнце, и невозможно было различить цвет ее глаз. А волосы? Они стянуты в пучок так же туго и выглядели столь же неприглядно, как и при их первой встрече.

С облегчением он наконец простился с Сеймурами и направил коня прочь. Видимо, во всем виновато бренди!