Текст книги "Мужья и любовники"

Глава 1

15 октября 1978 года

Не в силах вымолвить ни слова, Джуди стояла посреди гостиничного номера, ошеломленно глядя на великолепный букет красных роз. "Это моя вина, – говорила она себе. – Боже! Отчего ты не выкидываешь предупредительный красный флажок, когда человек совершает пусть даже крошечный шаг по пути к катастрофе?! Если бы только я могла перевести часы на год назад и вернуть все, как было до той нашей первой встречи в отеле «Пьер».

Стоял теплый октябрьский вечер. В камине гостиничного номера был разожжен огонь, и это придавало дополнительный уют и без того прекрасной комнате с замечательным видом на пурпурный сумрак Центрального парка. Пляшущие языки пламени отбрасывали отсвет на лица двух женщин, шагнувших навстречу друг другу. Джуди было трудно поверить, что ее дочь, которую она считала умершей, жива и что она – Лили, самая знаменитая кинодива со времен Мэрилин Монро. Было почти невозможно совместить в сознании это сексапильное существо с тем образом, который долгие годы Джуди лелеяла в сердце, – очаровательной, хорошо воспитанной шестилетней девчушки с аккуратно заплетенными косичками.

Джуди всегда казалось, что ее давно потерянная дочь должна быть похожа на нее, однако единственное сходство между двумя женщинами было в очертаниях тонких изящных фигур.

Остальные три женщины в комнате сидели неподвижно, будто загипнотизированные разворачивающейся у них на глазах драмой.

– Не думаешь ли ты, что нам лучше уйти? – прошептала Пэйган, обращаясь к Кейт, сидящей на абрикосового цвета диване.

Кейт Райэн, не в силах отвести взгляда от Лили, только пожала плечами. Она поймала себя на том, что мысленно делает заметки для будущей статьи. Лили неуверенным шагом двигалась навстречу Джуди. Кейт уже раскрыла было рот, чтобы что-то, ответить, но третья из присутствующих в комнате свидетельниц сцены, элегантная блондинка в платье из голубого шелка, предупреждающе поднесла палец к губам, и все трое зачарованным взглядом следили за тем, как мать и дочь нервно обнялись. Движимые естественным желанием преодолеть боль и неловкость момента каким-то физическим действием, они все крепче и крепче сжимали друг друга в объятиях, но – как отметила Кейт – не поцеловались.

Джуди вдруг всем своим существом осознала, что она в первый раз прикасается к дочери с того самого трагического момента, когда в швейцарском госпитале, где родился ее незаконный ребенок, она протянула трехмесячного младенца его приемной матери. Все сильнее прижимая дочь к сердцу, Джуди поняла, что они обе уже долгие годы нуждались в этом, и нужда эта была подобна голоду. Это их объятие было прежде всего утолением голода, а потом уже – жестом тепла, любви и привязанности. И в то же время для обеих это было и жестом доброй воли.

"Это моя дочь, – думала Джуди, ощущая вибрирующее тепло тела Лили. – Я родила эту роскошную женщину; эти дикие каштановые глаза, косая линия скул – когда-то они были частью меня. Я сотворила их. – Она скользнула взглядом по золотистой коже предплечий:

– Вот плоть от плоти моей".

«Она не чувствует себя моей матерью». Диковинная смесь облегчения и возмущения родилась в душе Лили; она всегда окутывала свою таинственную мать мистическим ореолом, иначе слишком жестоким и грубым представал отказ матери от нее, Лили, в трехмесячном возрасте. Теперь Лили надеялась, что она обретет наконец защиту, но, поглядев в глаза Джуди и увидев в них боль, страх и чувство вины, Лили вдруг сама ощутила себя материнской защитницей.

Начисто забыв о трех парах посторонних глаз', наблюдающих эту сцену, Лили едва не расплакалась, вспоминая о бесконечном беспокойстве, нервозности и неуверенности, которыми была окрашена вся ее взрослая жизнь. Теперь она наконец, скорее инстинктом, чем разумом, поняла, откуда они проистекали – из чувства утраты, не становящегося менее горестным от того, что это была тоска по женщине, которую Лили никогда не видела, по ее «настоящей мамочке» – именно так мысленно называла Лили свою далекую мать.

– Мама? – Лили произнесла это слово тихо, будто пробуя его на вкус, и секунду спустя повторила вновь:

– Мама.

Обе женщины подались назад и, рассмеявшись сквозь слезы, почти хором произнесли:

– А ты не такая, как я ожидала!

– Как ты нашла нас? – добавила Джуди.

– Это было совсем не сложно, – ответила Лили. – Я наняла частного сыщика. Он выяснил, что моей матерью должна быть одна из четырех подружек-школьниц, учившихся тогда в Швейцарии. Но он не мог определить, кто именно та, что почти еще подростком родила меня двадцать девять лет назад. Поэтому мне и пришлось организовать эту встречу. – Будто засомневавшись, она вдруг замолчала, нервно покусывая нижнюю губу. – Надеюсь, вы простите меня. И, надеюсь, вы сможете понять, почему для меня было так важно выяснить, кто мои родители и кто такая я сама.

Кейт никак не предполагала, что эта эротическая богиня сможет вызвать у нее когда-нибудь чувство жалости и умиления.

– А мы, в свою очередь, надеемся, – мягко произнесла она, – что вы, Лили, тоже поймете, почему Джуди не могла остаться с дочерью. В 1949 году шестнадцатилетняя девушка из бедной семьи не в состоянии была позволить себе еще и растить ребенка.

Встревоженная, Джуди спросила:

– А ты… а вы… твоя приемная мать хорошо с тобой обращалась?.. Я никогда не могла простить ей, что она взяла тебя в Венгрию после того, как туда вошли русские.

– Я всегда любила Анжелину, – ответила Лили. – И всегда буду ее любить. Она тоже любила меня и никогда не лгала мне, всегда повторяла, что моя настоящая мамочка придет за мной.

– И она бросилась за тобой, – впервые вступила в разговор элегантная блондинка в платье из голубого шелка. Ее манера произносить слова безошибочно выдавала французское происхождение. – Мы знали, что ты была на каникулах в Венгрии, и, когда там произошла революция, Джуди понеслась через всю Европу к венгерской границе. Там царил хаос: полторы тысячи венгерских беженцев просочились через австрийскую границу и жили в лагерях для переселенцев. Мы поговорили с каждым из них. Но никто не знал, где тебя искать. – Максина вспомнила, в каком неистовстве кляла себя Джуди, когда они бродили от палатки к палатке в лагере беженцев.

Наверное, и Джуди в этот момент вспомнила то же самое. Закрыв лицо руками, она тяжело опустилась на диван; воцарившееся в комнате тяжелое молчание нарушалось лишь ее всхлипами.

Кейт подняла трубку телефона.

– Появление новорожденного отмечают шампанским, не так ли? – обратилась она к присутствующим. – Интересно, есть ли у них «Крюг» сорок девятого года?

– Я предпочла бы наше шампанское, – отозвалась Максина. – Попроси принести бутылку «Шазалль-74».

Посреди бури эмоций, последовавшей за выпитым шампанским, Пэйган вдруг спросила:

– А как насчет прессы? Будем ли мы держать всю эту историю в секрете?

– Она неизбежно так или иначе выплывет наружу, – задумчиво произнесла Максина. – К нам постоянно приковано внимание публики. Самое позднее через неделю кто-нибудь подслушает наш телефонный разговор или выкрадет письмо и запродаст историю в «Нэшнл инкуайрер» за какие-нибудь пятьдесят долларов. – Она обернулась к Кейт:

– Ты ведь журналистка, не так ли?

– Мы сможем уберечь тебя от вранья, Лили.

Мы обнародуем правдивую историю твоей жизни, такую, как ты сама расскажешь, – обратилась Джуди к дочери.

– Нет, только не это, – отпрянула Лили в испуге. – Вы же знаете, какие помои на меня выливают. А по такому случаю они особо постараются.

– Не бойся, Лили, – вступила в разговор Кейт. – Я главный редактор «Вэв!», и я смогу держать ситуацию под контролем. Мы напечатаем только то, что ты сама найдешь нужным. – Она обернулась к Джуди за поддержкой:

– Если мы берем настоящую историю и делаем ее так, как надо, то все остальные остаются вне игры. Вряд ли кто рискнет браться за тот же сюжет после нас.

– Да, пожалуй, это действительно «правдивая история», – улыбнулась Лили.

И пока Максина бесшумно разливала очередную бутылку шампанского, четыре находившиеся в комнате женщины погрузились в историю пятой – Лили. Тихо и неторопливо рассказывала она обо всем, что случилось с ней после 1956 года: чудесную историю превращения парижской порномодели в кинозвезду мирового класса, печальную историю одинокой души, так же мало способной отстоять свои права и достоинство, как не в силах удержаться на ветках осенние листья в темнеющем Центральном парке.

Было уже два часа ночи, когда Кейт вернулась домой. Стоя в дверях своей огромной спальни, она смотрела на мужчину, спящего на их просторной двухместной кровати. По стенам над изголовьем была развешана коллекция старинных картин и гравюр с изображением тигров. Кейт осторожно, на цыпочках, приблизившись к мужу, потрясла его за плечо.

– Уже поздно, дорогой, – прошептала она, когда он, растерянно мигая спросонья, вдруг сгреб ее в охапку.

– Ну как дела, родная? Тебе удалось договориться с тигренком Лили?

– Утром расскажу. Все отлично, но сейчас я смертельно устала и мечтаю только об одном: завалиться спать. Как жалко, что не изобрели пока машину, которая могла бы меня раздеть, умыть, почистить мне зубы и уложить в постель!

– Со мной!

– Ну, это была бы дополнительная услуга и очень дорого оплачиваемая.

В залитой мягким светом ванной комнате в отеле «Плаза» Максина аккуратно вскрыла три стеклянные ампулы, смешала прозрачную жидкость, вооружилась пипеткой, оттянув веко вниз, осторожно закапала несколько капель в глаз. Потом розовым кремом она сняла косметику, протерла лицо тоником и наложила тонкий слой регенерирующей эмульсии на нос, щеки и подбородок. По легким морщинкам, прорезавшим лоб, не более заметным, чем прожилки лицевой стороны зеленого листа, она провела кисточкой, смоченной в растворе искусственного коллагена. Она облачилась в шелковый пеньюар, отделанный кружевом и, расчесав волосы, забралась в постель. Удобно устроившись, она занялась бумагами, пометив то, что завтра предстояло телексом отправить ее секретарю. Потом крупным размашистым почерком написала записку Джуди, поблагодарив ее за приглашение в Нью-Йорк. Она всегда писала такие письма ночью, независимо от позднего часа, пока еще чувство благодарности не притупилось. Максина была убеждена, что ничто не может позволить человеку пренебрегать своими обязанностями, своим телом и долгом вежливости.

Пэйган растянулась на своей старомодной кровати в комнате «Алгонквина» и в очередной раз попыталась набрать номер мужа.

Было два часа ночи, а значит, семь утра в Лондоне. «Хорошо бы поймать Кристофера до завтрака», – подумала Пэйган, обводя взглядом небольшую уютную комнату. Ее розовое муаровое платье было небрежно брошено на спинку стула, а нижнее белье валялось на малахитово-зеленом ковре.

– Дорогой, это ты? Как собаки? София садится за уроки сразу же, как только возвращается из школы? Ты помогаешь ей с геометрией?.. Извини, но мне кажется, с тех пор, как мы расстались, прошли не сутки, а недели… Да, я встретила Лили, но мне не хочется говорить об этом по телефону… Нет, дорогой, мы не обсуждали возможность спонсорства для твоей лаборатории, ты еще более бестактен, чем я… Нет, у нас просто не было случая поговорить о важности исследований по борьбе с раком. – Она откинула назад рыжие тяжелые волосы и растянулась на кружевном пододеяльнике. Потом очень осторожно, как бы вскользь, Пэйган спросила:

– А как ты себя чувствуешь, дорогой? – После его сердечного приступа она всегда беспокоилась, когда была вдали от Кристофера. – ..Нет, прошлой ночью я почти не спала. Ты же знаешь, мне нельзя принимать снотворное. Но сегодня я во всеоружии перед лицом бессонницы. Я захватила этот невероятно завлекательный роман – «Угрызения совести»…

Джуди тоже провела бессонную ночь. Она была почти рада, что Гриффина не было: он улетел на пару дней на Западное побережье. Только прошлым вечером Гриффин задал Джуди вопрос, которого она ждала от него. Хотя Гриффин уже более десяти лет был любовником Джуди, существовали темы, на которые ей запрещено было с ним заговаривать. И главной такой темой была его супружеская жизнь. Все в их среде знали, что семья его сформировалась давно и прочно, еще до того, как он встретил Джуди. Однако уже в те годы этого дьявола Гриффина Лоуэ часто видели в городе с лучшими фотомоделями и начинающими актрисами. Но ни одной из них не удалось увести Гриффина из семьи, от его жены и троих детей; слишком долго карабкался он по лестнице, ведущей к успеху, и теперь не хотел жертвовать даже малой толикой достигнутого положения – ни стабильностью и респектабельностью домашнего очага, ни своими любовными приключениями.

И вот несколько дней назад жена Гриффина его бросила и отправилась со своим любовником в Израиль, чтобы начать новую жизнь в кибуце.

Многострадальная миссис Лоуэ дала отставку своему красивому, богатому, веселому и беспутному супругу.

Удивительно, но Гриффин немедленно сделал Джуди предложение. А еще более удивительно то, что Джуди, ждавшая этого момента десять лет, вдруг поняла, что она не хочет выходить замуж за Гриффина. Слишком уж любил он подтрунивать над своей женой. И потому Джуди не торопилась занять ее место. Старые привычки умирают с трудом.

В красноватом свете ночника изящная обнаженная фигура чем-то напоминала алебастровую; на лисьей мордочке лежащего на кровати человека вдруг появилась доверительная улыбка:

– Нет, нет, нет, дорогой, это совершенно безопасно. Лили сейчас нет, она играет величайшую роль своей жизни. – Он тихо рассмеялся в телефонную трубку. – Я вернусь в Париж в субботу… пообещай, дорогой, что ты сохранишь это еще на пару дней…

Неожиданно мужчина вздрогнул: дверь в комнату открылась, и на пороге возникла улыбающаяся Лили.

– Нет, вы ошиблись номером, – хрипло прокричал он в трубку и, повесив ее, протянул руки к Лили.

– Ты оказался прав, Симон! Все произошло именно так, как ты говорил. – Обняв Симона, она поцеловала его в губы. – Наконец-то я знаю, кто я такая на самом деле и кто моя мать!

Симон Пуан был актером. Превосходным театральным актером, который почти не мог работать без зрителей в зале, ненавидел кино и снимался крайне редко, только для денег. Они с Лили жили вместе уже два года, и именно Симон убедил ее предпринять поиски настоящей матери. Тихий, интеллигентный человек лет тридцати пяти, он, кажется, обладал тем редким сочетанием терпимости и твердости характера, которое было необходимо в отношениях с Лили. Симон твердо знал, что его возлюбленная нуждается в гораздо большей доле покровительства и защиты, чем мужчина обычно способен дать женщине.

Именно он посоветовал ей найти мать. Симон понимал, что, как только Лили найдет настоящих родителей, она перестанет искать родительскую любовь в каждом, с кем столкнет ее судьба. А ведь именно это качество делало Лили столь беззащитной перед теми, кого влекли к ней слава и богатство.

И вот теперь Симон прижимал Лили к своему красивому обнаженному телу, нежно проводя языком по ее уху.

– Скажи мне, дорогая, кто твоя мать? Леди Свонн?

– Нет, Джуди Джордан. Она признала это почти сразу, но я помню, как ты предупреждал меня, что им проще всего будет указать на незамужнюю женщину, чтобы той не пришлось объяснять мое появление своему супругу.

Опустив бретельку платья, он начал покусывать ровными, пожалуй, чуть широко расставленными зубами золотистую кожу ее предплечья.

Лили увернулась от его объятий.

– И тогда я неожиданно спросила Джуди, кто же мой отец, а трое остальных резко и встревоженно обернулись в сторону мисс Джордан. И тогда я поняла, что Джуди говорит правду. Она действительно моя мать.

Симон еще ниже спустил платье и притронулся пальцами к соску. Но она опять увернулась.

– Послушай, Симон! Оказывается, Джуди совсем не была богатой сучкой, которая родила меня только потому, что боялась сделать аборт.

Она была бедна: родилась в одной из суровых баптистских семей на юге Виргинии, потом училась в Швейцарии и на учебу зарабатывала сама, нанявшись официанткой в какую-то забегаловку.

К тому же, когда это случилось, ей было только шестнадцать.

– А кто помог этому случиться? – вкрадчиво поинтересовался Симон. – Кто твой отец? – Он потянул за кончик белого пояса Лили, и ее греческая туника упала на пол. Прижав ее обнаженное тело к себе, он играл ее волосами. – Что ты узнала о своем отце? Кто он?

– Эта часть истории печальна, – вздохнула Лили. – Он умер. Он был англичанин и, когда Джуди познакомилась с ним, тоже, как и она, учился в Швейцарии. Но потом его призвали в британскую армию, и он погиб, сражаясь с коммунистами в Малайе. Он так никогда и не узнал, что она была беременна.

– И ты веришь этому? – Он сжал ее грудь.

Лили на минуту задумалась.

– Действительно, что-то странное было в том, как Джуди сообщила мне об этом. Мне даже показалось, что Пэйган Свонн хотела что-то добавить, но в последний момент передумала.

– У него остались еще какие-нибудь родственники?

– Понятия не имею. Я просто еще не успела спросить Джуди об этом. Ты знаешь, все это действительно весьма странная история. Оказывается, они вчетвером платили Анжелине за мое содержание. Джуди боялась признаться родителям, что у нее есть ребенок. Она собиралась вернуться за мной в Швейцарию, как только у нее появятся деньги, необходимые для моего воспитания. Но, когда я пропала, она была еще всего лишь двадцатидвухлетней секретаршей.

– Во всяком случае, я рад, что она не сделала аборта. – Он потерся щекой о грудь Лили.

– В Швейцарии в 1949 году это было бы просто немыслимо: противозаконно и очень опасно.

Симон пробежал пальцами, как по клавишам, по слегка выступающим позвонкам Лили.

– Ну вот. Теперь мы можем наконец создать собственную семью.

– Как, прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас. – Он осторожно подтолкнул ее к кровати.

«С ним всегда так надежно», – думала Лили, когда Симон целовал ее. Она доверяла ему. Симон не завидовал ей, не спекулировал на их связи. Он и сам сделал прекрасную карьеру. Лили знала, что ее интересы действительно глубоко его задевают. Иначе зачем бы он стал так настаивать, чтобы она предприняла поиски матери?

После бессонной ночи Джуди чувствовала себя не усталой, а только встревоженной. Вихрь смутных предчувствий мешал ей сосредоточиться на приятном обычно занятии: планировании ближайших номеров «Вэв!». Теперь у Джуди не было отдельного ото всех собственного будущего, а было их общее с дочерью будущее. Она подняла трубку телефонного аппарата.

– Дик? – обратилась Джуди к самому знаменитому нью-йоркскому фотографу-портретисту. – Я хочу заказать тебе совершенно особенную съемку… – Потом она позвонила в цветочный магазин, где обычно делала покупки. – У вас есть тигровые лилии? – Голос у Джуди дрожал. – Тогда выберите лучшие и пошлите мадемуазель Лили. В букет положите, пожалуйста, открытку с такой надписью: «Со всей моей любовью. Мама». – Повесив трубку, она вновь мысленно произнесла это слово: «мама». Всю жизнь со словом «мать» у Джуди связывался образ собственной матери.

И сейчас он живо встал перед ней: бесстрастная " женщина, регулярно каждое воскресенье отправляющаяся в церковь. Грех и возможность избежать греха было единственным, что ее действительно интересовало. Материнство в восприятии Джуди означало суровость, зависимость и подчинение всех радостей жизни вере во всемогущего и непрощающего бога. Но теперь, когда сама стала матерью – настоящей матерью, ведь ее дочь была жива, – ощущение материнства изменилось. В это утро Джуди искрилась радостью.

– Как ты думаешь, у мисс Джуди появился новый мужчина? – обратилась одна корреспондентка к другой, когда сотрудники журнала выходили с очередной «летучки». Им было чему удивляться: все их предложения на этот раз были охотно приняты.

– Ты знаешь, что жена Гриффииа Лоуэ сбежала от него на прошлой неделе? – прошептала одна из ассистенток, получая утреннюю корреспонденцию для Джуди. – Я думаю, поэтому она так и светится! Должно быть, очень приятно, когда после стольких лет ожидания жена твоего любовника все-таки исчезает.

Каждую пятницу Кейт – главный редактор, и Джуди – издатель «Вэв!», проводили собрание всех сотрудников журнала. Десять мужчин и женщин, которые, собственно говоря, и делали журнал, приносили в комнату светлые стулья и свежие идеи и в течение полутора часов этими идеями обменивались. К понедельнику идеи приобретали законченную, выкристаллизовавшуюся форму.

Глаза Кейт блестели, когда она, проглядывая записи, пыталась найти нужные слова, чтобы убедить сотрудников. Слава богу, на следующей неделе она будет уже далеко от этого изящного, но совершенно пустого, на ее взгляд, мира, где дня не проходило без рекламы какого-нибудь нового сорта губной помады. Прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как вышел ее последний бестселлер. И теперь Кейт считала дни, оставшиеся. до конца месяца, потому что в ноябре она собиралась начать год, посвященный исключительно ее собственным интересам.

Неожиданно Кейт услышала заданный Джуди; вопрос и застыла в изумлении.

– Какова позиция нашего журнала в отношении работающих матерей? – произнесла мисс Джордан, обращаясь к сотрудникам. – Мы слишком много места уделяем сексуальным и эмоциональным переживаниям. Я боюсь, что мы не наберем два миллиона подписчиков, если будем исходить из установки, что всех их не интересует ничего, кроме оргазма. Мне бы хотелось, чтобы «Вэв!» затронул наконец серьезные проблемы, которые касаются существенных сторон жизни нашего читателя.

Сотрудники застыли в изумлении. Тема семейной жизни всегда была табу в журнале. Один из незыблемых принципов, которым обязаны были подчиняться все сотрудники «Вэв!», гласил, что тема детей никогда, ни при каких обстоятельствах не должна возникать на его глянцевых страницах. Обе руководительницы «Вэв!» – и Кейт, и Джуди – были бездетны.

– Да, последний опрос, проведенный нами, показал, что большинство наших читательниц продолжают работать и после того, как создадут семью, – осторожно заметила одна из журналисток.

– Вот именно, – подхватила Джуди. – Этого нельзя не учитывать. Давайте же выясним все, что думают наши читатели о детстве, материнстве, приемных родителях, словом, о проблеме в целом.

В воцарившейся полной удивления тишине она продолжала:

– Хорошо бы мы стали несколько более интернациональными. Почему бы, например, не давать материалы о европейских звездах? Начав, конечно, со звезд экрана. , – Инстинкт подсказывает мне, что наших читательниц интересует прежде всего идентификация себя в жизни. А все эти заокеанские секс-звезды – не из мира тех, кто любит «Вэв!», – заметил Том Шварц, партнер Джуди по издательству.

Джуди хотела было резко возразить, но сдержалась. Всего лишь двадцать четыре часа назад она тоже была уверена, что Лили не более чем обаятельная, но совершенно неуместная на страницах «Вэв!», надоевшая уже штучка.

Кейт была недовольна демаршем Тома. Джуди просила ее предложить очерк о Лили, не раскрывая перед сотрудниками всех карт. Теперь же Кейт предстояло выступить на публике с мнением, отличным от того, которое только что высказал ее собственный муж. Не без некоторого внутреннего трепета она произнесла:

– Конечно, во всяком новом эксперименте есть доля риска. Но я решила, что в декабрьском номере мы поместим большое интервью с Лили.

Выпускающий редактор посмотрела на Кейт таким взглядом, будто только что вместо канапе с икрой она проглотила жабу, и отчеканила:

– Но уже поздно. Номер сверстан. Переделка может стоить нам целого состояния.

– Это будет кавер-сториnote 1Note1
  Cover story (англ.) – текст на обложке. Обычно центральный материал номера.


[Закрыть], и, чего бы это нам ни стоило, мы поместим материал, – отрезала Кейт. – Я бы хотела пустить под него два разворота, тем более фото на обложку уже готово и мы его завтра получим. – Кейт скосила глаза в сторону Джуди, и та едва заметно моргнула в ответ из-под своих затемненных очков.

Сотрудники, безусловно ценившие в Кейт ее меткость суждений и профессионализм, были раздражены, но не удивлены. Ее предыдущая работа в различных газетах выработала тот стиль, который сослуживцы называли «задержите верстку, я хочу поменять полосу». Ей, кажется, доставляло особое удовольствие поломать в последнюю минуту редакционные планы ради какой-нибудь «свежинки».

– Мы изложили историю Лили с самого начала, – продолжала Кейт. – Она согласилась рассказать нам все о своей карьере, даже о том, как она тринадцатилетней девочкой попала в порно-кинематограф. Вещи, о которых она раньше никогда не рассказывала.

– И неудивительно, – тихо прошептал кто-то.

– А мы не сможем откопать какой-нибудь ее классический снимок для календаря? – спросил художественный редактор.

Джуди покачала головой.

– Никаких ранних снимков. Только портрет, сделанный специально для нас.

– А как насчет мужчин в жизни Лили? – бросил еще один пробный шар Том, для которого было неясно, что же, собственно, замышляет его жена. Сегодня утром за завтраком Кейт была необычно сдержанна и почти ничего не рассказывала о своей встрече с Лили. – Мы все знаем о ее связях, но о некоторых из них хотелось бы узнать больше. Например, о ее романе с греческим судовым магнатом Джо Старкосом, а после его смерти – с королем Абдуллой. И что у них происходит с Симоном Пуаном. Они собираются пожениться?

Кейт улыбнулась.

– Если собираются, то Лили обязательно сообщит нам об этом. Она обещала рассказать всю правду. Полагаю, вы найдете эту историю занимательной.

Когда все расходились, Кейт ощутила чью-то руку у себя на плече.

– Задержись на минутку, – попросила Джуди. – Я хотела бы поговорить с тобой.

Кейт опустилась на диван.

– Это бесполезно. Ты не сможешь меня остановить. Это ужасно, Джуди, но я чувствую себя совершенно подавленной всеми этими «программами равных возможностей» и проблемами контрацептивов. Я хочу вернуться к настоящим новостям.

– Кейт! Побойся бога! Этот журнал был твоей идеей.

– Ну назначь на мое место Пэт Роджерс. Она, кстати, давно нуждается в повышении. Я уезжаю в Читтагонг.

– Но Кейт! Кому нужна книга о войне в горах Читтагонга? Мы не сможем продать и двух тысяч экземпляров.

– Не в том дело. Я чувствую, что ситуация накаляется.

– А где хоть этот Читтагонг? – Эйфория Джуди начала потихоньку исчезать. Конечно, в течение года она сможет справиться с журналом и без Кейт. Но придется отложить новое издание.

– В Бангладеш, к востоку от дельты Ганга.

Читтагонг не изменил своего положения с тех пор, как месяц назад ты меня о нем спрашивала.

Кейт начинала чувствовать раздражение. – Послушай, Джуди! Именно благодаря тебе я стала писательницей. Ты заставила меня взяться за мою первую книгу. Теперь, будь другом, позволь мне осуществить мою идефикс.

Том под одеялом осторожно коснулся руки Кейт.

– Ты уверена, что хочешь ехать?

– Уверена. Джуди вполне справится без меня.

Она гораздо сильнее, чем я, увлечена идеей журнала. А я хочу сделать что-то свое. – Кейт перевернулась на спину, глядя в потолок, где показался отблеск огней пролетающего самолета. – Через неделю и я буду лететь на нем.

– А ты уверена, что застанешь меня здесь, когда вернешься?

– Будь здесь, пожалуйста. – Кейт провела ладонью по его щеке.

Одна из причин, по которой она до сих пор не рисковала осуществить свой замысел, была в том, что ей не хотелось, пусть даже на время, расставаться с этим замечательным человеком. Том любил ее, не претендуя на то, чтобы владеть ею, как собственностью, помогал ей, не забирая над нею власти, и восхищался ее талантом, не считая возможным его эксплуатировать.

– Я буду скучать по тебе. Будь осторожен.

– Иди сюда, женщина!

– Что-то есть на твоей стороне кровати, чего нет на моей?

– Есть.

Джуди протянула Гриффину его коктейль – водка с мартини.

– Итак, когда? – спросил Гриффин.

– Я еще не уверена, Гриффин.

– Не уверена в чем? – Он сделал глоток. – Расскажи мне, пока одеваешься. Нам надо выйти через двадцать пять минут.

Джуди заторопилась к себе в комнату, обрадовавшись предлогу оттянуть свой ответ. Она перебирала вещи, решая, что надеть, но Гриффин, последовавший за ней, стоял теперь, опершись о косяк двери.

– Ты уже определила дату нашей свадьбы?

– Еще нет. – Джуди отвернулась и надела выбранный ею черный пиджак, потом сняла его и повесила обратно в шкаф. – Может быть, никогда, – обернувшись к Гриффину, но избегая смотреть на него, сказала она. – Я думаю, стоит признать, что оба мы независимые люди. Ведь именно в силу этого я так устраивала тебя в качестве любовницы. Я вовсе не требовала, чтобы ты развелся и женился на мне.

– Но мы же так долго ждали! Мне всегда казалось…

– Я долго ждала, Гриффин. Ты ведь это имеешь в виду? Слишком долго. Это ожидание стало для меня образом жизни. Мне слишком часто приходилось придумывать для тебя разные оправдания. Слишком много Дней благодарения я провела без тебя, и рождественских праздников, и просто, выходных, а они самые длинные дни недели, Гриффин!

Вся комната, включая потолок, была отделана зеркалами, и сотни высоких темноволосых Гриффинов изумленно разглядывали Джуди.

– То есть ты хочешь сказать, что не собираешься за меня замуж?! – Гриффин задохнулся. Неужели она действительно отказывает одному из самых преуспевающих издателей, чья империя включает в себя несколько лучших журналов Америки? Отказывается от темно-красного «Роллс-Ройса», слуг, дома в староанглийском стиле, социального статуса и дивных часов в постели?

Гриффин наморщил лоб в сомнении. – Что такое с тобой сегодня?

– Просто здравый смысл. – Джуди решила крепко стоять на своем. – В конце концов, что я о тебе знаю? Почти ничего, кроме того, что ты любишь насмехаться над собственной женой. А вдруг, когда твоей женой стану я, меня будет ждать та же участь?

– Ну что же! Ты нанесла ощутимый удар. Только не жалуйся, если окажется, что бьешь саму себя.

Джуди молча взглянула на него. Он считает себя замечательным любовником, и он прав. Но для Гриффина главное удовольствие в признании его достоинств, а не в том, что им хорошо вдвоем.

Именно ненасытная жажда поклонения заставляет его все время флиртовать с другими женщинами.

Гриффин теребил рукою галстук, что являлось верным признаком раздражения.

– Ну и что же дальше? – мрачно поинтересовался он.

– А почему бы не оставить все как есть? Я могу приезжать к тебе в Скарсдейл и проводить там ночь. Мы будем вместе три-четыре дня в неделю и, может быть, воскресенье.

На самом же деле Джуди имела в виду следующее: «Я не хочу, чтобы ты считал меня вещью, данной тебе навсегда. Я не хочу уютной семейной уверенности. Или неуверенности – так будет точнее».

Гриффин не привык к тому, что расположение женщины надо завоевывать. Он хотел, чтобы его подруга была преданной, целиком зависимой от него, а главное, всегда ждущей.