Текст книги "Кружево. Дорога к дому"

Ширли Конран
Кружево. Дорога к дому

Shirley Conran

LACE– 2

Copyright © 1982 by Shirley Conran. Originally published by Pocket Books, a division of Simon & Schuster, Inc.

© Косолапов Н., перевод на русский язык, 2013

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Часть шестая

31

Лили с тоской смотрела на горящее над Атлантой небо; на Вивьен Ли, целящуюся в солдата, на физиономии которого было написано нетерпение насильника; на Оливию де Хэвиленд в кринолине и на другие цветные рекламные плакаты, что висели перед кинотеатром. Хотя ей было уже тринадцать лет, в кино Лили довелось побывать только дважды. Она прикусила нижнюю губу и глубже засунула руки в карманы плаща, размышляя над тем, как бы ухитриться проникнуть в зал.

– Видела?

Она повернулась и посмотрела на улыбавшегося ей парня. Он был высокий, светловолосый, на вид ему было не меньше двадцати четырех.

– Нет, но красиво, правда? А ты видел?

– Нет, – соврал он. – Послушай, пойдем посмотрим вместе? А то я в Париже совсем один.

Лили заколебалась. Вообще-то, она даже не должна была бы появляться сегодня на Елисейских Полях. Но мадам Сардо уехала к матери в Нормандию, она к ней ездила каждый год. А месье Сардо Лили сказала, что у нее дополнительные занятия по математике. Правда, поскольку он был сейчас на работе, он бы вообще не заметил ее отсутствия. Месье Сардо был занудой и постоянно пытался всех поучать. Но, что касается Лили, он уже давно перестал читать ей нотации, поправлять ее или делать ей выговоры и даже просто замечать ее, потому что ее вполне оформившиеся груди и длинные, притягивающие к себе взгляд ноги вызывали у него такую физическую реакцию, что временами он боялся, как бы на это не обратила внимание его жена. Как-то, мысленно представив себе, как он лежал бы между ее тонких и твердых бедер, месье Сардо машинально произнес имя Лили вслух в тот самый момент, когда он лежал на костлявом теле мадам Сардо, вцепившись в ее отвисшие груди. Ему удалось тогда убедить жену, что он ничего не говорил, что ей послышалось, что это был лишь чувственный вздох, вызванный испытываемым удовольствием; но он не мог рисковать подобными вещами в собственном доме. Отлично сознавая опасность, он добропорядочно старался при всякой возможности избегать встречаться с Лили.

Лили снова взглянула на заговорившего с ней парня. Чем-то он был похож на Лесли Говарда, смотревшего на Лили с афиши: у него был такой же ясный и чистый взгляд. И, судя по говору, он тоже был иностранец.

Другой возможности у нее никогда не будет.

– Да, пожалуй, – согласилась она. Все оказалось очень просто. Они прошли мимо контролера, вошли в темный зал и оказались в прошлом веке, прямо посреди Гражданской войны.

Когда зажегся свет и начался антракт, Лили все еще пребывала в состоянии романтического экстаза.

– А правда, Скарлетт прекрасна, ведь правда?

– Не красивее тебя, – ответил парень.

Лицо у Лили было уже не детское. Копна густых темных волос была собрана сзади в пучок и перевязана бархатной ленточкой; огромные карие глаза излучали почти взрослую чувственность; но главным, что придавало ее лицу особое выражение и сразу приковывало к себе взгляды, был маленький, слегка загнутый крючком нос, выдававшийся над такими точеными и чувственными губами, что казалось, их изваял сам Микеланджело. В тринадцать лет и фигурка у нее была уже не детской. Ноги были еще тонковаты, но все тело уже налилось, грудь развилась – пожалуй, даже слишком развилась. Иногда ей казалось, что месье Сардо как-то украдкой, искоса поглядывает на нее. А когда по воскресеньям они выходили из церкви, он всегда крепко брал ее под руку, и тыльная сторона его ладони как-то дрожа и без всякой необходимости крепко прижималась к ее груди.

Новый знакомый Лили купил ей мороженое. Она узнала, что зовут его Аластер и что сам он из Нью-Йорка. Он явно считал Лили старше, чем она была на самом деле: обращался он с ней вовсе не как со школьницей.

Свет снова медленно погас, и Аластер взял ее за руку. Его рука была теплой и твердой, и от нее исходило какое-то почти непереносимое возбуждение – совсем не такое, как от руки месье Сардо, всегда ее пугавшей. Лили почувствовала, что ей становится как будто труднее дышать, ее охватило легкое и приятное возбуждение; ей начинало как-то смутно, неосознанно хотеться, чтобы этот незнакомец ласково поглаживал бы не только ее руку и ладонь.

Когда они, пошаркивая ногами, медленно продвигались в темной, толкающейся толпе к выходу, Аластер спросил: «Хочешь чего-нибудь перекусить?»

Лили взбила волосы, собрала все свое мужество и сказала «да». Под дождем, хлюпая по лужам, они добежали до ресторанчика, и к концу ужина Аластер уже довольно много знал о Лили, хотя она о нем ничего не узнала. Лили постепенно начинала беспокоиться: время близилось уже к одиннадцати вечера, она еще никогда не возвращалась домой так поздно, объяснила она Аластеру.

Не споря, он пощелкал в воздухе пальцами, прося счет, а потом отвез ее домой. Когда они сидели в ехавшем по мокрым улицам такси, Аластер взял пальцем Лили под подбородок и повернул ее напряженное и страстное лицо к себе. Потом, совсем как Ретт Батлер, наклонился к ней и поцеловал. Вся дрожа от этого нового, незнакомого ей ощущения, от которого по всему телу пошел приятный озноб, истосковавшаяся по теплу и любви Лили обвила руками Аластера за шею и подняла голову ему навстречу. Когда такси остановилось возле ее дома, она была уже влюблена по уши.

Поднимаясь вверх по скрипящей лестнице, Лили тоже дрожала, но теперь уже по другой причине: она с ужасом думала о том, какая встреча ее ожидает. О том, чтобы прокрасться в свою комнату незамеченной, она и мечтать не могла. Но оказалось, что месье Сардо еще не вернулся: в тех редких случаях, когда жена его уезжала на целых две недели, он не имел обыкновения сидеть дома.

Лили теперь приходилось вставать в пять утра, чтобы успевать сделать то шитье, которым она должна была заниматься в послеобеденные часы: теперь они были заняты Аластером. Больше она ни разу не осмеливалась возвращаться так поздно, но, похоже, его работа позволяла ему свободно распоряжаться своим временем. Поэтому в середине дня Лили обычно мчалась в кафе, они обедали; а потом, взявшись за руки, бродили по Булонскому лесу, гуляли среди изысканно разодетых детей в парке Монсо, катались на речном трамвае по Сене или просто ходили по улицам, глазея на витрины.

– Почему ты не хочешь, чтобы я купил тебе какое-нибудь приличное платье? С тех пор как мы познакомились, я все время вижу тебя в одном и том же свитере, в той же блузке и в одной и той же синей юбке.

– Нет, нет, я не могу позволить, чтобы ты мне что-нибудь покупал! Мадам увидит.

– Ну хорошо, а вот эти замшевые красные туфельки?

– Нет, мне некуда будет их спрятать, и меня станут расспрашивать, откуда я взяла деньги.

В конце концов в пассаже на улице Риволи Аластер купил ей медальон в форме сердечка на изящной золотой цепочке: его она могла спрятать под матрас. Ему еще никогда не встречалась такая доверчивая, влюбленная в него и ничего не требующая взамен девушка. Обычно даже самые юные чего-нибудь добивались, особенно когда узнавали, кто он на самом деле. Тогда они начинали требовать денег, драгоценностей, иногда и того, чтобы он на них женился. Если положение становилось затруднительным и особенно если начинали упрямиться отцы, такими девушками занимался Скиннер, адвокат его матери. Лили идеально устраивала Аластера; а кроме того, его пока в Париже мало кто знал.

В такси Лили обняла его и от всей души расцеловала за подарок: она была просто в телячьем восторге. Но, когда они оказались в тени Эйфелевой башни, она посмотрела в окно и удивленно спросила:

– Куда это мы едем?

– Вот в эту гостиницу, котенок. Я сюда часто захожу пропустить стаканчик.

За столом дежурной сидела недовольная толстая консьержка и вязала какую-то серую кишку, которая со временем могла оказаться и чулком, и рукавом. Аластер сунул ей купюру, и она шлепнула на стол ключ.

– Девятнадцатый номер. На втором этаже. Если пробудете больше двух часов, придется доплачивать.

Лили пошла следом за Аластером вверх по лестнице; обычно он водил ее в гораздо более приятные места.

– Здесь что, какая-нибудь выставка? За что ты заплатил? – спросила она.

Девятнадцатый номер оказался полутемной комнатой с закрытыми ставнями окнами. В ней стояла большая кровать, покрытая стершимся вязаным розовым покрывалом, на котором когда-то были вышиты пасущиеся овечки. В комнате были также умывальник и переносное металлическое биде. Лили почувствовала себя неуютно.

– Мне захотелось побыть с тобой наедине, котенок.

– Но здесь же кровать!

– Котенок, очень трудно найти такой гостиничный номер, в котором бы не было кровати. А теперь давай я надену на тебя медальон. – Он приподнял ей волосы и поцеловал сзади у основания шеи, потом обнял ее и дотронулся до груди, ощутив под тонкой блузкой соски, а затем медленно расстегнул сверху вниз маленькие розовые пуговки.

Совершенно наивная, впервые оказавшаяся во власти охвативших все ее тело незнакомых чувств, истосковавшаяся по любви, Лили ему почти не сопротивлялась. Вскоре, к своему удивлению, она оказалась среди пасшихся розовых овечек, совершенно голая, загипнотизированная уверенными действиями Аластера и его быстрыми опытными руками, гладившими ее дрожащий живот, ласкавшими волосы в нижней его части.

– Ну, котенок, так сколько же тебе на самом деле лет, а? Давай притворимся, будто тебе только десять, а я твой школьный учитель, и ты должна делать все так, как я тебе говорю. – Он наклонил голову и легонько куснул ее за кончик соска. – А если не будешь делать так, как я скажу, я тебя накажу. Позвоню мадам Сардо и скажу ей, что ты плохая девочка. Ты ведь этого не хочешь, правда?

Лили замерла от страха.

– Не бойся, котенок, я пошутил, – проговорил Аластер. – А теперь ляг на спину и расслабься, и я сделаю так, что тебе будет просто чудесно.

Он запустил руку ей между ног и вытянулся рядом с ней на кровати. Его пальцы непрерывно двигались у нее между бедер, гладили, ласкали, настойчиво забирались все дальше и дальше. Он крепко поцеловал ее в губы и вдруг резко вставил в нее пальцы. Она дернулась от боли, а тело Аластера напружинилось в экстазе.

– Лежи тихо, глупышка, не шуми, – прошептал он. Потом решил успокоить ее козырной картой: – Я это делаю, потому что люблю тебя, Лили. Взрослые любят именно так, котенок.

– Но мне же больно, – прохныкала она.

– Ничего, я тебя покрепче поцелую, – пообещал он и принялся нежно целовать соски ее грудей, сами груди, лицо, тем временем поспешно стягивая с себя одежду. Затем он опустился сверху на Лили и вошел в нее. Это произошло так быстро, что Лили, ошеломленная раздиравшими ее противоречивыми чувствами, даже толком не поняла, что случилось. Она лишь снова ощутила боль, а потом эта боль стала невыносимой, когда Аластер, сильно сжимая ее тело, задрожал в оргазме. Наконец он скатился с нее и, обессиленный, вытянулся рядом.

– Это было прекрасно, котенок. В следующий раз приходи в школьной форме, – пробормотал он некоторое время спустя. Потом он снова начал гладить ее розоватые груди, а затем и все тело, и ласкал Лили до тех пор, пока ее не перестало трясти. Он тихонько нашептывал ей слова любви. Она ведь хотела, чтобы он ее любил, верно? Медленно и терпеливо, строя уже в уме планы относительно следующего дня, он возродил ее доверие к себе, успокоил ее своими ласками, утешил словами любви, загипнотизировал своей самоуверенностью, запугал скрытыми намеками на то, что его любовь может и пройти, и угрозами позвонить мадам Сардо.

Потом он отлил в умывальник, оделся и вышел из комнаты, пока Лили подмывалась на биде. Она думала о том, что, если Аластер ее и вправду любит, он не должен был приводить ее сюда. Но ведь, если бы он ее не любил, ему бы и не захотелось ее сюда привести, так? Он сделал это, потому что любит ее.

Спустя некоторое время Аластер вернулся и уселся на краешке кровати. Он усадил Лили себе на колени и достал пачку таблеток:

– Теперь будешь принимать одну таблетку каждый день. Прочитай инструкцию на упаковке.

– Зачем?

– Чтобы у тебя не было ребенка, вот зачем. Это новое средство. Обещай мне, что будешь его принимать.

– А почему мы не можем пожениться и иметь ребенка?

– Потому что ты еще маленькая, котенок. Вот если будешь хорошо себя вести, кончишь школу, сдашь все экзамены, тогда посмотрим.

После этого они уже больше не катались по реке и не бродили под деревьями. Почти каждый день на протяжении всего того жаркого лета, за исключением только выходных, с трех и до пяти часов, испуганная и застенчивая Лили встречалась с Аластером в гостинице. Когда возвратилась мадам Сардо, Лили сказала ей, что, поскольку сейчас так жарко, она после обеда берет корзинку с вышиванием и уходит с ней в парк. Ночные рубашки мадам были расшиты просто изумительно. С другой стороны, ребенок действительно выглядит бледным как смерть. Что ж, возможно, парк – не такая уж плохая идея. Но при условии, что она будет приходить вовремя, чтобы успевать приготовить ужин.

В начале сентября, когда солнце уже окрасило стену дома на противоположной стороне двора, Лили опять стошнило. Ее тошнило уже пятое утро подряд. Вся в панике, она забралась обратно в постель. Она никогда не слышала о гинекологии, но хорошо знала, что означает рвота по утрам. Вставать ей не хотелось: она была измучена, чувствовала себя разбитой, а о том, чтобы приняться сейчас за вышивание, не могло быть и речи. Наконец она услышала голос зовущей ее мадам Сардо: «Лили! Лили! И куда только подевался этот ребенок? Почему до сих пор нет кофе? Ах вот как! Семь часов, а мы все еще в кровати!» Но девочка выглядела совсем больной, она почти не могла поднять голову от подушки, под глазами у нее пролегли темные круги, становившиеся все чернее и чернее. Может быть, стоит вызвать врача? Хотя, конечно, придется платить ему за визит. Лучше уж пусть она денек полежит в постели, может быть, и поправится. Нет смысла платить врачу, если окажется, что у нее ничего серьезного.

Но приступы тошноты прошли, и к середине дня Лили уже не чувствовала себя больной. Теперь она только паниковала. Попринимав три дня таблетки, которые дал ей Аластер, она перестала это делать, потому что от них ей делалось нехорошо. Ему она ничего об этом не сказала: боялась, что он станет сердиться.

Нет, ей необходимо встать с постели. Аластер будет ждать ее в кафе. По счастью, сегодня был один из тех дней, когда после обеда мадам Сардо отправлялась играть в бридж.

Когда Лили призналась в своих опасениях Аластеру, его обычно добродушное лицо приняло вдруг жесткое выражение и он стал совсем не похож на Лесли Говарда.

– Так я и знал! Все вы, глупые сучки, одинаковы!.. А ты уверена?

– Я не была у врача, но всю эту неделю меня тошнит.

– Ну, ты сама виновата. Мне ты ничего не пришьешь. Где я живу, ты не знаешь, вместе нас никто не видел. Может быть, ты уже с половиной Парижа успела переспать, откуда я знаю?.. Господи, не реви только! – Он замолчал, раздумывая. Пожалуй, лучше ее не пугать. Он не знал, сколько Лили лет, но она явно была еще несовершеннолетней. Если делом займется французская полиция, Скиннер, возможно, не сумеет его замять. Хотя обычно французы терпимо относятся к таким вещам…

– Мы что, не пойдем сегодня в гостиницу?

– Нет, не пойдем. Ради бога, перестань распускать сопли и дай мне подумать! – Еще слава богу, что она не знает его настоящего имени. И что его дернуло с ней связаться! Какое-то затмение нашло. Просто свихнулся. Но теперь уже все равно поздно. Надо из всего этого как-то выкручиваться, и немедленно, пока не увяз по-настоящему. Конечно, есть эта дежурная в гостинице, но она будет молчать, если сунуть ей несколько тысяч франков. И тут ему пришла в голову идея. Он сунул руку в карман брюк и вытащил пятьдесят тысяч франков. Это было немного, примерно сто восемьдесят долларов, но больше денег у него с собой сейчас просто не было.

– Ради бога, Лили, перестань реветь, или я сейчас уйду! Слушай, вот что тебе надо сделать. Возьми эти деньги и сходи к врачу, проверь, действительно ли ты беременна. Я не знаю, сколько он возьмет, но тут больше чем достаточно, чтобы заплатить ему. Если ты не беременна, тогда не из-за чего и суетиться. Если же ты и вправду беременна, тогда отправляйся прямо к консьержке в той гостинице: она тебе скажет, к кому обратиться, чтобы тебе помогли. Я все оплачу. Сделай это все как можно быстрее и никому ничего не рассказывай! – Он бросил на стол бумажку, чтобы расплатиться по счету, и поднялся.

– Аластер, пожалуйста, не уходи, не оставляй меня одну! Я тебя так люблю!

– Если любишь, то сделай все в точности так, как я сказал. Или ты будешь меня слушаться, или мы никогда больше не увидимся.

– Когда я тебя увижу? Когда? – Она всерьез испугалась и уже больше не плакала.

– Через две недели, здесь. – Он потрепал ее по плечу: – Не куксись! Если будешь хорошей и послушной девочкой, мы сможем забыть про все эти неприятности. Ну, обещаешь мне сделать все, как я сказал?

– Обещаю, обещаю! Но ты вернешься, правда?

– Конечно, котенок, – ласково сказал он и, наклонившись, поцеловал ее в мокрую щеку, твердо решив про себя никогда больше с ней не встречаться.

Он исчез прежде, чем Лили сообразила спросить его, к какому врачу ей надо пойти. Она посидела еще немного, глядя на горку банкнот, потом засунула их в карман плаща и направилась в гостиницу. Походив некоторое время взад-вперед перед входом – ей очень не хотелось заходить, – она все же вошла и обратилась к толстой женщине, вязавшей за столом:

– Мне сказали, что вы можете мне помочь.

Глаза женщины мгновенно опустились на живот Лили:

– Сколько уже?

– Не знаю. – Лили покраснела и уставилась на бронзовый колокольчик, который стоял на столе.

– Когда должны были быть последние месячные?

– Примерно три недели назад. Но я еще не была у врача.

– Неважно. Садись вон там и подожди немного. – Она всунула босые ноги в матерчатые тапочки и пошаркала к телефонной будке, что стояла в тыльной части холла. Говорила она тихо, и содержания разговора Лили не услышала. Потом женщина пришлепала назад и спросила:

– Денег он тебе дал?

– Да! – Она вытащила из кармана кучу помятых бумажек и положила ее на стойку. Толстые пальцы женщины быстро пересчитали их.

– Этого мало. Скажи ему, что нужно еще сто тысяч франков.

– Но это все, что он дал. У меня больше нет. Он сказал, что оплатит счет.

– Все они так говорят. Но за это дело надо платить только наличными, и непременно вперед. А семья тебе не может помочь? – На лице Лили отразился дикий ужас. – Ну а занять у кого-нибудь из друзей ты можешь?

Но никто из одноклассниц Лили никогда даже не видел ста тысяч франков, не говоря уж о том, чтобы располагать ими или иметь возможность дать такую сумму в долг. Она медленно покачала головой.

– Вот что я тебе скажу, – заговорщическим тоном произнесла консьержка. – Я знаю одного фотографа, который мог бы тебе заплатить, если бы ты ему попозировала. Три тысячи франков за час минус мои комиссионные. Подойдет?

Обнадеженная, Лили согласно закивала. Она готова была согласиться на что угодно. Старуха снова пошаркала к телефону, а вернувшись, нацарапала на листке бумаги адрес.

– Серж готов встретиться с тобой прямо сейчас, дорогая. Вот его адрес. Это чуть дальше по нашей же улице, там увидишь. На чердаке.

32

Серж когда-то снимал для журнала мод и слыл в этой области большой знаменитостью. Но затем потолстел, ему все надоело, он обленился и постарел – причем все эти перемены произошли именно в такой последовательности. Он процветал в традиционном мире великосветских ателье мод, рассчитанных на шитье по индивидуальным заказам, и совершенно не понимал нетрадиционную, свободную моду шестидесятых годов. Журналы мод отказались от его услуг, потом у него почти не осталось заказов на фото для рекламы, и он оказался практически без работы. Так продолжалось до тех пор, пока он не стал продавать фотографии обнаженных женщин. Тут ему позировали, конечно, совсем не те девушки, к которым он привык. Беттина, Али, Фиона или Сузи никогда бы не опустились до подобного занятия. Большинство манекенщиц такого класса не опускались даже до того, чтобы сняться в нижнем белье. По крайней мере, так было до самого недавнего времени, и приходилось платить им бешеные деньги даже за то, чтобы они согласились сфотографироваться в купальнике. А у этих новых, современных натурщиц нет ни стыда, ни стиля; одна грязь. Конечно, он всю жизнь фотографировал обнаженных женщин, просто для собственного удовольствия. Но ему и в голову не приходило предлагать такие снимки на продажу, пока одна из этих уличных девок не сунула себе в сумочку сделанную с большим увеличением фотографию своего соска. После этого случая выполненные им снимки обнаженного тела на какое-то время вдруг вошли в моду. Зачастую было невозможно с первого взгляда определить, какая именно часть тела изображена на снимке, но эффект всегда оказывался неожиданным, а нередко и на удивление эротичным. Во всяком случае, такие фотографии шли.

Глаза у Сержа сузились, он оценивающе оглядел Лили, а потом улыбнулся ей.

– Заходи, – сказал он. – Пусть тебя не смущает мой спортивный костюм, в студии я всегда так работаю. Стаканчик вина? Нет? Ну ладно. Вон раздевалка, скидывай, дорогая.

– Что скидывать?

– Одежду, дорогуша. За что я стану платить тебе три тысячи франков в час, как ты думаешь? Насколько я понимаю, дорогуша, для тебя это не впервые. Но все равно не смущайся: нет ничего такого, чего бы я уже не видел. Если хочешь, могу доказать.

Он помахал толстой рукой в сторону огромного стенда, обитого черным сукном и сплошь заполненного фотографиями обнаженного тела, притом очень хорошо выполненными, потому что Серж любил женщин и был отличным фотографом.

Лили пробралась между трехметровой высоты рулонами розовой, голубой и зеленой бумаги, которая использовалась для создания нужного фона, мимо огромной, свисающей откуда-то сверху белой простыни, мимо простыни еще большего размера, но черной, мимо каких-то серебристых зонтиков, насаженных на длинные палки, прошла через целый лес осветительных приборов и оказалась в маленькой комнатке, где на туалетном столе, под рядом ярко сияющих голых ламп, стояли разноцветные коробочки каких-то кремов, валялись губки, смятые бумажные салфетки, маленькие грязные щеточки, прозрачные тонкие косынки из шифона, лежали щипцы для завивки волос.

Лили, пораженная всем увиденным, минут пять простояла там, не двигаясь и ни о чем не думая.

– Я не могу ждать весь день, красавица! – Донесшийся до нее из другой комнаты голос был веселым, но в нем чувствовались и угрожающие интонации. Лили быстро разделась. Занавеси раздвинулись, и в комнатку заглянул Серж:

– Ага, ты уже готова. Очень хорошо. Сюда, пожалуйста. – Он установил камеру и свет, направив их на черный задник. – Сейчас я работаю без помощника, если, конечно, не выполняю какой-нибудь большой заказ. Так, красавица, встань сейчас прямо, спиной к камере, и больше ничего. – Щелк! – А теперь повернись боком. Вначале одним, потом другим. – Щелк! Щелк! – Подбородок немного повыше. – Щелк! – Теперь лицом ко мне, вот так, умница. – Щелк! Щелк! Щелк! – Вот и все! Ничего сложного, правда? Сегодня проявлю, а завтра скажу тебе, подходишь ты мне или нет.

Лили почувствовала облегчение. Все оказалось не более эротичным и страшным, чем обычное фотографирование на паспорт. Серж подумал про себя, что давненько уже ему не попадалась такая симпатичная писюшка. С ней, конечно, придется поработать, так что не спеши и не загадывай, охладил он свой пыл. Но он мог поклясться, что на снимках она будет смотреться даже лучше, чем в жизни. Лишь бы только ее пока не спугнуть. Если действовать осторожно и неторопливо, она ему может принести целое состояние.

Начав работать с Сержем, Лили быстро обнаружила, что от нее требуется гораздо большее, нежели просто раздеться и стоять голышом, пока Серж будет щелкать своим аппаратом. Первые фотографии показали Сержу, что у девочки есть большой потенциал. Внимательно изучив снимки через лупу, отметив красным фломастером те негативы и места, которые стоило увеличить, Серж понял, что девчонка оказалась даже лучше, чем ему привиделось с первого взгляда. Она обладала редкой наивностью в сочетании с захватывающей дух эротичностью, причем сама, видимо, даже не подозревала об этих своих качествах. На лице у нее было постоянное выражение чистоты и надежды, симулировать которое было бы невозможно; однако в рисунке ее рта есть нечто чувственное. Не девочка, а мечта.

Серж понимал, что вести себя с ней ему придется крайне осторожно. Доброта – вот что ему необходимо. Отеческая доброта успокоит малышку, и тогда к этой доброте можно будет добавить немного властности. Надо будет очень мягко направлять ее; дать ей при первых съемках какое-нибудь занятие, чтобы у нее не оставалось времени на раздумья. Немного заплатить ей авансом, заставить ее подписать контракт в его пользу – потом, в случае необходимости, можно будет им же и пригрозить. Придется следить, чтобы на снимках не видны были ее ребра и эти длиннющие неуклюжие ноги. Он бы предпочел, чтобы маленький темный волосяной треугольничек обрамляли более полные бедра. Но зато грудь у нее – само совершенство. Разумеется, связываясь с ней, он рисковал тюрьмой; зато в случае удачи и заработать можно будет по-крупному.

Когда Лили пришла в следующий раз, Серж уже дожидался ее. На этот раз он был облачен в традиционный костюм всех фотографов: джинсы и черный свитер, а широкий кожаный ремень подбирал живот более или менее на место. Для Лили он купил слоеный шоколадный торт-мороженое, а сам потягивал из высокого стакана красное вино и, похоже, не торопился начинать работу.

Потом он взялся за аппарат и сказал:

– Вот что, красавица, я хочу для начала сделать несколько снимков самых обычных. Просто как получится. Сиди как сидишь на этом старом бархатном кресле, прямо в этом платье. – Свет он установил еще до ее прихода и теперь включил негромкую и ритмичную обволакивающую танцевальную музыку. – Отрежь себе еще кусочек торта, дорогая. Не стесняйся, он весь для тебя… Задержись-ка… Медленно поворачивай голову к камере… Нет, одну только голову, красавица… Теперь улыбнись… Просто великолепно, малышка. Я вижу, у тебя получится. Так, теперь попробуем расстегнуть пару пуговичек… Не возражаешь?.. Прекрасно… Смотри прямо в аппарат… Еще пару пуговичек… Теперь отклонись немного влево и откуси здоровый кусище.

Лили осторожно наклонилась влево, и, когда она уже собиралась куснуть, кусок шоколадного торта развалился у нее в руке. Она расхохоталась чистым радостным смехом и повернулась лицом к Сержу… Щелк!

Серж работал одновременно с двумя аппаратами. Отщелкав обе пленки, он ушел в темную комнату, чтобы перезарядить аппараты, и появился оттуда энергичный и бесстрастный, как дантист.

– А теперь давай снимем тебя в бикини. Выбери себе, какое нравится, в раздевалке, в верхнем ящике комода.

Лили давно уже мечтала о бикини, и уговаривать ее не пришлось. Вскоре она появилась снова, в белом кружевном купальнике, и при виде ее у Сержа захватило дух. Он включил вентилятор, который должен был создавать подобие ветра.

– А теперь, радость моя, встань, расставив ноги, волосы пусть струятся назад, как будто на ветру, поднеси эту бутылку лимонада к губам, задержи там и улыбнись… Молодец, девочка, ты все схватываешь прямо на лету.

Через полчаса Лили окончательно успокоилась и уже больше совсем не нервничала.

– Так, а теперь давай попробуем только в трусиках, – непринужденно сказал Серж, возясь с экспонометром. На лице у Лили возникло выражение озабоченности:

– А это обязательно?

– Ну, если ты хочешь зарабатывать, радость моя, тогда конечно. А кроме того, никто, кроме нас двоих, ничего не будет знать.

– А для чего эти фотографии? Для журнала или еще для чего?

– С чего ты взяла? Это просто искусство. Снимай лифчик, дорогая.

Лили все еще сомневалась, но ей не хотелось вступать в пререкания из-за тех смутных, неоформившихся пока еще подозрений, которые к тому же Серж столь ловко вытеснял из ее подсознания. Она расстегнула крючок бюстгальтера и застыла, вся напряженная, прикрывая руками грудь.

– Великолепно, радость моя. Нет, не надо улыбаться, стой так. – Щелк! Он действовал по-прежнему уверенно и энергично. – А теперь сядь в кресло и прижми колени к… Изумительно, малышка… Теперь встань на колени, а руки сложи вместе за головой. А сейчас надень чулки. – Он извлек откуда-то пару толстых черных чулок и башмаки, в которых обычно ходят школьницы. Лили подумала, что эти туфли будут выглядеть не очень-то красиво, однако она послушно натянула все на себя. В сочетании с белыми кружевными трусиками-бикини чулки и туфли подчеркивали всю хрупкость и уязвимость молодости, ее невинность, резким контрастом с которыми была тяжелая, совсем уже взрослая грудь Лили с розовыми сосками.

На следующий день Серж отвел ее на крышу и фотографировал на фоне парижских дымовых труб. Фотографировал в хлопчатобумажном платье, в котором она пришла, до тех пор, пока она не успокоилась, не расслабилась и не поверила ему. Эту пленку придется выбросить. Он даже не станет возиться и проявлять ее. Затем он бросил ей изящную прозрачную ночную рубашку из шифона грушевого оттенка и сказал:

– Попробуй-ка примерь. – Когда она вышла из раздевалки, он наклонил голову вбок, неодобрительно нахмурился и уверенно произнес: – Трусики все портят. Стяни их, радость моя, будь хорошей девочкой. – Он отвернулся, поправил что-то на фотоаппарате и снова повернулся к ней: – Я сказал: стяни. – Угроза в его голосе звучала совершенно отчетливо.

Слегка дрожа под слабыми лучами сентябрьского солнца, Лили стянула с себя трусики, и Сержу удалось сделать несколько потрясающе эротичных снимков: большие, но все еще детские груди, увенчивавшие неуклюжее тело подростка, хорошо просматривались через тонкий шифон – иногда приоткрывавшийся, но Лили этого не замечала, – и все это на фоне черепичных крыш, дымовых труб и голубиных стай Парижа. Серж был доволен.

– Завтра поедем в один укромный уголок в Булонском лесу, – сказал он. – Поснимаю тебя там на фоне травы и деревьев.