Текст книги "Кто и как изобрел еврейский народ"

Шломо Занд
Кто и как изобрел еврейский народ

Предисловие редактора русского издания

Появление в 2008 году книги выдающегося тель-авивского историка, профессора Шломо Занда стало чрезвычайным событием. Оно в буквальном смысле слова спасло исследователей еврейской истории, болезненно переживавших нынешнее катастрофическое состояние этой научной дисциплины. Если бы не она, кому-то из них (на худой конец, даже мне) пришлось бы на годы забросить все остальные дела и написать ее самому. Однако постфактум совершенно ясно, что у любого из них (включая, разумеется, и меня) это вышло бы гораздо хуже (ниже я объясню почему), поэтому примерно полгода (с марта по октябрь 2009 года), ушедшие у меня на работу над ее русским изданием, – не только период чистой научной радости, но и истинная экономия сил и средств. Признаюсь, никогда прежде я не получал столько удовольствия, работая на других. Быть может, только теперь мне стало по-настоящему ясно, какую радость может доставлять бескорыстное служение серьезному делу – или, в сущности, альтруизм.

В более специальном эссе я сразу взял бы быка за рога и приступил к обсуждению печального состояния еврейской историографии. Но предисловию к этой важной книге резоннее начинаться с чего-то гораздо более фундаментального. Например, с такого вполне оправданного сравнения.

Представьте себе, что все без исключения (а их немало) современные учебники по истории Греции начинаются с оригинального рассказа о Девкалионе и Пирре. Оказывается,[1]1
  Библия, как известно, не сочла необходимым упомянуть имя жены Ноя.


[Закрыть] когда Зевс разгневался на людей за многочисленные грехи, он послал на землю потоп, всех их истребивший. Уцелели только Девкалион, сын титана Прометея, и его жена Пирра,[2]2
  Библия, как известно, не сочла необходимым упомянуть имя жены Ноя.


[Закрыть] построившие большой деревянный ящик и спрятавшиеся в нем. Когда воды стали спадать, ящик прибило к вершине горы Парнас. Девкалион и Пирра вышли на сушу, принесли жертву Зевсу и начали новую жизнь. Дабы земля снова заселилась людьми, Зевс приказал супругам набрать камней и бросать их назад, через голову. Камни, брошенные Девкалионом, превратились в мужчин, камни, брошенные Пиррой, – в женщин. Так появилось новое человечество, причем поколение людей, выросших из камней, оказалось лучше предыдущего.

Из этой истории без труда выводится мощный тезис о первичности греческого языка (заимствованного у уцелевшей супружеской пары), а также греческой культуры, которой человечество с древности обязано решительно всем – от философии и математики до изобразительных искусств.

Ученые признают несколько мифологический характер этого нарратива, однако на разные лады доказывают, что он основывается на реальных событиях, происшедших, вероятно, в третьем тысячелетии до нашей эры.

Затем они излагают значимые каждая по себе истории Персея, Сизифа и Пелопса и похождения Тесея (отражающие объективные политические, экономические и культурные явления, имевшие место не только в Греции, но и во всем Восточном Средиземноморье), относя их к началу и середине второго тысячелетия до н. э., и переходят к трагической эпопее Кадма и подвигам Геракла, являющимся уже совершенно историческими. Без Кадма не было бы Беотии и славных Фив, их расцвета и падения; без Тесея – великой афинской цивилизации; Геракл (при рождении названный Алкидом, потомок Персея и соответственно самого Зевса) – строитель великих пелопонесских городов-государств постахейского периода, создатель Дорийской империи, праматери классической Греции. Особое внимание уделяют ученые судьбе бессмертной головы лернейской гидры, смертельному ранению Хирона, победе Геракла над богом смерти Танатом, учреждению им Олимпийских игр и, разумеется, чистке Авгиевых конюшен – великому историческому предназначению Греции.

После этого (чаще всего минуя трагическую фиванскую междоусобицу, которую предпочтительно изучать в рамках курса греческой литературы, благо драматурги Софокл и Еврипид, а позднее эллинистический мыслитель Фрейд, разобрали ее во всех подробностях[3]3
  Эдип и Антигона, как известно, живы и поныне.


[Закрыть]) историки переходят к Троянской войне, величайшему историческому событию XIII (иногда начала XII) века до н. э. Здесь наконец появляются и идут в ход археологические, экологические и всевозможные мультидисциплинарные данные; впрочем, по ходу дела всплывают и проясняются такие принципиальные вопросы, как причины и характер поддержки олимпийскими (и иными) богами воюющих сторон: отчего, например, Посейдон так настойчиво помогал ахейцам, ненавидя при этом Одиссея, а Аполлон, сильно обиженный в свое время троянцами, продолжал сражаться на их стороне; отчего поддержки Зевса, явно симпатизировавшего троянцам, все-таки оказалось недостаточно, чтобы спасти город. Другой часто разбираемый вопрос: от чего, собственно, умер Ахилл, раненный стрелой всего лишь в сухожилие? Едва ли стрела была отравлена; впрочем, повреждение богами сухожилий ноги – популярный древний сюжет, также попавший в Библию.

Так или иначе мы узнаем, что эллинская цивилизация еще в древнейшие времена, во втором тысячелетии до н. э., возобладала во всем Средиземноморье, так что ей оставалось только дождаться наступления VII (иногда VI) века, чтобы породить всю современную культуру Запада и IV века, чтобы завоевать мир, остающийся греческим по сей день.

Мало того, пишут ученые, на греческих древностях построена вся философия нового и новейшего времени. Так, например, Кьеркегор, начитавшийся на рубеже XIX и XX веков древних трагиков (впрочем, почти наверняка одного лишь Еврипида), подробно разобрал рассказ о несостоявшемся жертвоприношении Ифигении (вместо Ифигении в жертву Артемиде была, как известно, принесена лань, а не домашнее животное – козел или баран) и создал на его базе последовательную экзистенциональную философию, попутно убедительно объяснив, почему другие сходные рассказы (например, сухой, заимствованный у греков и явно внеисторический библейский миф о жертвоприношении Исаака) не могли бы ее породить.

Смешно, не правда ли? Увы, нет, ибо именно так преподается в Израиле (и во всем еврейском культурном мире, да и в кое-каких других мирах) древнееврейская история; именно так она представлена в монументальных еврейских историографических трудах. Библейские мифы по сей день выдаются за реальные исторические события, чудеса объясняются и интерпретируются, а повести о библейских царях, большей частью столь же исторических, как Тесей или Геракл, объявляются абсолютно достоверными хрониками. Знаменитые историки Грец и Дубнов почти дословно воспроизводят в своих сочинениях диалоги из книги Бытия; ни на миллиметр не ушли от них и израильские историографы. Главное, сама структура, архитектоника еврейской истории напрямую привязывается к мифам.

Это, как ни странно, еще не самое худшее. Настоящая беда, как мы сейчас убедимся, состоит в том, что этот «исторический метод» переносится и на более поздние времена. Еврейское прошлое, построенное на мифах, естественно, порождает мифологическое настоящее и, как и следовало ожидать, новые современные мифы – например, миф о вечном и внеисторическом еврейском народе-расе.

Такой подход не является монополией еврейских патриотических авторов или одних только израильтян, нередко пытающихся, систематически фальсифицируя прошлое, оправдать и обосновать все то, что требует оправдания и обоснования в последовательной внутренней и внешней политике израильского государства. Единым фронтом с ними выступают американские и европейские христианские (почти исключительно протестантские) ученые и писатели, религиозная вера которых, увы, не выдерживает столкновения с действительностью – исторической и теологической. Став фанатическими потребителями мифологической истории, они уже целое столетие подряд организовывают, финансируют и проводят в Палестине (а затем в Израиле и Иордании) археологические изыскания с единственной целью – найти буквальные «научные» подтверждения библейских рассказов. Впрочем, христианские партнеры, невзирая на многочисленные заслуги, остаются в израильском культурном пространстве чужими. Здесь хватает своих щедро финансируемых любителей мифов, древних и новых – и в науке, и в политике. При этом всякая попытка отнестись к этим мифам критически или недостаточно патриотически приравнивается в Израиле к ереси – с достаточно неприятными последствиями.

Разумеется, история – это лишь одна сторона мифологической медали. Любое исследование прошлого совершается сегодняшними людьми в интересах современности; в Израиле это верно вдвойне и втройне. Если о Библии здесь разрешается хотя бы рассуждать (впрочем, горе тому, кто воспримет это право чересчур буквально), то плоский мифологический рассказ о судьбе евреев в Средние века считается единственно допустимым – его критическое рассмотрение равносильно осквернению святыни. Евреи, столетиями жившие вне Палестины, были объявлены неделимой и несмешивающейся уникальной расой (увы, именно расой), чистой как слеза, гениальной и безгрешной, на которую не распространяются исторические законы, которая превосходит все остальные человеческие коллективы (хотя бы своей способностью противостоять истории, да и по многим другим параметрам), расой гонимых изгнанников, оставшейся нечувствительной к двухтысячелетним соблазнам всех родов, культурным и материальным, изгнанной в древности со своей земли и прожившей целую вечность в изгнании, сидевшей там на чемоданах, пока наконец не наступил установленный заранее момент возвращения и обретения древних мистических прав.

Любое несогласие с этой теорией объявлено антиизраильским и антисемитским. Увы, ее очевидная фактическая бредовость мало что меняет – по различным причинам подавляющее большинство израильтян и почти все евреи вне Израиля полагают, что адаптация этих мифов – вопрос жизни и смерти для всего еврейского народа. Поэтому на службу им поставлены все наличные идеологические средства: система образования, культура и литература и, к сожалению, наука. Прежде всего, историческая наука.

Настоящая научная история Израиля находится в Израиле под фактическим запретом! Этот запрет не герметичен (факт, книга профессора Занда вышла в свет, правда, без поддержки академических или иных институтов; есть еще пара обнадеживающих примеров), что не мешает ему быть тотальным. Историков-оппозиционеров здесь не арестовывают – их душат. В подавляющем числе случаев в Израиле преподается и изучается профанация, по сравнению с которой бесконечно исправляемая советская «История КПСС» – вершина научной достоверности; кое-где, в узком кругу, для посвященных, находят себе выход смягченные версии этой профанации – своего рода «мифология с человеческим лицом». Эта поразительно успешная научная цензура оказала огромное влияние на восприятие и преподавание еврейской истории в нееврейском мире, прежде всего на Западе; в подавляющем большинстве случаев они «выстраиваются» вдоль установленных в Израиле «силовых линий». Санкции против непокорных (прежде всего отлучение от академии, государственной поддержки и системы образования, а также шельмование в прессе) я уже упоминал.

Поэтому для еврейской и израильской культуры нет задачи более насущной, чем освобождение от мобилизованной националистическими идеологами исторической мифологии, не позволяющей взглянуть в лицо подлинному еврейскому прошлому. Между тем это настоящее лицо интересно и привлекательно, уж точно заслуживает рассмотрения, беда только – нисколько не похоже на прилипшую к нему маску.

Признаюсь, мне в течение многих лет очень хотелось написать срывающее эту маску «Введение в историю Израиля». К счастью, профессор Занд не только опередил возможных конкурентов, но и пошел иным путем, гораздо более дельным, проложив для будущих исследователей и писателей принципиально новую методологическую дорогу. Он написал книгу, которую следовало бы назвать «Введение в израильскую историографию», если бы она не называлась иначе, еще яснее: «Когда и как был изобретен еврейский народ»; впрочем, ей и сейчас не поздно дать этот подзаголовок.

Профессор Занд, видимо, первым обратил внимание на то важнейшее обстоятельство, что мифологическим туманом окутаны не только история Древнего Израиля да еврейское и иудейское Средневековье. Что куда серьезнее, сама фантастическая концепция единого еврейского народа, прошедшего невредимым через тысячелетия государственности и диаспоры, – совсем недавнее изобретение. Еще двести лет назад мало кто понял бы, о чем идет речь; изобретатель «еврейской расы» вполне мог быть поднят на смех. Оригинальная идея подменить религиозный коллектив, состоящий из весьма разнородных субэтносов, вечной нацией-расой, сохраняющей вечное биологическое единство, не только нова – она несет яркий отпечаток политических теорий Нового времени. Еще в XVII–XVIII веках общеизвестные факты о разнородных еврейских религиозных и языковых коллективах никого не смущали. Идея «вечного народа вне истории» была изобретена лишь тогда, когда пошло в тираж завидное понятие нации, разумеется по политическим соображениям, актуальным и сегодня.

Огромную, едва ли не основную роль в этой фальсификации (если угодно, фабрикации) сыграла еврейская историография, в каком-то смысле заместившая умирающую иудейскую религию, в предыдущие столетия успешно выполнявшую свою организующую и цементирующую роль. Именно с историографией – а не с вымышленной историей, как я наивно полагал, – необходимо было свести счеты, прежде чем браться за выяснение отношений между древней восточной мифологией и израильским прошлым. Еврейские историографы не просто переписали историю, взяв Библию в правую руку, а расовый миф – в левую; они постепенно, шаг за шагом стирали в коллективной памяти элементы реальности, современной и исторической, бывшие ранее ее естественным достоянием.

Разумеется, важно, просто необходимо раз и навсегда ясно продемонстрировать, что израильская политическая история, начавшаяся в сколько-то централизованной форме в IX веке до н. э., искусственно растянута до XIII–XIV столетий, а то и дальше – к мифологическим (или просто мифическим?) праотцам, что исход Израиля из Египта – миф, завоевание Ханаана Иисусом Навином – даже не миф, а этиологический вымысел, что полностью вымышлены израильская культура, письменность и даже древнееврейский язык древнейшего периода, не говоря уже о «великих империях» Давида и Соломона. Однако куда важнее объяснить гораздо более простые вещи, частью общеизвестные всего 60–70 лет назад, а ныне обсуждаемые лишь в подполье: начиная с II века до н. э. иудеи активнейшим образом занимались прозелитизмом на огромном около-средиземноморском эллинистическом пространстве, не брезгуя и насильственным обращением в иудаизм завоеванных Хасмонеями племен, римляне не изгоняли евреев из Иудеи ни после разрушения Иерусалима в 70 году н. э. (иначе кто восстал бы против них в середине II века?), ни после восстания Бар-Кохбы (иначе откуда взялся бы еврейский экономический и культурный расцвет III века, века Мишны?) – они их вообще не изгоняли; мало того, демографический и экономический пик палестинской еврейской истории приходится на V–VI века н. э., то есть на период византийского владычества. Великое изгнание евреев из Иудеи было выдумано от начала до конца, причем относительно недавно. Грандиозное историческое разоблачение? Увы, нет. Ведь широко издаваемое еще в 50-х годах прошлого века израильское хрестоматийное сочинение «Израиль в изгнании» (автор – министр просвещения Израиля Бенцион Динур) начинало историю диаспоры… с VII века, то есть с арабского завоевания. Где теперь это сочинение? Нет, не разоблачение, но, несомненно, мужественное признание.

Никогда и ни для кого не было особым секретом, что основная часть знаменитого испанского еврейства, отчасти принявшего христианство, отчасти изгнанного с Иберийского полуострова в конце XV века, происходила от перешедших в иудаизм североафриканских берберских племен, что восточноевропейские еврейские общины, состоявшие поначалу почти целиком из прозелитов, образовались в результате иудейской эмиграции с юга и с востока, а не из Западной Европы, наконец, что нынешняя йеменская еврейская община возникла на руинах древнего южно-аравийского иудейского государства Химьяр, также созданного прозелитами и уничтоженного еще в домусульманские времена. К слову сказать, арабские корни йеменских евреев были настолько несомненны, что сионистские классики долго колебались, следует ли поощрять иммиграцию этих «нечистокровных» евреев в Палестину. Теорию наличия иудейских корней у многих (если не у большинства) современных палестинских арабов отстаивали не кто иные, как создатель еврейского государства Давид Бен-Гурион и второй президент Израиля Ицхак Бен-Цви – они даже написали об этом в своей совместной классической (де-факто запрещенной к цитированию) книге. Такого рода разоблачениям нет конца. К счастью, теперь им положено крепкое начало.

Еврейская история бесконечно интересна сама по себе. Идеологические фальсификаторы оказывают медвежью услугу всем тем, кому она важна и интересна, – евреям и неевреям. Еврейская историография, рабски следующая националистическому идеологическому заказу, порождает прежде всего фатальную безграмотность.

Я беседовал не так давно с крупным израильским ученым, раввином по совместительству, убежденно доказывавшим, что мифологическая версия еврейской истории, вылепленная воинствующими еврейскими националистами в последние два столетия (добро бы еще старая талмудическая мифология!), – чистейшая правда. Спорить с ним по существу вопроса не имело смысла, ибо в ходе обмена мнениями он договорился до принципиальной эмпирической непознаваемости прошлого и прочей квазифилософской (любопытно, но в другой раз: почему-то именно оппонентов современной израильской мифологии, а не их защитников принято записывать в деконструктивисты) ерунды. Я не без тоски спросил: «Скажите, а вам, раввину, совсем не любопытно, что происходило в древнем Израиле на самом деле? Вы отлично знаете, что канонический нарратив действительности не соответствует. Но ведь какая-то история все же была!» И не поверил услышанному в ответ: «А вы действительно можете рассказать, что там было на самом деле?»

«Весь ужас в том, – с тоской ответил я, – что могу. Но вы готовы слушать?»

Профессор Занд легко и изящно сбросил идеологическую маску с еврейской историографии и отправил классические монументальные труды по истории Израиля туда, где уже давно пребывают средневековые опусы по физике, химии и астрономии, – в архивы, представляющие интерес исключительно для историков науки. На опустевшей книжной полке появилось немало места; первой там встанет его собственная книга, которой суждено большое будущее. Будущая научная историография Израиля не просто начнется с нее, но станет ее прямым развитием и продолжением. Профессор Занд совершил интеллектуальный подвиг, продемонстрировав как специалистам, так и широкому читателю научную панораму еврейского прошлого, разумеется, в довольно общей, пока не слишком детализированной форме. Тем не менее можно смело утверждать, что он положил начало новой историографии Израиля и разработал для нее новую исследовательскую методологию. Теперь очередь за историками и историей. Поначалу – за самой древней.

На закуску не могу не съязвить: после выхода этой книги, уже ставшей мировым бестселлером на английском и французском языках и выходящей сейчас по-русски, скучно на кафедрах израильской истории[4]4
  Отмечу, что греческое слово «история» (iaxopia) означает, как ни странно, не науку о прошлом, а науку вообще – «расследование, узнавание, установление». Иными словами, оно обозначало изначально любое эмпирическое исследование; именно поэтому Плиний Старший мог, никого не удивив, назвать свою научную энциклопедию «Естественной историей». И вот страшно подумать, что мы сделали с этим благородным понятием.


[Закрыть] – а таких кафедр в мире сотни – не будет. Впрочем, миллионы людей, которым она (история!) небезразлична, от этого только выиграют.

Александр Этерман

Предисловие автора

Я по-настоящему рад тому, что моя книга выходит теперь на русском языке. Для меня таким образом замыкается важнейший культурный и исторический круг. Общеизвестно, что еврейская история последних полутора тысячелетий неразрывно сплетена с историей Руси и России. Связь между ними начинается задолго до наступления так называемой современной эпохи: евреи жили в Киеве гораздо раньше, чем они появились в Германии и других западноевропейских странах. Ее истоки – в раннем Средневековье, венец – в конце XIX века, когда евреи Российской империи составляли более 80 % мирового еврейства.

Принятие соседствовавшей с Русью Хазарией иудаизма как государственной религии и расселение хазарских и других иудеев на территории нынешних России, Украины, Венгрии и других государств после гибели Хазарского каганата стали важнейшими факторами, способствовавшими образованию еврейских общин Восточной Европы; в числе прочего моя книга пытается привлечь внимание к этому обстоятельству. Об этом многократно говорили в прошлом многочисленные историки, как еврейские, так и русские, однако со временем важнейшие исторические обстоятельства, связанные с формированием восточноевропейского еврейства, были забыты – или, скорее, вычеркнуты из истории как нежелательные. Одной из задач моей книги было возрождение памяти о неотделимом от России еврейском прошлом. Я стремился ясно показать, что евреи, точь-в-точь как почти все человеческие коллективы, не являются цельным «этническим» народом, имеющим единое биологическое происхождение. Яркое присутствие евреев в истории было порождено динамичной религией, распространившейся по миру в древние времена и в Средневековье; их «этническое» происхождение весьма пестро и разнообразно.

Моя книга была написана на иврите. Хотя мой родной язык – идиш, иврит навсегда останется для меня языком эмоций и образов; на нем я вижу сны и, естественно, пишу. Я решился опубликовать эту книгу прежде всего в Израиле, ибо именно израильтяне являются моим первым, изначальным литературным адресом – как те из них, которые называют себя евреями, так и считающие себя арабами. Это решение объясняется просто – я живу в Израиле, в Тель-Авиве, и преподаю здесь историю.

Когда эта книга (в начале 2008 года) вышла в свет, она удостоилась, скажем так, довольно необычного приема. Электронные СМИ встретили ее с энтузиазмом и большим интересом, так что я получил множество приглашений принять участие в различных теле-и радиопрограммах. Газеты также без тени смущения обсуждали эту книгу – активно, дельно и большей частью доброжелательно. С другой стороны, «лицензированные» представители корпорации историков обрушили на нее пламенный академический гнев, а для истерических авторов сионистских блогов я практически сразу стал врагом народа. Добавлю, что широкий читатель быстро сделал выбор между этими «сторонами». Выбор оказался в пользу книги, остававшейся в списке израильских бестселлеров в течение 19 недель.

Чтобы понять природу этого «противоречия», необходимо снять «сионистские очки» и открыто посмотреть в лицо израильскому обществу. Да, я живу в довольно странном мире. Как подробно объяснено в последней части книги, разозлившей стольких критиков, Израиль не может быть назван демократическим государством, поскольку он официально считает себя государством всемирного «еврейского народа», а не гражданского коллектива, живущего в его признанных границах (за вычетом оккупированных территорий). Согласно духу его законов, даже сейчас, в начале XXI века, Израиль должен служить евреям, а не израильтянам, отстаивать интересы потомков выдуманного «этноса», а не коллектива граждан, живущих в нем и говорящих на его языке. По существу, всякий, кто «родился от еврейской матери», может быть уверен, что Израиль постоянно находится у него в жилетном кармане; иными словами, удобно расположившись в Нью-Йорке или в Париже, он знает, что является одним из хозяев израильского государства, даже если отнюдь не склонен проживать под его суверенитетом. Однако тот, кто родился не от правильной «еврейской матери», но, скажем, в Яффо или Назарете, имеет все основания полагать, что государство, где он живет, при любом удобном случае выступит против него.

С другой стороны, в Израиле сформировался редкий сорт политического либерального плюрализма, правда, слегка увядающий во время войн, однако превосходно функционирующий в периоды затишья. В Израиле пока что допускается высказывание «не совсем сионистских» мнений в артистических салонах, в парламентских выборах участвуют арабские партии (если только они не поднимают критический вопрос о еврейском характере государства); кроме того, допускается самая резкая критика в адрес избранного правительства страны.

Это еще не все. Израильские элиты, особенно связанные со СМИ, в значительной степени освободились от медвежьих объятий национальной мифологии. Молодое поколение журналистов и критиков более не склонно, да и просто не в состоянии повторять коллективные этноцентрические мантры своих родителей – оно следует социальным и интеллектуальным моделям, создаваемым в Лондоне и Нью-Йорке. Глобализация оставила следы своих мощных когтей на теле израильской культуры; попутно она подорвала влияние сионистских мифов, бывших неотъемлемой частью культурного достояния «поколения основателей» Израиля. Интеллектуальное течение, названное постсионизмом, невзирая на свою маргинальность, стало заметной частью израильской академии и породило новые, прежде незнакомые представления о национальном прошлом. Израильские социологи, археологи, географы, политологи, филологи и даже кинематографисты бросили вызов базисным элементам господствующей в стране национальной исторической концепции.

Впрочем, все эти новые информационные потоки каким-то образом обошли важнейшую дисциплину, торжественно именуемую «историей народа Израиля». Совсем не случайно в израильских университетах нет единых исторических факультетов. Факультеты «общей истории» (к одному из которых я принадлежу) существуют отдельно от факультетов «истории народа Израиля». Мои самые свирепые критики пришли именно оттуда. Их главным тезисом (разумеется, помимо «ловли» незначительных неточностей) было утверждение, гласившее, что сами мои изыскания в области еврейской историографии нелегитимны, поскольку область моей «узкой исторической специализации» – Западная Европа. Стоит отметить, что этот «запрет на профессии» никогда не применялся к другим «общим историкам», занимавшимся еврейской проблематикой, если те не пересекали неписанных концептуальных и терминологических границ, установленных сионистской идеологией. Любая реконструкция израильского прошлого должна была включать в себя такие основополагающие понятия, как «еврейский народ», «страна праотцев», «изгнание», «диаспора», «возвращение», «страна Израиля», «освобождение земель» и т. д. Отказ от них приравнивался к религиозной ереси.

Все это я хорошо знал еще до того, как приступил к написанию этой книги. Я не сомневался, что буду обвинен в «невладении еврейской тематикой», непонимании исторической уникальности «народа Израиля», игнорировании его библейских корней и отрицании его «вечного и имманентного единства». Однако постоянно находиться в Тель-Авивском университете рядом с горами книг, кипами еврейских исторических документов и не раскрывать их было выше моих сил. На мой взгляд, проигнорировать эти сокровища и отказаться принять брошенный ими вызов значило бы совершить профессиональное предательство. Разумеется, гораздо легче и веселее было бы совершать традиционные профессорские (научные!) поездки во Францию и в США, собирать там материалы, связанные с культурой Западного мира, и наслаждаться академическими удобствами и свободами. Тем не менее я счел своей обязанностью как профессионального историка, непременно участвующего в лепке коллективной памяти общества, в котором он живет, попытаться внести непосредственный вклад в эту лепку, вклад, касающийся ее наиболее болезненных сторон.

Признаюсь, дистанция между полученными мной результатами и стандартными взглядами на еврейское прошлое, принятыми в Израиле и отчасти во всем мире, потрясла не только моих читателей, но и меня самого. В школе и в университете нас учат приступать к написанию любой работы лишь тогда, как мы перестаем ее обдумывать. Иными словами, начиная писать книгу, автор должен с первой строчки точно знать, чем он ее закончит (именно так пишутся диссертации). На этот раз ни о чем подобном не могло быть и речи – меня мотало из стороны в сторону на всех этапах работы. С момента, когда я начал использовать методологические инструменты, созданные в ходе концептуальной революции, осуществленной Эрнстом Геллнером, Бенедиктом Андерсоном и другими учеными, исследовавшими нацию как общественный феномен, материалы, с которыми я сталкивался, неожиданно стали яркими и понятными; они повели меня путями, на которые я даже не предполагал ступить.

Сейчас самое время сделать важное признание. В ходе работы над этой книгой я не совершил никаких фактических открытий. Практически все материалы, с которыми я столкнулся, были известны сионистским и израильским историографам (не говоря уже об иностранных) или даже описаны ими. Однако немалой части этих материалов не было уделено достаточного внимания, а все прочее быстро замели под «историографический ковер» или охотно «забыли» из-за несоответствия идеологии формировавшейся национальной памяти. Самое потрясающее: значительная часть содержащихся в этой книге данных и сегодня хорошо известна в узком профессиональном кругу; при этом «опасная» информация всегда «терялась» на полпути к коллективной памяти и системе образования. Мне оставалось, по существу, лишь организовать и упорядочить эту историческую информацию на новой основе, стереть пыль со старинных исторических свидетельств и заново обратиться к ним со старыми вопросами. Мои выводы напрямую породили радикальный нарратив, существенно отличающийся от того, который я изучал в детстве и юности.

Этот нарратив, безусловно, не является сионистским. При этом он и не антиизраильский. Несомненно, я не писал свою книгу с национальных позиций, тем не менее я не следовал и антинациональной идеологии. Я не считаю себя антисионистом уже потому, что этот термин стал в последние десятилетия ассоциироваться с позицией, решительно не признающей права государства Израиль на существование. Одновременно я отказываюсь считать себя сионистом, поскольку самое меньшее, что требуется сегодня от сиониста, – это изо всех сил стремиться сохранить Израиль в качестве государства, принадлежащего мировому еврейству, а не всем его гражданам без исключения. Мне поневоле приходится называть себя постсионистом, ибо, с одной стороны, я безоговорочно принимаю как свершившийся исторический факт важнейший результат сионистского предприятия – образование израильского общества; с другой стороны, я очень хотел бы, чтобы его территориальная экспансия и поселенческая деятельность прекратились. Более того, я надеюсь внести свой вклад в многотрудное дело искоренения его этноцентрического и антидемократического характера.