Текст книги "Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти"

Шошана Зубофф
Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти

Эта книга посвящена прошлому и будущему: Памяти моего возлюбленного, Джима Максмина. Памяти моего отважного друга, Франка Ширрмахера. Моим детям, Хлое Софии Максмин и Джейкобу Рафаэлю Максмину – я пишу, чтобы защитить ваше будущее и поддержать моральное право вашего поколения

 
Дрожа у Настоящего в плену,
Мы тянемся в тенета древних дней,
На голый Юг стремимся, в старину;
Во рту невинном – вкус всего полней.
 
 
Но в хижинах убогих по ночам
Грядущее нам грезится всегда:
Прекрасно приспособлена к балам
Чеканных лабиринтов чехарда.
 
 
Завидуем мы замкам и ручьям
В их малоуязвимости – и споры,
Как фиговый листок, скрывают срам,
 
 
Но простодушье требует опоры —
Свободный выбор?.. Он навязан нам.
А горный люд повсюду видит горы.
 

У. Х. Оден, Сонеты из Китая, XVIII[1]1
  Пер. В. Топорова.


[Закрыть]

Shoshana Zuboff

The Age of Surveillance Capitalism

The Fight for a Human Future at the New Frontier of Power

Перевод с английского АНДРЕЯ Ф. ВАСИЛЬЕВА

Под научной редакцией ЯКОВА ОХОНЬКО И АРТЕМА СМИРНОВА

Copyright © 2019 by Shoshana Zuboff

Настоящее издание выпущено по соглашению с PublicAffairs, импринтом Perseus Books, LLC, подразделением Hachette Books, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США. Все права сохранены

© Издательство Института Гайдара, 2022

Определение

Над-зор-ный ка-пи-та-лизм, сущ

1. Новый экономический порядок, который претендует на человеческий опыт как на сырье, бесплатно доступное для скрытого коммерческого извлечения, прогнозирования и продажи. 2. Паразитическая экономическая логика, в рамках которой производство товаров и услуг подчинено новой глобальной архитектуре изменения поведения. 3. Злокачественная мутация капитализма, отмеченная беспрецедентной в истории человечества концентрацией богатства, знания и власти. 4. Фундаментальная основа надзорной экономики. 5. Серьезная угроза человеческой природе в XXI веке, сравнимая с той угрозой, какую представлял промышленный капитализм природному миру в XIX и XX веках. 6. Источник новой инструментарной власти, которая утверждает свое господство над обществом и бросает дерзкий вызов рыночной демократии. 7. Движение, которое стремится навязать новый коллективный порядок, основанный на полной предсказуемости. 8. Экспроприация важнейших прав человека, которую лучше всего рассматривать как верхушечный переворот – свержение суверенитета народа.

Введение
Глава 1
В цифровом будущем: у себя дома или в изгнании?

 
Льющим обильные слезы его я на острове видел:
Там его нимфа Калипсо насильно в дому своем держит,
И воротиться никак он не может в родимую землю.
 

Гомер, Одиссея[2]2
  Перевод В. Вересаева.


[Закрыть]

I. Древнейшие вопросы

«Мы все будем работать на умную машину или за машиной будут присматривать умные люди?» Этот вопрос задал мне в 1981 году молодой менеджер целлюлозного комбината, где-то в промежутке между жареным сомом и пирогом с пеканом; это был мой первый вечер в южном городке, в котором находилось его исполинское предприятие и которому суждено было периодически становиться моим домом в течение следующих шести лет. В тот дождливый вечер его слова точно затопили мой мозг, заглушив частую дробь дождя по навесу над нашим столом. Мне послышались древнейшие политические вопросы: Родной дом или изгнание? Господин или слуга? Хозяин или раб? Извечные вопросы знания, полномочий и власти, которые никогда не будут разрешены окончательно. У истории нет конца; каждое поколение должно утверждать свою волю и свое видение, поскольку новые угрозы требуют от нас новых ответов в каждую новую эпоху.

В голосе менеджера слышались настойчивость и отчаяние, наверное, потому что спросить было больше некого: «К чему все это приведет? Куда нам теперь податься? Мне надо знать сейчас. Нельзя терять время». Я тоже хотела знать ответы, поэтому взялась за проект, который тридцать лет назад вылился в мою первую книгу «В эпоху умных машин: будущее работы и власти». Это произведение оказалось лишь первой главой в том, что превратилось в пожизненные поиски ответа на вопрос: «Может ли цифровое будущее стать нашим домом?»

Много лет прошло с того теплого южного вечера, но древние вопросы вернулись вновь – и заявили о себе как никогда властно. Цифровая сфера захватывает и переопределяет все, что нам так хорошо знакомо, еще до того, как мы успеваем задуматься и принять решение. Мы превозносим сетевой мир за те бесчисленные новые возможности и перспективы, которые он открывает, но он же породил обширные новые территории тревоги, опасности и насилия, в то время как чувство предсказуемого будущего ускользает от нас.

Когда мы задаем эти древние вопросы сегодня, отвечать приходится миллиардам людей – представителям всех социальных слоев, поколений и культур. Информационные и коммуникационные технологии распространились шире, чем электричество, охватывая три миллиарда человек из семи, населяющих планету[3]3
  Martin Hilbert, “Technological Information Inequality as an Incessantly Moving Target: The Redistribution of Information and Communication Capacities Between 1986 and 2010,” Journal of the American Society for Information Science and Technology 65, no. 4 (2013): 821–835.


[Закрыть]. Сплетенные в единый клубок дилеммы знания, полномочий и власти больше не ограничиваются рабочим местом, как это было в 1980-х годах. Теперь они пустили корни глубоко в рутину повседневной жизни, опосредуя едва ли не все формы общественного участия[4]4
  К 2014 году, примерно через двадцать лет после изобретения всемирной паутины, обширное исследование Pew Research показало, что интернетом пользуются 87 % американцев. Среди них 76 % считают это «благом для общества», а 90 % – «благом для меня». Действительно, во время сбоев работы Facebook многие звонят по телефону экстренной помощи 911. Менее двух десятилетий спустя после того, как широкой публике стал доступен браузер Mosaic, который обеспечил легкий доступ ко всемирной паутине, опрос BBC 2010 года показал, что 79 % людей в двадцати шести странах считают доступ к интернету одним из основных прав человека. Шесть лет спустя ООН распространила положения статьи 19 Всеобщей декларации прав человека также на «онлайновую среду»: «Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ». См.: Susannah Fox and Lee Rainie, “The web at 25 in the U.S.,” Pew Research Center, February 27, 2014, http://www.pewinternet.org/2014/02/27/the-web-at-25-in-the-u-s; “911 Calls About Facebook Outage Angers L.A. County Sheriff’s Officials,” Los Angeles Times, August 1, 2014, http://www.latimes.com/local/lanow/la-me-ln-911-calls-about-facebook-outage-angers-la-sheriffs-officials-20140801-htmlstory.html; “Internet Access ‘a Human Right’,” BBC News, March 8, 2010, http://news.bbc.co.uk/2/hi/8548190.stm; “The Promotion, Protection and Enjoyment of Human Rights on the Internet,” United Nations Human Rights Council, June 27, 2016, https://www.article19.org/data/files/Internet_Statement_Adopted.pdf; “Поощрение и защита всех прав человека, гражданских, политических, экономических, социальных и культурных прав, включая право на развитие”, Совет по правам человека, 27 июня 2016, https://digitallibrary.un.org/record/845728/files/A_HRC_32_L-20-RU.pdf.


[Закрыть].

Еще вчера казалось разумным сосредоточить наше внимание на проблемах информационных профессий или информационного общества. Сегодня древние вопросы нужно помещать в самый широкий контекст, который лучше всего определить как «цивилизацию», или, точнее, «информационную цивилизацию». Сможем ли мы называть эту нарождающуюся цивилизацию своим домом?

Все живое ориентируется на свой дом. Это точка отсчета, которая помогает каждому виду выстраивать свои ориентиры. Без ориентиров невозможно проложить путь по неизвестной территории; без ориентиров нам конец. Я вспоминаю об этом каждую весну, когда одна и та же пара гагар возвращается из своих дальних странствий в расщелину под нашим окном. Их неумолчные крики о возвращении домой, обновлении, воссоединении и безопасности усыпляют нас по ночам, напоминая, что мы тоже у себя дома. Зеленые черепахи вылупляются и спускаются к морю, где преодолевают многие тысячи миль, иногда в течение десяти или двадцати лет. Когда они готовы отложить яйца, они возвращаются обратно к тому самому участку берега, где они родились. Некоторые птицы ежегодно пролетают тысячи миль, теряя до половины своего веса, чтобы найти себе пару на родине. Птицы, пчелы, бабочки… гнезда, норки, деревья, озера, ульи, холмы, берега и впадины… почти все живые существа в той или иной форме разделяют эту глубинную привязанность к месту, где, они знают, цвела жизнь, к месту, которое зовется домом.

Так уж устроена человеческая привязанность, что каждое путешествие и каждое изгнание толкают нас на поиски дома. То, что возвращение на родину (nostos), обретение дома, является одной из наших самых глубоких потребностей, очевидно по той цене, которую мы готовы за него платить. Всем известна сладкая боль возвращения в покинутые когда-то места или обретения нового дома, в котором смогут угнездиться и расти наши надежды на будущее. По-прежнему, пересказывая трудный путь Одиссея, мы думаем о том, на что готов пойти человек, чтобы вернуться к родному берегу и войти в ворота своего дома.

Поскольку наш мозг больше мозга птиц и морских черепах, мы знаем, что не всегда возможно или даже желательно возвращаться на один и тот же клочок земли. Дом не всегда должен быть связан с одним-единственным жилищем или местом на земле. Мы можем выбирать его форму и местоположение, но не его значение. Дом – это место, которое мы знаем и в котором нас знают, где мы любим и любимы. Дом – это наше мастерство, право голоса, неразрывная связь и святилище: отчасти свобода, отчасти процветание… отчасти прибежище, отчасти обещание.

Чувство, что дом ускользает, вызывает невыносимую тоску. У португальцев есть название для этого чувства: saudade, слово, которое, говорят, выражает тоску по дому и печаль разлуки с родиной многих поколений эмигрантов. Стремительные сдвиги XXI века сделали эту острую тоску и эту печаль бесприютности всеобщим явлением, которое коснулось каждого из нас[5]5
  João Leal, The Making of Saudade: National Identity and Ethnic Psychology in Portugal (Amsterdam: Het Spinhuis, 2000), https://run.unl.pt/handle/10362/4386.


[Закрыть].

II. Реквием по дому

В 2000 году группа компьютерщиков – ученых и инженеров – Технологического института Джорджии совместно работала над проектом под названием «Осведомленный дом (Aware Home)»[6]6
  Cory D. Kidd et al., “The Aware Home: A Living Laboratory for Ubiquitous Computing Research,” in Proceedings of the Second International Workshop on Cooperative Buildings, Integrating Information, Organization, and Architecture, CoBuild ’99 (London: Springer-Verlag, 1999), 191–198, http://dl.acm.org/citation.cfm?id= 645969.674887.


[Закрыть]. Предполагалось, что это будет «живая лаборатория» для изучения «повсеместной компьютеризации». Они представили себе «симбиоз человека и дома», при котором многие одушевленные и неодушевленные процессы были бы охвачены сложной сетью «чувствительных к контексту датчиков», встроенных в дом, и носимых компьютеров, используемых его обитателями. Проект предусматривал «автоматическое беспроводное взаимодействие» между платформой, размещавшей личную информацию носимых устройств жильцов, и второй платформой, которая хранила информацию датчиков об окружающей среде.

Было сделано три рабочих допущения: во-первых, ученые и инженеры исходили из того, что новые системы данных создадут совершенно новую область знаний. Во-вторых, предполагалось, что права на эти новые знания и возможность использовать их для улучшения своей жизни будут принадлежать исключительно жильцам дома. В-третьих, команда предположила, что при всей его цифровой магии «Осведомленный дом» обретет свою жизнь в качестве современной инкарнации древних архетипов, согласно которым, для тех, кто живет в его стенах, «дом» становится святилищем.

Все это было отражено в инженерном плане. В нем особое значение придавалось доверию, простоте, суверенности личности и неприкосновенности дома как частной сферы. Информационная система «Осведомленного дома» представлялась в виде простой «замкнутой петли» с лишь двумя узлами, которая полностью контролировалась жильцами дома. Поскольку дом будет «постоянно следить за местонахождением и деятельностью жильцов… и даже отслеживать состояние здоровья своих жителей, – заключила команда, – необходимо, чтобы жильцы сами владели и распоряжались распространением этой информации». Вся информация должна была храниться на носимых компьютерах жильцов, «чтобы обеспечить конфиденциальность персональной информации людей».

К 2018 году мировой рынок «умных домов» оценивался в 36 миллиардов долларов; ожидалось, что к 2023 году он вырастет до 151 миллиарда[7]7
  “Global Smart Homes Market 2018 by Evolving Technology, Projections & Estimations, Business Competitors, Cost Structure, Key Companies and Forecast to 2023,” Reuters, February 19, 2018, https://www.reuters.com/brandfeatures/venture-capital/article?id=28096.


[Закрыть]. За этими цифрами стоят тектонические сдвиги. Рассмотрим только одно устройство для умного дома: термостат Nest, изготовленный компанией, которая сначала принадлежала Alphabet, холдинговой компании Google, а затем, в 2018 году, была поглощена Google[8]8
  Ron Amadeo, “Nest Is Done as a Standalone Alphabet Company, Merges with Google,” Ars Technica, February 7, 2018, https://arstechnica.com/gadgets/2018/02/nest-is-done-as-a-standalone-alphabet-company-merges-with-google; Leo Kelion, “Google-Nest Merger Raises Privacy Issues,” BBC News, February 8, 2018, http://www.bbc.com/news/technology-42989073.


[Закрыть]. Термостат Nest делает многое из того, что предусматривалось в «Осведомленном доме». Он собирает данные о своем использовании и об окружающей среде. Он использует датчики движения и делает расчеты, изучая поведение жителей дома. Приложения Nest могут собирать данные из других подключенных продуктов: автомобили, печи, фитнес-трекеры и кровати[9]9
  Kelion, “Google-Nest Merger Raises Privacy Issues”.


[Закрыть]. Такие системы могут, например, включать свет при обнаружении аномального движения, управлять видео– и аудиозаписью и даже отправлять уведомления домовладельцам или другим лицам. В результате слияния с Google термостат, как и другие продукты Nest, получит встроенные возможности искусственного интеллекта Google, в том числе его персонального цифрового «помощника»[10]10
  Rick Osterloh and Marwan Fawaz, “Nest to Join Forces with Google’s Hardware Team,” Google, February 7, 2018, https://www.blog.google/insidegoogle/company-annoucements/nest-join-forces-googles-hardware-team.


[Закрыть]. Как и «Осведомленный дом», термостат и его собратья создают огромные новые пласты знания и, следовательно, новую власть, – но для кого?

С поддержкой Wi-Fi и подключением к интернету, сложные персонализированные массивы данных термостата загружаются на серверы Google. К каждому термостату прилагается «Политика конфиденциальности», «Пользовательское соглашение» и «Лицензионное соглашение с конечным пользователем». В них заложены серьезные негативные последствия для конфиденциальности и безопасности, при которых конфиденциальная домашняя и личная информация передается другим умным устройствам, не названным сотрудникам и третьим лицам для целей прогнозного анализа и продажи другим не указанным сторонам. Nest не несет почти никакой ответственности за сохранность собираемой информации и совершенно не отвечает за то, как будут использовать эти данные другие компании в его экосистеме[11]11
  Grant Hernandez, Orlando Arias, Daniel Buentello, and Yier Jin, “Smart Nest Thermostat: A Smart Spy in Your Home,” Black Hat USA, 2014, https://www.blackhat.com/docs/us-14/materials/us-14-Jin-Smart-Nest-Thermostat-A-Smart-Spy-In-Your-Home-WP.pdf.


[Закрыть]. Детальный анализ политики Nest, проведенный двумя учеными Лондонского университета, привел их к выводу, что для тех, кто пожелает войти в связанную с Nest экосистему подключенных к сети устройств и приложений, каждое из которых предлагает свои не менее обременительные и вызывающие условия, покупка единственного домашнего термостата повлечет за собой необходимость ознакомления с почти тысячей «соглашений»[12]12
  Guido Noto La Diega, “Contracting for the ‘Internet of Things’: Looking into the Nest” (research paper, Queen Mary University of London, School of Law, 2016); Robin Kar and Margaret Radin, “Pseudo-Contract & Shared Meaning Analysis” (legal studies research paper, University of Illinois College of Law, November 16, 2017), https://papers.ssrn.com/abstract=3083129.


[Закрыть].

В случае отказа клиента принять требования Nest, согласно условиям обслуживания, функциональность и безопасность термостата будут серьезно скомпрометированы, поскольку прибор больше не будет получать необходимые обновления, предназначенные для обеспечения его надежности и безопасности. Последствия могут варьироваться от замерзания труб до отказа пожарной сигнализации или легкого взлома внутренней системы дома[13]13
  Hernandez, Arias, Buentello, and Jin, “Smart Nest Thermostat”.


[Закрыть].

К 2018 году принципы, на которых строился «Осведомленный дом», были давно отброшены. Как это случилось? Кто был тому виной? «Осведомленный дом», как и многие другие опередившие время проекты, смотрел в цифровое будущее, которое расширяло человеческие возможности. Ключевым было то, что в 2000 году это видение будущего естественным образом предполагало твердую приверженность неприкосновенности личного опыта. Если человек решает перевести свой опыт в цифровой вид, то он должен обладать исключительным правом на знания, полученные из этих данных, а также исключительным правом решать, как эти знания могут быть использованы. Сегодня эти права на неприкосновенность частной жизни, на доступ к соответствующим данным и их использование узурпированы смелым рыночным предприятием, основанным на односторонних притязаниях на чужой опыт и вытекающие из него знания. Что эта смена эпох означает для нас, для наших детей, для наших демократий и для самой возможности человеческого будущего в цифровом мире? Цель этой книги – ответить на эти вопросы. Она о том, как тускнеет цифровая мечта и как стремительно превращается в ненасытный и доселе неслыханный коммерческий проект, который я называю «надзорным капитализмом».

III. Что такое надзорный капитализм

Надзорный капитализм в одностороннем порядке претендует на человеческий опыт как на бесплатное сырье для превращения его в данные о человеческом поведении. Хотя часть этих данных используется для улучшения продукта или услуги, остальное объявляется проприетарным поведенческим излишком, передается передовым производственным процессам, известным как «машинный интеллект», и перерабатывается в прогнозные продукты, предсказывающие, что вы сделаете прямо сейчас, в ближайшем или более отдаленном будущем. В итоге эти прогнозные продукты торгуются на новом типе рынков – рынках поведенческих прогнозов, которые я называю рынками поведенческих фьючерсов. Надзорные капиталисты сказочно разбогатели на этих торговых операциях, поскольку многие компании горят желанием сделать ставку на наше будущее поведение.

Как мы увидим в следующих главах, конкурентная динамика этих новых рынков побуждает надзорных капиталистов прибирать к рукам такие источники поведенческого излишка, которые позволяют все более и более надежно предсказывать поведение: наши голоса, личности и эмоции. В конце концов надзорные капиталисты обнаружили, что наиболее ценные с точки зрения предсказания поведенческие данные поступают в том случае, если вмешаться в ход игры – подтолкнуть, уговорить, подстроить и направить поведение в сторону, которая принесет прибыль. Конкурентное давление привело к сдвигам, в результате которых автоматизированные машинные процессы не только познают наше поведение, но и в широких масштабах формируют наше поведение. С этой переориентацией со знания на силу уже недостаточно автоматизировать потоки информации о нас; теперь цель состоит в том, чтобы автоматизировать нас. На этой стадии эволюции надзорного капитализма средства производства подчиняются все более сложным и всеобъемлющим «средствам изменения поведения». Тем самым надзорный капитализм рождает новый вид власти, который я называю инструментаризмом (instrumentarianism). Инструментарная власть знает и формирует поведение человека для достижения целей других людей. Вместо вооружений и армий она проводит свою волю с помощью автоматизированной работы все более повсеместной вычислительной архитектуры «умных» сетевых устройств, вещей и пространств.

В следующих главах мы проследим за ростом и распространением этих операций и инструментарной властью, которая их поддерживает. В самом деле, стало трудно скрыться от этого смелого рыночного проекта, чьи щупальца простираются от нежного подталкивания ничего не подозревающих игроков Pokémon Go в рестораны, бары, закусочные быстрого питания и магазины, которые платят, чтобы играть на рынках поведенческих фьючерсов, чтобы заставить их есть, пить и делать покупки, и до беспощадной экспроприации излишков из профилей Facebook в целях формирования индивидуального поведения, будь то покупка крема от прыщей в 5:45 вечера в пятницу, клик «да» на предложении новых кроссовок, когда после длинной пробежки воскресным утром в вашем мозгу бушуют эндорфины, или голосование на следующей неделе. Подобно тому как промышленным капитализмом двигала непрерывная интенсификация средств производства, надзорные капиталисты и их клиенты теперь привязаны к непрерывной интенсификации способов изменения поведения и накоплению инструментарной власти.

Надзорный капитализм идет вразрез с изначальной цифровой мечтой, отправляя «Осведомленный дом» на задворки истории. Он уничтожает иллюзии о том, что сетевая форма имеет некое самобытное моральное содержание, что быть «на связи» – вещь по самой своей сути общественно полезная, по самой природе инклюзивная или естественным образом способствующая демократизации знания. Цифровая связь стала средством осуществления коммерческих целей других. Надзорный капитализм является глубоко паразитическим и замкнутым на самого себя. Он возрождает старый, восходящий к Марксу образ капитализма как вампира, который питается трудом, но с одним неожиданным поворотом. Вместо труда надзорный капитализм питается опытом каждого человека во всех его проявлениях.

Google изобрел и усовершенствовал надзорный капитализм во многом так же, как столетие назад компания General Motors изобрела и усовершенствовала менеджериальный капитализм. Google был пионером надзорного капитализма и в теоретических подходах, и в практических методах, бездонной кубышкой для исследований и разработок и первопроходцем в экспериментировании и внедрении, но сегодня он уже не единственный игрок на этом поле. Надзорный капитализм быстро перекинулся на Facebook, а затем и на Microsoft. Факты свидетельствуют о том, что в этом направлении поворачивает и Amazon и что это постоянная головная боль для Apple, представляет для нее внешнюю угрозу, а также выступает источником внутренних споров и конфликтов.

Будучи пионером в области надзорного капитализма, Google начал беспрецедентную рыночную операцию в неисследованных пространствах интернета, практически не встречая препятствий со стороны закона или конкурентов, подобно биологическому виду, проникшему в новую для себя среду, свободную от естественных хищников. Руководители компании двигались к системной согласованности ее проектов с головокружительной скоростью, за которой не могли уследить ни государственные учреждения, ни частные лица. На руку Google сыграли также и исторические события, когда аппарат национальной безопасности, гальванизированный атаками 11 сентября, склонялся к тому, чтобы вскармливать, подражать, защищать и осваивать нарождающиеся возможности надзорного капитализма ради тотального знания и сулимой им предсказуемости.

Надзорные капиталисты быстро поняли, что могут делать все, что пожелают, – чем они и занялись. Нарядившись в тоги правозащитников и освободителей, они апеллировали к тревогам сегодняшнего дня и эксплуатировали их, но настоящие события разворачивались за кулисами. Надзорные капиталисты спрятались под плащом-невидимкой, сотканным в равной мере из риторики расширения возможностей с помощью сети, умения делать стремительные ходы, уверенности в огромных денежных потоках и полной беззащитности той еще вольной территории, которую они собирались завоевать и присвоить. Их защищали естественная непроницаемость автоматизированных процессов, которыми они управляли, невежество, порождаемое этими процессами, и чувство неизбежности, которому они способствовали.

Надзорный капитализм сегодня – это далеко не только драматическая конкуренция крупных интернет-компаний, в ходе которой рынки поведенческих фьючерсов первоначально были нацелены на онлайн-рекламу. Его механизмы и экономические императивы стали основной моделью для большей части бизнесов, связанных с интернетом. В конечном счете конкурентное давление привело к выходу в офлайновый мир, где те же самые основополагающие механизмы, присваивающие ваши просмотры в интернете, лайки и клики, обучаются на материале вашей пробежки в парке, разговора за завтраком или поисков места для парковки. Сегодняшние прогнозные продукты продаются на рынках поведенческих фьючерсов, которые выходят за рамки таргетированной онлайн-рекламы и охватывают многие другие сектора, включая страхование, розничную торговлю, финансы и постоянно расширяющийся круг производителей товаров и поставщиков услуг, которые намерены участвовать в этих новых и прибыльных рынках. Идет ли речь об устройстве для «умного» дома, о том, что страховые компании называют «поведенческим андеррайтингом», или о любой из бесчисленного множества других транзакций, мы теперь сами платим за господство над нами.

Продукты и услуги надзорного капитализма не являются объектами обмена. Они не устанавливают конструктивную взаимозависимость между производителем и потребителем. Вместо этого они являются «крючками», которые заманивают пользователей в операции по изъятию данных, когда наш личный опыт отфильтровывается и упаковывается как средство для достижения целей других людей. Мы – не «клиенты» надзорного капитализма. Хотя и говорится, что «если это бесплатно, значит, товар – мы сами», это тоже неверно. Мы – ключевой источник прибыли надзорного капитализма, объекты технологически сложной и все более неизбежной операции по добыче сырья. Настоящие клиенты надзорного капитализма – это предприятия, которые торгуют на рынках будущего поведения.

Эта логика превращает повседневную жизнь в ежечасное продление фаустовской сделки XXI века. «Фаустовской», потому что отказаться от нее практически невозможно, несмотря на то что выполнение условий с нашей стороны разрушит знакомую нам жизнь. Не будем забывать, что интернет стал необходимым условием участия в жизни общества, что интернет насквозь пропитан коммерцией и что коммерция сегодня подчинена надзорному капитализму. Наша зависимость лежит в основе проекта коммерческого надзора – он строится на том, что ощущаемая нами потребность в эффективности борется с желанием противостоять его грубым вторжениям. Этот конфликт вызывает психическое онемение, которое приучает нас к тому, что за нами следят, обрабатывают полученную информацию, извлекают из нее нужное и модифицируют. Из-за него мы склонны опускать руки и уходить в цинизм, выдумывать оправдания, действующие подобно защитным механизмам («мне же нечего скрывать»), или находить другие способы спрятать голову в песок, предпочитая оставаться в неведении из-за разочарования и беспомощности[14]14
  Одно из первых глубоких исследований этих вопросов см. в: Langdon Winner, “A Victory for Computer Populism,” Technology Review 94, no. 4 (1991): 66. См. также: Chris Jay Hoofnagle, Jennifer M. Urban, and Su Li, “Privacy and Modern Advertising: Most US Internet Users Want ‘Do Not Track’ to Stop Collection of Data About Their Online Activities” (BCLT Research Paper, Rochester, NY: Social Science Research Network, October 8, 2012), https://papers.ssrn.com/abstract=2152135; Joseph Turow et al., “Americans Reject Tailored Advertising and Three Activities That Enable It,” Annenberg School for Communication, September 29, 2009, http://papers.ssrn.com/abstract=1478214; Chris Jay Hoofnagle and Jan Whittington, “Free: Accounting for the Costs of the Internet’s Most Popular Price,” UCLA Law Review 61 (February 28, 2014): 606; Jan Whittington and Chris Hoofnagle, “Unpacking Privacy’s Price,” North Carolina Law Review 90 (January 1, 2011): 1327; Chris Jay Hoofnagle, Jennifer King, Su Li, and Joseph Turow, “How Different Are Young Adults from Older Adults When It Comes to Information Privacy Attitudes & Policies?” April 14, 2010, http://repository.upenn.edu/asc_papers/399.


[Закрыть]. Так надзорный капитализм ставит нас перед в корне неприемлемым выбором, которого в XXI веке не должно быть на повестке дня, а вследствие его нормализации нам остается только петь в своих цепях[15]15
  Эта фраза взята из: Roberto Mangabeira Unger, “The Dictatorship of No Alternatives,” in Roberto Mangabeira Unger, What Should the Left Propose? (London: Verso, 2006), 1–11.


[Закрыть].

Надзорный капитализм работает благодаря беспрецедентной асимметрии знания и власти, которую дает знание. Надзорные капиталисты знают все о нас, в то время как их работа построена так, чтобы оставаться неведомой для нас. Они накапливают огромные пласты новых знаний, полученных из нас, но делают это не для нас. Они предсказывают наше будущее ради чужой выгоды, а не нашей. Пока надзорному капитализму и его рынкам поведенческих фьючерсов позволено процветать, собственность на новые средства изменения поведения будет гораздо важнее собственности на средства производства в качестве источника капиталистического богатства и власти в XXI веке.

Эти факты и их последствия для наших индивидуальных жизней, наших обществ, наших демократий и нашей рождающейся информационной цивилизации подробно рассматриваются в следующих главах. Приведенные здесь свидетельства и доводы говорят о том, что надзорный капитализм является вышедшей из-под контроля силой, движимой новыми экономическими императивами, которые игнорируют социальные нормы и сводят на нет элементарные права, связанные с индивидуальной автономией и необходимые для самого существования демократического общества.

Подобно тому как индустриальная цивилизация процветала за счет природы и теперь угрожает погубить саму Землю, информационная цивилизация, сформированная надзорным капитализмом и его новой инструментарной властью, будет процветать за счет человеческой природы и угрожает отнять у нас нашу человечность. Индустриальное наследие в виде климатического хаоса подавляет нас, наполняет раскаянием и страхом. Сегодня доминирующей формой информационного капитализма становится надзорный капитализм – о каких новых утратах будут жалеть будущие поколения? К моменту, когда вы будете читать эти слова, эта новая форма распространится еще шире, поскольку все новые и новые отрасли, фирмы, стартапы, разработчики приложений и инвесторы мобилизуются под знамена этой единственно доступной версии информационного капитализма. Эта мобилизация и сопротивление ей зададут ключевое поле битвы, на котором развернется борьба за возможность человеческого будущего на новых рубежах власти.