Текст книги "Шри Ауробиндо. Тайна Веды"

Глава IX. Сарасвати и ее спутницы

СимволиКА Веды с наибольшей ясностью раскрывается в образе богини Сарасвати. В образах других богов гармония внутреннего смысла и внешней формы тщательно соблюдается. Иной раз завеса делается прозрачной или ее края приподнимаются даже для непосвященного слушателя слова Откровения – но она никогда не спадает всецело. Можно иметь сомнения в отношении того, является ли Агни чем-то большим, нежели просто олицетворением жертвенного огня или физического принципа света и тепла в предметах, является ли Индра чем-то большим, нежели обычным божеством неба, дождя или физического света, является ли Ваю чем-то большим, нежели божеством ветра и воздуха или, самое большее, жизненного дыхания. Что касается других менее значимых богов, то их натуралистическое истолкование имеет под собой меньшее основание, чтобы говорить о нем с уверенностью; совершенно очевидно, что Варуна это не просто ведийский Уран или Нептун, но бог с огромными и значимыми моральными функциями; тем же психологическим аспектом обладают Митра и Бхага; Рибху, которые силой ума придают форму вещам и своими трудами строят бессмертие, только с огромным усилием можно втиснуть в прокрустову меру натуралистической мифологии. Все же, приписав создателям ведийских гимнов хаотический строй мыслей, эти затруднения можно если не преодолеть, то по крайней мере постараться их избежать. Но к Сарасвати такое отношение будет неприменимо. Она, совершенно ясно и очевидно, есть богиня Слова, богиня божественного Вдохновения.

Если бы на этом все и заканчивалось, мы бы не ушли дальше того самоочевидного факта, что ведийские риши были не просто варварами с натуралистическими представлениями, но имели психологические идеи и умели творить мифологические символы, которые представляют не только зримые явления физической Природы, важные для их земледельческого, скотоводческого, кочевого образа жизни, но также и внутренние действия ума и души. Если мы должны рассматривать историю древней религиозной мысли как движение от физического к духовному, от чисто натуралистического ко все более этическому и психологическому взгляду на Природу, на мир и на богов – а этот подход сегодня является общепринятым, хотя ни в коем случае не бесспорным[22]22
  Не думаю, что мы обладаем реальным материалом для установления происхождения и ранней истории религиозных идей. О чем действительно свидетельствуют факты, так это о том, что даже раннее учение содержит одновременно и психологический, и натуралистический элементы, у него как бы два лика, первый из которых в большей или меньшей степени затемнен, но никогда не стерт полностью даже у варварских рас, даже у таких рас, как племена Северной Америки. Но это учение, хотя оно и первобытное, никак не может быть сочтено примитивным.


[Закрыть] , – то мы обязаны предположить, что ведийские риши, по меньшей мере, уже переходили от физической и натуралистической концепции богов к концепции этической и духовной. Но Сарасвати не только богиня Вдохновения, она в то же самое время есть одна из семи рек древнего арийского мира. Сразу же возникает вопрос – откуда взялось это поразительное тождество? И как эта связь двух идей представлена в ведийских гимнах? Но и это еще не все, ибо Сарасвати важна не только сама по себе, важны и те, с кем она находится в связи. Прежде чем идти дальше, давайте окинем их быстрым взглядом, чтобы увидеть, чему они могут нас научить.

Отождествление реки с поэтическим вдохновением встречается и в греческой мифологии, но в ней Музы не рассматриваются как реки, они только связаны, не слишком понятным образом, с определенным земным потоком. Поток – это река Гиппокрин, Лошадиный источник, а для объяснения названия мы имеем легенду, согласно которой он возник от удара копыта божественного коня Пегаса: конь ударил копытом по скале, и из нее забили воды вдохновения. Была ли эта легенда всего лишь греческой сказкой, или в ней есть некий особый смысл? Понятно, что если смысл есть, то он, раз, очевидно, речь идет о психологическом явлении, о возникновении источника вдохновения, должен быть психологическим, ибо это, наверняка, была попытка отображения определенных психологических фактов через конкретные образы. Мы можем также заметить, что слово Пегас при его переводе в первоначальную арийскую фонетику становится Паджаса, что явно имеет связь с санскритским словом pājas, изначально означавшим силу, движение, а иногда опору. В самом греческом языке оно связано с pêgê – поток. Значит, даже сам язык сказания содержит в себе устойчивую ассоциацию с образом мощного движения вдохновения. Обратившись к ведийской символике, мы увидим, что Ашва, Конь, – это образ великой динамической силы Жизни, витальной и нервной энергии, постоянно связанный с другими образами, которые символизируют сознание. Adri, гора или скала, – символ существования, облегшегося в форму, в особенности это есть символ физической природы, и именно из этой горы или скалы выходят стада Солнца, изливаются воды. Считается, что потоки меда, madhu, Сомы тоже извлекаются из этой Горы или Скалы. Удар конского копыта по скале, освобождающий воды вдохновения, становится тогда очень ясным психологическим образом. И нет никакой причины полагать, будто древние греки и индийцы были неспособны ни на подобные психологические наблюдения, ни на их изложение в поэтической и мистической образности, которая составляла саму основу древних Мистерий.

Мы можем, на самом деле, пойти дальше и спросить себя, не было ли изначально связи между героем Беллерофоном, убийцей Беллера, который скачет на божественном Коне, и ведийским Индрой Валаханом, убийцей Валы, врага, присвоившего себе Свет. Однако это уводит нас за рамки нашей темы. К тому же эта интерпретация легенды о Пегасе служит всего лишь указанием на то, каков был природный склад ума древних поэтов и как они пришли к отображению потока вдохновения в образе реального потока струящейся воды. Сарасвати означает «несущая поток, течение» и поэтому является естественным именем как для реки, так и для богини вдохновения. Но каков тот мыслительный или ассоциативный процесс, который приводит к отождествлению общей идеи потока вдохновения с конкретной земной рекой? В Веде речь не идет об одной реке, в силу своих природных или мифических качеств, видимо, больше соответствующей идее священного вдохновения, чем прочие. Ибо речь здесь идет не об одной, а о семи реках, постоянно связанных воедино в умах риши, которые разом освобождаются ударом бога Индры, нанесенным Змею, сковавшему их истоки и перекрывшему им ход. Трудно себе представить, что только одна река из этого семиструйного потока приобрела психологическое значение, а все остальные ассоциировались лишь с ежегодным приходом сезона дождей в Пенджаб. Психологический смысл Сарасвати несет в себе психологический смысл всей символики ведийских вод[23]23
  Реки имеют символическое значение в позднейшей индийской мысли; например, Ганга, Ямуна и Сарасвати и место их слияния являются йогическими символами в образной системе Тантры; несколько по-другому, но они используются и в общей символике йоги.


[Закрыть] .

Сарасвати связана не только с другими реками, но и с другими богинями, явно выступающими как психологические символы, в особенности с Бхарати и Илой. В позднейшей пуранической традиции Сарасвати является богиней речи, учености и поэзии, а Бхарати есть одно из ее имен, но в Веде Сарасвати и Бхарати это разные божества. Бхарати также зовется Махи – Огромная, Великая или Безбрежная. Все три – Ила, Махи или Бхарати и Сарасвати связываются вместе в неизменной формуле тех гимнов, где Агни призывает богов на жертвоприношение.

 
Iḷā sarasvatī mahī tisro devīr mayobhuvaḥ ǀ
barhiḥ sīdantvasridhaḥ ǁ (I.13.9)
 

«Пусть Ила, Сарасвати, Махи, три богини, порождающие блаженство, займут свое жертвенное место, те, что не оступаются», или «что неподвластны злу», или «не приносят вреда». Я думаю, этот эпитет означает то, что в них нет неистинного движения с его недобрыми последствиями, duritam, что они не попадают в сети греха и заблуждения. И та же формула более развернута в гимне 110 десятой мандалы:

 
Ā no yajñaṁ bhāratī tūyam etu ǀ
iḷā manuṣvad iha cetayantī ǁ
tisro devīr barhir edaṁ syonam
sarasvatī svapasaḥ sadantu ǁ (X.110.8)
 

«Да поспешит Бхарати на наше жертвоприношение, и Ила – сюда, пробуждающая наше сознание (или знание, или восприятия) в человеке мудром, и Сарасвати, – три богини восседают на этом блаженном месте, верша прекрасно Труд».

Вполне очевидно – а дальше станет еще очевиднее, – что функции этих трех богинь тесно связаны и родственны вдохновляющей силе Сарасвати. Сарасвати есть Слово, вдохновение, как предполагаю я, которое исходит из ṛtam, Сознания-Истины. Бхарати и Ила также должны быть различными формами того же Слова или знания. В восьмом гимне Мадхуччхандаса есть стих, где Бхарати упоминается под именем Махи:

 
Evā hyasya sūnṛtā, virapśī gomatī mahī ǀ
pakvā śākhā na dāśuṣe ǁ (I.8.8)
 

«Поистине, для Индры Махи полна лучей, изобильна, и по природе своей есть благая истина; она словно спелая ветвь для приносящего жертву».

Лучи в Веде – это всегда лучи Сурьи, Солнца. Должны ли мы предположить, что богиня есть божество физического Света, или переводить go словом «корова», предполагая, что Махи полна коров для того, кто приносит жертву? Психологический характер Сарасвати помогает нам избежать последнего абсурдного предположения, но равным образом он сводит на нет и натуралистическое истолкование. Такая характеристика Махи, соратницы Сарасвати в деле жертвоприношения, сестры богини вдохновения, целиком с ней отождествившейся в позднейшей мифологии, есть одно среди сотни прочих доказательств в пользу того, что свет в Веде символизирует знание или духовное озарение. Сурья есть бог наивысшего Видения, безбрежный Свет, bṛhat jyotiḥ, или ṛtaṁ jyotiḥ, истинный Свет, как его иногда называют. Связь же между словами ритам (ṛtam) и брихат (bṛhat) постоянно прослеживается в Веде.

Мне кажется, невозможно усмотреть в этих выражениях ничего другого, кроме обозначения состояния озаренности сознания, по своей природе широкого или безбрежного, bṛhat, наполненного истиной бытия, satyam, и истиной знания и действия, ṛtam. Этим сознанием наделены боги. Например, Агни зовется ṛtacit – обладающий Сознанием-Истиной. Махи полна лучей этого Сурьи, она несет в себе озаренность. Более того, она еще и sūnṛtā, она есть слово благой Истины, точно так же, как о Сарасвати говорится как о пробуждающей благие истины – codayitrī sūnṛtānām. Наконец, она – virapśī, обширная или исполненная изобилия, это слово напоминает нам о том, что Истина есть также и Безбрежность – ṛtaṁ bṛhat. В другом гимне (I.22.10) она описывается как varūtrī dhiṣaṇā – широко объемлющая или охватывающая Мыслительная сила. Следовательно, Махи есть светозарная широта Истины, она представляет Безбрежность сверхсознательного в нас, bṛhat, заключающую в себе Истину, ṛtam. Вот почему для приносящего жертву она подобна ветке, усыпанной спелыми плодами.

Ила тоже есть Слово Истины; впоследствии ее имя стало отождествляться с идеей речи. Как Сарасвати пробуждает сознание к правильным помыслам или правильным состояниям ума, cetantī sumatī-nām, так и Ила приходит на жертвоприношение, пробуждая сознание к восприятию знания, cetayantī. Она исполнена энергии, suvīrā, и приносит знание. Она также связана с Сурьей, Солнцем, а когда Агни, Воля, призывается (V.4.4), дабы вершить свой труд с помощью лучей Солнца, Владыки истинного Света, он становится единым по духу с Илой – iḷayā sajoṣā yatamāno raśmibhiḥ sūryasya. Она – матерь Лучей, стад Солнца. Ее имя в переводе значит «ищущая и достигающая», в нем заключены все те же ассоциации идей, что в словах Ритам и риши. Поэтому Ила вполне может олицетворять видение провидца, посредством которого он постигает истину.

Как Сарасвати представляет собой восприятие истины посредством слуха, śruti, что дарует слово вдохновения, так и Ила представляет собой dṛṣṭi – видение истины. Если это так, то, поскольку dṛṣṭi и śruti есть две силы риши, кави – провидца Истины, нам становится понятна тесная связь Илы и Сарасвати. Бхарати или Махи – это широта Сознания-Истины, которая, проявляясь в ограниченном ментальном сознании человека, ведет за собой двух своих сестер, две эти Силы. Нам становится понятно и другое: каким образом эти тонкие и живые различия впоследствии, по мере утраты ведийского знания, перестали пониматься и почему Бхарати, Сарасвати и Ила слились в единое целое.

Можно также отметить, что эти три богини описываются как те, кто порождает для человека Блаженство, mayas. Я уже подчеркивал, что по представлениям ведийских провидцев существует постоянная связь между Истиной и Блаженством или Анандой. Только с восходом истинного или беспредельного сознания в человеке он возносится из этого тяжкого сна, приносящего боль и страдание, из этого разделенного бытия, в Блаженство, в блаженное состояние, описываемое в Ведах разными словами – bhadram, mayas (любовь и блаженство), svasti (благое состояние бытия, истинное существование) и другими, используемыми в более общем смысле – vāryam, rayiḥ, rāyaḥ. Для ведийского риши Истина есть промежуточный этап, а Блаженство божественного существования – конечная цель, или же Истина есть основание, а Блаженство – вершина.

Таков характер Сарасвати, как психологического принципа, такова ее особая функция и ее положение среди ближайших связанных с нею божеств. Насколько же все это может пролить свет на ее отношения, в качестве реки, к шести другим ее сестрам-рекам? Число семь играет чрезвычайно важную роль в ведийской системе мысли, как и в большей части других древних учений. Мы обнаруживаем его повсеместно – семь радостей, sapta ratnāni, семь сияний, языков пламени или лучей Агни, sapta arciṣaḥ, sapta jvālāḥ; семь форм Мысли, sapta dhītayaḥ, семь Лучей или Коров, семь форм неуничтожимой Коровы, Адити, матери богов, sapta gāvaḥ; семь рек, семь матерей или вскармливающих коров, sapta mātaraḥ, sapta dhenavaḥ, термин одинаково применимый к Лучам и к Рекам. Все эти числа семь, как мне представляется, опираются на ведийскую классификацию фундаментальных принципов бытия, таттв (tattva). Определение числа этих таттв чрезвычайно занимало спекулятивный ум древних; в индийской философии мы находим различные варианты, начиная с Единого принципа бытия и далее вплоть до двадцати. В ведийской мысли за основу было избрано число психологических принципов, ибо риши рассматривали все бытие как движение сознательной сущности. Сколь бы умозрительными и бесплодными ни казались эти рассуждения и классификации современному уму, они не были лишь сухими метафизическими изысканиями, а были тесно связаны с живой психологической практикой, в весьма значительной степени являясь ее ментальной основой; в любом случае мы должны четко уяснить их для себя, если хотим сколько-нибудь верно составить представление об этой древней и весьма удаленной от нас системе.

Так, в Веде мы обнаруживаем разное число принципов. Единое признается в качестве незыблемой основы, но внутри Единого есть два принципа: божественный и человеческий, смертный и бессмертный. Двойственное число применимо также к двум принципам – Небу и Земле, Уму и Телу, Духу и Природе, которые рассматриваются в качестве отца и матери всех созданий. Важно, однако, что Небо и Земля, когда они символизируют две формы природной энергии, ментальное и физическое сознание, перестают быть отцом и матерью, но выступают в образе двух матерей. Троичный принцип признавался дважды, во-первых, это тройственный божественный принцип, соответствующий позднейшей концепции Сатчитананды, божественного существования, сознания и блаженства, а во-вторых, это тройственный земной принцип – Ум, Жизнь, Тело, на котором и основывается тройственный мир Веды и Пуран. Но полное число принципов, наиболее часто признаваемое, это семь. Данное число получается прибавлением трех божественных принципов к трем земным с добавлением седьмого или связующего принципа, который и есть Сознание-Истина, ṛtaṁ bṛhat, позднее известный как Виджнана или Махас. Последний термин означает Великий и поэтому синонимичен bṛhat. Существуют и другие классификации из пяти, восьми, девяти, десяти и даже, по-видимому, из двенадцати, но они не имеют непосредственного отношения к рассматриваемому нами вопросу.

Следует отметить, что все эти принципы считаются на самом деле нераздельными и всеохватными, а потому применимыми к любому явлению в Природе. Например, семь Мыслей – это Ум, выражающий себя на каждом из семи уровней, как мы бы назвали их сегодня, и отражающий то, что можно назвать Содержанием ума, – нервный ум, чистый ум, истинный ум и так вплоть до наивысшей вершины, paramā parāvat. Семь лучей или коров – это Адити, беспредельная Матерь, неуничтожимая Корова, высшая Природа или бесконечное Сознание, первоначальный источник позднейшей идеи Пракрити или Шакти, – Пуруша в этой ранней пасторальной системе образов выступает как Бык, Вришабха, – Матери сущего, обретающей формы на семи уровнях своего земного действия в качестве энергии сознательного бытия. Так же и семь рек являются потоками сознания, соответствующими семичастной субстанции океана бытия, которая представляется нам в виде семи миров, перечисляемых в Пуранах. Их полное течение в человеческом сознании и составляет полноту движений человека, все его субстанциальное богатство, полное проявление его энергий. Или, согласно ведийскому образу: его коровы пьют воды семи рек.

Когда принимается эта образность, становится ясно, что, если, предположительно, подобные концепции существовали, их воплощение в такие образы было бы совершенно естественно для народа, живущего жизнью древних ариев и находящегося в тех условиях, – эти образы так же естественны и неизбежны для ариев, как для нас образ «уровней», к которому мы приучены теософской мыслью, – тогда становится понятной и роль Сарасвати как одной из семи рек. Она есть течение, берущее начало в принципе Истины, в Ритам или Махасе, и мы действительно обнаруживаем в Веде определение этого принципа – например, в заключительной части нашего третьего гимна – как Великой Воды, maho arṇaḥ, – выражение, которое сразу же выдает происхождение позднейшего термина Махас, – или иногда mahān arṇavaḥ. Мы видим в третьем гимне тесную связь Сарасвати с этими великими водами. Давайте подробнее разберем эту связь, прежде чем перейдем к рассмотрению ведийских коров и их отношений с богом Индрой, а также с близкой родственницей Сарасвати – богиней Сарамой. Ибо эти связи необходимо уточнить до того, как мы примемся за другие гимны Мадхуччхандаса, все без исключения обращенные к великому ведийскому божеству, Царю Небес, к тому, кто, по нашей гипотезе, символизирует Силу Разума, а в особенности божественный или самоозаренный Разум в человеческом существе.

Глава X. Образ Океанов и Рек

Три стиха третьего гимна Мадхуччхандаса, в которых призывается Сарасвати, звучат так на санскрите:

 
Pāvakā naḥ sarasvatī vājebhir vājinīvatī ǀ
yajñam vaṣṭu dhiyāvasuḥ ǁ
Codayitrī sūnṛtānām cetantī sumatīnām ǀ
yajñaṁ dadhe sarasvatī ǁ
Maho arṇaḥ sarasvatī pra cetayati ketunā ǀ
dhiyo viśvā vi rājati ǁ (I.3.10-12)
 

Смысл первых двух строк достаточно понятен, если мы знаем, что Сарасвати есть сила Истины, которую мы зовем вдохновением. Вдохновение, даруемое Истиной, очищает, освобождает от всего неистинного, ибо по индийскому представлению грех – это просто ложь, неверно устремленное чувство, неправильно направленные воля и действие. Основополагающая идея жизни и нас самих, от которой мы отталкиваемся, является ложью, а с нею искажается все остальное. Истина приходит к нам как свет, как голос, ведущий к изменению мыслей, побуждающий нас к новому пониманию себя и всего, что нас окружает. Истина мысли создает истину видения, истина видения формирует в нас истину существования, а из истины существования (satyam) естественно проистекает истина чувства, воли и действия. Это и есть главная идея Веды.

Сарасвати, вдохновение, исполнена лучезарного изобилия, богата субстанцией мысли. Она поддерживает Жертвоприношение, приношение божественному всех действий смертного существа, пробуждая его сознание, с тем чтобы оно обрело правильные эмоциональные состояния и правильные движения мысли в согласии с Истиной, из которой Сарасвати изливает свои озарения, и побуждая в нем рост тех истин, которые, по мысли ведийских риши, освобождают жизнь и само существование от лжи, слабости и ограниченности, раскрывая перед ним врата высшего счастья.

Посредством этого непрестанного пробуждения и побуждения, которое обобщается в одном слове ketu, осознание или восприятие, и часто называется daivya ketu, божественное осознание, дабы отличать его от неистинного видения вещей смертными, – Сарасвати вливает в активное сознание человека великий поток или великое движение, само Сознание-Истину и озаряет ею все наши мысли. Нам следует помнить, что Сознание-Истина ведийских риши есть супраментальный план, тот уровень горы бытия (adreḥ sānu), который находится за пределами нашей обычной досягаемости и на который нам приходится восходить, преодолевая большие трудности. Этот уровень не есть часть нашего бодрствующего сознания, он скрыт от нас во сне сверхсознательного. Теперь нам становится понятно, что имеет в виду Мадхуччхандас, когда говорит, что Сарасвати непрестанным воздействием вдохновения пробуждает Истину, дабы она стала осознана в наших мыслях.

Но если исходить чисто из грамматической формы, эта строка может быть переведена и иначе; мы можем посчитать maho arṇaḥ приложением к Сарасвати и дать следующий перевод: «Сарасвати, великая река, пробуждает нас к знанию посредством осознания и сияет во всех наших помыслах». Если под «великой рекой» мы станем понимать, как это очевидно делает Саяна, действительную реку в Пенджабе, то придем к такой бессвязности мысли и образа, какую возможно допустить лишь в кошмарном сне или в сумасшедшем доме. Но можно предположить, что под этим выражением подразумевается великий поток вдохновения, и здесь нет упоминания о великом океане Сознания-Истины. Однако в других местах неоднократно встречается упоминание о богах, действующих посредством безбрежной силы великого потока, mahnā mahato arṇavasya (Х.67.12), и при этом нет упоминания о Сарасвати и маловероятно, чтобы она имелась в виду. Верно то, что в ведийских текстах о Сарасвати говорится как о сокровенной сущности Индры, – это выражение, мы можем заметить, лишено всякого смысла, если считать Сарасвати всего лишь рекой северной Индии, а Индру – богом неба, и оно обретает очень глубокий и поразительный смысл, если Индра предстает нам как озаренный Разум, а Сарасвати – как вдохновение, приходящее из скрытого плана супраментальной Истины. Нельзя, однако, отводить Сарасвати столь важное относительно других богов место, как того потребовало бы истолкование выражения mahnā mahato arṇavasya в значении «величием Сарасвати». Боги действуют, и это постоянно подчеркивается, силой Истины, ṛtena, а Сарасвати – лишь одно из божеств Истины и далеко не самое важное или величайшее из них. Поэтому предлагаемое мной толкование есть единственное, согласующееся с употреблением этого выражения и в других местах.

Давайте начнем с того неопровержимого факта, который данный контекст ставит вне сомнений – не важно, считаем ли мы этот великий поток самой Сарасвати или океаном Истины, – с того, что ведийские риши использовали образ воды, реки или океана в переносном смысле, в качестве психологического символа, и давайте посмотрим, куда это нас приведет. Сначала мы отметим, что в индуистских писаниях, в Ведах, Пуранах и даже в философских рассуждениях и комментариях, само бытие постоянно описывается в образе океана. В Веде говорится о двух океанах, о верхних и нижних водах. Это океаны подсознательного, темные и непроявленные, и океан сверхсознательного, лучезарное и вечное проявление, но за пределами человеческого ума. Эти два океана и описывает Вамадева в последнем гимне четвертой мандалы. Он говорит о том, что медовая волна поднимается из океана, и посредством этой вздымающейся волны, которая суть Сома (aṁśu), человек достигает бессмертия; та волна или тот Сома есть тайное имя ясности (ghṛtasya, символ очищенного масла), это язык богов, это средоточие (nābhi) бессмертия.

 
Samudrād ūrmir madhumān udārad ǀ
upāṁśunā sam amṛtatvam ānaṭ ǁ
ghṛtasya nāma guhyaṁ yad asti ǀ
jihvā devānām amṛtasya nābhiḥ ǁ (IV.58.1)
 

Полагаю, не может быть сомнений в том, что океан, мед, Сома, очищенное масло, по крайней мере в данном отрывке, являются психологическими символами. Несомненно, Вамадева не имел в виду, что волна или поток вина поднимается из соленых вод Индийского океана или Бенгальского залива или даже из пресных вод Инда или Ганги и что это вино есть тайное имя очищенного масла. Ясно, что он хочет сказать: из глубин нашего подсознания поднимается медовая волна Ананды или чистый восторг бытия, и именно благодаря этой Ананде мы можем достичь бессмертия; эта Ананда есть сокровенная сущность, скрытая реальность позади действий ума в его сияющей ясности. Сома, бог Ананды, и Веданта подтверждает нам это, есть то, что стало умом или чувственным восприятием; иными словами, все ментальные ощущения несут в себе тайный восторг существования и пытаются выразить эту тайну собственного бытия. Вот почему Ананда есть язык богов, которым они вкушают восторг бытия, это центр, средоточие, в который стянуты все движения бессмертного состояния или божественного существования. Вамадева продолжает: «Да выразим мы это сокровенное имя ясности, – то есть, да извлечем мы это вино Сомы, этот тайный восторг бытия; да удержим мы его в этом мировом жертвоприношении своими поклонениями или своей самоотдачей Агни, божественной Воле или Сознательной-Энергии, что есть Владыка бытия. Он есть Бык миров о четырех рогах, и когда он внемлет мысли души человека в ее самовыражении, то извергает это сокровенное имя восторга из его потаенного места».

 
Vayaṁ nāma pra bravāmā ghṛtasya
asmin yajñe dhārayāmā namobhiḥ ǀ
upa brahmā śṛṇavac chasyamānam
catuḥśṛṅgo avamīd gaura etat ǁ (IV.58.2)
 

Следует, попутно, отметить, что поскольку вино и очищенное масло являются символами, то символично должно быть и само жертвоприношение. В гимнах, подобных этому гимну риши Вамадевы, завеса ритуала, столь изысканно сотканная ведийскими мистиками, рассеивается на наших глазах как туман, и нам предстает истина Веданты, подлинная тайна Веды.

Вамадева не оставляет нам ни малейшего сомнения относительно природы Океана, о котором он говорит; так, в пятой строке он прямо называет его океаном сердца, hṛdyāt samudrāt, из которого вытекают воды ясности, ghṛtasya dhārāḥ; поток, продолжает Вамадева, постепенно очищаемый внутри умом и сердцем, antar hṛdā manasā pūyamānāḥ. В заключительной строке он говорит о том, что все существование было троекратно установлено: сначала в обители Агни – которая, как нам известно из других стихов, есть Сознание-Истина, собственный дом Агни, svaṁ damam, ṛtaṁ bṛhat, – затем в сердце, в морских водах, что, очевидно, есть тот же океан-сердце, и наконец в жизни человека.

 
Dhāman te viśvaṁ bhuvanam adhiśritam ǀ
antaḥ samudre hṛdyantar āyuṣi ǁ (IV.58.11)
 

Сверхсознательное, океан подсознательного, а между ними жизнь живого существа – такова ведийская идея существования.

Океан сверхсознательного есть та цель, к которой устремлены реки ясности, медоносные воды, а океан подсознательного во внутреннем сердце есть то место, откуда они берут начало. Эти верхние воды именуются словом Синдху, которое может означать и реку, и океан, но в этом гимне оно несомненно означает океан. Обратим наше внимание на то, каким удивительным языком описывает Вамадева эти реки ясности. Он говорит вначале, что боги искали и нашли эту ясность, ghṛtam, трояко размещенную и скрываемую демонами пани в корове, gavi. Вне всяких сомнений, в Веде слово gauḥ употребляется в двойном смысле: и как Корова, и как Свет; Корова есть внешний символ, Свет – внутреннее значение. Метафорический образ коров, похищенных и скрываемых пани, повторяется в Веде постоянно. Здесь, очевидно, подобно тому, как океан есть психологический символ (samudre hṛdi, океан-сердце), как Сома есть психологический символ и очищенное масло есть символ психологический, точно так же и корова, в которой боги находят очищенное масло, скрываемое там пани, должна символизировать внутреннее озарение, а не физический свет. В действительности, корова – это Адити, беспредельное сознание, скрытое в подсознательном, а тройственное гхритам (ghṛtam) есть тройная ясность освобожденного ощущения, открывшего свою тайну восторга, мыслящего разума, постигшего свет и интуицию, и самой истины, наивысшего супраментального видения. Это становится понятно из второй половины стиха (IV.58.4), где говорится: «Одну породил Индра, одну – Сурья, еще одну произвели эти боги согласно естественному развитию из Вены»; ибо Индра владычествует над мыслящим разумом, Сурья – над супраментальным светом, Вена есть Сома, властитель ментального восторга бытия, создатель чувствующего разума.

Мы можем также попутно отметить, что пани здесь безусловно должны выступать как духовные враги, силы тьмы, а не как дравидийские боги, дравидийские племена или дравидийские торговцы. В следующем стихе Вамадевы речь идет о потоках гхритам, о том, что они текут из сердца-океана, заключенные врагом в сотни темниц (загонов), дабы их нельзя было узреть. Конечно же, это не означает, что реки топленого масла – или же обычные воды, – вздымаясь из сердца-океана, или просто океана, удерживаются на своем пути нечестивыми и низменными дравидами, запираются в сотни оград, чтобы арии или арийские боги не могли даже взглянуть на них. Мы сразу же понимаем, что враг, пани, Вритра, в этих гимнах есть чисто психологическая концепция, а не попытка наших праотцев скрыть от потомков факты древней индийской истории в густом тумане запутанных и малопонятных мифов. Риши Вамадева пришел бы в ужас от столь неожиданного искажения его ритуальных образов. Вряд ли смысл станет нам яснее, если мы истолкуем ghṛta в значении воды, а hṛdya samudra в значении восхитительного озера и предположим, что дравиды сотней плотин преградили воды рек, чтобы арии не могли взглянуть на них. Ибо если бы даже все реки Пенджаба вытекали из одного пленяющего сердце озера, то и тогда самым хитрым и изобретательным дравидам не удалось бы поместить потоки этих вод трижды в корову, а корову скрыть в пещере.

«Они вытекают, – говорит Вамадева, – из сердца-океана, заключенные врагом в сотню оград, они не могут быть увидены; я взираю на потоки ясности, ибо посредине них Золотой Прут. Полноводно текут они, словно быстрые реки, очищаясь внутри умом и сердцем; бегут эти волны ясности, словно животные, ведомые погонщиком. Словно бы на пути перед Океаном (sindhu, верхним океаном) могучие движутся, преисполненные мощной скорости, но ограниченные витальной силой (vāta, vāyu), эти потоки ясности; они подобны мчащемуся скакуну, который разбивает свои преграды, когда его питают волны». (IV.58.5-7) С первого взгляда ясно, что это строки поэта-мистика, скрывающего от непосвященных их истинный смысл за покровом образов, которому он иногда позволяет стать прозрачным для взгляда, стремящегося увидеть суть. В этих строках он говорит о том, что божественное знание все время, не прерываясь, течет за нашими мыслями, но внутренние враги препятствуют его постижению, они ограничивают способности нашего ума, сводя их лишь к чувственному движению и чувственному восприятию, так что, хоть волны нашего существа и бьются о берега, граничащие со сверхсознательным, беспредельным, нервная деятельность нашего чувственного ума удерживает их, не давая раскрыть их тайну. Они похожи на управляемых, сдерживаемых уздою коней; только когда волны света вскормят их в полную силу, в стремительном порыве конь разобьет все препоны, и они свободно потекут к Тому, из чего выжимается нектар Сомы и рождается жертвоприношение.