Текст книги "Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена (сборник)"

Покинув подъезд, мы увидели сияющий сквозь завесу дождя свет – это мой автомобиль съезжал налево с дороги.

– Parbleu, да он вор! – возмущенно воскликнул де Гранден. – Holà, мсье! – Он побежал вперед, расставив руки как семафоры. – Что такое вы творите с нашим moteur?[82]82
  Автомобилем (франц.).


[Закрыть]

Буря отбросила его слова в сторону, но маленькому французу помешать было невозможно.

– Pardieu, – выдохнул он, наклоняясь под порывом ветра. – Я остановлю негодяя, если он, nom d’un coq, сделает это!

Пока он кричал, старик выпрыгнул из автомобиля, катящегося с крутой набережной в заболоченное грязное озеро.

Мгновение вандал любовался своей работой, а затем дико расхохотался – злобнее, чем если бы богохульничал.

– Parbleu, грабитель, apache![83]83
  Апаш, бандит (франц.).


[Закрыть] Скоро ты засмеешься по-другому! – пообещал де Гранден и побежал к старику.

Но тот, казалось, забыл о нашем присутствии. Все еще хохоча, он повернулся к дому, но резко остановился – внезапно сильный порыв ветра пошатнул деревья вдоль шоссе. Огромный сук отломило от дерева и бросило наземь.

Старик, быть может, мог бы избежать падения метеорита. Но, как стрела из лука божественного правосудия, огромный сук придавил его тщедушное тело к земле, словно грубый башмак рабочего – червяка.

– Вот так, друг мой Троубридж, – как на суде заключил де Гранден, – и заканчивают злодеи, крадущие чужие автомобили!

Мы сняли тяжелую ветвь и перевернули старика на спину. Наша с де Гранденом экспертиза «на скорую руку» подтвердила: у него был сломан позвоночник.

– Вы хотите сделать последнее заявление, мсье? – коротко спросил де Гранден. – Если так, говорите быстро, ваше время выходит.

– Да… я… – едва отвечал покалеченный, – я хотел убить вас… вы узнали мою тайну… Теперь вы можете поведать всему миру, что значит оскорбить Марстона. В моей комнате вы найдете документы. Мои… мои питомцы… в… подвале… Она должна быть… одной… из них…

Паузы между его словами становились все более длинными, голос слабел с каждым слогом. Когда он прошептал последние слова, раздался булькающий звук, и струйка крови показалась в углу губ. Узкая грудь поднялась и опустилась в конвульсии, и челюсть отвисла. Он был мертв.

– Ага, он умер от кровоизлияния, – заметил де Гранден. – Гм, сломанное ребро пронзило легкие. Я должен был это предвидеть. Ну, друг мой, отнесем его в дом и посмотрим, что он там говорил о документах и питомцах. Разве можно умирать, оставив загадку наполовину неразрешенной! Неужели он не знал, что Жюль де Гранден всегда должен разгадать загадку. Parbleu, мы решим эту тайну, мсье le Mort[84]84
  Смерть (франц.).


[Закрыть], даже если нам придется сделать вскрытие вашего трупа!

– О, ради Бога, помолчите, де Гранден, – умолял я, потрясенный его бессердечностью. – Человек мертв.

– Ah bah! – возразил он презрительно. – Мертв или нет, но разве не он украл ваш автомобиль?

Мы положили нашу ужасную ношу на кушетку в зале и поднялись на второй этаж. Под руководством де Грандена мы нашли кабинет покойника и начали отыскивать бумаги, упомянутые им перед последним вздохом. Вскоре мой компаньон отыскал в нижнем ящике старинного комода из красного дерева толстый кожаный портфель и разложил его содержимое на постели.

– Ого, – он вынул несколько бумаг и поднес их к свету. – Мы начинаем делать успехи, друг мой Троубридж. Что это?

Он протянул мне пожелтевшую газетную вырезку. Мы прочли:

ОБМАНЩИЦА-АКТРИСА БРОСАЕТ КАЛЕКУ, СЫНА ХИРУРГА, НАКАНУНЕ СВАДЬБЫ

Известная актриса варьете Дора Ли вчера объявила о расторжении помолвки с парализованным Джоном Бирсфилдом Марстоном-младшим, сыном знаменитого хирурга и опытного остеолога[85]85
  Остеолог – анатом, изучающий костный скелет. – Прим. ред.


[Закрыть]. Как она сказала, она не может выдержать вид его уродства, а обещание дала ему в приступе беспечной жалости. Репортерам «Плэнит» не удалось поговорить ни с брошенным женихом, ни с его отцом вчера вечером.

– Очень хорошо, – кивнул де Гранден, – пойдем дальше. Итак, молодая женщина расторгла помолвку с калекой – и, судя по дате в газете, это было в 1896 году. Вот еще одна вырезка, что вы скажете об этом?

Там было написано следующее:

САМОУБИЙСТВО СЫНА ХИРУРГА

Джон Бирсфилд Марстон, сын знаменитого хирурга, носящего то же имя, парализованный уже десять лет после неудачной игры в поло в Англии, был найден камердинером в своей спальне мертвым. Резиновый шланг во рту молодого человека вел к газовой горелке.

Молодой Марстон был брошен Дорой Ли, известной водевильной актрисой накануне их женитьбы месяц назад. Как сообщают, он был чрезвычайно подавлен обманом своей невесты.

Доктор Марстон, обездоленный отец, заявил этим утром репортерам «Плэнит», что в гибели его сына повинна актриса, и добавил, что она понесет за это наказание. На вопрос о том, какие судебные меры будут предприниматься, он не ответил.

– Ну как? – кивнул де Гранден. – А теперь вот это…

Третья заметка была совсем краткой:

ЗНАМЕНИТЫЙ ХИРУРГ УДАЛЯЕТСЯ ОТ ДЕЛ

Доктор Джон Бирсфилд Марстон, широко известный в этой части страны как эксперт в костных операциях, заявил о своем намерении завершить свою практику. Он продал свой дом и уезжает из города.

– Картина пока что представляется весьма ясной, – отметил де Гранден, рассматривая первую вырезку с поднятыми бровями. – Но… morbleu, друг мой, посмотрите, посмотрите на эту картинку: это Дора Ли. Она вам никого не напоминает? А?

Я взял вырезку и внимательно всмотрелся в иллюстрацию статьи, объявляющей о разрыве помолвки молодого Марстона. Женщина была молода и разодета в пух и прах по моде времен испано-американской войны.

– Гм… никого… – начал было я, но тут же замолчал. Внезапное сходство поразило меня. Несмотря на высокую сложную прическу и неподходящую к ней матросскую соломенную шляпку, женщина на картинке имела определенное сходство с изуродованной девушкой, которую мы видели полчаса тому назад.

Француз увидел озарение на моем лице и кивнул.

– Ну, конечно, – сказал он. – А теперь возникает вопрос: молодая девушка с изуродованными глазами – родственница этой Доры Ли, или это просто совпадение? И если так, что стоит за ним? Hein?

– Я не знаю, – признался я. – Какая-то связь должна быть…

– Связь? Конечно, связь есть, – подтвердил де Гранден, роясь в портфеле. – Ах! Что это? Nom d’un nom, друг мой Троубридж, кажется, я вышел на дневной свет! Смотрите!

Он держал перед собой одну из популярных нью-йоркских ежедневных газет, где на целой полосе располагался сенсационный материал, снабженный портретами полдюжины молодых женщин.

«ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ПРОПАВШИМИ ДЕВУШКАМИ?» – прочитал я кричащий заголовок.

«Чьи зловещие невидимые руки тянутся из тьмы, выхватывая наших девушек из дворцов и лачуг, магазинов, со сцены и офисов? – риторически вопрошали читателей. – Где Эллен Манро и Дороти Сойер, Филлис Бучет и три другие прекрасные блондинки, ушедшие в небытие в течение прошлого года?»

Я прочитал до конца сенсационную статью об исчезновениях. Случаи казались схожими: ни одна из исчезнувших молодых женщин не возвратилась в свой дом и ни одна из них (согласно статье) не собиралась ни в какое путешествие.

– Parbleu, он глуп – даже для журналиста! – резюмировал де Гранден по прочтении мною статьи. – Держу пари, что и мой добрый друг Троубридж уже заметил одно важное обстоятельство, упущенное автором статьи, – столь же банальное, как нос на его лице.

– Мне жаль разочаровывать вас, старина, – отвечал я, – но мне кажется, что репортер описал это дело со всех возможных ракурсов.

– Ах, так? – саркастически заметил он. – Morbleu, мы должны будем проконсультироваться с окулистом, перед тем как возвратимся домой, друг мой! Смотрите, смотрите, я умоляю вас, на портреты этих исчезнувших женщин, cher ami! И скажите мне, что вы не видите не только сходства между ними, но и сходства с мадемуазель Ли, бросившей сына доктора Марстона? Что? И сейчас, после моих указаний, вы не видите этого?

– Нет… по… почему… да… да, конечно! – отвечал я, рассматривая портреты. – Дьявол! Де Гранден, вы правы! Похоже, что у этих девушек есть фамильное сходство! Вы нащупали это!

– Hélas, нет! – сказал он, пожимая плечами. – Я еще ничего не понимаю, друг мой. Я только пытаюсь растопырить руки, подобно слепому, над которым издевается толпа мальчишек, и мои бедные пальцы не могут ничего нащупать. Pah![86]86
  Тьфу! (франц.)


[Закрыть] Жюль де Гранден, ты – величайший глупец! Думай же, думай, тупица!

Он сел на краешек кровати, обхватив лицо руками, и наклонился вперед так, что его локти уткнулись в колени.

Внезапно он подпрыгнул, и одна из его волшебных улыбок осенила его мелкие правильные черты.

– Nom d’un chat rouge, друг мой, есть! Есть! – объявил он. – Питомцы… питомцы, о которых говорил старый вор автомобилей! Они находятся в подвале! Pardieu, мы посмотрим на этих питомцев, cher Троубридж, нашими четырьмя глазами. И почему этот отвратительный вор сказал, что «она» должна была стать одной из них? Теперь, во имя сатаны и серы, кого он подразумевал, говоря «она», если не несчастного ребенка с глазами la grenouille?[87]87
  Лягушки (франц.).


[Закрыть] А?

– Почему… – начал я, но он махнул рукой.

– Давайте, давайте, пойдем, – убеждал он меня. – Мне не терпится, я волнуюсь, я не властен над собой! Мы обследуем дом и лично убедимся, какие-такие питомцы содержатся у человека, показывающего молоденьким девушкам их деформированные лица в зеркале и – parbleu! – крадущего автомобили у моих друзей!

Мы быстро спустились по главной лестнице, отыскивая вход в подвал. Наконец, нашли дверь и, вооружившись свечами из зала, держа их над головами, стали спускаться по шатким ступенькам в темный как смоль подвал с влажными заплесневелыми стенами и сырым земляным полом.

– Parbleu, темницы château в Каркассоне будут повеселее, – заметил де Гранден, остановившись на ступеньке, водя свечой над головой и осматривая мрачные своды.

Подавляя дрожь от холода и дурного предчувствия, я посмотрел на каменные своды без окон и всяческих отверстий, готовясь вернуться назад.

– Здесь нет ничего, – заявил я, – это можно увидеть и вполглаза. Место так же пусто, как…

– Быть может, друг мой Троубридж, – согласился он. – Но Жюль де Гранден не смотрит вполглаза. Он использует оба глаза и неоднократно, если его первого взгляда оказывается недостаточно. Взгляните на тот деревянный настил! Что вы скажете о нем?

– Ну… кусок дервянного покрытия… – рискнул предположить я.

– Может – да, может – нет, – сказал он, – давайте посмотрим!

Он прошел по подвалу, наклонился и обратился ко мне с удовлетворенной улыбкой.

– У настила обычно не бывает колец, друг мой! Ха! – Он ухватился за железное кольцо и поднял деревянную крышку, обнажившую почти трехфутовый люк с деревянной, почти вертикальной лестницей, ведущей в непроницаемую темноту.

– Allons, мы спускаемся, – заявил он, оборачиваясь и ступая на верхнюю ступеньку лестницы.

– Не будьте глупцом, вы же не знаете, что там… – посоветовал я.

– Верно, – ответил он, когда его голова сровнялась с полом, – но через миг узнаю. Так вы идете?

Я с досадой вздохнул и последовал за ним.

На последней ступеньке он остановился, поднял свечу и огляделся. Вокруг нас была земляная шахта с перекрытиями из досок и деревянными балками.

– Ах, все только усложняется, – пробормотал он, ступая в темный туннель. – Вы идете, друг мой Троубридж?

Я последовал за ним, размышляя, что может оказаться в конце этого темного, покрытого плесенью прохода – но мой взгляд встречал только древесный грибок и сырые земляные стены.

Де Гранден продвигался на несколько шагов впереди меня. Пройдя приблизительно пятнадцать футов, я услышал крик удивления и ужаса моего компаньона и в два прыжка оказался рядом. Прибитые гвоздями к деревянным блокам, с обеих сторон туннеля свешивались белые блестящие предметы – и разум отказывался узнавать их. Но даже непрофессионал не перепутал бы их ни с чем другим, тем более я, врач. Справа, призрачно белея в мерцании свечей, висели кости человеческих ног, отлично собранные от ступней до таза.

– Боже правый! – воскликнул я.

– Sang du diable! – прокомментировал де Гранден. – Посмотрите, что вот там, друг мой! – И он указал на противоположную стену. Четырнадцать скелетов рук, полностью собранных от лопатки до кончиков пальцев, свисали с деревянных балок.

– Pardieu, – пробормотал де Гранден. – Я знал людей, собирающих чучела птиц и засушенных насекомых; знал тех, кто хранил египетские мумии и даже черепа давно умерших людей – но никогда прежде не видел коллекции рук и ног! Parbleu, он caduc[88]88
  Кадук, злой дух.


[Закрыть] – безумный чудак, если я что-то понимаю.

– Так это они и были его питомцами? – спросил я. – Да, он несомненно безумец: держать такую коллекцию да еще в таком месте. Бедняга…

– Nom d’un canon! – вмешался де Гранден. – Что это?

Из темноты донесся странный, невнятный звук, будто человек пытался говорить с набитым едой ртом. А за ним, словно проснувшееся эхо, этот звук повторился, умноженный в несколько раз – словно бормотали около полдюжины младенцев или такое же количество ненормальных взрослых.

– Вперед! – Отвечая на неизвестный вызов, как воин, повинующийся звуку трубы, де Гранден бросился в сторону странного шума, освещая себе по сторонам. Затем послышалось:

– Nom de Dieu de nom de Dieu! – завопил он. – Смотрите, друг мой Троубридж! Смотрите и скажите: вы видите то, что вижу я, или я тоже сошел с ума?

Вдоль стены выстроились в ряд семь маленьких деревянных клеток, каждая с дверцей из вертикальных планок, наподобие таких, в которых крестьяне держат куриц, не больше. В каждой из клеток находился объект, подобный которому я никогда прежде не видел, даже в кошмарных снах.

Они имели туловища людей, хотя ужасно отощавших от голодания и покрытых грязной коростой – но на этом подобие человеку прекращалось.

С плеч и с талии свисали вялые отростки плоти, верхние, заканчивающиеся плоскостями, подобными плавникам и отдаленно напоминающими руки; нижние конечности, когда-то бывшие ногами, завершались пятью иссохшими фрагментами плоти – пальцами.

На худых шеях крепились головы с карикатурными лицами – плоскими, без носов и подбородков, с ужасными иссеченными и расходящимися глазами, с разверстыми отверстиями от щеки до щеки вместо ртов и – о, ужас ужасов! – с выступающими на несколько дюймов языками, качающимися в бессильной попытке произнести слова.

– Сатана, твое искусство превзойдено! – крикнул де Гранден, высвечивая клочки бумаги, украшающие каждую из клеток наподобие названий животных в зверинце. – Смотрите! – сказал он, указывая дрожащим пальцем на надпись.

Я глянул и в ужасе отскочил. На бумаге был портрет и имя Эллен Манро, одной из девушек из газетной вырезки, найденной нами в спальне покойного. Ниже нетвердым почерком нацарапано: «Уплачено 1-25-97».

Подавленные, мы прошли мимо клеток. На каждой имелся портрет молодой и симпатичной девушки и подпись: «Уплачено» с датой. Все девушки из газетных вырезок были представлены в клетках. Последняя, самая маленькая клетка была отмечена фотографией, именем Доры Ли и датой «оплаты» красными цифрами.

– Parbleu, друг мой, что нам делать? – истерично прошептал де Гранден. – Мы не можем вернуть этих бедолаг миру, это было бы высшим проявлением жестокости. И уклониться от акта милосердия, о котором они попросили бы, если б могли говорить, тоже невозможно.

– Давайте поднимемся наверх, – предложил я. – Мы должны обдумать это. Если я останусь здесь, я упаду в обморок.

– Bien, – согласился он и развернулся, чтобы проследовать за мной из пещеры ужасов.

– Давайте рассмотрим ситуацию, – начал он, пришедши в холл. – Если мы совершим акт милосердия, мы станем убийцами перед законом. Но мы не можем возвратить их в мир людей. Наш выбор должен быть твердым, мой друг.

Я кивнул.

– Morbleu, но он был умен, – сказал француз не то мне, не то себе. – Какой хирург! Четырнадцать случаев ампутации бедер и столько же плеч – и все пациенты остались жить, чтобы переносить пытки адской бездны! Это изумительно! Ни один сумасшедший, возможно, не сделал такого!

Послушайте, друг мой Троубридж. Подумайте, как великий хирург размышлял о самоубийстве своего сынка-калеки, как придумывал месть для бессердечной женщины, обманувшей его! И потом ненависть к одной женщине в его сознании переместилась на других. И, cordieu, какова была его месть! Сколько он положил сил, чтобы заманить этих женщин, чтобы подготовить свой ад под землей, где бедные изувеченные тела – его ювелирная работа – должны будут существовать. И как он должен был усовершенствовать свое искусство, чтобы преобразовать красавиц в видения ужаса! Ужас ужасов! Удалить кости и оставить девушек жить!

Он поднялся, нетерпеливо вышагивая по залу. «Что делать? Что делать?» – стонал он, барабаня пальцами по лбу.

Я следил за его нервными шагами, но мой мозг был слишком ошеломлен отвратительными вещами, которые я только что видел, чтобы быть в состоянии ответить на его вопрос.

Я с безнадежностью уставился на стену с камином, в недоумении протер глаза, и посмотрел туда снова. Стена медленно наклонялась.

– Де Гранден, – закричал я, довольный новым развитием событий, – стена! Стена наклоняется!

– О, стена? – изумился он. – Pardieu, да! Это – дождь подмыл фундамент. Быстрей, быстрей, друг мой! В подвал – или те бедолаги будут уничтожены!

Мы устремились к подвальной лестнице, но через земляной пол уже сочилась вода. А в колодце, ведущем в адский подвал, булькала илистая жижа.

– Святая Мария! – вскричал де Гранден. – Они умерли как крысы в ловушке! Господь, упокой их усталые души! – Он повернулся и пожал плечами. – Так лучше. А теперь, поспешите наверх и заберите молодую девушку. Мы должны бежать, если не хотим быть раздавленными сводами этого отвратительного дома!

Шторм заканчивался, и красное весеннее солнце вставало на горизонте, когда мы с де Гранденом и искалеченной девушкой появились на ступеньках моего дома – нам удалось поймать автомобиль.

– Уложите ее в постель, драгоценнейшая, – приказал де Гранден Норе, моей экономке, вышедшей нас встретить, объятой справедливым негодованием и облаченной во фланелевую ночную рубашку. – Parbleu, она много вынесла!

В кабинете, держа в одной руке стакан с виски и горячей водой, в другой – мерзкую французскую сигарету, он обратился ко мне:

– Как так случилось, друг мой, что вы не узнали тот дом?

Я смущенно улыбнулся.

– Я свернул немного не там, – объяснил я, – и оказался на Йербивилл-роуд. Ее только недавно вымостили, и на этой непроезжей улице я не был много лет. Я был уверен, что мы едем по Эндовер-пайк, и не соотнес это место со старым особняком Олмстед, виденным мною только с шоссе.

– Ну да, – согласился он, глубокомысленно кивнув. – Поворот не там, где надо, – и бах! – как же далеко нас занесло!

– А что с девушкой… – начал я, но он остановил меня.

– Безумец начал свою дьявольскую работу над ней… Но я, Жюль де Гранден, сделаю ей операцию, верну ее глаза в прежнее состояние и не возьму ни пенса за свою работу. А мы, тем временем, должны найти ее родных и уведомить их, что она в безопасности и в надежных руках. А теперь, – он протянул мне пустой стакан, – побольше виски, друг мой Троубридж!

Древние огни

– Tien, друг мой Троубридж, а вот это интересно! – Жюль де Гранден протянул мне через обеденный стол страницу «Таймс», отчеркнув отполированным ногтем указательного пальца небольшую заметку. – Посмотрите внимательно это уведомление и скажите, что оно не для меня.

Водрузив очки на нос, я прочитал отмеченное:

РАЗЫСКИВАЕТСЯ человек необычайного мужества, готовый выполнить конфиденциальное и, возможно, опасное задание. Важно обладать не столько огромной физической силой, сколько неукротимой храбростью и совершенным бесстрашием перед сверхъестественными опасностями. Это беспримерная работа для беспримерного человека. В случае успешного выполнения задания гарантирована награда в 10 000 долларов. Г.Л. Селфридж, адвокат, контора Дженнифера.

Круглые голубые глазки де Грандена выжидающе поблескивали. Я положил газету и устало поглядел на него.

– Morbleu, это ли не яблоко с древа познания? – вопрошал он, взбудораженно теребя кончики своих светлых миниатюрных усов. – Беспримерная работа для беспримерного человека, так ведь? Cordieu, Жюль де Гранден и есть этот человек, и другого здесь быть не может! Вы отвезете меня к этому щедрому поверенному, друг мой Троубридж, и мы заберем наши десять тысяч долларов – или мне никогда не слыхать свиста черных дроздов в роще Сен-Клу!

– Похоже на несанкционированное объявление о розыске старшего лейтенанта полиции, – уныло отозвался я, но это не подействовало.

– Поедем, без сомнения, друг мой, поедем, чтобы увидеть беспримерного юриста, предлагающего беспримерную плату беспримерному человеку! – настаивал он, поднимаясь и увлекая меня из-за стола. – Morbleu, друг мой, азарт – хорошо, золото – тоже хорошо, но золото вместе с азартом – ла-ла! – это уже любовь! Давайте! Едем сейчас же, немедленно!

Мы отправились. Через полчаса мы сидели за письменным столом красного дерева и разглядывали низкорослого щуплого человечка с непропорционально большой лысой головой и острым взглядом черных птичьих глазок.

– Это великолепно, господа, – заверил нас маленький адвокат, закончив изучать бумаги, предъявленные де Гранденом. – Я надеялся отыскать бывшего солдата, какого-нибудь юнца, еще не пресытившегося военными подвигами, или, быть может, даже студента-парапсихолога, – но вы, сэр… – глянув на де Грандена, он просиял. – О людях подобного статуса я не мог и мечтать! Я думал, они существуют только на книжных обложках…

– Parbleu, мсье l’avoué[89]89
  Поверенный (франц.).


[Закрыть], – отвечал де Гранден, иронично улыбаясь, – я бывал – как вы, американцы, это называете, – в передрягах, а не сидел в книжках. А теперь не будете ли вы так любезны рассказать о нашей беспримерной миссии…

И он приподнял вопросительно брови.

– Быть может, это прозвучит глупо для человека с вашими талантами, – адвокат протянул нам через стол коробку с сигарами, – но чтобы приступить сразу к сути вопроса, скажу, что мой клиент хочет продать дом.

– Да? И вы, наверное, хотите, чтобы мы стали беспримерными агентами по недвижимости, – бесстрастно произнес де Гранден.

– Не совсем, – адвокат не улыбнулся. – Все не так просто. Видите ли, Редгэйблз – одно из самых замечательных мест во всем озерном крае. Он расположен в центре горного массива; прекрасные виды; почти три тысячи акров земли; все удобства идеальной усадьбы или, если хотите, курорта. Обычно такое имение стоит от трехсот до четырехсот тысяч долларов. К сожалению, Редгэйблз обладает одним недостатком – и это сводит рыночную стоимость практически к нулю: там водятся привидения.

– Так вот в чем дело! – де Гранден выпрямился в кресле и устремил свой острый взгляд на адвоката. – Parbleu, нет такого ужасающего привидения, с которым Жюль де Гранден не справился бы за двести тысяч франков! Рассказывайте, друг мой, я сгораю от любопытства.

– Дом был построен около семидесяти пяти лет назад, – начал тот. – Тогда эта часть штата Нью-Йорк напоминала пустыню. Джон Аглинберри, сын сэра Руфуса Аглинберри и двоюродный дед моего клиента, был его создателем. Он взялся ниоткуда, словно с неба свалился, и выстроил на наших холмах что-то вроде английского замка – словно спрятался от всего мира.

В молодости он служил в Индии в британской армии и был замешан в громком скандале: он ушел к гази[90]90
  Название вольных воинов-добровольцев в Индии.


[Закрыть], влюбившись в местную девушку, и собирался жениться на ней. Это вызвало переполох. Родственники использовали все связи, чтобы лишить его жалованья, уволить со службы и вернуть в Англию. Думаю, условия ему создали тяжелые, но он не дрогнул. Потом, внезапно унаследовав целую кучу денег от тетки, старой девы, он собрался и приехал в Америку, построил в лесу великолепный дом и жил в нем как отшельник до конца своих дней.

Семья девушки отнеслась к этой истории, кажется, не лучше, чем родственники Аглинберри. Что-то загадочное случилось с девушкой еще до отъезда Джона – он, я думаю, не оставил бы ее, невзирая ни на что.

Так или иначе, счастье покинуло семейство Аглинберри. Оба младших брата Джона переехали в Америку, поселились в Нью-Йорке и работали, пока он не умер. Они получили свои законные доли в наследстве, но это не принесло им ничего хорошего. Ни один из них не смог прижиться в поместье. Продажа также была невозможна. Что-то чертовски неприятное – заметьте, я не говорю про привидения! – мешало им.

Мой клиент – молодой Джон Аглинберри, внучатый племянник создателя усадьбы и последний из рода. Он не имеет ни цента за душой – исключая, конечно, потенциальную ценность Редгэйблз.

Такова ситуация, господа. Молодой человек, наследственный баронет (если он поедет в Англию возвращать себе титул) беден как церковная мышь, обладает полумиллионным состоянием и не имеет возможности обратить его даже в десять центов наличными. Нужно доказать, что это место – не владение дьявола, и восстановить доброе имя Редгэйблз. Теперь вы понимаете, почему мы готовы заплатить вознаграждение в десять тысяч долларов.

– Tiens, мсье, – воскликнул де Гранден, поспешно загасив сигару. – Мы попусту тратим время! Мне не терпится изгнать привидение из владений вашего достойнейшего клиента и получить десять тысяч долларов. Morbleu, это дело мне по сердцу! Когда же мы начнем избавлять очаровательное поместье от призрачных арендаторов?

Джон Аглинберри, дружески улыбаясь, встретил нас на вокзале в пяти милях от Редгэйблз и крепко пожал нам руки.

– Очень хорошо, господа, что вы прибыли сюда и вселили в меня надежду! – говорил он, сопровождая нас по платформе и помогая уложить пожитки в кузов потрепанного «форда», видавшего когда-то лучшие дни. – Господин Селфридж позвонил мне вчера утром, и я поспешил сюда, чтобы как-то обустроиться. Вы вряд ли нашли бы кого-нибудь, желающего подвезти вас до имения – все боятся его как бешеной собаки.

– Но, мсье, – заинтересовался де Гранден, – вы хотите сказать, что побывали в доме сегодня утром?

– Ага, и вчера вечером тоже, – ответил наш хозяин. – Приехал на дневном поезде и наводил порядок.

– И ничего не видели, не чувствовали, не слышали? – настойчиво допытывался де Гранден.

– Нет, конечно, – нетерпеливо сказал молодой человек. – Нет тут ничего, что можно видеть, чувствовать или слышать, кроме обычных весенних лесных звуков. В поместье нет ничего дурного, господа. Просто глупые сплетни создали лучшей усадьбе в округе худшую славу. Вот почему мы с господином Селфриджем и хотим получить свидетельство от столь авторитетных особ. Одно ваше слово перевесит досужие разговоры местных жителей на десять лет вперед.

Де Гранден улыбнулся и шепнул мне: «Он признает наш авторитет, друг мой. Мы должны действовать очень быстро, чтобы успеть за нашей репутацией».

Разговор на этом закончился: мы прибыли к нашему будущему жилищу. Старший Аглинберри не пожалел денег для воспроизведения здесь, на Адирондаке[91]91
  Горный хребет на северо-востоке штата Нью-Йорк.


[Закрыть], фрагмента Англии. Высокие каменные стены, увитые плющом, окружали парк; широкая гравиевая дорога вела от больших железных ворот сквозь кедровую аллею к двухэтажному особняку в стиле времен Тюдоров с черепицей из красного кедра, по которой поместье и получило свое название[92]92
  Redgables (англ.). – букв.: «красные кровли».


[Закрыть].

Внутри дом соответствовал внешнему облику. Широкий зал, вымощенный камнем, был обшит панелями орехового дерева и укреплен тесаными кедровыми потолочными балками и плитами. Камин, шириной, пожалуй, с ворота гаража небольшого пригородного коттеджа, размещался на северной стене. Вверх к резной балюстраде тянулись витые лестницы. Единственная живопись – портрет старшего Джона Аглинберри, висел на затененной стене напротив лестницы.

– Но, мсье, это удивительно! – воскликнул де Гранден, рассматривая портрет. – Вы так похожи на своего деда! Вас даже можно принять за его сына – pardieu! – а уж если вас одеть в такие же одежды – так будет один к одному!

– Да, сходство есть, – улыбнулся молодой Аглинберри. – Бедный дядя Джон, так мрачно смотрит! Будто только что похоронил всех своих друзей и теперь сам собрался к гробовщику!

Француз укоризненно покачал головой в ответ на шутку молодого человека.

– Нехорошо так говорить, он и должен был выглядеть грустным. Когда станете жертвой любви, будете смотреть печально, друг мой.

Остаток дня мы потратили на обследование дома и ближайшей территории. Приготовили по-походному ужин в камине и около девяти часов все поднялись по лестнице на ночлег.

– Запомните, друг мой, – предупредил де Гранден нашего хозяина, – если услышите посторонний шум, сразу же звоните в колокольчик. Мы с доктором Троубриджем будем спать как кошки – с открытыми глазами и выпущенными коготками.

– Ни за что, – иронично отозвался хозяин. – Я уже ночевал здесь и не видел и не слышал ничего сверхъестественного, кроме испуганной крысы.

Я проспал, наверное, полчаса или час – и тут проснулся от легкого толчка и сел на кровати.

– Троубридж, друг мой Троубридж, – раздался голос де Грандена из темноты. – Поднимайтесь: кажется, я слышал колокольчик мсье Аглинберри!

Я накинул на пижаму халат, достал из-под подушки заряженный пистолет и фонарик.

– Пойдемте, я готов, – шепнул я.

Крадучись мы приблизились к комнате нашего хозяина, и де Гранден остановился у двери. До нас доносился его безмятежный храп.

– Думаю, вам послышалось, де Гранден, – усмехнулся я, но он махнул рукой.

– Ш-ш-ш, тихо! – приказал он. – Неужели вы не слышите, друг мой? Вот!

Я прислушался, но до моих ушей не донеслось даже призрачного скрипа половицы, и вдруг…

Я услышал легкий далекий звук колокольчиков – слабый, настолько слабый, что его можно было бы принять за отзвук. «Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь, дзинь-дзинь…» – раздалось едва ли громче шелеста шелка. Каждый пятый удар был сильнее – и далее в круговом ритме. Эта музыка раздавалась не из-за двери Аглинберри. Похоже, волшебный перезвон шел по лестнице из зала. То же показалось и моему спутнику: он уже крался к верхней площадке лестницы, производя мягкими тапочками не больше шума, чем шелест крыльев мотылька в ночном эфире.

Следом скользнул и я. Пистолет и фонарик были при мне, но я позабыл о них, глядя в напряженное лицо моего друга. Я высунулся из-за его плеча. В одном из высоких окон в зале были приотворены ставни; луч тусклого лунного света не более трех футов в диаметре, лежал на полу перед портретом старшего Аглинберри. Над ним кружился тонкий, едва различимый шлейф из дыма. Я вгляделся. Нет, это был не дым, а шевеление муслина – светящийся воздушный свет, почти бесцветный в своей прозрачности, – но все-таки ткань. Я недоверчиво всматривался, как нечто в лунном свете принимает очертания. Показались узкие лодыжки стройных высоких ног, перевитых цепочками; менее отчетливо, как фигура на импрессионистическом полотне, обрисовался контур женского тела, колеблющегося в такт музыке в черном пространстве зала. Круг за кругом видение двигалось в удивительном изящном танце; подол муслиновой юбки покачивался в такт движению ног; крошечные золотые колокольчики на браслетах издавали волшебный перезвон.