Текст книги "Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена (сборник)"

Один из парней знаками велел нам раздеться, другой выбежал и почти тотчас вернулся с двумя небольшими купелями из листового железа и поставил их в центре комнаты. Затем вновь покинул нас и вернулся со столиком на колесах, на котором помещались шесть больших глиняных кувшинов: четыре с горячей, два с холодной водой.

Мы вступили в ванны. Парни натерли нас ароматным сандаловым маслом. Когда оно впиталось в нашу кожу, они вылили на нас содержание горячих кувшинов, а затем и ледяную воду. Затем нас завернули в полотенца из грубого полотна. Вскоре мы были высушены и ублажены, как посетители турецкой бани.

Я немного обеспокоился, когда мой слуга достал грубую бритву и жестом показал на один из плетеных стульев. Но парень оказался весьма квалифицированным парикмахером, к тому же совершенно безмолвным – в отличие от говорливого американского, как подумалось мне.

Вскоре на плетеных подносах были доставлены вечерние костюмы и белоснежное белье с острым приятным гвоздичным запахом. Когда же мы завершили наш туалет, один из парней принес маленькую шкатулку из полированного кедра с длинными черными сигарами, что продаются в розницу по доллару за штуку в Гаване.

– Nom d’un petit bonhomme! – воскликнул де Гранден, выпуская струйку ароматного дыма. – Изумительно, великолепно, превосходно – но мне не нравится все это, друг мой Троубридж!

– Чушь! – отвечал я, расслабленно пыхтя сигарой. – Вы боитесь собственной тени, де Гранден! Что сегодня с нами происходило: крушение судна, преследование людоедами, голодание и прочие опасности, – а теперь мы в чистой одежде, в комфорте, которого нет даже дома, и в безопасности.

– В безопасности? – повторил он с сомнением. – В безопасности, вы сказали? А что вы думаете о капитане Ван Туне, об одежде которого для вас говорил наш хозяин, таинственный мсье Гунонг?

– Да, действительно, он что-то там говорил о капитане Как-там-его, – подумав, согласился я. – Ну и что из этого?

Маленький француз близко подошел ко мне и зашептал в ухо:

– Франц Ван Тун был капитаном голландско-индийского «Ван Дэмма», шедшего из Роттердама в Суматру и пропавшего, как мне известно, со всеми пассажирами на борту…

– Но…

– Ш-ш-ш, – прервал он меня. – Двое слуг показывают нам, что нас ждут в другом месте.

Я посмотрел на двух немых и вздрогнул от их ухмылок.

4

Слуги провели нас по сложной сети коридоров, пока мы окончательно не запутались, наконец, остановились по бокам сводчатого прохода, и, низко кланяясь, показали, что нам надо войти.

Мы шагнули в длинную мраморную комнату, которая, в отличие от других здесь, была плохо освещена – только четырнадцать восковых свечей в двух серебряных канделябрах стояли в противоположных концах стола в стиле Шератона[46]46
  Неоклассический стиль мебели, для которого характерны изысканные прямые линии и легкость конструкции. Назван в честь Томаса Шератона (1751–1806). – Прим. ред.


[Закрыть] из полированного красного дерева. На его гладкой поверхности отражались предметы серебряного столового сервиза, достойного королевского стола.

– О, джентльмены! – Гунонг Безэр в безупречной вечерней одежде приветствовал нас из дальнего конца комнаты. – Надеюсь, вы принесли с собой хороший аппетит. Я же достаточно голоден. Вы присоединяетесь ко мне?

Малайские слуги, что с самого начала сопровождали нас, теперь сменили жилеты-хаки и саронги на отглаженные костюмы белого полотна, а их винтовки были заменены на пистолеты «люгер»[47]47
  Пистолет Георга Люгера, он же «парабеллум». – Прим. ред.


[Закрыть] большого калибра, заметные под алыми шелковыми поясами.

– Жаль, что не могу предложить вам коктейли, – извинился наш хозяин, когда мы расселись. – Но лед не доступен моему небольшому хозяйству. Однако, морские пещеры вполне приемлемы как холодильники. Поэтому, полагаю, охлажденное вино вполне заменит коктейли.

– Ах, – он перевел застенчивый взгляд с де Грандена на меня, – вы не будете так любезны попросить благословения, доктор Троубридж? Мне кажется, вы сможете это сделать.

Поразившись таким предложением, я вознес молитву и едва не упал со стула, открыв глаза по завершении. Пока мы молились, слуги отдернули занавеси из роскошного батика, драпирующего стену, за которыми открылось стекло с зелеными водами океана. Мы сидели на морском дне.

– Остроумная идея, не правда ли? – Гунонг Безэр обратил улыбку к нашим удивленным лицам. – Все это придумал я. Извольте видеть, как маленькие ребятки с плавниками резвятся поблизости от нас. Чертовски трудно было собрать рабочих для постройки всего этого, но многие специалисты разных профессий посещали этот остров, и мне удалось осуществить мой замысел.

– Но, мсье, это же дорого! – заявил де Гранден в типично галльской манере. – Это же безумно дорого!

– Вовсе нет, – небрежно отвечал молодой человек. – Нищих надо кормить, и большинство из них привыкло к местной еде, а это не так уж дорого.

– Но зарплата! – упорствовал де Гранден. – Мсье, этот дом – гениальное произведение, чудо техники. Даже пьющие архитекторы и инженеры, способные создать такое, должны были потребовать баснословные гонорары… А рабочие, резавшие и полировавшие мраморные плиты – их целая армия! И их зарплата должна была стать безумной!

– Большая часть мрамора была спасена из пустовавших голландских колониальных дворцов, – ответил Гунонг Безэр. – Вы же знаете, что Голландия создала могущественную империю на здешних островах около столетия назад. И плантаторы жили во дворцах, достойных королей. Когда все это потерпело крах, никто не мог заботиться о дворцах. Что же касается зарплаты… – он небрежно взмахнул рукой, изукрашенной драгоценными каменьями. – Я богат, но эта статья расходов не очень отразилась на моем состоянии. Вы помните средневековую историю, доктор де Гранден?

– А? Ну, конечно, – ответил француз. – Но…

– Помните, что предпринимало дворянство и духовенство, чтобы сохранить тайну планов их замков и монастырей? – Он замолчал, насмешливо улыбаясь де Грандену.

– Parbleu! Вы не могли… Не смогли бы… Вы не посмели бы… – француз вскочил со стула и воззрился на нашего хозяина, словно бешеная собака.

– Ерунда, конечно, смог бы – и сделал, – отвечал тот добродушно. – Почему нет? Эти люди были только частями плавающих обломков крушения, которых никто не спас. Кто об этом мог знать? А мертвецы не любят общаться. Почти шутка получилась.

– Но вы это мне рассказываете? – де Гранден недоверчиво смотрел на него.

Лицо нашего хозяина оставалось совершенно непроницаемым очень долго, пока он смотрел на де Грандена. Потом его угрюмое лицо внезапно озарилось улыбкой, и он спросил:

– Я могу предложить вам еще немного вина, мой дорогой доктор?

Я с удивлением посмотрел на моих компаньонов. Гунонг Безэр сделал какое-то зловещее замечание, доктор де Гранден быстро на него отреагировал, дальнейшая их беседа касалась мертвецов, которые молчат… Попробуйте, как и я, найти ключ к их загадочному разговору. Средневековые замки и монастыри? Мертвецы? Я мысленно проговорил это. Что бы это значило? Гунонг Безэр нарушил ход моих мыслей, вежливо спросив:

– Доктор Троубридж, я могу вам предложить еще немного белого мяса? Мы находим это белое мясо, – эти слова им немного подчеркивались, – восхитительным. Очень нежным, и прекрасно приправленным. Как оно вам?

– О, да. Оно отличается от всего, что я когда-либо пробовал. Оно напоминает мне молодую свинину, но разнится и с ней. Это, действительно, специфика островов, мистер Гунонг?

– Ну, гм… – он чуть заметно улыбнулся, отрезая ломтик восхитительного жаркого и кладя мне в тарелку. – Не могу сказать, что оно специфично для наших островов, но способ приготовления в моем доме немного необычный. Местные жители называют это животное «длинной свиньей». Действительно, отвратительного вида существо, пока оно живет, но прекрасное, когда убито и должным образом приготовлено. Чем могу служить, доктор де Гранден? – он с улыбкой обратился к французу.

Я чуть не подпрыгнул от изумления, увидев физиономию де Грандена. Он склонился вперед на своем стуле; его голубые круглые глазки почти вылезли из орбит; его загорелые щеки были зелены как цвет замазки. Он уставился на нашего хозяина с видом профессионального гипнотизера.

– Dieu, grand Dieu! – едва выдохнул он. – «Длинная свинья», вы сказали? Sang de St. Denis! И я съел это!

– Дружище, вам плохо? – вскричал я, вскакивая со своего места и спеша к нему. – Ужин не пошел?

– Non, non! – он отстранил меня, все еще задыхаясь. – Сядьте, друг мой Троубридж, сядьте. Но, par l’amour de Dieu, умоляю, не ешьте ни куска этого проклятого мяса, – хотя бы сегодня.

– О, дорогой сэр, – мягко сказал Гунонг Безэр. – Вы портите аппетит доктору Троубриджу, а он так наслаждался этим восхитительным мясом! Это нехорошо. Точно, не хорошо.

Он угрюмо уставился в свое серебряное блюдо, затем дал знак одному из слуг убрать его и быстро добавил что-то на малайском языке.

– Возможно, небольшое развлечение сгладит этот неприятный инцидент, – сказал он нам. – Я послал за Мириам. Вам она понравится, полагаю. У меня на нее большие надежды – думается, у девочки задатки великой артистки.

Слуга, убиравший мясо, возвратился и прошептал что-то на ухо хозяину. Выслушав, тот преобразился: тонкое, воспитанное лицо Гунонга Безэра приняло такое выражение ярости, подобное которому я не встречал на человеческом лице.

– Что?! – вскричал он на английском, хотя малаец его явно не понимал. – Я займусь этим, и мы увидим, кто говорит «должен», а кто «может» в этом доме.

Он встал и поклонился нам.

– Извините меня, пожалуйста. У нас возникло небольшое недоразумение, и мне необходимо разобраться с этим. Полагаю, вам не придется долго ждать. Хуссейн предоставит вам все, что необходимо. Он не понимает по-английски, но вы можете объясняться с ним знаками.

– Скорее же, де Гранден, – попросил я, когда Гунонг в сопровождении одного из малайцев покинул комнату.

– А? – спросил француз, подняв глаза от блюда. – Что вы хотите знать, друг мой?

– Что это за речи о средневековых строителях и молчащих мертвецах?

– Ах, это, – ответил он с облегчением. – Разве вы не знаете, что если сюзерен в средневековье давал заказ архитектору, это было эквивалентно смертному приговору? Архитектор, прорабы, основные рабочие после выполнения заказа обычно умерщвлялись, чтобы не выдать врагам тайные ходы или не продублировать проект другому дворянину.

– Значит, Гунонг Безэр намекал, что убивал людей, построивших этот подводный дом для него? – я в ужасе застыл.

– Именно так, – ответил де Гранден. – Но плохо другое. И это уже личное. Помните, я удивился, что все это он рассказал нам?

– Боже правый, да! – воскликнул я. – Он имел в виду…

– Что, умерев, мы уже ни о чем не расскажем, – добавил де Гранден.

– А те разговоры о «белом мясе», о «длинной свинье»?

Он судорожно выдохнул, будто по мраморной пещере пронесся ледяной холод.

– Троубридж, друг мой, – тихо и серьезно произнес он. – Вы должны узнать и это. Но должны управлять собою. Ни словом, ни знаком вы не должны выдавать свое знание. Везде на этих дьявольских островах местные жители, эти темнокожие злодеи, едят людей. И именуют свою пищу «мясом длинной свиньи». Тот бедолага, которого мы видели сегодня утром, и та несчастная голландская женщина – они, друг мой, и были «длинными свиньями». Они стали «белым мясом» в адском меню этого вечера. И именно это мы ели за этим проклятым столом!

– Боже мой! – я приподнялся, и тут же сел обратно, почувствовав спазм в желудке. – Мы… вы… мы ели ее плоть…

– Ш-ш-ш! – оборвал меня он. – Молчите, друг мой! Ничем не выдавайте себя! Вот он идет!

Слова де Грандена прозвучали словно театральной репликой для входа Гунонга Безэра сквозь шелковые портьеры, с улыбкой на смуглом лице.

– Мне так жаль заставлять ждать вас, – извинился он. – Но проблема устранена, и мы можем продолжать развлекаться. Мириам несколько застенчива перед незнакомцами, но я… гм… убедил ее выйти к нам.

Он повернулся к дверям и махнул кому-то рукой.

Три малайца, одна сморщенная старуха и два молодых человека, возникли из дверного проема. Женщина с бамбуковым барабаном следовала впереди. Положив ей руку на плечо, за ней шел первый мальчик; второй держался за него. Вскоре стало понятно, почему. Старуха, хоть и почти параличная, обладала единственным на троих, жутким, налитым кровью глазом… У обоих мальчиков были травмированные и запавшие веки; их глазные яблоки были грубо вырваны из дрожащей плоти.

«Ха-рум! Ха-рум!» – вскричала старая карга, и оба слепых мальчика уселись на мраморном полу. Один из них поднес к губам тростниковую флейту, другой тронул рукой цитру, издавшую звук, подобный стону кота, страдающего cholera morbus.[48]48
  Холерой (лат.).


[Закрыть]

«Ха-рум! Ха-рум!» – снова воскликнула ведьма и застучала по барабану пальцами и ладошками вместо барабанных палочек. «Тук-ак-а, тук-ак-а!» – барабанный бой разрастался и перешел во что-то непрерывное.

Флейта и цитра поддержали пламенный ритм, и фантасмагоричная музыка заполонила всю комнату, завертевшись в воздушном пространстве с мраморными стенами. Это было не похоже на то, что я когда-либо слышал: назойливое скуление замученных инструментов взывало слушателей к животным инстинктам и высвобождению эмоций, подобно воздействию опия. Музыка взвивалась и летала, все быстрее и быстрее – шелковые занавески раздвинулись, и на мраморный пол скользнула девушка.

Она была молода, лет шестнадцати или семнадцати, и гибкое изящество ее движений происходило скорее из ее природы, чем из обучения. Традиционный саронг, перетянутый ремешками на лодыжках и стянутый золотым поясом шести дюймов шириной на талии, плотно облегал ее грудь. На тонкой шее – ожерелье из сверкающих рубинов; все остальные части тела были обнажены, только руки были обвиты браслетами из золотых змеек с изумрудными глазами, да еще запястья украшали тройные ряды колокольчиков с ястребами. Над инкрустированными жемчугом бархатными босоножками красовались искусные индийские браслеты, а в черных волосах – алмазная гребенка, достойная королевы.

Великолепный голубоватый алмаз, закрепленный на левом крыле ее носа, и нить жемчуга вокруг ее талии, свисающая к подолу шелкового саронга, были достойны выкупа Павлиньего трона[49]49
  Золотой трон Великих Моголов, самый роскошный трон в мире (по описанию европейцев), символ персидской монархии. – Прим. ред.


[Закрыть] Великого Могола. Несмотря на щедро наложенную косметику – сурьму вокруг век, кошениль[50]50
  То же что кармин и киноварь – красный краситель, получаемый из продуктов обмена насекомого. – Прим. ред.


[Закрыть] на губах и щеках, уголь на бровях, – она была красива той женской красотой, которая вдохновила древнего Соломона сочинить «Песнь песней». Никто, кроме еврейской расы, да еще, возможно, выходцев с аравийского полуострова, не мог породить столь манящую красоту Мириам, танцовщицы в доме под морем.

Двигаясь на мягких бархатных босоножках вперед и назад под музыку старой ведьмы и слепых музыкантов, девушка сплетала свой танец, как кружево или паутину, позвякивая колокольчиками на запястьях и щиколотках с искусством испанской танцовщицы.

Наконец, танец завершился.

Задрожав как лист, Мириам бросилась на пол и легла перед Гунонгом Безэром в позе презренной покорности. Он что-то сказал ей резко по-малайски – видимо, это было разрешение уйти, – и она поднялась с покорностью собаки, ожидающей наказания от хозяина, и выбежала из комнаты, оставляя за собой звон колокольчиков.

Старая карга тоже поднялась вместе со своими слепыми компаньонами, и мы остались втроем под мерцающим светом свечей и неусыпным наблюдением безмолвных малайских охранников.

– Ну как вам, она красива? – спросил Гунонг Безэр, раскуривая сигарету и выпуская дым к потолку.

– Красива? – выдохнул де Гранден. – Mon Dieu, мсье, она великолепна, она превосходна! Убейте меня, она божественна! Никогда не видел столь замечательной танцовщицы – nom de Dieu, я онемел, как рыба! Нет слов ни в одном языке, чтобы описать ее!

– А вы, доктор Троубридж, что думаете о моей маленькой Мириам? – обратился ко мне Гунонг.

– Она весьма хороша, – ответил я, понимая глупость моих слов.

– Ха-ха, – добродушно рассмеялся он, – вы говорите как консервативный янки, ей-богу. Итак, джентльмены, я кое-что должен вам сообщить. Но сначала, быть может, вы закурите? Полагаю, эти сигары хороши. Я выписываю их из Гаваны. – Он передал нам через стол полированную дорогую кедровую коробочку. – Ну, а теперь, – Гунонг глубоко затянулся, – немного семейной истории, а затем деловое предложение. Вы готовы, джентльмены?

Мы с де Гранденом кивнули, задаваясь вопросом: какова будет следующая глава этого невероятного романа.

5

– Когда мы сегодня так счастливо встретились, – начал наш хозяин своим приятным голосом, – я попросил, чтобы вы называли меня Гунонг Безэр. За отсутствием лучшего, это было просто название моего острова. Фактически, джентльмены, я – почти достопочтенный Джеймс Абингдон Ричардсон.

– Parbleu, мсье, – спросил де Гранден, – что означает «почти достопочтенный»?

Молодой человек выпустил облако ароматного дыма к медному потолку и наблюдал, как он поплыл кверху, и только потом ответил:

– Мой отец был английским миссионером, моя мать – принцесса по рождению. В ней не было малайской крови, доминировала арабская. Ее звали Лейла, Жемчужина Островов.

Мой отец покинул семью, они со старшей сестрой отошли от англиканской церкви и поехали к малайцам, чтобы распространять Евангелие среди невежественных язычников.

Он задумчиво затянулся сигарой и горько улыбнулся.

– Это был величественный мужчина шести футов роста, голубоглазый, кудрявый, с неотразимым голосом и огнем фанатизма, горящим в его сердце. Местное население, как арабы, так и малайцы, внимали его пламенному Евангелию, как в свое время обитатели Аравийской пустыни слушали проповеди Мухаммеда, погонщика верблюдов. Мой дедушка, пиратский принц, владевший мраморным дворцом и тысячью рабов, стал одним из новообращенных и приехал в миссию со своей десятилетней дочерью Лейлой. Он отдал ее в миссионерскую школу обучаться трогательному учению Пророка из Назареи. Она оставалась там четыре года.

Наш хозяин вновь сделал паузу, тихо попыхивая сигарой, видимо, стараясь выстроить свои мысли.

– Уверен, будет правильно назвать моего отца особым священником. Видимо, так. Он отличался от официальных представителей английского духовенства с их охотой на лис и тягой к мирскому.

Как вы знаете, женщины на Востоке созревают быстрее, чем ваши западные женщины. И вот, Лейла, Жемчужина Островов, возвратилась во дворец своего отца с маленьким мальчиком… Благочестивая сестра миссионера выгнала ее из миссии, как только узнала, что ей предстояло стать тетей маленького мальчика, родившегося вне освященного брака.

Старый пиратский принц был разъярен. Он казнил бы свою дочь и ее ребенка-метиса и напал бы на миссию с огнем и кинжалом, но моя мать познала христианское милосердие во время обучения в школе. Она была уверена, если пойти к моему отцу с таким количеством жемчуга, сколько ее руки могли удержать, и рубиновыми ожерельями, сколько может выдержать ее шея, то он примет ее и, как говорится, гм, сделает честной женщиной.

Однако то одно, то другое задержали ее на три года, и когда мы добрались до миссии, оказалось, что отец взял в жены английскую леди.

О, он принял драгоценности, принесенные моей матерью – не обидел ее отказом, – и взамен разрешил ей остаться в каморке. Она, родовитая принцесса, мыла полы и пекла хлеб, полностью подчиняясь жене моего отца. Я же, его первенец, подчинялся его законнорожденным младшим сыновьям.

Они были суровы ко мне. Белые мальчики, бывшие моими единокровными братьями, не упускали случая напомнить мне о бесчестии моей матери и моем собственном позоре. Моя мать жила в смирении и терпении; и мне досталась та же участь.

Когда мне было примерно десять лет, кузен моего отца, виконт Абингдон, сломал шею при охоте на лис. Умерев, он не оставил потомства, так что мой отец сделался английским поместным дворянином и возвратился домой, дабы принять титул.

Прежде чем уехать, он предложил моей матери деньги, чтобы отдать меня в обучение в магазин какого-то торговца. Но моя мать, несмотря на многолетнее рабство, все же оставалась принцессой королевской крови. И она помнила Священное писание, чтобы сказать: «Деньги твои в погибель тебе»[51]51
  «Но Петр сказал ему: серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги» (Деян. 8:20).


[Закрыть]. Она плюнула ему в лицо и вернулась во дворец своего отца, сказав, что муж ее умер.

Меня послали учиться в Англию в школу – да, я учился в государственной школе, в Винчестере, потом поступил в Кембридж, но тут в тысяча девятьсот четырнадцатом вспыхнула война.

Чего ради я должен был бороться за Англию? Что Англия или англичане когда-либо сделали для меня? Это было требование крови – английской крови, наверное. Во всяком случае, я пошел в армию и был официально приписан к лондонскому полку. Всё в те дни было смертью или славой, вы знаете. «За Короля и Страну», и тому подобная чушь. Были стерты расовые различия, и каждый человек, безотносительно его цвета или сословия, был важен. Чушь!

Однажды вечером я зашел в офицерскую палатку и был представлен одному молодому человеку из другого полка. «Лейтенант Ричардсон, – сказал мой капитан, – это лейтенант Ричардсон. Странное совпадение: вы, парни, оба Джеймсы Абингдоны Ричардсоны. Должно быть, вы станете большими приятелями!»

Другой лейтенант Ричардсон осмотрел меня с головы до пят, затем приказал отчетливо, так, чтобы все в комнате могли услышать и понять: «Джеймс, мои ботинки нуждаются в полировке. Займитесь ими!»

Это был тот же самый приказ, который он отдавал мне в школе миссии сто тысяч раз. Он – достопочтенный лейтенант Джеймс Абингдон Ричардсон, законный старший сын виконта Абингдона. Я был…

Он прервался, глядя перед собой.

– Началась чертовщина. Офицеры, как вы знаете, не могли драться с другими офицерами… Я был уволен и вернулся на острова.

Дедушка мой умер, осталась только мать. Я вступил во владение всем имуществом. С этого дня я посвятил мою жизнь возмещению долга моему отцу через представителей его расы, встречающихся на моем пути.

Охота довольно хороша, ведь белые – такие глупцы! Судно за судном натыкалось на рифы, иногда следуя за сигнальными ракетами, иногда – за красными и зелеными фонарями там на холме.

Это было выгодно. Почти каждое судно было хорошей добычей. Признаюсь, ваше судно меня разочаровало в смысле денежном, но это компенсировалось удовольствием от вашей компании – уже кое-что.

У меня есть банда папуасов, делающих грязную работу; наградой им время от времени становится поедание нескольких заключенных. Я и сам не возражаю отведать «длинной свиньи», если ее мясо – белое. Но, – он неприятно улыбнулся, – условия пока еще не идеальны. Мне нужно установить в доме электричество, построить беспроводной аппарат, чтобы поймать больше… и, затем, есть еще женский вопрос. Помните, как сказано в Священном Писании: «не хорошо быть человеку одному»?[52]52
  «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему» (Быт. 2:18).


[Закрыть] Я уже познал это.

Старая Умера, та, что играла на барабане сегодня вечером, и девушка-рабыня Мириам – единственные женщины в этом доме на сей момент, но я это вскоре исправлю.

Я поеду на один из крупных островов, куплю там несколько самых красивых дев на несколько месяцев и буду жить, как приличествует принцу – пиратскому принцу, каким был мой дедушка.

А теперь, белые, – его учтивость слетела с него как маска, и неукротимая ненависть засверкала в глазах, – мое предложение вам. Прежде, чем обустроить мой гарем, мне нужно заняться обстановкой. Я не могу доверить моим верным слугам сопровождение моих женщин, но вы оба подходите для этого прекрасно. Оба вы хирурги, и сможете произвести необходимые операции на теле друг друга. Мне все равно, кто из вас приступит первый – можете, если хотите, тянуть соломинку. Но это мой приказ, и мои желания являются законом на этом острове.

Мы с де Гранденом глядели на него в безмолвном ужасе, но он не заметил нашего изумления.

– Вы думаете, что можете отказаться, но это не так, – добавил он. – Ван Туну, капитану голландского парохода «Ван Дэмм», и его первому помощнику было сделано такое же предложение, но они отказались. Они предпочли разговор с моим маленьким домашним животным. Думаю, они с удовольствием пересмотрели бы свое решение, когда время разговора наступило. В этом доме, единственном месте в мире, волей-неволей белые должны держать свое слово. Они обязаны были выполнить условия нашей сделки, и я могу сказать, престиж белой породы не пострадал.

Но вам, джентльмены, я дам бо́льшую возможность для обдумывания, чем голландцам. Я разрешу вам взглянуть на мое домашнее животное, а уж потом принять решение. Я предупреждаю: каково бы ни было ваше решение, вы должны исполнить его. Пойдемте.

Он повернулся к двум вооруженным малайцам за его креслом и пролаял приказ. Немедленно на нас с де Гранденом были направлены пистолеты, и мы поняли, что в случае приказа долго ожидать выстрелов не пришлось бы.

– Пойдемте, – властно приказал Гунонг Безэр, или Ричардсон. – Двигайтесь вперед, оба. И помните, любая попытка сопротивления приведет к пуле в затылок.

Мы прошли вниз по серии одинаковых коридоров, схожих с критским лабиринтом, миновали таинственные каменные двери, тут же захлопывающиеся за нами, потом другие – наши охранники ловко нажимали на скрытые рычаги в полу и стенах.

Наконец, мы очутились на своего рода балюстраде, окаймленной низким каменным бордюром с рядом резных каменных колонн. Ниже, среди крутых скал простирался узкий бассейн с неподвижной водой, а выше, приблизительно в двухстах футах в арке этой естественной пещеры виднелся кусочек звездного небосвода. Туман разошелся, и полная луна нарисовала «лунную дорожку» до нашей пещеры.

– Сюда, милашка, милашка! – позвал наш похититель, наклоняясь между колоннами. – Иди, посмотри на храбрых белых, что могут прийти поиграть с тобой! Сюда, милашка, иди же!

Мы глядели в фиолетовые воды, как потерянные души, заглядывающие в ад, уготованный им. Но никто не показался их глубины.

– Тупая скотина! – воскликнул метис и выхватил пистолет из-за пояса одного из охранников. – Иди же! Черт возьми, давай, когда я тебя зову!

Он бросил пистолет в бассейн.

Мы с де Гранденом в унисон издали вопль ужаса, и я почувствовал, как мой друг судорожно вцепился мне в запястье.

Пистолет был словно раскален: вода закипела от его прикосновения, глубокий иссиня-черный бассейн внезапно проснулся к жизни. На гладкой поверхности появилась рябь, а потом из воды показалось множество грубых щупальцев с огромными бородавками. Толстые, как пожарные шланги, щупальца извивались, словно змеи, время от времени вздымаясь над поверхностью воды. Следом появилось огромное тело монстра, прозрачно-серое, как у медузы, с парой отвратительных белых глаз, уставившихся на нас с жадностью.

– Nom de Dieu de nom de Dieu! – выдохнул де Гранден. – Морской дьявол! Гигантский осьминог!

– Именно так, – приветливо отозвался Гунонг Безэр. – Гигантский осьминог. Он хватает все, что ему попадается. У огромного слона, брошенного в воду, не больше шансов, чем у пескаря или, простите за неприятный пример, джентльмены, у вас. Теперь, возможно, вы понимаете, почему капитану Ван Туну и его первому помощнику было жаль, что они не приняли решение приступить, гм, к своим несколько экстраординарным обязанностям. Я не предоставил им такого шанса, как вам. Теперь же вы можете серьезно все обсудить, прежде чем принять решение.

Нет никакой спешки, у вас есть время сегодня вечером – примите решение завтра. Я буду ожидать вашего ответа за ужином. Милые джентльмены, мои парни проводят вас в вашу комнату. Доброй ночи и, гм, приятных снов!

Со смехом он отступил в тень, мы услышали звук закрывающейся потайной каменной двери и оказались на балконе одни.

– Bon Dieu! – в отчаянии вскричал де Гранден. – Троубридж, друг мой, как ошибаются люди, говорящие, что дьявол живет в аду! Parbleu! Что это?

Шум, его поразивший, исходил от смуглых босых ног.

Безъязыкие молодые люди в роли наших valets de chambre[53]53
  Лакеев (франц.).


[Закрыть] неохотно повели нас, со страхом поглядывая за балюстраду, где скрывался в своем водном логовище морской дьявол.

– En bien, – пожал плечами француз. – Снова эти два чертенка. Ведите нас, mes enfants. Любое место лучше, чем этот порог ада.