Текст книги "Если наступит завтра"

Сидни Шелдон
Если наступит завтра

Sidney Sheldon

IF TOMORROW COMES

© Sidney Sheldon Family Limited Partnership, 1985

© Перевод. А. А. Соколов, 2005

© Издание на русском языке AST Publishers, 2014

* * *

Барри – с любовью

Книга первая

1

Новый Орлеан

Четверг, 20 февраля, 23.00

Она медленно, как во сне, разделась и, когда на ней ничего не осталось, взяла яркую красную ночную рубашку, чтобы не было заметно крови. Дорис Уитни окинула взглядом спальню и в последний раз убедилась, что уютная комната, с которой она сроднилась за тридцать лет, аккуратно и чисто прибрана. Выдвинула ящик комода и осторожно достала пистолет. Он отливал черным и пугающе холодил ладонь. Дорис положила оружие рядом с телефоном и набрала номер дочери в Филадельфии. Она слушала эхо далеких гудков. Потом раздалось:

– Алло?

– Трейси, дорогая, мне просто захотелось услышать твой голос.

– Приятный сюрприз, мама.

– Надеюсь, не разбудила?

– Нет, я читала. Только-только хотела лечь спать. Собирались с Чарлзом где-нибудь поужинать, но погода слишком отвратительная. Снег вовсю валит. А у тебя как?

«Господи, мы говорим о погоде, – подумала Дорис Уитни. – Мне так много хочется ей сказать, но я не могу».

– Мама, ты слышишь меня?

Дорис Уитни посмотрела в окно:

– Дождь, – и усмехнулась. Как мелодраматически соответствует моменту. Словно фильм Альфреда Хичкока.

– Что там у тебя за шум?

Гром. Погруженная в свои мысли, она и не заметила. Над Новым Орлеаном разразилась гроза. Затяжной дождь, сообщили в сводке погоды. Шестьдесят шесть градусов тепла[1]1
  По Фаренгейту. Около 18°С. – Здесь и далее примеч. ред.


[Закрыть]. К вечеру ожидается гроза. Не забудьте зонтики. Ей зонтик не понадобится.

– Это гром, Трейси. – Дорис старалась, чтобы в голосе прозвучали веселые нотки. – Расскажи, что делается в Филадельфии?

– Чувствую себя, как принцесса в сказке, – ответила дочь. – Никогда бы не подумала, что человек может быть так счастлив. Завтра вечером знакомлюсь с родителями Чарлза. – Она понизила голос, словно для того, чтобы сделать официальное заявление. И выдохнула: – Стенхоупы из Чест нат-Хилл. Солидные люди. У меня внутри порхают бабочки размером с динозавров.

– Не беспокойся, ты им понравишься.

– Чарлз сказал, это не имеет значения. Он любит меня. А я его просто обожаю. Жду не дождусь, когда ты увидишь его. Он потрясный!

– Не сомневаюсь. – Ей не суждено познакомиться с Чарлзом. Не суждено качать на коленях внуков. Нет, нельзя об этом думать. – Он хоть понимает, как ему повезло с тобой, малышка?

– Я ему постоянно об этом твержу, – рассмеялась Трейси. – Ну, хватит обо мне. Лучше расскажи, что там у тебя? Как ты себя чувствуешь?

«У вас прекрасное здоровье, Дорис, – заявил доктор Раш. – Доживете до ста лет». Вот она, ирония судьбы.

– Прекрасно. – Пусть малышка успокоится.

– Не завела себе приятеля?

Отец Трейси умер пять лет назад, но, несмотря на подзуживание дочери, Дорис Уитни не помышляла встречаться с другим мужчиной.

– Никаких приятелей. – Она переменила тему. – Как у тебя с работой? Все еще нравится?

– В восторге! Чарлз не возражает, чтобы я работала после того, как мы поженимся.

– Замечательно, девочка. Похоже, он очень разумный человек.

– Так оно и есть. Сама увидишь.

Громкий раскат грома прозвучал, словно закулисная реплика. Пора. Сказано все, кроме последних слов прощания.

– До свидания, дорогая. – Дорис изо всех сил старалась, чтобы ее голос не дрогнул.

– Увидимся на свадьбе, мама. Я тебе сразу позвоню, как только мы с Чарлзом назначим дату.

– Договорились. – Все же осталась одна, самая последняя, фраза. – Я люблю тебя, Трейси. – Дорис Уитни осторожно положила трубку на рычаг.

Она взяла пистолет. Был только один способ сделать это. Быстро. Дорис поднесла ствол к виску и нажала на курок.

2

Филадельфия

Пятница, 21 февраля, 8.00

Трейси Уитни вышла из парадной двери дома, где снимала квартиру, на бесконечный серый дождь со снегом, сыпавший и на проезжавшие мимо по Маркет-стрит лимузины, за рулем которых сидели шоферы в униформе, и на пустующие дома Северной Филадельфии с заколоченными окнами. Дождь отмыл автомобили и размочил высокие осклизлые кучи мусора перед фасадами брошенных зданий. Направляясь на работу, Трейси Уитни бодро шла по Честнат-стрит по направлению к банку и едва удерживалась от того, чтобы громко не запеть. На Трейси был ярко-желтый плащ, сапоги и желтая непромокаемая шляпа, едва вмещавшая копну ее каштановых волос. У двадцатипятилетней Трейси было умное, живое лицо, полные чувственные губы, сияющие глаза, преображавшиеся в один миг из мшисто-зеленых в темно-нефритовые, и ладная спортивная фигурка. В зависимости от того, была ли Трейси усталой, сердитой или взволнованной, кожа ее представляла полную палитру цветов: от полупрозрачно-белого до насыщенно-розового. Мать однажды сказала ей: «Честное слово, дочь, я иногда не узнаю тебя – ты вобрала в себя все оттенки ветра».

Трейси шла по улице, и люди, видя ее счастливое лицо, оборачивались и улыбались. И она улыбалась им в ответ.

«Неприлично быть такой счастливой, – думала Трейси. – Я выхожу замуж за любимого человека. Рожу от него ребенка. Чего еще можно желать?»

Приближаясь к банку, Трейси посмотрела на часы. Двадцать минут девятого. В филадельфийский банк «Траст энд фиделити» служащие могли войти не ранее половины девятого. Но руководитель международного отдела старший вице-президент Кларенс Десмонд уже снимал наружную охрану и открывал двери. Трейси с удовольствием наблюдала утренний ритуал. Стоя под дождем, она ждала, пока вице-президент войдет в банк и за прет за собой двери.

Все банки мира славятся хитроумными тайными приемами охраны, и филадельфийский «Траст энд фиделити» не составлял исключения. Сама процедура всегда оставалась одинаковой – менялся только условный сигнал, обновлявшийся каждую неделю. В этот день таким сигналом служили полуприспущенные жалюзи: они информировали ждущих на улице служащих о том, что обследование помещений в самом разгаре и сейчас выясняется, не проникли ли в банк злоумышленники, которые только и ждут, как бы захватить сотрудников в заложники. Кларенс Десмонд проверял туалеты, хранилища, подвалы и залы, где располагались сдаваемые клиентам сейфы. И лишь убедившись, что он в помещении один, поднимал жалюзи и давал знать, что в банке все в порядке.

Первым всегда впускали старшего бухгалтера. Он занимал место у кнопки сигнализации тревоги и ждал, когда войдут все служащие, а затем запирал за ними двери. Ровно в половине девятого Трейси Уитни вместе с коллегами вошла в изысканно украшенный вестибюль и, втайне удивляясь тому, что другие сетовали на дождливую погоду, сняла плащ, шляпу и сапоги.

– Чертов ветер унес мой зонтик, – жаловался один из коллег. – Я до нитки промок.

– Я заметил, что на Маркет-стрит плавают две утки, – пошутил старший кассир.

– В прогнозе сообщали, что предстоит неделя такой погоды. Хотел бы я оказаться сейчас во Флориде.

Трейси улыбнулась и отправилась на рабочее место. Она отвечала за электронные трансферы. До недавнего времени перевод денег из одного банка в другой и из одной страны в другую был долгим, трудоемким процессом, который требовал заполнения множества формуляров и зависел от работы национальных и международных почтовых служб. С появлением компьютеров ситуация кардинально изменилась, и огромные суммы моментально перемещались в пространстве. Задача Трейси состояла в том, чтобы извлекать из компьютера ночные трансферы и переводить в другие банки. Все трансакции совершались под кодами, которые регулярно менялись, чтобы воспрепятствовать незаконному вмешательству. Ежедневно через руки Трейси проходили миллионы электронных долларов. Работа захватывала – ведь она имела дело с животворящим кровеносным потоком, наполнявшим артерии мирового бизнеса. И до того как в ее жизни появился Чарлз Стенхоуп-третий, банковские операции казались Трейси самым волнующим делом на свете. Филадельфийский банк «Траст энд фиделити» имел большой международный отдел, и за обедом Трейси обсуждала с коллегами утренние события. Это были разговоры продвинутых людей.

– Мы только что закрыли стомиллионный синдицированный заем Турции… – объявляла старший кассир Дебора.

Секретарь вице-президента Мэй Трентон доверительно понижала голос:

– Сегодня утром на совете директоров принято решение участвовать в предоставлении дополнительных средств Перу. Первый взнос – свыше пяти миллионов долларов.

– Я так понимаю, – добавлял патриот банка Джон Крейнтон, – что мы намерены втравиться в пятидесятимиллионный пакет поддержки Мексики. Что до меня, я этим «мокрым спинам»[2]2
  Прозвище нелегальных (переплывших реку Рио-Гранде) иммигрантов из Мексики.


[Закрыть] не дал бы ни единого цента…

– Интересно получается, – задумчиво проговорила Трейси. – Те страны, которые костерят Америку за излишнюю ориентацию на финансы, всегда первыми просят займы.

По этому поводу она впервые поспорила с Чарлзом.

Трейси познакомилась с Чарлзом Стенхоупом-третьим на финансовом симпозиуме, куда того пригласили как оратора. Он руководил инвестиционной компанией, основанной еще его прадедом и имевшей хорошие связи с банком, где работала Трейси. После выступления Чарлза Трейси подошла к нему и выразила сомнение в том, что развивающиеся страны способны возвращать деньги, которые они по всему миру берут взаймы у государств и частных банков. Чарлз, с удивлением посмотрев на эмоциональную красивую молодую особу, заинтересовался ею. Их спор продолжился во время обеда в старом ресторане «Букбайндер».

Поначалу Чарлз не поразил воображение Трейси, хотя она сознавала, что в Филадельфии он считался завидным женихом. Этот тридцатипятилетний мужчина, ростом пять футов десять дюймов, с редеющими рыжеватыми волосами, карими глазами и серьезными, педантичными манерами, был богатым и преуспевающим отпрыском старинной филадельфийской семьи. Занудный богатей, решила Трейси.

И, словно угадав ее мысли, Чарлз перегнулся через стол и прошептал:

– Отец уверен, что в роддоме ему подменили младенца.

– Почему?

– Потому что я – сплошной атавизм. Не согласен с тем, что деньги – начало начал и основа основ жизни. Только не проговоритесь отцу о том, что я вам рассказал.

От этой подкупающе безыскусной искренности у Трейси потеплело на душе. «Интересно, каково быть замужем за таким мужчиной – человеком, принадлежащим к истеблишменту?» – подумала она.

У отца Трейси ушла вся жизнь на то, чтобы организовать дело, но такое незначительное, что Стенхоупы только усмехнулись бы его мизерности. «Стенхоупы и Уитни никогда не породнятся, – размышляла Трейси. – Нефть и вода. И нефть – это именно Стенхоупы. Господи, о чем это я, идиотка? Тешу свое эго. Мужчина пригласил меня пообедать, а я ломаю голову над тем, хочу ли за него замуж. Скорее всего мы больше никогда не встретимся».

– Надеюсь, вы завтра не заняты и согласитесь со мной пообедать?.. – спросил в это время Чарлз.

Филадельфия – это своеобразный рог изобилия, где есть что посмотреть и есть чем заняться. Субботними вечерами Трейси и Чарлз ходили на балет и слушали Филадельфий ский оркестр под руководством дирижера Рикардо Мути. А по будням исследовали Нью-маркет и уникальное собрание магазинов на Сосайети-хилл. Ели сырные стейки в уличных кафе в Джено и обедали в кафе «Ройал», одном из самых фешенебельных ресторанов в Филадельфии. Делали покупки на Хэд-Хаус-сквер и бродили по Филадельфийскому музею искусств и Роденов скому музею.

Трейси задержалась у статуи «Мыслитель». Взглянула на Чарлза и улыбнулась:

– Это ты!

Чарлз не слишком любил физические упражнения, зато Трейси их обожала, и утром по воскресеньям они трусили по Уэст-ривер-драйв или по набережной Шуйлкил-ривер. По субботам вечером она ходила на занятия тай-чи-чуан и через час уставшая, но взбодрившаяся шла домой к Чарлзу. Он оказался поваром-гурманом и готовил для себя и Трейси экзотические блюда вроде мароккан ской бистиллы, или гоубули – китайских паровых пирожков, или тахин-де-пулет-о-ситрон, то есть цыпленка с лимоном.

Чарлз был самым пунктуальным человеком из всех, кого знала Трейси. Однажды она опоздала на пятнадцать минут на обед, и он был так недоволен, что испортил весь вечер. С тех пор Трейси поклялась приходить к нему всегда вовремя.

Трейси, с ее небольшим сексуальным опытом, казалось, что Чарлз занимался любовью точно так же, как жил – педантично и очень правильно. Однажды она решила особенно понравиться ему в постели и настолько шокировала Чарлза, что почувствовала себя чуть ли не сексуальной маньячкой.

Забеременела Трейси неожиданно и сначала растерялась. Чарлз не поднимал вопроса о браке, а Трейси не хотела, чтобы он считал себя обязанным жениться из-за ребенка. Она не знала, решится ли на аборт, но и мысль о том, чтобы завести ребенка, пугала ее. Сумеет ли она воспитать ребенка без отца? И хорошо ли это по отношению к самому малышу?

Однажды вечером, после ужина, Трейси решила открыться Чарлзу. Приготовила ему у себя дома кассуле, но так нерв ничала, что пережарила блюдо. Поставила перед ним обуглившееся мясо с фасолью и, позабыв отрепетированную речь, внезапно выпалила:

– Мне очень жаль, Чарлз. Я беременна.

Последовала невыносимо долгая пауза, и, когда Трейси почувствовала, что вот-вот не выдержит, Чарлз спокойно произнес:

– Мы, конечно, поженимся.

Трейси испытала огромное облегчение:

– Только не думай, что я… что ты обязан на мне жениться…

Прерывая ее, Чарлз поднял руку:

– Я хочу на тебе жениться. Ты будешь прекрасной женой. – И не спеша добавил: – Разумеется, это немного удивит моих родителей. – Он улыбнулся и нежно поцеловал Трейси.

– А почему это удивит их? – тихо спросила Трейси.

– Дорогая, – вздохнул Чарлз, – боюсь, ты не совсем представляешь, во что влипла. Стенхоупы всегда брали в жены, учти, я цитирую, «девушек из своего круга. Из лучших родов Филадельфии».

– И тебе уже подобрали кандидатуру? – догадалась Трейси.

Чарлз обнял ее.

– Это ни черта не значит. Важно то, кого выбрал я. В следующую пятницу я обедаю с матерью и отцом. Пора и тебе познакомиться с ними.

Без пяти девять Трейси заметила, что в банке стало шумнее. Служащие разговаривали немного торопливее и двигались немного быстрее. Через пять минут, когда отворятся двери, все должно быть готово. Сквозь окно во фронтоне Трейси видела на улице клиентов – они вы строились на холодном дожде и ждали открытия. Постоянные клиенты имели депозитные карточки с магнитным кодом, и каждый раз, когда делали вклад, компьютер автоматически отправлял поступления на нужный счет. Но были и такие, кто приходил без карточек; им приходилось заполнять формуляры.

Охранник перевел взгляд на часы на стене и, как только стрелка передвинулась на 9.00, подошел к двери и церемонно открыл замок.

Рабочий день начался.

Следующие несколько часов Трейси была слишком занята компьютером, чтобы думать о чем-нибудь еще. Каждый электронный трансфер следовало перепроверить, чтобы убедиться, правилен ли код. Когда нужно было внести деньги, она набирала номер счета, сумму и название банка, куда поступали средства. Каждый банк имел свой код, который значился в закрытой директории, где можно было узнать коды всех крупнейших банков мира.

Утро промелькнуло быстро. В обеденный перерыв Трейси собиралась сделать прическу и записалась к Ларри Стелла Ботте. Он брал недешево, однако игра стоила свеч – Трейси хотела прийти к родителям Чарлза в наилучшем виде. «Я им понравлюсь, – думала она. – Не все ли равно, кого они выбрали для сына? Никто не сделает Чарлза таким счастливым, как я».

В час дня, когда Трейси надевала плащ, Кларенс Десмонд позвал ее к себе в кабинет. Десмонд был истинным образцом ответственного работника, и если бы банк крутил на телевидении рекламные ролики, он бы отлично справился, произнося в них все важные слова. Консервативно одетый, Десмонд держался с солидной старомодной властностью и принадлежал к тем людям, кто внушает доверие.

– Садитесь, Трейси. – Десмонд гордился тем, что знал всех сотрудников по именам. – Скверно на улице. Согласны?

– Да.

– А люди тем не менее приходят в банк. – Он был мастак на светские разговоры. – Слышал, вы обручены с Чарлзом Стенхоупом и собираетесь за него замуж.

– Мы еще ни о чем не объявляли, – удивилась Трейси. – Откуда вы узнали?..

– Все, что происходит со Стенхоупами, ни для кого не тайна, – улыбнулся Десмонд. – Рад за вас. Надеюсь, вы к нам вернетесь. Разумеется, после медового месяца. Нам не хотелось бы терять вас. Вы – одна из наших самых ценных сотрудниц.

– Мы с Чарлзом это обсуждали и сошлись на том, что мне лучше продолжить работать.

Десмонд удовлетворенно улыбнулся. Инвестиционная компания «Стенхоуп и сыновья» считалась в финансовом мире одной из самых влиятельных. Весьма неплохо заполучить их существенный вклад. Десмонд откинулся на стуле и снова улыбнулся:

– Когда вы вернетесь после медового месяца, вас будет ждать повышение и солидная прибавка в зарплате.

– О, благодарю вас, это великолепно! – Трейси знала, что заслужила повышение, и ощутила прилив гордости. Поскорее бы сообщить эту новость Чарлзу. Трейси казалось, что боги сговорились, чтобы переполнить ее счастьем через край.

Чарлз Стенхоуп-старший жил в старинном впечатляющем особняке на Риттенхаус-сквер. Мимо этой городской достопримечательности нередко проходила Трейси. «А теперь, – думала она, – это место станет частью и моей жизни».

Она нервничала. Красивая прическа впитывала влажный сырой воздух. Трейси уже четыре раза меняла платья. Как одеться? Просто? Официально? У нее был один комплект от Ив Сен-Лорана, на который она наскребла денег и купила в «Уонамейкерсе»[3]3
  Крупный семиэтажный универсальный магазин в центральной части Филадельфии.


[Закрыть]. Надеть его? Как бы не подумали, что она слишком экстравагантна. С другой стороны, если ее увидят в какой-нибудь вещи с распродажи на Пост-Хорн, решат, что невеста не по сыну. Черт, одернула себя Трейси, они в любом случае это решат. И наконец она остановилась на серой шерстяной юбке и белой шелковой блузке. А на шее застегнула тонкую золотую цепочку, присланную ей матерью на Рождество.

Дверь в особняк отворил дворецкий в ливрее.

– Добрый вечер, мисс Уитни. – Он знал ее фамилию. Это добрый знак? Или дурной? – Позвольте ваше пальто. – С Трейси капало на их дорогой персидский ковер.

Дворецкий провел ее через мраморный вестибюль, который показался Трейси вдвое больше, чем банк. «Господи, – запаниковала она, – я нарядилась не так! Надо было надеть платье от Сен-Лорана». Когда они свернули в библиотеку, у Трейси затряслись поджилки, но тут перед ней предстали родители Чарлза.

Чарлз Стенхоуп-старший, мужчина лет шестидесяти пяти, сурового вида, выглядел, как и подобает преуспевающему человеку. Таким станет его сын через тридцать лет. У него, как и у Чарлза, были карие глаза, волевой подбородок и седые волосы. Он сразу понравился Трейси – отличный дед для их ребенка.

Мать Чарлза тоже производила впечатление. Она была невысокой и крепко сбитой, но, несмотря на маленький рост, в ней ощущалась царственность. «Основательная и надежная, – подумала Трейси. – Превосходная бабушка».

Миссис Стенхоуп протянула руку:

– Как славно, дорогая, что вы согласились прийти к нам. Я просила Чарлза оставить нас на несколько минут наедине. Вы не возражаете?

– Она, конечно, не возражает, – заявил отец Чарлза. – Садитесь… Трейси. Ведь так вас зовут?

– Да, сэр.

Стенхоупы опустились на диван напротив Трейси.

«Почему я чувствую себя так, словно предстала перед инквизицией?» Трейси словно слышала голос матери: «Не взваливай на себя ношу, которую не потянешь. Продвигайся постепенно – шаг за шагом».

Первым шагом стала улыбка, но и та не получилась, ибо теперь у Трейси затряслись колени и, чтобы скрыть дрожь, пришлось накрыть их ладонями.

– Итак! – Голос мистера Стенхоупа звучал сердечно. – Вы с Чарлзом хотите пожениться.

Слово «хотите» насторожило Трейси. Наверняка Чарлз сказал родителям, что они намерены пожениться.

– Да, – ответила она.

– Если не ошибаюсь, вы с Чарлзом знаете друг друга не так давно? – вступила в разговор миссис Стенхоуп.

Трейси изо всех сил пыталась подавить возмущение. Так оно и есть: она перед инквизиторами.

– Достаточно давно, чтобы понять: мы любим друг друга.

– Любите? – пробормотал мистер Стенхоуп.

– Откровенно говоря, мисс Уитни, – продолжала его супруга, – то, что объявил нам Чарлз, потрясло и его отца, и меня. – Она сдержанно улыбнулась. – Полагаю, Чарлз рассказал вам о Шарлотте? – От нее не укрылось выражение лица Трейси. – Понятно. Шарлотта и он вместе росли. Были очень близки. Признаться, все ждали, что в этом году они объявят о своей помолвке.

Не было никакой необходимости описывать эту Шарлотту Трейси. Она все представляла сама. Живет по соседству, богата, такое же происхождение, что и у Чарлза. Школы только лучшие. Любимые лошади, завоеванные кубки.

– Расскажите нам о вашей семье, – предложил мистер Стенхоуп.

«Господи, – подумала Трейси, – прямо сцена из полуночного кино. Я – героиня Риты Хейуорт[4]4
  Настоящее имя Маргарита Кансино (1918–1987) – актриса, звезда Голливуда 40-х гг. ХХ в.


[Закрыть], впервые знакомлюсь с родителями Кэри Гранта[5]5
  Настоящее имя Арчибалд Александр Лич (1904–1986) – самый романтичный из голливудских супергероев; стал воплощением остроумия, мужественности и элегантности для многих американцев 30—50-х гг. ХХ в.


[Закрыть]. Мне очень нужно выпить. В старых лентах дворецкий всегда приходил на выручку с подносом напитков».

– Где вы родились, дорогая? – спросила миссис Стенхоуп.

– В Луизиане. Мой отец был механиком. – Это можно было и не добавлять, но Трейси не удержалась. Черт бы их побрал. Она гордилась своим отцом.

– Механиком?

– Да. Он основал мастерскую, которая впоследствии превратилась в небольшой заводик. Когда пять лет назад отец умер, его дело продолжила мать.

– А что… э-э-э… производит этот завод?

– Глушители и автозапчасти.

Мистер и миссис Стенхоуп переглянулись и дружно сказали:

– Понятно.

От их тона Трейси напряглась. «Интересно, сколько понадобится времени, чтобы я полюбила их?» – спросила она себя. Взглянула в недружелюбные лица и, к собственному ужасу, бессвязно пробормотала:

– Вам понравится моя мать. Она умная, красивая, обаятельная. С Юга. Очень маленькая, ростом с вас, миссис Стенхоуп… – Трейси замерла, и наступила тяжелая, гнетущая пауза. Трейси неловко рассмеялась, но смех оборвался под тяжелым взглядом хозяйки.

– Чарлз сообщил нам, что вы беременны, – произнес без всякого выражения мистер Стенхоуп.

Трейси всей душой пожалела об этом. Родители Чарл за отнеслись к этому с явным неодобрением. Словно их сын не имел к случившемуся ни малейшего отношения. Будто сама Трейси заклеймила его позором. Теперь она догадалась, что ей следовало нацепить алую букву «А»[6]6
  Символ позора прелюбодейки.


[Закрыть].

– Не понимаю, как в наши дни… – начала миссис Стенхоуп, но не успела закончить фразы, потому что на пороге появился Чарлз.

– Ну как, поладили? – улыбнулся он.

Трейси встала и устремилась в его объятия.

– Все отлично, дорогой. – И, прижимаясь к нему, подумала: «Слава Богу, Чарлз ничуть не похож на своих родителей. И никогда не будет таким – ограниченным, холодным снобом».

За спиной сдержанно кашлянули. Там стоял дворецкий, держа поднос с напитками. «Все утрясется, – подумала Трейси. – И у этого фильма непременно будет счастливый конец».

Обед оказался превосходным, но Трейси слишком нерв ничала, чтобы наслаждаться едой. Они обсуждали банковское дело, политику и нестабильное положение в мире. Все очень вежливо и безлико. Никто не произнес вслух: «Вы заарканили нашего сына и заставляете на себе жениться». «По чести говоря, – призналась себе Трейси, – родители имеют право тревожиться о том, кого возьмет в супруги их отпрыск. Настанет день, когда Чарлз унаследует их дело, поэтому очень важно, что бы у него оказалась надежная жена. – И пообещала себе: – Я непременно стану такой».

Чарлз взял ее за руку – ту самую, что судорожно мяла под столом салфетку, – улыбнулся и едва заметно подмигнул.

– Мы с Трейси предпочитаем скромную свадьбу. А потом…

– Чушь, – перебила его мать. – В нашей семье не бывает скромных свадеб. Захотят прийти десятки друзей. – Она бросила на Трейси оценивающий взгляд. – Приглашения надо начинать рассылать уже сейчас. Если вы, конечно, не против.

– Нет, нет, – поспешила ответить Трейси; у нее отлегло от сердца, и она подумала: «Свадьба все-таки состоится. С какой стати я в этом сомневалась?»

– Некоторые гости приедут из-за границы, – продолжала миссис Стенхоуп. – Их придется устроить в доме.

– Вы уже решили, куда отправитесь в медовый месяц? – спросил ее супруг.

– Не подлежит оглашению, папа, – улыбнулся Чарлз и слегка стиснул руку невесты.

– А на сколько? – поинтересовалась миссис Стенхоуп.

– Лет на пятьдесят, – рассмеялся ее сын, и у Трейси потеплело на душе.

После обеда они перешли в библиотеку выпить коньяку. Трейси окинула взглядом красивую, обитую дубовыми панелями комнату. В книжных шкафах стояли тома в кожаных переплетах. На стенах висели два Коро, маленький Копли[7]7
  Копли, Джон Синглтон (1738–1815) – бостонский художник, первый крупный художник США.


[Закрыть] и Рейнольдс. Для Трейси не имело значения, есть у Чарлза деньги или нет. Но она невольно подумала, что так пожить совсем неплохо.

Почти в полночь Чарлз отвез Трейси в ее маленькую квартирку за Фэрмоунт-парком.

– Надеюсь, вечер тебя не слишком измучил? – спросил он. – Мои родители иногда несколько напрягают.

– О нет, они очаровательны, – солгала Трейси.

Волнение вечера давало о себе знать, но у двери она все-таки спросила:

– Зайдешь ко мне?

Ей хотелось оказаться в его объятиях. Чтобы он говорил ей: «Я люблю тебя, дорогая. И никто в этом мире не разлучит нас».

Но Чарлз ответил:

– Сегодня не могу. Завтра предстоит тяжелое утро.

Трейси скрыла разочарование.

– Конечно, конечно, дорогой, понимаю.

– Завтра поговорим. – Чарлз чмокнул ее в щеку и быст ро пошел прочь по коридору.

Квартира пылала, трезвонили пожарные колокола. Спросонья, как в тумане, Трейси вскочила в постели и принюхалась, стараясь понять, есть ли в комнате дым. Звон продолжался, и до нее постепенно дошло, что это сигнал телефона. Часы на прикроватной тумбочке показывали половину третьего. Первой в голову пришла паническая мысль: что-то стряслось с Чарлзом. Трейси схватила трубку:

– Да?

– Трейси Уитни? – спросил далекий мужской голос.

Трейси колебалась. Что это – телефонное хулиганство?

– Кто говорит?..

– Лейтенант Миллер из полицейского управления Нового Орлеана. Так это Трейси Уитни?

– Да. – Сердце глухо забилось в ее груди.

– Боюсь, у меня для вас плохие новости. – Рука стиснула телефонную трубку. – Это по поводу вашей матери.

– Что… несчастный случай?

– Она умерла.

– Нет! – вскрикнула Трейси. Это наверняка телефонное хулиганство. Какой-то ненормальный пытается напугать ее! С матерью все в порядке. Мать жива. Она так недавно сказала ей: «Я люблю тебя, Трейси».

– Мне неприятно говорить вам это, – продолжал голос.

Так это правда. Кошмар, но правда. Трейси потеряла дар речи. Мозг и язык словно оледенели.

– Алло? Мисс Уитни, алло? – слышался голос лейтенанта.

– Вылетаю первым самолетом, – ответила она.

Трейси сидела на своей крохотной кухоньке и думала о матери. Не может быть, чтобы она умерла. Мать всегда была так подвижна и полна жизни. И их всегда связывали такие близкие и теплые отношения. С самого детства Трейси обращалась со всеми своими проблемами к матери – обсуждала школу, мальчиков, а потом мужчин. Когда умер отец, многие пытались купить его дело, причем предлагали такие суммы, что матери хватило бы безбедно жить до конца дней, но Дорис Уитни упрямо отказывалась. «Отец затеял этот бизнес. Не собираюсь гробить его тяжкие труды». И под ее руководством дело стало процветать еще более.

«О, мама, – думала Трейси. – Я так сильно люблю тебя. Ты не познакомишься с Чарлзом. Не увидишь внука…» И она разревелась.

Трейси заварила себе кофе и, сидя в темноте, ждала, пока он остынет. Ей отчаянно хотелось набрать номер Чарл за, рассказать, что произошло, и ощутить его поддержку. Трейси посмотрела на кухонные часы – половина четвертого. Она решила не будить его и позвонить из Нового Орлеана. «Интересно, – подумала Трейси, – повлияет ли смерть матери на мои брачные планы? – И тут же ощутила укол совести. – Разве можно в такой момент даже рассуждать об этом?»

«Как только прилетите сюда, – проинструктировал ее лейтенант Миллер, – сразу берите такси и приезжайте в полицейское управление». Почему в полицейское управление? Что там такое случилось?

Стоя в ожидании чемодана в переполненном аэропорту Нового Орлеана, среди переминающихся в нетерпении пассажиров, Трейси начала задыхаться. Она попыталась протиснуться к багажной ленте, но ее не пропустили. Страшась того, что ей предстояло в ближайшее время, Трейси все больше и больше нервничала. Старалась убедить себя, что это ошибка, но слова лейтенанта неумолчно звучали в ее голове: «Боюсь, у меня для вас плохие новости… Она умерла, мисс Уитни… Мне неприятно говорить вам об этом…»

Наконец, добыв свой чемодан, Трейси взяла такси и назвала водителю адрес, продиктованный лейтенантом:

– Южная Брод-стрит, семьсот пятнадцать, пожалуйста.

– К копам в гости? – хмыкнул таксист. Трейси не ответила. Ей было не до разговоров. В голове творилось бог знает что.

Машина катила на восток по двойному шоссе через озеро Пончатрейн[8]8
  Проходит по параллельным дамбам (длиной 38 км) и мосту, которые пересекают озера Пончатрейн в районе Нового Орлеана.


[Закрыть]. Шофер так и не закрыл рот.

– Приехали из-за большого шоу, мисс?

Трейси понятия не имела, о чем он говорил. И подумала: «Нет, я приехала из-за смерти». Она слышала голос водителя, но слова не доходили до нее. Скованно сидела и не узнавала мелькавшие за окном знакомые места. И только вблизи Французского квартала заметила нарастающий шум – гудела толпа, нарушители спокойствия повторяли какую-то древнюю литанию.

– Дальше не проеду, – сообщил ей таксист.

И тогда Трейси подняла глаза и увидела. Невероятная картина – сотни тысяч кричащих людей в масках, одетых драконами, гигантскими крокодилами и языческими богами, запрудили впереди всю улицу и переулки, наполняли все вокруг какофонией звуков. Безумное извержение тел, музыки, танца и всяческих кривляний.

– Выходите-ка, пока они не перевернули мою машину, – предложил шофер. – Черт бы побрал этот Марди-Гра[9]9
  Вторник на Масленой неделе – праздник в Новом Орлеане и других городах Луизианы с красочным карнавалом, балами и парадами ряженых. Восходит к традиции первых французских поселенцев.


[Закрыть].

Ну конечно! Сейчас же февраль, и весь город празднует начало Великого поста. Трейси вышла из такси, немного постояла с чемоданом на тротуаре, но в следующую минуту ее смела орущая и пляшущая толпа. Невероятная непристойность – шабаш черных ведьм, словно миллион фурий радовались гибели ее матери. Чемодан тут же вы хватили из руки Трейси, и он исчез в толпе. А ее саму облапил и поцеловал толстый человек в маске дьявола. Олень стиснул ее груди, гигантская панда забежала со спины и приподняла на воздух. Трейси сопротивлялась, но тщетно, она стала частью ору щей, пляшущей, веселящейся массы, и слезы катились у нее по щекам. Выхода, казалось, не было. Когда ей наконец удалось выскользнуть и прошмыгнуть в тихий переулок, она была почти в истерике. Долго неподвижно стояла, прислонившись к фонарю, и дышала глубоко, стараясь прийти в себя. Затем повернулась и направилась к полицейскому участку.