Текст книги "Зачарованная"

Глава 8

КЛАРА

Я просыпаюсь, судорожно хватая ртом воздух, с бешено колотящимся сердцем, прижимая одеяло к груди. Некоторое время просто лежу, уставившись в потолок, унимая охватившую меня по непонятной причине панику. Затем вспоминаю.

Вчерашний вечер.

То существо.

Рейф.

И то невероятное ощущение освобождения, когда Эстрильда залезла чарами в мою голову. А также последовавшую за ним боль, когда она снова лишила меня его.

Простонав, тру глаза ладонями. Все закончилось. Каких бы странностей вчерашний вечер ни принес, все закончилось. Все! Не нужно ни о чем вспоминать. Нечего зацикливаться на тревожных событиях во время исполнения Обязательств. Если хорошенько подумать, то в жизни и так полным-полно тревог. Лучше всего держать голову опущенной, сосредоточиться на повседневных делах, не задавать вопросов и не искать ответов. К тому же…

Губы трогает легкая улыбка.

– Сегодня ты едешь домой, – вздохнув, шепчу я.

Это один из пунктов моих Обязательств. Раз в месяц – по человеческому времяисчислению – я имею право вернуться в свой мир и пробыть там от восхода до заката. Имею право повидаться с семьей и друзьями, которые еще не забыли меня после долгого отсутствия. Имею право сохранить те узы, которые связывают меня с моим миром.

Некоторые Должники перестали возвращаться домой по выходным. Джордж, к примеру, не был дома уже несколько лет. Не знаю, бывал ли когда-нибудь дома Таддеус. Но те из нас, у кого срок Обязательств короче, все еще не сдаются. Я не только из-за брата не желаю рвать связь со своим миром, но еще и…

Улыбка на моих губах ширится, сознание рисует голубые, как летнее небо, глаза, копну взлохмаченных медово-каштановых волос с золотистыми прядями, слегка нахмуренные от непреходящей печали брови, ямочку в уголке рта, появляющуюся при каждой улыбке.

Дэнни. Доктор Гейл, как мне следует теперь его называть. Хорошо бы с ним повидаться. Я знаю, он будет мне рад.

Эта приятная мысль греет душу, но тут вторгается другая, непрошеная, принося с собой холод. Поверх знакомого лица Дэнни проявляется другое. С точеными скулами, волевым подбородком, пронизывающими золотыми глазами. Совершенство, которое разбивает сердца.

Лорд Ивор.

Как прекрасен он был прошлым вечером, стоящий подле короля Лодирхала, принимающий поздравления и похвалы от собравшихся гостей. В тот миг, глядя на него с галереи, я ясно увидела, как сильно сдал король и как он прав, назначив своим преемником Ивора. Вскоре он станет не лордом Ивором, а королем Иллитором, владыкой Аурелиса и хозяином Рассветного двора.

Что же моя госпожа? Во время объявления наследника я осмелилась бросить на нее лишь короткий взгляд. Она быстро совладала с собой, но я видела в ее глазах потрясение. Ужас. Гнев. Выдержат ли ее чувства к Ивору такое предательство? Станет ли она винить его в том, что он украл благосклонность ее дяди и ее трон?

Возможно, она просто удвоит усилия по его завоеванию. В конце концов, супруга правящего короля тоже является королевой.

Фыркнув, я откидываю покрывала, сажусь и свешиваю ноги с постели. Все это не имеет для меня никакого значения. Не мое это дело. Слишком легко оказаться втянутой в разыгрывающиеся вокруг интриги. Однако этот мир – не мой. Мне лишь нужно продержаться в нем еще десять лет. И лучший способ для этого – не поддерживать ни с кем отношений, не связывать себя ни с кем узами и проявлять как можно меньше интереса к происходящему вокруг.

Нельзя думать об Иворе.

Нужно думать об Оскаре. Дэнни. И родном доме.

Я быстренько беру себя в руки. Вместо обычной рабочей одежды надеваю скромное повседневное платье – подарок Кейт, сестры Дэнни, моей милой подруги, который она сделала мне несколько встреч назад. Ткань платья мягкая, но прочная, и его чудесный шелковичный оттенок подчеркивает цвет моей кожи. Я надеваю туфли и беру плащ, зная, что в моем родном мире будет намного холоднее, чем здесь, в неизменно мягком климате Аурелиса.

Когда я выхожу из своей комнаты и прикрываю за собой дверь, утренний свет уже пробивается в окна. Неудивительно. Полутьма, считающаяся в этом мире ночью, длится всего несколько часов. Но срок выходного дня определяется восходом и закатом моего собственного мира. У меня еще полно времени.

Я спешу по коридору легким пружинистым шагом. Моя комната входит в замысловатый комплекс покоев принцессы, но находится в дальней части и не отличается ни большими размерами, ни нарочитой роскошью. Чтобы не столкнуться с принцессой или с кем-нибудь из ее окружения, я пользуюсь обходными путями. Сам дворец с его широкими коридорами и проходами напоминает город с улицами и переулками. Однако за последние годы я достаточно хорошо освоилась тут.

Моя цель – одни из нескольких сотен ворот, расположенных вдоль внешних стен Аурелиса. Не знаю, куда ведут остальные ворота, но те, к которым иду я, служат порталом в мой мир. А точнее – прямо в мой дом. Путь к ним не близкий, но меня это не напрягает. Я просто стараюсь не столкнуться ни с кем по дороге. Особенно со своими коллегами-библиотекарями. Не хочу видеть вопросительные взгляды, касающиеся событий прошлой ночи. У меня и своих вопросов без ответов немало.

Мне сейчас не до отгадывания загадок. Я хочу ясности и спокойствия.

Сбежав по последнему лестничному пролету, выхожу через боковую дверь в зеленый сад, разбитый на западной стороне дворца. Здесь темновато и мрачно, что мне на руку. Пробираясь по извилистым дорожкам, я чувствую себя почти незаметной. Впереди видна стена дворца и верхняя арка Междуворотья. Еще немного, и я вновь буду дышать воздухом своего мира.

Все мое внимание сосредоточено лишь на том, чтобы побыстрее достигнуть ворот, поэтому я вскрикиваю от неожиданности и отшатываюсь на три шага назад, прижав к груди свернутый плащ, когда кто-то выходит из-за кустов и преграждает мне путь.

– Прощу прощения, Клара, – произносит ровный, спокойный голос. В тенях я с трудом различаю улыбку, играющую на губах говорящего. – Я не хотел тебя напугать. Думал, ты слышала мои шаги.

– Лорд Ивор! – сердце колотится как сумасшедшее. Боги всевышние! За что мне это сейчас? Мне нужно поскорее сбежать от этого мужчины, сбежать от чувств, которые он вызывает во мне одним своим видом. Я опускаю голову и делаю быстрый реверанс. – Позвольте поздравить вас. Я, конечно же, слышала о королевском заявлении. Желаю вам долгих лет правления и процветания.

Ивор, фыркнув, беспечно пожимает плечами.

– Я еще не король, и вокруг немало тех, кто предпочел бы, чтобы я оставался некоронованным. Но давай не будем об этом.

Он делает шаг ко мне и… протягивает руку? Нет, мне это, должно быть, мерещится. Я отворачиваюсь от него и загораживаюсь плащом, как щитом. На его лице мелькает обида. Но, возможно, это лишь игра теней.

– Я надеялся, – говорит Ивор, – что сегодня у тебя найдется время для занятия со мной. Мы давно не читали, и я соскучился по нашим разговорам. К тому же я бы с удовольствием послушал о твоих вчерашних приключениях. Тебя называют отважной героиней.

Только не это. Мне это вот совсем, ни капельки сейчас не нужно. Этот взгляд Ивора… то, как он смотрит на меня, словно упивается мной… Опасно. Слишком опасно.

Помни о Мэри Уэст!

Я открываю рот для ответа. Без всякого сомнения, глупого. Я уже готова посвятить ему свой выходной – единственный день в этом месяце, когда могу вернуться домой. Готова сказать, что у меня куча свободного времени и оно всецело в его распоряжении…

Краем глаза улавливаю какое-то движение.

Я смотрю в сторону. Там, возле еще одной дорожки, стоит беседка, увитая виноградными лозами. Среди зелени проглядывает золотистая голова. Я точно в этом уверена. Моя госпожа последовала сюда за мной? Или за лордом Ивором?

Отшагнув от него, я выпрямляюсь во весь рост и смотрю ему прямо в глаза.

– Боюсь, сегодня у нас не получится позаниматься, мой господин. Я… я обязана быть в другом месте.

Его глаза слегка сужаются, из них уходит тепло. Он вдруг резко оборачивается и вглядывается в беседку, где всего мгновения назад – и я могу в этом поклясться – скрывалась высокая фигура в бледном прозрачном платье.

Ивор напряженно сжимает челюсти. Поворачивается и смотрит на меня.

– Клара, скажи мне правду: принцесса Эстрильда усложняет тебе жизнь?

Прямота вопроса поражает. Я хлопаю глазами, пытаюсь заговорить, но не могу сформулировать связную мысль.

– Пожалуйста, Клара, скажи мне, – просит Ивор. – Я знаю, она – твоя госпожа, но условия Обязательств запрещают мучить тебя. Если Эстрильда обращается с тобой грубо, если наказывает тебя за мнимые нарушения правил, скажи мне об этом. Я могу повлиять на нее. Я с ней поговорю.

Нет! Нет, нет и нет! Мне хочется кричать это, мотать головой, сцепить руки и молить его не делать ничего подобного. О, милостивые небеса, насколько хуже станет моя жизнь, начни Эстрильда подозревать… подозревать… о чем? Не о чем тут подозревать! Совершенно не о чем. И я должна помнить об этом. Должна быть мудрой и размышлять здраво.

Должна помнить о Мэри Уэст.

Я делаю глубокий вдох и возвращаю на лицо свою привычную улыбку. Ничего не значащую милую улыбку, не оставляющую места для любого другого чувства, что может предательски промелькнуть на лице.

– Благодарю за заботу, мой господин, – отвечаю чопорно, опустив голову. – Принцесса Эстрильда – хорошая и справедливая госпожа. Мне не на что жаловаться. Прошу вас никоим образом не беспокоиться обо мне.

Ивор внимательно смотрит на меня. Тишину между нами наполняют не заданные вслух вопросы. Вопросы, на которые я боюсь получить ответы, он уже угадал. К моему облегчению, Ивор лишь кланяется.

– Тогда хорошего дня, Клара. Приятно проведи время в своем мире. Твое отсутствие в Аурелисе… не пройдет незамеченным.

Почему он снова кланяется мне? Почему так искренне, без тени иронии или насмешки? И почему смотрит на меня с таким выражением? Будто я особенна, неординарна. Будто… желанна.

Остро ощущая на себе взгляд кого-то невидимого, приседаю в еще одном реверансе. И как только Ивор отходит в сторону, пропуская меня, с высоко поднятой головой и неизменной улыбкой спешу прочь по дорожке. Надеюсь, выгляжу я равнодушной и беспечной, занятой мыслями лишь о предстоящем длинном выходном.

Надеюсь, принцессе Эстрильде будет невдомек, какое смятение сейчас царит в моей душе.

Глава 9

Страж между воротами – древнейший по имени Ликлор. Возможно, он охраняет все бесчисленные ворота Аурелиса, но я не знаю этого наверняка, поскольку сама была только возле одних. Выглядит он пугающе: ростом не менее восьми футов, с изогнутыми, покрытыми шерстью ногами, заканчивающимися массивными копытами, белой, как кость, головой и желтыми глазами с горизонтальными зрачками. Из черепа растут большие рога, и в его случае настоящие, а не наведенные чарами. А вот насчет лица не знаю, истинно оно или является маской. Мне чудится то так, то этак.

Он никогда не говорит, а только стоит у гигантского каменного циферблата с вырезанными замысловатыми символами, который вращает в зависимости от места назначения путешественника. На циферблате этих ворот не меньше сотни символов, и один из них означает мой дом.

Сами же ворота представляют собой нечто вроде открытой арки в стене. Без решеток, дверей и любой другой видимой преграды, которая бы мешала войти или выйти. Возможно, магическое зрение увидит то, чего не вижу я. Мне через двухэтажный проем виден лишь залитый золотистым солнечным светом пейзаж. За пределами города-дворца лежит прекрасный цветущий мир, но мне не известно, каков он. Может, безмятежно-мирный, каким кажется по эту сторону ворот. А может, эта идиллия – смертельная уловка.

Надеюсь, я этого никогда не узнаю.

– Доброе утро, Ликлор, – бодро здороваюсь я.

Стражник с мрачным видом стоит на своем посту возле циферблата. Он всегда здесь, когда я прихожу, словно знает, когда меня ждать.

Ликлор оглядывает меня своими странными желтыми глазами, медленно моргая. Он не делает ни единого движения, но я вижу в его глазах слабый огонек предвкушения.

– У меня для тебя кое-что есть, – продолжаю я, сунув руку в карман.

Я достаю из него красивое золотое яблоко. Его подали с едой два дня назад, и я не стала есть, сохранив для Ликлора. Я протягиваю фрукт рогатому существу, взгляд которого перемещается с моего лица на подношение.

Он наклоняется и осторожно берет яблоко огромными зубами, как делают лошади. Выпрямившись, важно хрустит им. Хотя выражение его необычного лица понять невозможно, думаю, он доволен. Я всегда стараюсь приносить Ликлору маленькое угощение. Мне нравится думать, что я вхожу в число его любимцев.

Закончив трапезу, он подзывает меня. Я прохожу и встаю в центре арки. Сама стена толщиной в десять футов, что каждый раз вновь напоминает мне о том, насколько я крошечна и незначительна в этом мире.

Я оборачиваюсь на стоящего у циферблата Ликлора. Он кивает, едва заметно опуская белый подбородок. Кивнув в ответ, поворачиваюсь лицом к пейзажу за воротами, куда никогда не ступлю ногой, и закрываю глаза. Ликлор за спиной поворачивает циферблат.

Содрогается тело. Содрогается душа.

Трудно описать ощущение перемещения между мирами тому, кто этого никогда не испытывал. Такое чувство, будто кто-то острым ножом делает аккуратные и точные росчерки по всему моему телу от макушки до пят. Ни один из «порезов» не кровит, но при их нанесении у меня сбивается дыхание, я вздрагиваю и сжимаю кулаки. Голову заполняет белый свет, холодный ветер свищет, пробирая меня до костей. Затем свет начинает тускнеть, свист стихает. Я промаргиваюсь, прогоняя танцующие перед глазами круги.

Медленно, очень медленно комната вокруг меня обретает четкость. Это маленькое квадратное жилое помещение со скромным набором мебели. В угол убрано мамино старое сломанное кресло-качалка. У очага стоит табуретка на неровных ножках. Каменный пол застелен потрепанным, латаным-перелатаным ковром. Он давно полинял, и на нем с трудом различаются участки красно-коричневого и зеленого цветов. Каминную полку украшает маленькая фарфоровая пастушка. У нее разбито лицо, но платье – яркий маячок во мраке комнаты.

Я выдыхаю, рассматривая окружающую обстановку… и внутренним взором вижу себя еще девочкой, сидящей возле очага рядом с Оскаром. Руки штопают носок, а разум занят другим – с горящими глазами я рассказываю младшему брату сказки о разных чудовищах, фейри и опасных приключениях. Страшные сказки, в которых торжествует добро. Сказки, ненадолго уносящие нас из этой комнаты, из этого дома, из этого города… в миры, где с чудовищами можно сражаться и побеждать их магическими артефактами и древними клинками. Мама молча сидит в кресле-качалке, положив руки на колени, и раскачивается, раскачивается, раскачивается. Она нежно улыбается, глядя на нас, и время от времени гладит меня по голове или ласково касается щеки Оскара. Тогда мы поднимаем к ней лица и улыбаемся, смотря на нее с обожанием.

Потом за дверью раздаются шаги, и в комнате повисает тревожная тишина.

Мы съеживаемся, задерживая дыхание, напряженные и неподвижные.

С трудом сглотнув, прогоняю мысленную картинку и возвращаюсь в настоящий момент, в пустую комнату. Лучше не думать о прошлом, лучше не вспоминать. А если уж вспоминать, то только хорошее, отгораживаясь от всего плохого.

Я оглядываюсь и поджимаю губы, видя потухший, холодный очаг. Его не разжигали многие дни или даже недели. На железной подставке для дров лежат сухие поленья, но ведро для угля пусто.

Я захожу на кухню. Тут тоже голо, не считая черствого хлеба и заплесневелого сыра. Вздохнув, срезаю с сыра плесень и нарезаю хлеб на мелкие кусочки, чтобы его можно было погрызть как сухари. На дне корзины нахожу сморщенное, но съедобное яблоко и кладу его на жестяную тарелку вместе с сыром и хлебом. Взяв тарелку со скудной едой, подхожу к шаткой лестнице, ведущей в пустые комнаты наверху.

– Оскар? – тихо зову брата, подняв голову вверх. – Оскар, ты там?

Ответа нет. Впрочем, другого я и не ожидала.

Ступеньки скрипят подо мной, когда я поднимаюсь на второй этаж. Тут все так скрипит и трещит, что порой кажется, дом вот-вот рухнет. Но так было всегда, а дом как стоял, так и стоит. Он похож на старый мертвый дуб, из которого давным-давно ушла жизнь, но корни которого так глубоко засели в земле, что никаким ветрам его не свалить. Этот дом, наверное, переживет и всех нас.

Я ступаю в коридор. Наверху три комнаты. Двери в две из них распахнуты настежь, в них пусто. Все ценное, включая жалкие остатки мебели и шторы, давно продано. Остались лишь мусор и голые стены.

Дверь в третью комнату закрыта. Я тихо стучу.

– Оскар? Это я, Клара. Ты спишь?

Слышится стук. Звон опрокинутой стеклянной посуды. Чертыханья. Снова стук. Затем шлепанье ног.

Я жду, сжав губы в тонкую линию.

Наконец дверь со скрипом приотворяется. В щелку выглядывает лицо – когда-то красивое, но теперь осунувшееся, бледное и худое.

– Клара, – хрипит брат. – Снова вернулась?

– Я всегда возвращаюсь, и ты это знаешь.

Толкнув дверь, встречаю лишь легкое сопротивление. Распахнувшись внутрь, она хлопает о стену. Передо мной стоит Оскар, одетый в одну ночную сорочку. Обнаженные ноги – кожа да кости, босые стопы посинели от холода. Не думала, что такое возможно, но брат выглядит хуже, чем месяц назад.

– Впусти меня, – мягко прошу я.

Оскар всплескивает руками и отворачивается. Волоча ноги, добредает до постели, падает на нее и прикрывает лицо ладонью.

– Только я решил, что избавился от всех оставшихся назойливых родственников, – вздыхает он. – Пришла выразить свое разочарование? Или просто посмотреть на меня своим фирменным взглядом?

Не обращая на него внимания, отношу тарелку к столу. Тот завален листами бумаги, исписанными неразборчивым почерком и заляпанными чернильными пятнами. Несколько листов залиты чернилами из перевернутой чернильницы. Чернила капают с края стола и собираются в черную лужу на полу. Она похожа на застарелое пятно крови.

Я освобождаю часть стола, сдвинув все в сторону, и ставлю на него тарелку. Затем беру лежащий сверху лист.

– Вижу, ты усердно работаешь, – я пытаюсь разобрать каракули брата. – Это заказ? Или пишешь на удачу?

– Сама как думаешь? – рычит Оскар. Он поворачивается ко мне и зло смотрит на меня из-под ладони. – С тех пор как ты прокляла меня, я не могу получить контракт. Довольна, ведьма?!

Я кладу лист на стол и сажусь на краешек постели, сложив руки на коленях. Возражать на обвинения Оскара бесполезно. Когда-то он был многообещающим юным писателем, но за последние пять лет не написал ничего стоящего. За те пять лет, которые я провела в Эледрии.

Помнит ли Оскар вообще о моих приходах и уходах?

Оглядывая комнату, вижу пустые бутылки, стаканы – свидетельства отвратительных пристрастий брата. Он проводит жизнь в тумане ярости, боли и самолечении.

Я подавляю готовый вырваться вздох. Ругаться без толку. Я беру Оскара за руку. Сначала его пальцы вяло лежат в моей ладони, затем едва заметно сжимают ее.

– Я бы хотел, чтобы ты не уходила, Клара, – жалобно говорит он, не отнимая второй ладони от лица. – Когда ты уходишь, здесь так… темно.

– Может, напишешь мне рассказ? Чтобы я обязательно вернулась?

– Мне в этом с тобой не сравниться. Отец это знал. Все знали. Я не могу писать как ты.

– Неправда, Оскар, – качаю я головой. – Забыл, что ты у нас семейный гений? Ты унаследовал отцовские… его…

Оскар роняет руку и смотрит на меня сердитым взглядом.

– Пороки? Продолжай, я знаю, о чем ты думаешь.

– Я хотела сказать «дарования».

Фыркнув, Оскар с огромным усилием садится. Его плечи никнут, подбородок опускается до самой груди.

– Не было у отца никаких дарований. Только проклятия.

Возможно, и так. Наш отец, Эдгар Дарлингтон, славился своими мрачными и изощренными страшными историями. Он также славился развратностью и жестокостью, но литературный талант покрывал все. Во всяком случае, в глазах общественности.

За закрытыми дверями… все было иначе.

Я крепче сжимаю ладонь брата.

– Никто не говорит, что ты должен быть им. Будь собой! Пиши как умеешь. В твоей душе столько великого и прекрасного. Просто нужно в ней… немного прибраться. И ты сам все увидишь.

– Ты о том, чтобы я бросил пить, курить и прочее? – усмехается Оскар. В его взгляде горечь, но я вижу на его лице призрак былой красоты. Каким чудесным мальчиком он был! Мой любимый братик, моя душа, моя радость. От него так мало осталось в этом прожигании жизни. Прозябании в тени собственного отца.

– Ну… – тяну я, зная, что лучше не влезать с ним в перепалку, – я вижу, ты много работал. Над новой блестящей историей? Ею можно соблазнить редакторов «Старлина»?

– «Старлина»? Нет! – Оскар грязно выругивается и выдергивает ладонь из моей руки. Он поднимается с постели, шатаясь, подходит к столу, сдвигает нетронутую тарелку с едой и перебирает исписанные листы. – Нет, я сам издам эту вещь, когда закончу. Я покажу им. Покажу им всем! Когда весь город будет говорить о новой работе Оскара Дарлингтона, они пожалеют о том, что смеялись надо мной.

Трясущимися руками он поднимает подрагивающие листы к лицу.

Я вздыхаю. И не спрашиваю, откуда он собирается взять деньги на печать и распространение книги. Здраво мыслить Оскар не может. Да и никогда не мог.

– Я уйду ненадолго, – говорю я. – Загляну к Китти.

– Пойдешь строить глазки своему красавчику-доктору? – грубо спрашивает брат.

– Пойду выпить чашечку чая с подругой, – я встаю. – Вернусь не с пустыми руками. Принесу еды – молока, яиц. Пожалуйста, не забудь их съесть до того, как они испортятся.

– А потом снова исчезнешь? – Оскар смотрит на меня. Его губы изогнуты в неприятной усмешке, но в глазах печаль. – Ты упорхнешь, а я буду думать, не приснилась ли ты мне. Не мертва ли ты. Так же, как мама. Так же, как отец.

Сделав шаг, сокращаю короткое расстояние между нами и стискиваю его плечи руками.

– Я не мертва, – произношу со всевозможной твердостью. – Клянусь тебе, Оскар, я жива. Жива и здорова и делаю все, что в моих силах, чтобы вернуться к тебе. И ты должен дожить до этой минуты. Слышишь меня? Ты должен научиться жить самостоятельно. Должен, Оскар! Ради нас обоих.

Он хочет посмотреть мне в глаза, но не смеет.

– Прости, Клара. Прости за то, что я такой.

– Простить за то, что ты – мой прекрасный гениальный брат? – я притягиваю его к себе и целую в лоб, за улыбкой скрывая то, что глаза щиплет от слез. – Мне не за что тебя прощать. Не за что.