Текст книги "Ветер с севера"

Но Фульк Рыжий был настроен благодушно.

– Так где же Пипина? Я привез ей племянника. Гляди, отче! Узнаешь ли ты моего Ги? Что скажешь? Вылитая Деленда – упокой, Господи, душу моей первой супруги.

Радон лишь мельком на указанного сына графа. Но вынужден был задержаться, когда юноша с почтительным видом подал ему оброненный посох, а затем скромно опустился на колено, испрашивая благословения.

– Во имя Отца и Сына и Святого духа… – наскоро сотворил знамение аббат.

«Они с отцом похожи не больше, чем дубовый пень и хрупкая ольха. Вот разве что нос, этот крупный нос с горбинкой от Фулька. Да и в посадке головы чудится что-то».

Он отечески положил руку на черные, слегка вьющиеся волосы юноши.

– Идем, сын мой. Гляди – уже процессия с зеленью выстроилась за селом. Надо их встретить у храма.

Аббат Радон был доволен тем, как чинно двинулась процессия. Несли хоругвь с шитым золотом изображением святого, блестели серебряные кресты, каноники с дымящимися кадильницами выступали по сторонам и во главе шествия. Радон, важный и полный достоинства, отряхивая с полы парадной ризы только сейчас замеченную овечью шерсть, возглавлял процессию. За ним попарно двигались монахи – все сплошь в островерхих клобуках, смиренно опустив очи и спрятав руки в широкие рукава сутан. Даже Фульк с его людьми присмирели и тоже держались чинно из уважения к таинству.

Деревенская церковь высилась в самом центре селения. Это была удлиненная деревянная базилика[42]42
  Базилика – удлиненное церковное строение прямоугольного типа.


[Закрыть], производившая впечатление каменной – так гладко были отштукатурены и побелены ее стены. Кровля ее была тростниковой, но колокольня наверху с посеребренным крестом – он красиво розовел в лучах восходящего солнца. Над вратами храма, располагалась замечательная галерея, деревянные арки которой опирались на замысловатые колонны в виде статуй святых отшельников с длинными бородами. Вход в церковь в этот майский праздник украшали гирлянды зелени, и их нежный аромат смешивался с запахом сухого дерева и пропотевшей крестьянской одежды.

Когда процессия была уже у входя в базилику, Фульк вдруг схватил сына за руку и устремился вперед, смешав, к великому неудовольствию Радона, стройные ряды монахов.

– Приветствую тебя, сестра! – вскричал он, шагнув к стоявшей сбоку от входа женщине в темном покрывале. И подтолкнул к ней сына. – Видишь, я привез с собой Ги. Клянусь мечом, пришло время совершить то, что мы задумали с тобой много лет назад. Вот он мой Ги. Ну а где твоя Эмма, прозванная Птичкой?

Графиня Байе Пипина скупо улыбнулась племяннику и протянула руку для поцелуя. Это была высокая, стройная женщина с таким же, как у Фулька, усеянным веснушками лицом, но с более тонкими чертами, еще не утратившими следов былой красоты. В ней текла благородная кровь – и это становилось ясно каждому, кто лишь раз взглянул на Пипину. И хотя из украшений на ней был лишь чеканный головной обруч с небольшими зубчиками, но даже то, как элегантно она носила покрывало, концы которого откидывала за плечи, указывало, что это знатная дама.

– Да благословит тебя Пречистая Дева, Ги, мой милый племянник. Последний раз я видела тебя еще ребенком. Говорят, все эти годы ты воспитывался в аббатстве Мартина Турского?

И не успел юноша ответить, как Фульк уже загремел:

– Да, это я имел безумие отдать его туда на обучение, когда вторично женился на Росциле из Лоша. И что, по-твоему, удумал этот щенок? Он пожелал стать каноником, монахом в длинной юбке. Словно ему и дела нет до воли отца и продолжения рода Анжельжер!

Юноша с достоинством ответил:

– Я люблю и чту вас, отец, и все же нашего Спасителя я люблю больше вас и больше всего земного. А что до продолжения рода, то у вас есть сыны от дамы Росцилы и они станут вашими наследниками.

– Ты слышишь, сестра! Слышишь ли ты? Я силой привез его сюда, он же всю дорогу скулил, что уговорит тебя и отца Радона не соглашаться на союз, каковой он считает греховным кровосмешением.

На красивом, но увядшем лице Пипины из Байе появилось выражение разочарования и грусти. Она внимательно вглядывалась в такое милое лицо племянника. Юноша совсем не похож на своего родителя: гораздо выше ростом, худощавый, с нежной бледной кожей и красивыми миндалевидными глазами, скорее черными, чем карими. Ги явно пошел в мать, как внешне, так и по нраву своему. Пипина помнила, что та тоже некогда намеревалась принять постриг, но Фульк насильно увез ее из монастыря и сделал своей женой.

И вот теперь, словно в насмешку, сын любимой женщины тоже пошел наперекор воле Фулька и устремился к служению Богу. Пипина понимала гнев старшего брата, но в то же время видела и непреклонную решимость на лице Ги. Даже в том, что он остриг волосы короче, чем было принято в миру, и носил темную одежду монашеского покроя, чувствовалось стремление удалиться от суеты.

Пипина осторожно взяла узкими ладонями руку юноши.

– Твои братья, Ги, еще малые дети, а Эмме уже необходим муж и защитник. И она ждала все эти годы, твердо зная, что однажды ты явишься к ней как жених и вы обменяетесь обетами перед алтарем.

Ги резко вскинул голову.

– Вы говорите это лишь как мать Эммы. Но как христианка вы должны знать, что наша святая матерь Церковь выступает против союзов мужчин и женщин, связанных родственными узами ближе седьмого колена.

– Ты отлично знаешь, Ги, что церковь весьма часто делает и исключения на сей счет. Однако если родство меж вами единственная причина, по которой ты отказываешься от Эммы, прозванной здесь Птичкой, то успокойся – вы с ней на самом деле куда более дальние родичи, чем принято считать.

Она умолкла на полуслове, увидев стоявшего совсем близко к ним воина со шрамом на щеке. Показалось ли ей, что тот прислушивался к ее словам? А еще было ощущение, что его лицо ей словно знакомо.

Фульк проследил за взглядом сестры и кивнул.

– Узнаешь, Пипина? Это Эврар. Он служил у Эда Робертина. Потом жил в Лотарингии, а недавно вернулся в Анжу, и я взял его к себе в палатины. Это превосходный воин. Эй, Эврар, подойди сюда!

– Позже, – сказала женщина. – Я вижу, процессия уже завершила движение и сейчас будет празднование. А ты, племянник, – Пипина повернулась к Ги, – видишь ту процессию с зеленью? Где-то там и твоя невеста. Я хочу, чтобы ты сначала заново познакомился с ней – ведь ты совсем уже не помнишь Эмму, не так ли? И тогда… Тогда мы еще раз обсудим, согласен ли ты связать свою судьбу с Птичкой из Гилария-в-лесу.

Граф Фульк одобрительно крякнул и, не отпуская рукав юноши, увлек его за собой на крыльцо, где, растолкав окружавших аббата монахов и подбоченившись, занял место подле стоявшего с чинным видом Радона.

– От тебя, однако, овчарней попахивает, святой отец, – тотчас заметил он.

– Помолчи, Фульк. Клянусь самим святым Гиларием, я откажу тебе в гостеприимстве, если ты, как и в прошлый раз, попробуешь выставить меня на посмешище и помешаешь празднику.

И он зычным баритоном подхватил стих распеваемого братией псалма.

Солнце, до этого прятавшееся за лесом, теперь поднялось выше, залив ясным теплом лесную долину. Под его лучами хорошо была видна длинная вереница поселян и молодых каноников, с пением двигавшаяся от леса к церкви. Все они, без исключения, были в венках из зелени и цветов, два белых вола с увитыми цветочными гирляндами рогами влекли повозку со свежей травой и молодыми березками, среди которых особенно выделялся одни длинный ствол, предназначенный для майского шеста. Охапки зелени были и в руках поклонников древнего обычая, они посыпали ею тропу, украшали ограды зелеными ветвями.

Достигнув церкви, процессия описала полукруг и остановилась. Темные рясы монахов и каноников смешивались с нарядными одеждами поселян, шитыми из светлой холстины. Аббат Радон вышел вперед и во всеуслышание прочел латинскую молитву. Толпа выдохнула единым духом «Аминь», люди зашевелились, творя крестное знамение. Потом от нее отделилась небольшая группа молодежи и преподнесла настоятелю пышную гирлянду из цветов и зелени. Девушка с длинными медно-рыжими волосами, в огромном венке из ландышей и желтых лютиков протянула Радону большой, еще влажный от росы букет цветов.

– С майским днем вас во имя Божье, благочестивый отец!

Кто-то из толпы крикнул:

– Пусть Птичка споет песню!

И тут же другие голоса подхватили:

– Песню, Птичка! Спой майскую песню!

Девушка улыбнулась и не заставила себя долго упрашивать. В следующий миг, в наступившей словно по мановению жезла феи тишине полился чарующий, полный тепла голос:

 
– Весной, когда грядет рассвет —
Смотри не спи, вставай! —
С росой и солнцем к нам идет
Веселый месяц май.
 
 
О свежей зелени споем,
Что добрый май с собой несет.
Сплетайте каждому венок,
Когда веселый май придет.
 
 
Будь всякий в май благословен,
Как зелень свежая в лесах.
Достаток, счастье в каждый дом
Пускай войдут с росой в цветах.
 

Бесхитростная песенка словно стала редкой драгоценностью благодаря голосу исполнительницы. Низкие и высокие переливы звуков сплетались с чарующей сердечностью и непринужденностью. Все еще хмуро стоящий рядом с отцом Ги медленно поднял голову. Глаза его изумленно округлились. Выросший в одном из знаменитейших монастырей Франции, где с величайшей бережностью относились к музыкальному наследию христианского мира, Ги был поражен великолепием голоса этой девушки. С глаз его спала пелена. В первых лучах майского солнца он словно впервые увидел её. Невысокая хрупкая фигура с гривой кажущихся огненно-красными волос, платье из беленого холста, перетянутое в тонкой талии сплетенным из цветных нитей поясом с кистями на концах. От венка на лицо девушки падала тень, и Ги, стоявший против солнца, не мог разглядеть его черт, но дивная хрупкость её образа и волшебный, звенящий и переливающийся трелями голос произвели на юношу неизгладимое впечатление. Он словно воочию созерцал лесное языческое божество, медноволосую фею цветов и зелени, легкого эльфа, сотканного из света и тепла.

Когда песня стихла и раздались рукоплескания, Ги невольно заулыбался. И тут ж услышал рядом раскатистый смех наблюдавшего за ним отца.

– Ну что, сын? Разве такую девушку можно променять на келью и власяницу? Ступай же, поприветствуй свою невесту.

И Фульк довольно грубо подтолкнул сына, да так, что тот, сбежав по ступеням крыльца, едва не сбил с ног юную певунью. Он остановился прямо перед ней, пошатнулся, ловя равновесие, и положил руки ей на плечи. Девушка чуть отшатнулась, но потом улыбнулась, глядя ему прямо в глаза.

Ги увидел её совсем близко – прекрасное, похожее на таинственный цветок лицо, нежный очерк подбородка и щек, шелковистую тонкую кожу с легким, словно прозрачным, румянцем, пунцовый, мягко изогнутый в улыбке рот, маленький точеный нос. Ее черные шелковистые брови изысканно изгибались дугами, ресницы тоже оказались черными и густыми. А под ними живым огнем сверкали огромные, темно-карие, как спелые каштаны, глаза. Это были удивительные, покоряющие глаза, и все легкое и радостное существо этой девушки, казалось, было сосредоточено в них.

– Здравствуй, Ги Анжуйский, – чарующим музыкальным голосом произнесла Эмма, и прежде чем юноша успел опомниться, привстала на цыпочки и звонко расцеловала его в обе щеки.

Он вздрогнул, отпрянул, но зацепился за ступеньку и, пошатнувшись, сел у ног отца и аббата Радона. Словно сквозь сон до него долетел хохот настоятеля, заливистый смех отца, шум развеселившейся толпы. Ги стремительно вскочил, путаясь в полах своей хламиды, задел шпорой за очередную ступень и вновь оказался сидящим на лестнице.

Эмма тоже смеялась. Звонко, как колокольчик. Стояла среди толпы, уперев руки в бока, и хохотала, откидывая голову, обнажая сверкающий ряд великолепных, как жемчуг, зубов. На нее было устремлено множество взглядов, но, казалось, это её нисколько не волновало. Как и во время песни, она получала удовольствие, находясь в центре всеобщего внимания.

Лишь один человек не смеялся, но разглядывал Эмму пристально, даже со злобой. Эврар Меченый, стоя среди веселящихся воинов Фулька Анжуйского, не сводил с девушки напряженного взгляда. Еще прежде, едва узнав, как настаивает на браке сына с племянницей Фульк, он понял, что Анжуец хочет возвыситься, породнившись с Робертином, своим прямым сеньором. Теперь же, когда он увидел её… Да, сомнений не оставалось. Он сразу разглядел в ней Эда и Теодораду в одном лице. Стать, хрупкость, теплота и чувственность Теодорады, её красновато-рыжие прямые волосы и жгучие глаза Эда, его гордая улыбка, дерзкий взгляд.

«Кажется, пришло мое время поработать. Пока этот олух Ги не изменил своих благочестивых намерений и не потащил девушку прямиком к алтарю, мне следует заняться девицей. Пусть она и отъявленная кокетка и, похоже, бездумна, как канарейка, клянусь светлым дубом, мой герцог не будет разочарован, когда я привезу к нему это рыжее чудо».

Тем временем наследник графа пришел в себя. Пунцово-красный, он встал на ноги и, не поднимая глаз, поспешил затеряться в толпе. Но теперь уже словно какая-то магическая сила притягивала его к Эмме, и он невольно поворачивался туда, где она стояла. Девушка осталась на прежнем месте и, улыбаясь, смотрела ему вслед. Вокруг нее, хихикая, скакал монах с шишковатой головой и тупым лицом обиженного Богом. Девушка лишь мельком бросила на него взгляд и машинально шлепнула ладошкой по его бритой макушке. Потом от толпы отделился здоровенный парень с темной щетиной на щеках, в длинной красной тунике, подпоясанной нарядным поясом с коваными бляхами. Он властно взял девушку под руку и попытался её увести. Бог весть почему, Ги вдруг ощутил холодное, режущее чувство в груди и уже шагнул, было вперед, но остановился. Он видел, как Эмма взглянула снизу вверх на рослого парня и, скорчив брезгливую гримаску, нетерпеливо вырвала руку. Потом она легко взбежала на крыльцо, где стояла Пипина из Байе, и прильнула к ней. Ги чувствовал, что не в силах отвести от девушки взгляд, но когда она через плечо посмотрела в его сторону, осудил себя за суетные мысли и постарался придать лицу строгое выражение.

Тем временем подходило время службы и над шумящей толпой раздался дребезжащий удар колокола. Аббат Радон сразу затянул псалом и важно прошествовал под украшенным зеленью сводом в церковь, а за ним прошествовали и все собравшиеся.

Ги оказался в церкви одним из последних. В дверном проеме он поравнялся с высоким парнем в красной тунике. Тот окинул его насмешливым взглядом, в котором, однако, сквозила еще и явная враждебность. Ги постарался придать своему лицу как можно более надменное выражение и задержался лишь затем, чтобы обмакнуть пальцы в чашу со святой водой.

В церкви пахло ладаном и свежестью от принесенной зелени. Ги огляделся, и память подсказала, напомнив, что некогда именно тут происходило его обручение с маленькой рыже девочкой. Ему тогда было скучно и он больше рассматривал скалящиеся изображения на капителях колон. Эти же изображения он заметил и теперь. Аббат Радон явно хотел, чтобы эта небольшая церквушка выглядела достойно, а эти маски-изображения напоминали верующим о муках грешников в аду. А вот высокие свечи в золоченных шандалах и украшенная каменьями дарохранительница у алтаря, указывали, что лесное аббатство благоденствует и Господь милосерден к служащим ему тут монахам.

Ги был благочестив и постарался сосредоточиться на службе. Но отчего-то сейчас им владели совсем другие помыслы и он невольно стал озираться, выискивая эту дивную девушку с рыжими волосами, что сегодня расцеловала его. Его невеста… И его кузина, двоюродная сестрица. Нет, он не может взять ее в жены! Но что там говорила дама Пипина, что их родство с Эммой не такое близкое, как он себе решил?

А потом он увидел ее. Она все еще была в венке, даже тут в Божьем доме, но отчего-то это не казалось Ги кощунственным. Может потому, что девушка распевала псалом, молитвенно сложив руки, а глаза ее были устремлены к распятию на стене? И Ги вдруг понял, что эта девушка – бесценный дар, который сулит ему судьба, и он должен любить и оберегать её, и больше того – посвятить ей всю свою жизнь.

Чья-то широкая спина загородила дивное видение. Юноша словно вернулся с небес на землю, почувствовав резкую вонь куртки из плохо выделанных волчьих шкур, надетой на стоявшем перед ним человеке. Ги невольно посторонился, бросив косой взгляд на незнакомца. Им оказался рослый торговец-лоточник, которого он видел в толпе перед церковью. Ги невольно поразило хищное, свирепое выражение его лица, пристальный напряженный взгляд, устремленный поверх голов молящихся. Юноша невольно проследил за этим взглядом и убедился, что тот неотрывно вперен в сверкавшие драгоценные сосуды церковной утвари. Дьявольский металл – золото – вот что приковывало столь жадное внимание коробейника.

Человек ничтожен и подвержен слабостям, дьявольские соблазны постоянно преследуют его, – вспомнил он слова своего наставника в обители Мартина Турского. Но эти мысли как мелькнули там и исчезли, ибо он увидел, что рыжая девушка в венке оглянулась, словно кого-то высматривая среди собравшихся. А когда их взгляды встретились, она чуть кивнула ему и улыбнулась своей милой ласковой улыбкой.

Все это был лишь момент, но Ги понял, что Эмма выделяет его из всех, а значит… И с невольной дрожью он понял, что безумно рад, что приехал сюда и теперь их жизни неразрывно связаны. Ибо она была его невестой, она уже принадлежала ему, и их родители – оба – желали этого союза. И ему стало даже стыдно, когда вспомнил, что еще вчера вечером он настолько упорно настаивал на расторжении их помолвки, что отец едва не поколотил его.

Месса тем временем продолжалась. Пока аббат читал молитвы, паства стояла на коленях, повторяя за ним слова. Ги тоже старался поддаться тому восторженному чувству, что всегда овладевало им в церкви – но не мог. Помимо воли он думал об Эмме, вспоминая запахи цветов её венка и горячего молодого тела, которые ощутил, оказавшись там, перед папертью, так близко от нее, легкое прикосновение губ к своему лицу. Странное волнение охватывало его. Теперь, чтобы лучше видеть Эмму, он вышел из-за колонны, слушая грубую латынь проповеди отца Радона, и не сводил с девушки глаз. О, как ему хотелось, чтобы служба скорее закончилась и он вновь смог оказаться подле нее! Ему тем сильнее хотелось этого, ибо эта девушка опять то и дело оглядывала в его сторону, её яркие губы складываются в дразнящую улыбку, а на щеках появляются лукавые ямочки.

Наконец паства вкусила Причастия, и тотчас прозвучало долгожданное: «Идите, месса кончена». Ги стал пробираться туда, где стояла Пипина и ее улыбчивая дочь, но тут Эмму окружила толпа молодежи, среди которой топтался и здоровенный детина в красной тунике. Похоже, он был в этой глуши заводилой – когда он что-либо говорил, все, в том числе и Эмма, слушали его со вниманием, причем девушка улыбалась парню так же лукаво и дразнящее, как и недавно своему жениху.

Юноша даже опешил. И пропустил момент, когда молодежь веселой гурьбой выскочила под полукруглой аркой свода из церкви, причем с ними была и Эмма, а ее рука покоилась в ладони парня в красной рубашке. По пути тот успел бросить в сторону графского сна торжествующий взгляд.

Глава 3

Праздничное пиршество должно было состояться на лугу за строениями аббатского селения. Там монахи и помогавшие им крестьяне установили дощатые столешницы на козлах, от аббатства вереницей двигались послушники, неся угощение – сыры, белые и черные кровяные колбасы, вареные яйца, вяленую рыбу, молочные напитки в деревянных сосудах, а так же тыквенные бутыли с сидром и бурдюки с вином. Селянки раскладывали на столешницах теплые, утренней выпечки, на листьях лопуха выкладывали пучки лука, сельдерея, петрушки. Праздник должен был состояться как и должно при богатеющем аббатстве, поэтому аббат Радон и распорядился зарезать несколько барашков из монастырского стада и пару свиней – и теперь их туши вращали на вертелах над грудами угольев от костров. После скудной пищи зимних месяцев этот пир должен был стать событием, о котором еще долго будут вспоминать, когда придет пора набивать желудок вареными кореньями, запивая их водой из ручья.

Пока шли приготовления большая часть молодежи предпочитала оставаться на лугу, где юноши устанавливали майский шест – специально выбранный для этой цели прочный и длинный ствол березы, который очистили от ветвей почти доверху, оставив лишь зеленую верхушку, которую девушки щедро украсили гирляндами цветов, в которых преобладали уже начавшие никнуть пучки ландышей – цветов мая, приносящих счастье.

Ги в одиночестве стоял под сенью церковной галереи. По сути он был удивлен, увидев в этом краю такое беспечное веселье. А ведь это селение и аббатские постройки даже не были окружены защитной стеной! Среди густых лесов Луарского края как бы затерялся этот крохотный клочок земли обетованной, куда стекались беженцы и изгои, чтобы познать тут покой и достаток. И юный Ги, переживший в свои годы за мощными стенами обители Святого Мартина не один набег, повидавший немало осад и стычек, непременно бы вознес хвалу Создателю за то, что в этом страждущем мире имеется такое спокойное и умиротворенное обиталище, но вместо этого он лишь следил за рыжеволосой девушкой в венке. Больше того, глядя, как ее тонкая фигурка льнет к парню в красной тунике, как она кокетничает и смеется с ратниками его отца, Ги испытывал неведомое доселе чувство обделенности. Это ведь его невеста! Но она уже словно забыла, как сегодня поцеловала его при всей толпе!

Он не заметил, как к нему бесшумно приблизилась графиня Пипина. Ее голос был негромким и спокойным:

– Господь свидетель, тебе не о чем беспокоиться. Этот Вульфрад, с которым Эмма держится за руки, всего лишь ее приятель по детским забавам. И хотя он свободный франк и сын местного кузнеца, и, пожалуй, самый завидный жених для сельских красавиц, однако беру небо в свидетели, никогда Эмма Птичка не станет женой пахотного человека.

Ги ничего на это не ответил, но когда Пипина добавила, что Эмма может принадлежать только Ги из рода Анжельжер, юноша вдруг ударил кулаком по резной подпоре монастырской галереи:

– А не кажется ли вам, сударыня, что ваша дочь сама выбрала этого франка?

Пипина проследила за его взглядом и чуть нахмурилась: понять жениха можно – силач Вульфрад легко усадил себе на плечо Эмму, она смеялась и ловила бросаемые ей стебли цветов. И все же голос графини Байе оставался спокоен:

– Это всего лишь игра. Моя дочь знает, какого она рода, к тому же страстно желает покинуть Гиларий-в-лесу и оказаться в большом мире. Причем Эмма знает, что отпущу я ее туда лишь тогда, когда вы станете мужем и женой. Мне необходимо знать, что моя малышка будет под защитой сильного рода Анжельжер. А теперь успокойся и идем. Мы с твоим отцом должны обсудить все, что необходимо для совершения вашего брака.

Майские песни полны любовного томления, и тем не менее справлять свадьбу в мае – дурная примета. Именно поэтому венчание Ги и Эммы решено было перенести на конец июня. Фульк и Пипина при посредничестве повеселевшего после отведывания доброго совиньерского вина Радона, установили размер выкупа за невесту и приданого. Присутствие жениха и невесты при сговоре считалось совершенно не обязательным, однако Ги слышал каждое их слово, сидя за длинным столом, где женщины и послушники расставляли угощение. Юноша молчал, пристально наблюдая за молодежью у шеста. Нет, он больше не настаивал на своем желании надеть монашеский клобук. Но сама Эмма…

По праздничной традиции ее избрали королевой мая, и она снова пела, а затем повела хоровод, обходя все селение и останавливаясь у каждого дома с заздравной песнью. При этом она вновь оказалась на плечах у Вульфрада, и Ги испытывал то боль, то обиду, а то вдруг непривычную ему ярость. В обители Мартина Турского ему внушали, что христианин должен смотреть на мир со смирением, и Ги считал, что только так, кротко смиряясь, можно поддержать в этом страшном неспокойном мире законы Божьи. Но вот сейчас он понимал, что еле сдерживается, чтобы не намекнуть кому-нибудь из вавассоров отца, чтобы пошли и надавали пинков этому Вульфраду. Свободному франку, видишь ли! Да что он сможет, пахотный человек, если против него станет обученный воин графа Анжу!

Пожалуй Ги останавливала лишь мысль, что как к нему самому отнесется при этом Эмма. Вот если бы Ги сам мог пойти и потребовать свою невесту! Однако высокий тонкий Ги понимал, что ему не устоять против крепкого сына кузнеца.

Неожиданно к нему подсел воин со шрамом. Эврар, кажется – Ги еще не знал по имени всех вавассоров своего отца.

– Думаю тебе не стоит терять время, парень, – довольно дружелюбно произнес длинноусый воин. – Лучше уведи девушку из толпы. Чего тянешь? Видишь, вон бродит со своим коробом немой лоточник. Купи у него какую-нибудь безделицу и отнеси этой Птичке. Поверь это куда лучше тех стеблей цветов, что ей дарят местные воздыхатели. И уж после подарка у тебя будет полное право пригласить невесту прогуляться вон в тех зарослях.

Ги не двинулся с места и даже не ответил Эврару. Он сын графа и сам знает, как ему поступать! Однако, едва мелит отошел, как Ги едва ли не бегом кинулся к лоточнику.

Немо торговец разложил свои товары возле боковой калитки аббатского двора. Деревенские кумушки восхищенно ахали, разглядывая его немудреный товар – медные застежки-фибулы для плащей, нашейные гривны, ожерелья из клыков волка, оберегающие от дурного глаза. Были тут и стеклянные бусины на кожаном ремешке, и костяные резные амулеты, затейливые пряжки для сандалий и поясов. Лоточник обменивал свои товары на кровяные колбасы и горшочки местного лесного меда, а за бронзовую булавку с блестящим хрусталиком на конце выменял новое топорище.

Когда подошел Ги, лоточник глухо и нетерпеливо мычал, на пальцах объясняясь с покупателями, но обычного азарта купца, у которого идет торговля, в нем не чувствовалось. Юноша даже заметил, как одна из деревенских красоток стащила с его лотка медную пряжку, а коробейник, таращась куда-то на лес, даже не заметил этого. Не долго разориться, если так обращаться с товаром. Кроме того этот лоточник в своей длинной лохматой безрукавке, с голыми, мощными ногами, перевитыми до колен ремнями грубых башмаков, да еще и возвышающийся почти на голову над всеми окружающими, больше походил на воина или лесного разбойника, чем на угождающего покупателям торговца.

Ги склонился над его лотком. И почувствовал, что вокруг все притихли, глядя на него с насмешливым любопытством. И он наугад выбрал первое, что попалось: головную повязку из кожи с посеребренными чеканными узорами в виде звездочек.

– Сколько?

Немой торговец молча растопырил широкую ладонь.

– Пять динариев?

Ги решил, что это, пожалуй, слишком дорого для столь суетной вещи, и, хмыкнув, бросил побрякушку обратно.

В тот же миг он увидел, как маленькая белая ручка скользнула из-за его спины в короб. Он вздрогнул. Рядом стояла Эмма, лукаво поглядывая на него и перебирая содержимое короба. Ги видел её опущенные пушистые ресницы, точеный нос, мягкую ямочку улыбки на щеке и снова испытывал странное волнение, словно не будучи в силах сделать вздох из-за пылающего в груди жара.

Девушка взяла в руки браслет из навитых спиралью колец, оканчивавшихся змеиными головами со стеклянными бусинками глаз, и посмотрела сквозь него на солнце.

– Какая красота! И что ты хочешь за него, бродяга?

Хмурый лоточник, глядя на нее из-под спутанных волос своими желтыми рысьими глазами, растопырил обе ладони, а потом добавил еще пятерню и два пальца.

– Семнадцать? Ты требуешь семнадцать динариев? Да тебя стоит высечь, проклятый разбойник!

В первый миг Ги лишь удивился, что эта девушка так быстро считает, но уже в следующее мгновение, торопясь, словно опасаясь не успеть, принялся отсчитывать деньги.

Рыженькая Эмма смотрела на него и улыбалась. И как мило боднула его головой в плечо, когда получила украшение. Ну не поцеловала, как ранее, но все же… И теперь он и впрямь может предложить ей прогуляться с ним вон за теми зарослями.

Ги не успел ничего сказать, когда раздался громкий рев трубы. Дородный монах, рядом с которым восторженно прыгали двое белоголовых малышей-близнецов, весь багровый от напряжения, дул в старинную медную трубу – этот звук должен был послужить сигналом к началу пиршества. И тотчас со всей лесной долины успевшие проголодаться люди поспешили к выстроенным у ручья «покоем» столам.

Ги заметил, что к Эмме подошел Вульфрад, но она словно не заметив его, взяла за руку одарившего ее жениха и так, в паре, они и пошли туда, где рассаживались ха столами. Теперь им предстояло восседать за верхним столом, единственном покрытом скатертью, где уже устроились настоятель, графиня Пипина, ее брат Фульк и его ближайшее окружение. Еще до начала застолья многие из них уже выпили, держались весело, причем сам граф шумел и говорил громче других, даже напоминал аббату о некоей Бертинской пустоши, выгодное угоде, за которое у них неоднократно шел спор.

Ги заметил, что Пипина явно занервничала, когда Радон и ее брат стали повышать голоса в споре и поспешила перевести разговор на другое. И пусть ее манеры были неспешными, а голос негромким, она могла повлиять и на подвыпивших мужчин – чувствовалась былая привычка графини повелевать. К тому же, в своем скорбном темном одеянии, с простым обручем, она смотрелась тут едва ли не королевной из сказаний. И было понятно, как некогда она была хороша.

Даже манера есть госпожи из Байе выдавала ее благородное положение и воспитание: пищу она брала самыми кончиками пальцев, жевала медленно, с достоинством, словно такие обильные пиршества приходились ей вовсе не в диковинку. А вот большинство присутствующих ели так, словно задались целью продемонстрировать мощь и объем своих желудков. Они хватали мясо руками, разрывая его на куски, шумно чавкали и выплевывали кости, заглатывали огромные куски. Жареную баранину заедали копченым лососем, красную морковь грызли вперемешку с мочеными яблоками, бросив в рот горстку соли, закусывали её грудкой каплуна, за которым следовали мед в сотах и зелень салата, а также приправленный тмином мягкий сыр. Особенно усердствовали косматые жители лесных деревень. Монахам даже приходилось следить, чтобы они, урча, как звери, не затевали драк из-за всякой луковицы либо куска кровяной колбасы.

Ги медленно очищал скорлупу вареных яиц тонкими пальцами и макал их в солонку, не поднимая глаз. Эмма сидела как раз напротив него, не сводя с его лица открытого и любопытного взгляда. Спустя несколько минут юноша почувствовал, как легкий башмачок под столом коснулся его колена, и сейчас же закашлялся, взглянув на Эмму. Девушка вызывающе улыбнулась, и вновь ямочки на её щеках привели юношу в неописуемое волнение.