Текст книги "Паладин"

В ее голосе слышались как просьба, так и упрек. Ибо повар Мансур, которого ранее часто вызывала для похвалы пленница, явно пользовался симпатией пожилой армянки. Даже Фазиль уже стал ворчать, что Даниэла завела шашни с замковым кухарем. Она и сейчас поднялась к Джоанне с нижнего яруса замка, где располагалась кухня, и, видимо, ради того, чтобы поразить своего милого Мансура, вырядилась в это длинное ярко-розовое покрывало, которое отдала ей равнодушная ко всему Джоанна. Но англичанку больше не радовали щедрые подарки аль-Адиля, она раздала прислужницам почти все его подношения, она вообще не хотела больше наряжаться, и только владевшая ею последнее время апатия позволяла служанкам, как и ранее, все так же полировать англичанке ногти, заплетать ее длинные волосы, умащивать кожу ароматными благовониями. Джоанна позволяла им все с полным равнодушием. Она словно пребывала в полусне, не зная, кончился ее сон или продолжается. Вокруг сияло солнце, но у Джоанны было ощущение, будто ее окутывает темнота. Она потеряла ребенка, она лишилась свободы, король Ричард уезжает, а она навсегда останется в плену… Ее судьба зашла в тупик, и Джоанне казалось, будто она умерла и смотрит на окружающее с того света, из мира покоя и равнодушной тишины.

– Мадам, ну съешьте еще хоть ложечку, – упрашивала ее, не отставая, Даниэла. – Вам еще понадобятся силы. Ведь ваша малютка не умерла, ее отправили к отцу, так чего же вам горевать? С Божьей помощью однажды вы найдете ее.

Джоанна хотела бы в это верить. Ведь Обри все же христианин. И если он не вышвырнет ребенка – что вряд ли будет одобрено окружающими, – то просто отдаст маленькую Хильду кому-нибудь. Кому? Кто позаботится о малышке в военном лагере? Может, госпитальеры? А может, Обри велит отнести ребенка к какой-нибудь мусульманке, которая примет дитя в свою семью?

Джоанна старалась найти в себе силы. «Если я поддамся отчаянию, горе пожрет меня». Итак… Ей надо было хоть немного встряхнуться, чем-то заинтересоваться.

Она опять провела рукой по струнам – лютня была прекрасно настроена, звук получался мелодичный, плавный. Красиво. Когда-то ее отец говорил, что в момент грусти надо обращаться к чему-нибудь прекрасному, сосредоточиваться на красоте, уметь находить в ней радость, ибо красота согревает душу. Тусклый взгляд Джоанны скользнул по сторонам, выбирая хоть что-то, что могло ей понравиться.

Стрельчатая арка окна в ее покое была выполнена с редким изяществом – изогнутый свод, облицованный белым камнем, легко удерживал над собой массивную глыбу стены. Красиво? Возможно. И этот ковер с узорами, напоминающими цветущий луг, на котором она полулежала с лютней, тоже великолепен. Джоанна равнодушно посмотрела на него: наверное, где-нибудь на ярмарке в Англии эта пестрота цветных узоров и вызвала бы ее восхищение, но сейчас только напоминала, что она пленница восточного эмира. Хороши и эти легкие бледно-голубые шаровары из тончайшего шелка, красиво присборенные у щиколоток и стянутые серебряными цепочками. Но восточные наряды тоже не могли вызвать радость в душе пленницы. Молодая женщина перевела взгляд на светлые холмы за окном. Весной они были покрыты травянистой растительностью, и Джоанна порой слышала, как где-то вдали куковала кукушка, напоминая милую ее сердцу Англию. Но сейчас все вокруг выгорело под жаркими лучами солнца, и хотя по крутым склонам и поныне бродят вислоухие местные козы, только мусульманскому Аллаху известно, что они умудряются найти среди этой суши и жары.

Склонившись в оконном проеме, подперев голову руками, Джоанна стала рассматривать скопище людей и животных из караванов, что расположились внизу близ колодцев. С высоты они все казались мелкими, но все же она различала бродивших среди палаток женщин, лежавших, поджав под себя ноги верблюдов, торговцев в чалмах или развевающихся куфиях, похвалявшихся друг перед другом великолепными скакунами. Хаджиб Монреаля тоже подъехал посмотреть коней – некоторые из этих благородных животных были покрыты пестрыми попонами и наверняка стоили целое состояние. Джоанна, сама разводившая в своем английском поместье лошадей, невольно залюбовалась ими – просто чудо, как хороши, хотя по меркам, принятым на Западе, несколько мелковаты. Впрочем, вон тот гнедой белоногий конь будет покрепче – мощный круп, сильная грудь, высокая холка и красивая, отмеченная широкой белой полосой голова.

Джоанна не могла понять, почему вдруг почувствовала такое волнение, рассматривая эту лошадь. И только через миг поняла: белоногий гнедой поразительно походил на тех лошадей-хакне, каких разводили в ее поместье в Англии.

Джоанна даже тряхнула головой. Могла ли она ошибиться, учитывая расстояние? Но Джоанна знала каждого жеребчика, каких гоняли в табунах ее имения, знала каждую лошадь из отправляемых в Святую землю для нужд ордена Храма. Ее сердце сильно забилось: да, именно на таком коне ездил ее брат Уильям.

Молодая женщина приподнялась. Теперь она не сомневалась – под стенами замка Монреаль в Заиорданье жеребец из ее конюшни! Но как такое возможно? Да мало ли как – угнали, остался без своего хозяина-крестоносца, ныне принадлежит кому-то из предприимчивых сарацин. Но если это не так… тогда это жеребец кого-то из людей ее брата. Если не его самого.

Надежда, пронзительная и ошеломляющая, буквально опалила ее. Джоанна видела, как к коню подошел высокий мужчина в распашной светлой одежде и венчающем голову тюрбане. Он погладил коня по морде, после чего перевел взгляд на замок, будто рассматривая строения наверху. На таком расстоянии лицо его трудно было разглядеть, и все же… Неужели ее брат Уильям прислал кого-то из своих людей?

Джоанна резко села. Окно в нише стены было широким внутри, но сужалось кнаружи, как бойница, поэтому ее вряд ли могут рассмотреть снизу. Джоанна резко повернулась к сидевшей рядом Даниэле, сорвала с нее ярко-розовое покрывало и стала махать им, высунув руку в проем бойницы.

– Что вы делаете, госпожа? – ахнула армянка. – Учтите, хаджиб Абу Хасан там, внизу, он может заметить и запереть вас в башне, не позволив выходить!

Это была серьезная угроза. В отчаянии Джоанна просто разжала пальцы, и легкая розовая ткань понеслась по ветру, как лепесток огромного цветка. Потом опала, застряв на каменной осыпи внизу.

– Да что же вы вытворяете, о Иисус сладчайший! – не унималась рядом Даниэла.

Молодая женщина повернулась к ней, лицо ее было бледным, глаза потемнели от волнения.

– Не смей наряжаться в мои подарки, когда идешь кокетничать с каким-то мусульманским поваром!

Вот, пусть армянка думает, что это всего лишь очередная вспышка ее раздражительности.

Даниэла возмущенно ответила:

– Вы всего лишь пленница, как и я. С вашим-то норовом еще неизвестно, как с вами поступят, а Мансур человек добрый и хороший. Он даже готов жениться на мне, причем не настаивает, чтобы я меняла веру.

Джоанна вскользь что-то ответила, но ее занимало совсем другое: если внизу находится присланный от ее брата человек, то успел ли он заметить ее знак?

А вот Абу Хасан заметил. Он явился в покои пленницы, пылая гневом, и успокоился только после того, как узнал от Фазиля, что капризная англичанка оттаскала за волосы свою верную служанку Даниэлу, которая осмелилась заявить, что готова стать женой повара-мусульманина. Джоанна в гневе даже выкинула в окно покрывало Даниэлы, недавно самой же ею и подаренное той за верную службу.

– А леди де Ринель все же умница, – заметил Мартину Ласло, когда уже в темноте они пролезли в узкий проход подземного колодца. – Сестра маршала сумела дать знак, где ее искать. По крайней мере мы можем надеяться, что это была она, и будем искать ее вот здесь. – И он нарисовал крестик на плане, который сегодня приготовил для Мартина.

Мартин молча кивнул. То, что он испытал, увидев розовое покрывало на камнях под стенами Монреаля… Эйрик даже говорил, что видел, как им сперва помахали из окна. В любом случае, если кто-то и подает им знак, то это непременно Джоанна. Осознав этот факт, Мартин почувствовал облегчение: она все еще здесь и надеется на избавление.

После этого он едва дождался, когда стемнеет, когда отзвучит последняя молитва и люди на стоянке караванов начнут укладываться на покой. Эйрик сперва тоже собирался идти с Ласло и Мартином, уверяя, что его помощь может понадобиться. Но Иосиф убедил рыжего, что им лучше остаться в стане, уладить все с эль-тееха и незаметно собраться в дорогу, навьючив водой и провизией тех троих верблюдов, каких Мартин сегодня все же обменял на белоногого красавца Незерби.

Но для того чтобы эти «корабли пустыни» могли им понадобиться, нужно было выполнить одну из самых непростых задач в их плане – разыскать Джоанну в крепости. И когда сейчас они с Ласло сидели в темном лазе подземного колодца, Мартин внимательно рассматривал начерченный углем план крепости. Тамплиер объяснил, что колодец выходит наружу неподалеку от главного въезда в Монреаль, и, чтобы добраться до места, откуда им сегодня помахали покрывалом, нужно миновать по диагонали почти все постройки замка, занимавшего горное плато.

– И при этом не попасться на глаза никому из стражников на стенах, – добавил венгр. – Надеюсь, что их больше будет отвлекать происходящее снаружи, учитывая, сколько под горой людей, однако если, упаси Боже, нас заметят, то второй возможности похитить пленницу больше не представится.

Мартин понимал это и ощущал в душе неприятный холодок, но даже самому себе не хотел признаться, что это вызвано страхом. А ведь раньше, выполняя опасные поручения, он испытывал скорее азарт – смогу ли я, справлюсь ли? Теперь же от того, как он справится, зависело слишком многое. Все его будущее, ибо он не представлял его без Джоанны.

– Как думаешь, охраняется ли выход из колодца? – спросил он тамплиера.

Ласло, поразмыслив, ответил, что у него есть надежда, что колодец не используют, учитывая, сколько осликов и мулов, нагруженных кувшинами с водой, поднимаются в крепость.

Лаз, по которому они начали взбираться, казался темным горлом исполинского чудовища – округлый, бесконечный, со следами от тесаков на стенах. Сколько же понадобилось времени и сил, чтобы прорыть этот огромный туннель в толще известняковой горы? В одном месте он разветвлялся – один путь вел куда-то вниз, другой наверх. Ласло посветил факелом и сказал:

– Похоже, сарацины так и не решились обследовать до конца этот ход. Видишь, Мартин, этот спуск ведет еще глубже, к подземному источнику, откуда раньше рычагами воротов поднимали воду. Вижу, что ворот и поныне цел, но им явно давно не пользовались. А вот тут, – он осветил неглубокие ниши в стене, так что стали видны останки погребенных в них людей, черепа, истлевшая одежда, обтянутые темной кожей истончившиеся кисти рук, сложенные на груди, – тут защитники Монреаля погребали своих мертвых, пока два года находились в осаде. Мир их праху, – перекрестился тамплиер.

При неровном свете факела оба лазутчика в темной одежде выглядели как призраки из преисподней, бродящие по подземелью. У них почти не было оружия, не считая пары кинжалов за поясом: успех их предприятия зависел от того, насколько незаметно они смогут проникнуть в Монреаль, и они не стали обременять себя металлом.

После развилки в туннеле они теперь все время поднимались вверх, и вскоре Ласло потушил факел. Они осторожно нащупывали в темноте ступени, слыша только шорох подошв и дыхание друг друга. Потом их стала донимать вонь.

– Свалку они тут, что ли, устроили? – опешил тамплиер.

Что это так, оба поняли, когда вонь стала непереносимой, а под ногами начали попадаться нечистоты и мусор. Вскоре лазутчики уже перешагивали через кучи гниющих отбросов, распугивая разбегающихся крыс. Ласло ворчал, что эти дурни в замке, вместо того чтобы использовать колодец по назначению, попросту изгадили его. Но вскоре он умолк – они поднялись по извивающейся шахте прохода уже достаточно высоко, так что за очередным поворотом могли натолкнуться на кого-нибудь из нынешних обитателей замка.

Выход из шахты колодца было трудно определить – стояла глухая ночь. Но оба замерли, когда над головой раздались отзвуки голосов – сперва приблизившиеся, потом постепенно удалившиеся. Мартин шепнул, что, похоже, это прошла внутренняя стража Шобака.

– Тебе лучше остаться здесь, Ласло, – произнес он. – Я хорошо запомнил план строений в крепости, но скрываться и таиться среди построек умею гораздо лучше тебя.

Храмовник не стал возражать. Только пожелал удачи бывшему ассасину и сказал, что будет ждать столько, сколько потребуется. Мартин сжал его плечо.

– Если я не вернусь, выбирайся сам. И помни – если со мной что-то случится, только ты сможешь продолжить наше дело. Ты ведь обещал мессиру де Шамперу.

Ласло кивнул в темноте. Ему казалось, что Мартин все еще рядом, но через миг понял, что остался в шахте замусоренного спуска один, – воспитанник Масиафа умел двигаться в темноте совершенно беззвучно.

Когда Мартин оказался наверху, он несколько минут стоял, затаившись за аркой выхода. Постепенно он начал различать выступы внутреннего перехода на фоне темного звездного неба, слышал тонкий писк летучей мыши. Мартин шагнул вперед и понял, что оказался в коридоре между каменных стен. Какое-то время он вспоминал план Ласло и определял по звездам направление, а потом неслышно скользнул по переходу, двигаясь в выбранную сторону. Через несколько шагов у него над головой появился длинный сводчатый потолок, и Мартин понадеялся, что тут, внутри крепости, вряд ли будут прохаживаться стражники, но если вдруг они появятся, то ему негде будет укрыться: он находился среди каменных стен и стрельчатых перекрытий как в ловушке.

Бесшумно и быстро передвигаясь, приникая к стенам, он остановился, только когда различил в конце коридора отблески огня. Выждав и прислушавшись, он решил идти на свет и вскоре оказался у горевшего в треноге огня. Мимо него наверх вела каменная лестница, и, поднявшись по ней, Мартин присел на верхней ступеньке и огляделся. Он был на открытой галерее, вверху мерцало звездами небо, неподалеку находилась расположенная по центру крепости округлая башня – донжон. В ее верхних этажах, как надзирающий глаз, мигал оранжевый свет. Но кто бы там ни был, он вряд ли заметил одетого в черное, неслышно передвигающегося ассасина по прозвищу Тень – так нарекли Мартина его учителя-исмаилиты в замке Масиаф.

Пару раз ему приходилось приседать, прячась в темноте, когда по стене неподалеку проходили стражники с факелами. Порой они перекликались, но это была обычная перекличка, и голоса их звучали вполне спокойно. Мартин отметил, что их не так уж много и, учитывая, сколько стражей хаджибу крепости пришлось отправить вниз, чтобы охранять людей в караванах, ему не грозило столкнуться с целым отрядом. Да и вряд ли кто-то в замке ожидает, что внутрь Монреаля могут проникнуть лазутчики.

Через добрых полчаса блуждания по уходившим вниз или вновь поднимающимся на стену переходам Мартин едва не налетел на какого-то замотанного в халат служителя, но успел почти взлететь по стене и замер, вжавшись руками и ногами в изогнутую поверхность свода. Сарацин, что-то бормоча, семенил по переходу, освещая путь плошкой с огнем, и Мартин перевел дыхание, когда он удалился. А потом Мартин выскользнул на очередную сводчатую галерею и… увидел Джоанну.

Это казалось невероятным: глухая ночь, темнота, где-то отдыхающие обитатели Монреаля – и она в центре небольшого садика. Мартин различил на фоне увитой цветами кладки стены женский силуэт в светлом одеянии с длинными черными косами.

Мартин ни на миг не засомневался, что это его возлюбленная. И хотя мусульманки все темноволосые, а в замке могли находиться и другие женщины, он ни с кем не спутал бы эту горделивую посадку головы на высокой, как стебель цветка, шее. Джоанна! Та, которая его ждет! Как же иначе объяснить, что она не спит, а бодрствует тут среди ночи?

Ему хотелось тут же кинуться к ней, сбежать по ступеням, но он, казалось, не мог сдвинуться с места. У него так сильно закружилась голова, что какое-то время он просто стоял, боясь пошевелиться. Только что такой собранный, настороженный, напряженный, Мартин будто враз лишился сил. Но это было лишь краткое мгновение. Миг – и он легкой тенью скользнул мимо зарослей олеандров и роз.

– Джоанна моя!

Он выдохнул это тише дуновения ветра, но она услышала, обернулась – Мартин был уже рядом и успел погасить ее возглас, закрыв поцелуем рот. Это было больше чем мечта – обнимать ее, целовать, прижимать к бешено рвущемуся сердцу. Он мгновенно узнал ее губы, ее запах, мягкую податливость ее тела. Но она не была совсем уж податливой, женщина напряглась в его руках, и он на миг отпустил ее.

– Это я, Джоанна, я, любимая. Я пришел за тобой!

Джоанну начала бить крупная нервная дрожь. Она, конечно, узнала этот голос, и сердце ее дрогнуло и остановилось: ей казалось, что она сейчас задохнется и умрет! Но Мартин удерживал ее, прижимая к себе, и она, будто все еще не решаясь поверить в это невероятное чудо, вгляделась в темноте в его лицо.

– Ты!

Они оба дрожали, цепляясь друг за друга, словно грешники, теряющие почву под ногами, словно утопающие, ищущие друг в друге спасение. Это продолжалось несколько упоительных, безумных мгновений, когда, казалось, весь мир принадлежит им. Но мир им не принадлежал, они были в опасности. И когда Мартин опять стал целовать ее, будто не мог насладиться вкусом ее губ, Джоанна первая опомнилась.

– Тсс! – Она уперлась ему в грудь руками. – Отойди к зарослям. Сейчас по стене опять пройдет стражник. Он должен меня видеть. Одну.

Свет огня приближался, стражник поднял факел и осветил женщину, которая сидела на ступеньках ведущей в сад лестницы. Мартин, затаившись в зарослях олеандра, восхищенно наблюдал, как невозмутимо она держится – прямая спина, обхватывающие колени руки в блестящих браслетах. Джоанна казалась такой спокойной, что только вблизи от нее он мог уловить ее прерывистое бурное дыхание.

– Госпожа, уже поздно! – крикнул страж. – Благой вам ночи. Идите почивать.

Сказано это было даже весело – видимо, они привыкли к ее ночным посиделкам в саду.

Стражник не успел отойти, а Джоанна уже встала и, сладко потянувшись, стала подниматься по ступенькам. Легкая, как дуновение ветра, воздушная, как призрачное виденье. Она уже была подле арки выхода из сада, когда быстро метнулась назад.

– Мартин! – Она опять обнимала его, сотрясаясь всем телом. – Ты не приснился мне?

Он поцеловал ее так, чтобы она поверила – он здесь, возле нее. Но потом было уже не до поцелуев. Увлекая ее в тень переходов, Мартин шепнул:

– Как скоро тебя могут хватиться, если ты сейчас не вернешься? Когда они поднимут тревогу?

– Не скоро. Я увидела коня из Незерби внизу и, сама не зная, на что мне надеяться этим вечером, подсыпала своим слугам в шербет буинг. Он всегда хранится в моем шкафчике: его мне давали, когда у меня случались истерики.

Мартин понял: буинг, порошок из чистого семени конопли, способен быстро и надолго усыпить ее слуг.

Но сначала беглецам нужно прокрасться обратно к лазу колодца. Мартин накрыл светлое одеяние Джоанны своей темной накидкой, а когда сказал, куда им нужно попасть, чтобы выбраться, оказалось, что прожившая столько времени в крепости англичанка хорошо знала все проходы, и они прошли к лазу заброшенного колодца куда короче и быстрее, чем до этого пробирался в темноте Мартин.

Они начали осторожно спускаться, переступая через груды мусора и вдыхая исходившее от них зловоние. Мартин шепнул, что внизу на ступенях лестницы их ждет друг и пусть Джоанна не удивляется его виду, это один из рыцарей ордена Храма, которого дал ему в помощь ее брат Уильям де Шампер.

– Так Уильям больше не гневается на меня! – тихо рассмеялась Джоанна. – Храни его Господь и Пречистая Дева!

«Да упокоится его душа в мире!» – мысленно воскликнул Мартин. Он не спешил сообщать Джоанне, что ее брата уже нет в живых. Даже не ответил, когда она спросила, как вышло, что Уильям именно Мартину, которого он так долго ловил, выделил в помощники одного из своего ордена.

Кажется, Джоанна была озадачена, но Мартин не стал ничего пояснять, да и она сама понимала, что сейчас не время для вопросов.

– Ласло, – громким шепотом позвал Мартин в темноту.

На миг вспыхнул свет, когда храмовник зажег лучину, и ручка Джоанны дрогнула в ладони Мартина: заросший темной щетиной, смуглый и замотанный в темный тюрбан упомянутый тамплиер меньше всего походил на рыцаря ордена Храма. Но он улыбнулся и произнес на прекрасном французском:

– Да будет с вами милость Неба, благородная дама.

Лучина догорела, и уже в темноте Ласло достал из заплечного мешка заранее приготовленный черный джильбаб. Когда Джоанна спешно облачилась в это одеяние мусульманских женщин, плотная глухая ткань покрыла ее с головы до ног, скрыв светлый, расшитый серебром наряд гаремной красавицы. Снова вспыхнула тонкая лучина, и Джоанна расширившимися глазами стала смотреть на уводившие в жерло подземелья крутые ступени. Пару раз она тихо застонала, когда, шагая по издававшим зловоние отбросам, едва не наступила на крысу, а один раз вдруг резко остановилась, дернулась, даже как будто отступила назад.

– Мне нужен нож! Пожалуйста.

Она завозилась в темноте, но потом вновь шагнула вниз, ища в темноту руку Мартина. Когда же Ласло наконец решился зажечь факел, Мартин заметил, что Джоанна несет что-то темное в руке. Оказалось, что в темном переходе она зацепилась одной из длинных кос за скобу в стене, не могла распутать волосы и попросту их отрезала.

– Не велика потеря, – сказала она, бросая отрезанную косу под ноги. – Я потеряла куда больше, Мартин.

Ей нужно было сказать ему о ребенке, но не сейчас. И все же, когда они уже оказались у выхода из потайного лаза и Ласло выскользнул, чтобы проверить, все ли тихо, а Мартин и Джоанна еще оставались в тоннеле, она не удержалась:

– Я должна признаться, Мартин, я родила от тебя дочь. Но аль-Адиль приказал услать ее от меня. К Обри.

– Я знаю, любовь моя. – Он ласково коснулся губами ее виска. – И безмерно благодарен тебе за дочь. Маленькая Хильда сейчас в Яффе с твоей камеристкой Годит. Когда все будет позади, мы обязательно найдем нашу Хильду.

Джоанна всхлипнула. От облегчения и радости она на миг ослабела и пошатнулась, вцепившись в Мартина. Но в этот момент в проеме возник силуэт тамплиера в чалме, он махнул рукой, и они стали осторожно спускаться.

Благодарение Небу, уже через небольшой промежуток времени беглецы оказались у дальнего края лагеря, где их ожидали верные спутники, стоявшие подле груженных поклажей верблюдов. В темноте Джоанна с удивлением узнала в одном из приблизившихся к ней мужчин огромного Эйрика, который негромко поздравил ее с благополучным освобождением. Но радоваться пока было рано, и, обождав, когда мимо пройдут обходчики-сторожа, беглецы стали неспешно удаляться от стоянки караванов.

Из пустыни навстречу потянуло прохладным ночным ветром, дорога уводила все дальше. В какой-то миг Джоанна оглянулась на Монреаль – громада горы с замком на вершине сумрачно выделялась на фоне безбрежного звездного неба. Но все-таки уже можно было заметить, что на востоке небосвод начинал блекнуть – короткая летняя ночь была на исходе, и беглецы ускорили ход животных.

Джоанна, сидевшая за Мартином, словно пребывала во сне. Ее покачивало в такт размашистой рыси верблюда, ей было страшно, но в то же время молодую женщину переполняло какое-то беспредельное ликование. Ведь с ней был ее любимый, он нашел ее и освободил! Он поведал, где их дочь, и обещает отвезти ее к малышке! О, какая это великая радость – оказаться с тем, кого любишь, и знать, что он позаботится о тебе, защитит, спасет, сделает для тебя все возможное и невозможное!