Текст книги "Скверна"

Теплица

Хирка сидела, прислонившись спиной к стене, и смотрела на колокола этажом выше. Черные дыры. Они были такими большими, что поглотили бы ее, если бы упали. Но они уже давно висят на башне в окружении шестеренок и балок. У них имеются веревки, за которые можно подергать и извлечь звук, способный разбудить всех спящих в Шлокне. Может, и отца.

Она снова сбежит. Единственное, что она хорошо умела делать, это убегать. Ускользать. Разве не так все всегда заканчивалось?

Она сбежала из дома. Из хижины. Из чайного дома Линдри. Выбралась из своей комнаты на крыши Маннфаллы. И та ночь, когда разрушилось древо Всевидящего. Та судьбоносная ночь, когда все изменилось. Она вспомнила взгляд Римера после того, как попросила его забрать свой мешок. Рискнуть своей жизнью, чтобы вызволить мешок из шахт Эйсвальдра.

Хирка услышала собственный смех, который больше всего походил на сдержанное всхлипывание. Она прижала к себе мешок, чтобы заглушить боль. Ее терзали разные мысли. Она бередила собственные раны, но остановиться не могла.

Ример. Белые волосы. Волчьи глаза. Поцелуй.

Хирка заранее знала, что пути назад не будет и что она никогда больше его не увидит. Но «никогда» было всего лишь словом.

Теперь оно превратилось в нечто иное. В часы. В дни. В месяцы. «Никогда» обрело смысл.

Он стал Ворононосцем в мире, который не принадлежал ей. Но и этот мир, совершенно очевидно, не принадлежит ей. Возможно поэтому произошедшее казалось таким несправедливым, таким болезненным, таким безнадежным.

Мужчина в свитере с капюшоном.

Это не было случайным ограблением. Он следил за ней, подкарауливал. И ей не удавалось избавиться от ощущения, что не только он. Там, снаружи, опасно, и ей некуда идти. И все же… Хирка не могла ждать, когда полиция приедет и заберет ее. Полиция – стражи в этом мире, а в руках стражей она уже успела побывать. Воспротивилась собственным инстинктам и оказалась прямо в зале Ритуала. Прямо в медвежьей берлоге. Хватит.

Куро тяжело дышал, неподвижно лежа на полотенце в картонной коробке. Что-то пошло не так. Она чуяла. Хирка отмахнулась от этой мысли и упаковала остальные вещи. Немного денег, которые ей заплатил за работу отец Броуди. Остатки чая и трав. Совсем мало. Надо экономить. А вдруг она заболеет? Хотя она не припоминала, чтобы когда-нибудь болела по-настоящему, ведь ей повезло расти с отцом-целителем.

Нехотя Хирка положила в мешок неумирающее яблоко. Все-таки лучше уж оно, чем голодная смерть. Хирка натянула на себя зеленый свитер. Он прошел вместе с ней все испытания, которые оставили на нем явные отпечатки. Он заставлял ее помнить, кто она такая. Перочинный нож Хирка засунула в шерстяной носок, чтобы голенище сапога прижимало его к ноге. Она могла вытащить нож, не расстегивая ножен. Она проделала это пару раз, пока не убедилась, что все работает.

Хирка надела дождевик, натянула капюшон и взвалила мешок на спину. Потом она подняла коробку с Куро, бросила прощальный взгляд на красивое окно и пошла вниз по лестнице.

Стояла ночь, ее никто не услышит, и все же дверь с лестницы она старалась открыть как можно тише. Церковь была пуста. Ветер свистел, как веками копившееся эхо шагов приходивших сюда. Темнота черной бездной лежала между рядами скамей. Витражи поблекли, как будто кто-то отключил на ночь их цвет. Словно они заснули.

Хирка шла по центральному проходу. Чувство, что за ней наблюдают, не покидало ее до прихожей у входной двери. Она открыла замок, а потом повернулась к алтарю, к картине с раненым человеком и голубем, который, как она думала, и был Одином. Богом людей. Но все оказалось сложнее, как она поняла. Кем бы ни была эта птица, она молчала.

– Ну вот… Теперь это снова твой дом, – прошептала она и выскочила в зимнюю ночь.

Ночью город становился не таким невыносимым. Он успокаивался. Машины не ездили. Звуки были понятнее. Пьяные – это пьяные, в каком бы мире ты ни находился. Всегда есть какие-то звуки. Когда Хирка прищуривала глаза, то легко могла представить, что шагает по улице Даукаттгата по направлению к чайному дому Линдри, пока мимо не проезжал ночной автобус и не ломал всю иллюзию.

Оставив церковь за спиной, она пошла вдоль освещенной фонарями улицы на восток. Она держалась подальше ото всех переулков и все время напоминала себе, что не нужно вжимать голову в плечи. Она одна. Здесь никто ее не ищет.

Хирка посмотрела на свой рисунок в блокноте. Карта. Она думала, что сможет найти дом Джей. Не для того, чтобы остаться, – она знала, что не сможет этого сделать. Но она должна кое-что сказать. Джей не была такой крутой, как пыталась казаться, и вряд ли у нее много других друзей, поэтому Хирка не могла просто исчезнуть и ничего ей не объяснить. К тому же, вполне вероятно, Джей сможет посоветовать, куда податься. Это ее единственная надежда.

Воздух казался тяжелым. Скоро пойдет снег. Дорога разделилась на две, и Хирке надо было идти по той, где на улицу выступал старый дом. Краем глаза она заметила движение. Хирка подняла глаза. Что это? Вроде бы она заметила кого-то на крыше? Хирка всегда хорошо видела в темноте, но и она могла обмануться. Насколько ей было известно, здесь люди обычно не слоняются по крышам. Хирка прищурила глаза, но тень пропала.

Это был он? Тот мужчина в капюшоне?

Она остановилась и посмотрела на Куро. Ворон спрятался под полотенцем в коробке и ничем не мог ей помочь. Хирка прикусила нижнюю губу и попыталась заглушить нарастающее в груди беспокойство. Она огляделась. Чужие дома и улицы. Незнакомый город, незнакомый мир. Что ей делать? Она не может пойти к Джей и ее маме, если за ней кто-то следит.

Зачем кому-то потребовалось следить за тобой? Ты никто!

Хирка побежала по улице туда, откуда пришла. Она слышала, как Куро скребет изнутри коробку. Она перепугалась и не решалась остановиться. От бега страх только нарастал. Хирка постоянно бросала взгляды наверх, на крыши, но никого не замечала. И все же бежала. Вот она вновь увидела церковную колокольню. Облегчение длилось всего мгновение, до тех пор, пока на другой стороне улицы не мелькнул силуэт. Он скрылся в тени, но теперь сомнений не оставалось. За ней следят.

На тебя и раньше охотились. Думай головой!

Что бы она сделала, если бы здесь был Поток? Разложила бы страх на части. Черпала бы в нем силы. Увидела бы, что он представляет собой на самом деле, и нашла бы решение.

Она прошла по церковному кладбищу между надгробиями и забежала за церковь. Если за ней кто-то следит, он подумает, что она вошла внутрь. Во всяком случае, она надеялась на это.

Хирка поставила коробку на стену, окружавшую кладбище, ухватилась за замерзшие ветки вьюна и подтянулась. Они хрустнули, грозя в любой момент оторваться от каменной стены, но выдержали. Она спрыгнула вниз с другой стороны стены и взяла коробку. Надо найти другое место. Немедленно. Она пыталась вести себя тихо, но дыхание вырывалось из легких с резким свистом. Куда? Куда она может податься?

Сад…

Место, где отец Броуди купил ей растения. Где выращивают травы. Даже зимой. Теплица, в которой никто из людей не жил. Вот куда она может пойти. Там она будет в безопасности. Но помнит ли она, где находится теплица? Ей казалось, что да.

Хирка крепче прижала к себе коробку и снова побежала. Она шла в сторону, откуда доносился холод, к покрытой льдом реке. На фоне черного неба белели деревья. Время смерти. Может быть, все сложилось бы иначе, если бы она явилась сюда весной? Когда все жило, цвело и пело?

Она двигалась по тропинке вдоль реки, пока не дошла до сада, покрытого льдом и снегом. Маленькие лужицы замерзли и превратились в зеркала. Они хрустели под ее подошвами всю дорогу к теплице. Когда Хирка приезжала сюда в последний раз, теплица была прозрачной, но сейчас стекла запотели. На улице не видно ни одной живой души, и это вселяло надежду на то, что внутри тоже никого нет. У нее нет выбора. Надо спрятаться.

Хирка прислушалась. Где-то вдалеке завыла сирена, но было и кое-что еще. Какой-то гул. Это может быть что угодно. Здесь все гудело и жужжало. Она шла вдоль стеклянной стены, пока не отыскала дверь. Голова Куро высунулась из-под полотенца в коробке. Клюв был полуоткрыт. Он не шевелился. Хирку охватило отчаяние. Она не может ему помочь. Мешочки с травами истощились, а новых растений здесь не было. По крайней мере, известных ей. Или тех, что могли помочь. И здесь нет наставников воронов.

– Все будет хорошо. Обещаю, – прошептала она.

Хирка открыла дверь и проскользнула внутрь. Там оказалось тепло. Между рядами неизвестных растений шла выложенная плитками дорожка. Растения казались бесцветными в темноте. Некоторые из них напоминали травы из ее мира, но не были в точности такими же. Как ими пользоваться? Они могли либо излечить, либо убить. Изучить целый мир новых растений… На это уйдет остаток жизни.

Эта мысль принесла неожиданный покой. Во всяком случае, у Хирки будет занятие, наполненное смыслом.

Она прошла мимо растений в небольшой закуток в конце парника, где было теплее, чем в других его частях, и влажно. Гул, который она слышала, производил вентилятор над дверью. Стекла запотели, но сквозь потолок виднелось звездное небо.

Куро издал звук. Сдавленный крик.

– Нет! Слышишь, ты! – Хирка поставила коробку и взяла ворона на руки. Его голова безвольно свисала, он делал короткие прерывистые вдохи. Она поворачивала его, осматривала горячее птичье тело в поисках повреждений, но с тем же успехом она могла блуждать в темноте с завязанными глазами. Что Хирка вообще знает о воронах? Ничего.

– Тебе нужно местечко поудобнее, – сказала она дрогнувшим голосом. Больше невозможно душить в себе отчаяние. Ворон казался все тяжелее и тяжелее.

Хирка заметила деревянный ящик под рабочим столом. Одной рукой она прижала Куро к груди, другой вытащила ящик из-под стола и перевернула набок. Садовые инструменты со звоном вывалились на каменные плитки пола. Ей было все равно, услышит их кто-нибудь или нет. Пусть приходят, если хотят.

– Вот так, эта коробка будет побольше. Ты можешь лежать в ней, пока не поправишься. – Она постелила на дно полотенце и осторожно опустила на него Куро. Он был похож на ворох перьев. Черные перья на белом полотенце. Он положил голову набок.

– Нет, Куро! Я не разрешаю! – Она рухнула на колени и снова взяла его на руки. Потрясла. Его голова висела слишком расслабленно, как будто шея сломалась. Хирка должна что-то предпринять! Она должна решить этот вопрос. Это же ее работа – чинить, делать имлингов здоровыми. Она заглянула в глаза ворону и увидела всех, кто умер у нее на руках. Всех, кому она так и не смогла помочь. Тех, кто ушел из их хижины после того, как они с папой лишь отсрочили неизбежное. Это неправильно! Все должно быть не так!

От плача у нее потекло из носа, и она утерлась рукавом свитера.

– Я никогда не прощу тебя. Слышишь?

Куро вздрогнул всем телом и выпал у нее из рук в ящик. Он издал жуткий крик боли. Ворон взмахнул крыльями, как будто попытался взлететь. Он скреб когтями. Клюв открылся и превратился в застывший красный зев. Его грудь расширилась, раздулась, как мех для воды. Что-то не так. Все ужасно, катастрофически не так.

– Куро… – она протянула руку, но не смогла удержать ее на весу: силы покинули тело.

А потом его грудь разорвалась.

Хирка закричала и отползла назад. Она увидела кровь. Кости.

Куро хрипел. Что-то бледное и блестящее выползало из его груди. Птичье тело растянулось и стало неузнаваемым. Между перьями проступила пупырчатая кожа. Уничтожен. Разорван. Хирка зажала рот рукой, но подавить всхлипывания так и не смогла.

Она никогда не видела подобной смерти. Это какой-то паразит. Какой-то отвратительный червь из тех, что не встречаются в Имланде, а водятся только здесь. В этом ненавистном мире. Он забрал ее единственного друга. Все, что у нее было. Куро стал не более чем падалью, в то время как из него вылезало это существо. Хирка отползла назад, но не смогла отвести глаз от происходящего. Она забралась в пространство между столами, на которых стояли ростки, и прижалась к стеклянной стене. Спине стало мокро и холодно.

Грудная клетка ворона с грохотом лопнула. Деревянные щепки ящика разлетелись по всему помещению.

Что-то ударило о стенку прямо у ее щеки, вроде бы кусок кишки. Он начал сползать вниз, оставляя на стекле кровавый след. Хирка прикрыла лицо рукой. Она не хотела смотреть. Она помнила Ветле. Помнила, как он сидел на ели, переброшенной между берегами расселины Аллдьюпа, закрывая лицо рукой, и думал, что от этого окажется в безопасности. Теперь ее очередь. Она потеряла голову.

Это сон! Этого не происходит!

Но пульс, колотившийся в горле, был настоящим. Она услышала хрип, как будто кого-то душили. Это она хрипит? Или Куро?

Хирка выглянула из-под руки. Что-то огромное лежало на полу там, где раньше стоял ящик. Бледное чудище с ногами и руками. Мужчина. На полу лежал обнаженный мужчина. Испачканный кровью и перьями. Лицо скрыто черными блестящими волосами. Он дышал.

На полу лежал мужчина. Не ворон. Мужчина.

Хирка не могла пошевелиться. Даже мысль о том, чтобы пошевелиться, была невозможна. Она превратилась в тяжелый камень. Застыла. Мужчина попытался приподняться на локте, поскользнулся на вороньей крови и снова упал, свернувшись клубком от боли. Он вытянул руку, продвинул свое тело немного вперед, но опять сдался. Так он и лежал, подтянув к подбородку колени.

Она никогда не видела… и не слышала о…

Мне надо убираться отсюда!

Лежавшее перед ней непостижимое нечто могло оказаться чем угодно. Огромным злом, о которым люди даже не решились рассказать ей. Монстром, который убивает воронов и питается людьми.

Он не заметил ее. Если она проскользнет мимо и выберется наружу…

Хирка заставила свое тело подчиниться. Она пригнулась вперед и поползла на четвереньках под столом. Дождевик скрипел при каждом движении. Она попыталась приглушить звук, передвигаясь совсем маленькими шажками. Руки дрожали. Локти грозили подогнуться в любой момент. Она не решалась даже моргнуть. Тихо. Очень тихо. До нее доносился звук его дыхания. Хрип. Она слишком близко к нему, но до двери оставалось всего лишь несколько шагов. Она должна справиться. Она справится. Она не может умереть здесь.

Хирка подняла руку, чтобы сделать еще один шаг вперед, как вдруг он схватил ее за запястье. Крик застрял у нее в горле. Она хотела вырваться, но ее ничто не слушалось – ни инстинкты, ни тело, ни мысли.

Рука существа была сильной. На фоне ее кожи она казалась бледной. А пальцы… Она знала их слишком хорошо. Пальцы с когтями, которых она надеялась больше никогда не увидеть.

Это слепой. Набирн. Трупорожденный.

Здесь. В мире людей.

Хирка прекратила сопротивляться. Прекратила думать. Если она пошевелится, действительность разобьется, как стекло. Страх ледяным столбом застыл в ее теле. Если бы не он, Хирка развалилась бы на кусочки.

Существо подтянулось, и ему удалось приподнять туловище от пола. Мужчина опирался на предплечье и пялился на нее белыми слепыми глазами.

– Кройо оза десель? – это было похоже на слова из Шлокны. Их произнес грубый голос, которого не должно было существовать.

– Кройо оза десель? – повторил он, и у Хирки не осталось никаких сомнений в том, что он смотрит на нее, хотя и считается слепым. Она приложила два дрожащих пальца к своей шее, не догадываясь, откуда появилось это рефлекторное движение.

Он зарычал, как зверь, и снова повалился на пол.

Милость

Что ты здесь делаешь? Беги! Убирайся отсюда!

Хирка не могла послушаться собственного внутреннего голоса. Она не отрывала глаз от трупорожденного. Тот весь был соткан из мускулов, обтянутых бледной кожей, а больше почти не из чего. Он казался сильным и в то же время голодным. Каждый вдох причинял ему видимую боль. Тело тряслось, как при судорогах. Мышцы на груди вздымались, вдох шел к животу и дальше к… У Хирки раскраснелись щеки. У него до самого низа не росло волос. И все у него было огромным.

Существо закрыло глаза. Хирка подумала, что, наверное, оно собирается с силами. Он был слаб. Возможно, смертельно болен. Хирка взглянула на дверь. Если она побежит, он не сможет ее остановить. Она свободна и может убраться отсюда. Если же он придет в себя, будет поздно. Он – слепой, а она видела, на что они способны. Она помнила мужчину, убитого у Равнхова. Пустые глазницы… Это существо – смерть. Дикий зверь. Опасный. Чужой.

Внезапно она поняла, что теми же словами много раз описывали ее саму. События, которые она с таким трудом старалась забыть, выплыли наружу. Меч, приставленный к спине. В тот раз она сама была обессилевшей, напуганной до смерти и даже слепой, потому что ей завязали глаза. Она стояла на коленях на твердом полу. Чудовище. Дитя Одина. Гниль.

Такое сравнение вызвало у нее приступ тошноты и словно лишило способности сбежать. Помешало бросить его. Бросить… Куро?

Это что, Куро? Нет. Как это мог быть Куро? Кровь ворона размазалась по плиткам пола. В темноте она казалась черной. Куро разорвало на кусочки, потому что он родил… вот это. Она предала его. Она не смогла спасти своего собственного ворона, и это она-то, целительница. Она-то…

Хирка закрыла глаза. Осознание утомляло. Она целительница. Девочка-лекарь. А существо на полу умирает. Выбора нет.

У нее оставалась щепотка бодряника и остатки чая из Химлифалла. Если она сейчас все истратит, то останется совершенно беспомощной. Она сможет лишь успокоить боль. Неужели последней спасенной ею жизнью будет жизнь трупорожденного? Того, кто разорвет ее на части, как только сможет поднять руку?

Он до сих пор не причинил тебе никакого вреда.

Она попробовала взглянуть на него по-новому. Если бы он только… немного меньше походил на мужчину. Но он был явно наделен опасной, дикой силой. Отец посоветовал бы убраться отсюда. Ример уже давно убил бы это существо. Хирка все это знала. Но с ними дело обстояло иначе. У них всегда был выбор. А вот у нее нет. Жизнь есть жизнь. Позволить ему умереть – это такое же самоубийство, как и спасти его. Она должна сделать то, что сможет. Решать, кто выживет, не ее дело, и никогда не было ее делом.

Она – целительница. Судить его за грехи пускай будут в Шлокне.

Хирка нащупала в мешке коробочку, берестяную шкатулочку размером меньше ладони, где лежало самое большое ее сокровище. Она встала, сняла мокрый дождевик и засунула его в мешок, не выпуская из рук коробочку. Где взять горячей воды? Чаю нужно тепло, или же он не отдаст то, что нужно существу. Здесь нет очагов, да и поджечь нечего. Слепой застонал. Тело скорчилось в очередном спазме. Он сплюнул кровь. Он умрет.

Вентилятор. Вентиляторы нагреваются.

Значит, кое-чему она здесь все-таки научилась.

Хирка налила в чашку воду из меха. Пальцы перестали дрожать. Новая цель вернула ей твердость. Она вскарабкалась на табуретку и поставила чашку сверху на вентилятор. От этого он стал дребезжать немного сильнее. Потом она открыла маленькую коробочку с чаем. Листья были высушены идеально. Не черные, но темно-коричневые. Они помогут этому существу, как помогли многим другим.

Она понюхала листья, и ей в грудь ударил запах Имланда. Хирку охватила тоска по дому. Чувство, с которым она боролась, вновь всплыло. Сожаление. Страшное. Грязное. Как труп утопленника. Она сожалела до зубовного скрежета. Зачем она ушла? Даже если слепые убьют всех до одного имлингов Манфаллы, ну и что? Она ничего им не должна! Она отдала бы что угодно, чтобы снова оказаться в каменном кругу рядом с Римером. Почувствовать, как ее обхватывают его руки, и сказать, что она никогда не покинет Имланд. Что хочет остаться там, с ним. Навсегда.

Пока он не станет твоим и не сгниет?

Слепой застонал. Хирка сняла чашку с вентилятора. Вода была не такой горячей, как ей хотелось бы, но сойдет и так. Она опустила в чашку чайные листья. Они раскрылись. Их запах обещал жизнь. Она несла чашку обеими руками, уронить ее было никак нельзя. Хирка опустилась на колени рядом с трупорожденным и поставила чашку на плитку пола на случай, если у него опять начнутся судороги. Она положила руки ему под голову. Он совсем холодный, а его длинные волосы перепачканы кровью ворона.

Куро…

Слепой открыл глаза. Хирка вздрогнула и стала озираться по сторонам в поисках предмета, за который можно уцепиться взглядом, но ничего не обнаружила. Он приподнялся на локтях. Челюсти его сжались, как будто он пытался скрыть, каких усилий ему стоило это движение. Точно так же поступил бы Ример.

Слепой наполовину поднялся, а потом рухнул ей на руки. Она положила руку ему под подбородок и подняла чашку. Он вытянул шею – понял. Она не решилась дать ему чашку в руки, а поднесла ее прямо ко рту с синими губами.

– У меня только полчашки, – сказала она и попробовала засмеяться. Он не отреагировал. Она повернула чашку, чтобы он увидел, что она сделана в форме половины чашки. – Полчашки. Понимаешь?

Нет. На самом деле ей было совершенно не смешно.

Он пил. Хирка крепко держала его. Он глотал. Кашлял, но каждый раз приходил в себя и пил, пока чашка не опустела. Потом тело слепого обмякло. Он лежал на спине, его голова покоилась на руках у Хирки.

– Еще, – пробормотал он.

Хирка уставилась на него. Слепой произнес всего одно слово, но это слово было ей знакомо. Он закрыл глаза.

– Ты говоришь по-имландски! Эй ты, слепой! – она потрясла его. Он снова открыл глаза. Она вздрогнула. В них двигалось что-то черное. Как чернила в молоке. Потом исчезло.

– Вари, – процедил он сквозь сжатые зубы.

– Вари? Что вари? Я не понимаю…

– Вари. Поток. Дай мне Поток! – прохрипел он. На эти слова он потратил все силы. Его голова свалилась набок, тело расслабилось.

Поток…

Самое красивое слово из всех, что она слышала, и его произнес набирн. Трупорожденный. Комок в горле разрастался, и до Хирки дошло, что она сомневается. Сомневается, что Имланд по-прежнему существует. Сомневается, что существует она сама, если уж на то пошло. Но перед ней лежит непонятное существо и говорит на ее языке, произносит слова, которых она не слышала с тех пор, как покинула тот мир. Оно просит ее о том, чего она никогда не сможет дать, ведь даже если бы Поток существовал в этом мире, она не смогла бы ему помочь. Она – Хирка. Дитя Одина. Она не может сливаться с Потоком.

– Не поверишь, что здесь есть, – прошептала она. – Ты мог бы попросить о колдовстве, которое позволило бы тебе разговаривать с людьми на другом конце мира. О свете, который никогда не затухает. Или о повозке, которая едет сама по себе, причем быстрее, чем любая лошадь. Ты мог бы попросить, чтобы в твоем доме текла горячая вода. О шоколаде. О звуках, сохраненных в коробочке. Все это я могла бы тебе дать. А вот Поток не могу, набирн.

На последнем слове его верхняя губа дернулась, и в темноте мелькнул острый клык.