Текст книги "Звено золотой цепи. Исторические повести о еврейском народе"

Глава третья. Балак

Долгий месяц отходил Мари после поединка с Одноглазым и его сообщниками. Он восстанавливал силы, залечивал раны. Всё это время Лея ухаживала за мужем, как за маленьким ребёнком: поила, кормила, помогала одеваться. Мари редко улыбался – улыбка портила лицо, так как два выбитых зуба образовали большую дыру во рту, что явно отражалось на внешности. Мужчина постарел, поседел; ему тяжело было справляться с работой по дому: смотреть за скотом, таскать дрова, продавать корзины на ярмарке.

Била не только помогала по хозяйству, но и взяла на себя часть работы по плетению корзин, а вот на ярмарку одну её не отпускали. В окрестностях было неспокойно. Небольшие разбойничьи банды действовали нагло, не боясь наказания, враждовали между собой и мешали нормальной жизни сельчан.

Опять объявился Одноглазый. Он был ранен в руку, потерял много крови, но выжил. И теснил конкурентов, расправлялся беспощадно со своими противниками, наводя страх и ужас на всю округу. Нужна была «сильная рука» власти, которая сумела бы приструнить распоясавшихся бандитов.

Этой «сильной рукой» стал Балак, сын Ципора, храбрый воин знатного происхождения и искусный маг. Он возглавил вооружённый отряд; действуя решительно, оттеснил разбойников к реке, окружив с трёх сторон. Те, кто не хотел погибнуть от меча, бросались в воду, но лишь единицы смогли спастись от падающих градом стрел. Убитые шли ко дну, становясь хорошим кормом для рыб. На берегу разыгралась решающая битва остатков банды Одноглазого с вой ском Балака.

Обречённые на гибель головорезы сражались упорно, но конница нападающих беспощадно топтала разбойников, пока их отступление не превратилось в позорное бегство.

Главарь банды наносил тяжёлые смертельные удары окружившим его воинам и с ужасом заметил, что остался один. Развернув разгорячённого коня, он неожиданно помчался в сторону Балака и телохранителей, надеясь вырваться из кольца. Его решительная наглость сулила успех и была совершенно непредвиденным манёвром: какой глупец станет прорываться в самом укреплённом месте?

Словно раненый зверь, с неистовой яростью бандит расчищал дорогу мечом и кнутом, а телохранители военачальника разбегались в стороны, спасаясь от разящих ударов. Балак остался один на один с Одноглазым.

Всадники стремительно приближались друг к другу, размахивая мечами. Разбойник умело отбил удар противника и ловким броском накинул петлю на голову его лошади. Верёвка сдавила горло несчастного животного; лошадь захрипела и упала. Балак оказался на земле.

Со своей неизменной торжествующей улыбкой победитель спешил к поверженному всаднику, чтобы зарубить его мечом и вырваться из устроенной западни. Он был уже близко, уверенно восседая на взмыленной лошади; готовился нанести последний удар, считая противника безоружным.

Но Одноглазый просчитался – не заметил небольшое копьё в руке опытного и искусного воина. Точным, отработанным движением Балак с силой направил копьё в самоуверенного разбойника. Оно пробило тело несчастного и впилось в ствол одинокого дерева. Смерть наступила быстро; единственный глаз мертвеца налился кровью и застыл, вместив боль и ужас последнего мгновения. Так закончилась жизнь Одноглазого – убийцы и циника, закончилась бесславно и безрезультатно…

Балака признали полководцем; он вступил в вой ну с Моавом и преуспел нанести поражение всем противникам, укрепив позиции Мидьяна. Местные царьки со своими немногочисленными отрядами предпочли не связываться с прославленным полководцем. Популярность Балака росла, но причина его громкого неимоверного успеха оставалась загадкой…

Потрясающая новость, будоражившая соседние страны, докатилась и до этих краёв: евреи, о которых успели подзабыть, отбыв многолетнее наказание в пустыне, приблизились к границам Ханаана.

Народ Израиля, помолодевший и сильный, устремлённый к Земле Обетованной, не желал военных столкновений ни с воинственным Эдомом, ни с настороженным Моавом. Лишь эморейский царь Сихон, с его непобедимой могучей армией и укреплёнными городами, превосходивший по мощи египетского фараона, вырос непроходимой преградой для воодушевлённых и одержимых желанной мечтой евреев.

Даже если несговорчивый Сихон и разрешил бы этому неспокойному народу пересечь подвластную ему территорию, он не смог бы оправдаться перед царями воинственных народов, плативших ему приличные деньги за пограничные услуги.

Размеренная, сытая и разгульная жизнь в Хешбоне – столице древнего царства – закончилась. Могучий правитель завоевал этот город в сражениях с соседним Моавом, благодаря колдовству и проклятиям знаменитого мага Билама: «Горе тебе, Моав, ты погиб, поклоняющийся божеству Кемошу; твои сыновья стали изгнанниками, а дочери – пленницами Сихона – царя эморейцев»!

Вместо того чтобы укрыться в неприступной столице, царь во главе огромного вой ска вышел навстречу приближающимся евреям. Небесное Провидение расстроило все стратегические планы опытного полководца. Пустынная местность, где расположилась непобедимая армия, стала огромной могилой для охваченных ужасом эморейцев, ошеломлённых натиском бесстрашных евреев.

Бесславный конец воинов Сихона и его заслуженная смерть воодушевили победивших в сражении, и они теперь уже беспрепятственно захватили неприступные города некогда могучего царства.

Но новая, не менее опасная угроза, которая могла бы остановить мощный натиск отважных еврейских воинов, исходила от великана Ога – царя Башана – брата поверженного Сихона. Ог – отпрыск великанов допотопных времён – преисполнился неудержимым желанием отомстить за убитого родственника и навсегда покончить с народом Израиля.

Встревоженный Балак и другие цари Мидьяна, вельможи Моава, правители Эдома злорадствовали и пророчили евреям скорую гибель. Ну кто же выстоит против Ога? Ни один народ не посмеет не только напасть на Башан, но даже приблизиться к его границам. Царь был непобедим, а евреи разозлили могучего великана; он готовился к битве со стремительной решимостью. Обладая неимоверной силой, Ог поднял огромную скалу, настоящую гору, задумав обрушить её на еврейский стан, чтобы погубить весь народ сразу.

Всевышний уже в который раз спас евреев. Когда великан попытался осуществить свой коварный план, гора раскрошилась в руках злодея, а осколки упали ему на шею и плечи и чудом приросли к телу.

Вождь Израиля, Моше, сумел подпрыгнуть высоко и огромным топором ударить по пяткам Ога; великан рухнул на землю. Воодушевлённые явным чудом – смертью непобедимого врага – еврейские воины разгромили мощную эморейскую армию и овладели территорией Башана…

Мари и Била привезли эту чудесную новость; радостно перебивая друг друга, рассказали Лее о славной победе еврейского народа. Храбрые воины прошли вдоль восточного берега реки Иордан и достигли границ земли Моава.

Лея плакала и обнимала дочку, услышав волнующее известие. Её братья и сёстры, а может быть, и отец с матерью уже недалеко, значит, она сможет снова увидеть их после столь долгих и тяжёлых лет разлуки.

Весь день Лея напевала, ходила гулять, собирала цветы, а к вечеру неожиданно загрустила. Глаза её наполнились слезами, она была печальна и взволнованна, позвала мужа и дочку. Прижав к груди Билу, со слезами на глазах Лея сняла медальон, с которым не расставалась многие годы.

– Вот, возьми, в нашей семье он передаётся по наследству от матери к дочери, береги его: это большая ценность, мы из семьи Хецрона…

Лея ослабела, замолчала, трудно и тяжело дышала. Испуганные Мари и Била вынесли женщину на свежий воздух. Она улыбнулась, увидев яркие звёзды в ночном небе и молодую луну, выглянувшую из-за лёгкого облачка; как будто догадалась, что наступил новый месяц.

– Месяц родился, – радостно заметила женщина, – новая надежда и другая жизнь, уже без меня…

Она широко открыла глаза, словно пыталась окинуть прощальным взглядом этот дорогой для неё мир: старый лес с неповторимой красотой, деревья, освещённые лунным сиянием; в последний раз услышать лесные шорохи, далёкие крики хищных ночных птиц. Попрощалась со всеми, закрыла глаза, и её посиневшие губы тихо прошептали: «Слушай, Израиль: Господь – Б-г наш, Господь один!..»

Мари и Била зарыдали вместе, и трудно было понять, кто из них плачет громче. Плач, как стон, разнёсся по всему лесу, пугая лесных обитателей. Тяжесть утраты любимой жены как будто придавила Мари к земле. Он за минуту превратился в дряхлого старика, седого, сгорбленного человека. Била держалась как могла, понимая, что её мать прожила нелёгкую жизнь, оставаясь чистой и непорочной. Вдали от своего народа она сохранила твёрдую веру в единого Б-га и искреннюю любовь к соотечественникам. Уделом праведной души матери будет Райский Сад!

Мари решил похоронить жену под большим тенистым деревом рядом с их домиком, где Лея любила отдыхать, слушая пение лесных птиц. Работали не покладая рук, и вот под деревом вырос небольшой могильный холмик – последнее пристанище дорогой жены и любимой мамы…

А потом потянулись долгие дни одиночества. Убитый горем муж совсем опустился, не обращая ни малейшего внимания на внешность и условия жизни. Без Леи в доме было пусто и неуютно.

Била соблюдала траур по матери семь дней, зная об этом обычае, но потом взяла себя в руки. Она помогла умыться отцу, приготовила еду, навела порядок в доме. Нужно было возвращаться к жизни; пусть эта жизнь уже другая, без мамы, без её любви и мудрых советов; но Била считала себя маминым продолжением, сохраняя семейную реликвию – медальон. Она должна вернуться к своему народу, чтобы поведать родным и близким трогательную историю жизни её прекрасной матери, настоящей еврейской женщины.

Через тридцать дней Мари установил на могиле большой камень. Била помогла отцу, они сделали ограду, посадили цветы. Он большую часть дня проводил здесь и, казалось, хотел выкопать под деревом ещё одну могилу, чтобы забраться в неё и быть рядом с любимой женой… Никто и никогда не мог его утешить. Лишь мысли о Биле, единственной дочери, удерживали страдающую душу в слабом и дряхлом теле.

А дочка была рядом с ним, кормила, поила, стирала, следила за домом, плела корзины, ездила на ярмарку, покупала продукты и готовила еду. Ей исполнилось шестнадцать лет.

Бывшая подруга Айва больше не появлялась. Гида, её мать, тоже не заглядывала, но даже если бы пришла, Мари никак бы не отреагировал на обычный визит и денег не дал.

Била очень надеялась, что жизнь изменится; она хотела помочь отцу восстановить силы, чтобы попытаться вместе с ним проделать опасное путешествие и добраться к соотечественникам; поискать близких родственников, поведать историю любимой матери. Вряд ли кто-нибудь из них надеялся увидеть её живой, столько лет пролетело. Жив ли ещё отец мамы, дед Билы?

Девушка старалась не отчаиваться, не опускать руки, унаследовав от матери искреннюю любовь к молитве, сердечному общению с Небесным Отцом. Её молитвы, как песни, звучали в лесу, в дороге, когда она ездила на ярмарку. Даже выполняя тяжёлую работу, собирая хворост, готовя еду, убирая в доме, Била постоянно ощущала тёплую связь со Всевышним, радуясь глубокому пониманию, что Он управляет её жизнью, ведёт правильной дорогой к высокой, предназначенной цели…

А в это время в Мидьяне происходили важные политические события. Балак – удачливый военачальник – держал в повиновении всю округу. Из деревень поставляли провизию во дворец; рабы и придворная челядь обслуживали большую царскую семью: жён, детей, братьев и сестёр. Рабочих рук не хватало, постоянно требовались новые силы. Он придумал держать под рукой группу девушек и молодых женщин, работающих служанками во дворце. Они были доступны и необходимы армии Балака – удовлетворяли потребности сильного молодого войска.

Распорядительницей и надзирательницей над женщинами назначили опытную властную придворную даму по имени Блуда. Поговаривали, что Балак ей доверял, относился с уважением, возлагая надежды на женскую армию.

Блуда присматривала за юными особами, обучала нужным манерам, умению выглядеть привлекательно, при этом поощряя и наказывая. Уже не молодая, но по-прежнему стройная, красивая надзирательница вызывала страх и уважение. Девушки под её бдительным присмотром работали во дворце, убирали в помещениях, обслуживали знатных гостей. Некоторые тайно заводили романы на стороне (это не поощряли, но за это и не наказывали); главное было не забеременеть, не заболеть, чтобы исключить ненужные последствия. Тех, кто попадал в «чёрный список», выбрасывали на улицу безжалостно и жестоко, лишая средств к существованию, обрекая на голодную и позорную смерть.

Девушек не хватало. Запросы растущей словно на дрожжах Балаковой свиты увеличивались. Ему ничего не оставалось, как посылать отряды воинов в окрестные деревни, чтобы грубым и безнаказанным разбоем пополнять армию бесплатной женской рабочей силы.

Солдаты врывались в деревни, хватали первых попавшихся беззащитных девушек и доставляли во дворец под надзор Блуды, превращавшей лишь ей известными методами наивных сельских девиц в проворных и кокетливых служанок.

Не миновала беда и деревушку, где неподалёку жил Мари со своей единственной дочкой, дороже которой у него никого не осталось. По утрам Била, как обычно, кормила домашних животных в небольшом загоне для скота. Отец отдыхал после завтрака, но уже собирался помочь дочке. Увлечённая работой девушка не услышала за спиной осторожные шаги подбиравшихся к ней солдат. Она вдруг почувствовала, как на голову набросили мешок, даже не успела испугаться; её повалили на землю и бросили в повозку; руки связали, а в мешке проделали дыру, чтобы могла дышать. Билу похитили, как и других девушек из их деревни.

Повозка с пленницами покатилась по дороге, подпрыгивая на ухабах. Свидетелей похищения рядом не оказалось, лишь немолодая женщина, видевшая сцену наглого разбоя, провожала долгим взглядом удалявшуюся в сопровождении усиленного конвоя большую повозку, специально приготовленную для перевозки похищенных. Женщина эта – Гида, мать Айвы – привела солдат, надеясь, что, захватив Билу, они отпустят её дочь. Айва, Соси и другие пленницы уже были связаны и находились в повозке вместе с другими перепуганными девушками.

«Пусть эта неженка узнает вкус настоящей жизни, – злорадно рассуждала Гида, – не обойдёт и её горе, как мою Айву». Вдруг она заметила старика, появившегося из дома; с трудом узнала бывшего красавчика Мари. А он, увидев перевёрнутое корыто и рассыпанный корм, понял: случилось что-то неожиданное и страшное.

Гида подошла к взволнованному мужчине, положила руку на его плечо.

– Держись, старик! Девчонок наших похитили солдаты Балака, увезли во дворец…

Мари лишился чувств; Гида не растерялась, затащила в дом, напоила. Обессиленный мужчина дрожащей рукой протянул ей последнюю монету и, кивнув, дал понять, чтобы уходила. Обиженно поджав губы, Гида убралась восвояси и побрела в деревню.

Печальный отец, рассуждая о последних событиях, не представлял, что теперь будет с дочерью. Он и не заметил, как выросла Била, повзрослела, считал её нежной и легко ранимой, а после смерти матери и болезни отца – беззащитной. Но Била была готова к новой жизни, понимая, что её дорога в будущее проходит через испытания и страдания. А они начались сразу.

Девушек привезли во владения Балака и отдали Блуде, ожидавшей пополнение; и она, рассматривая опытным взглядом новеньких, определяла, для каких нужд сгодится каждая из них. Прежде чем расселить, всех переодели, заменив старую одежду на более открытую и яркую, обнажая руки и ноги. Била отказалась снять длинное платье, закрывающее тело. Звонкая пощёчина не испугала её, но и Блуда не церемонилась, схватила девушку за руку и потащила на кухню.

– Возьми на воспитание! – Она втолкнула Билу в тесное и сырое помещение, где ловко орудовала ножом проворная рабыня-бедуинка, искусная повариха, готовившая еду на всю ораву. Девушке приказали вынести мусор, а затем наполнить кипятком чан, чтобы варить похлёбку. Для экономии времени продукты опускали в кипяток. С полным кувшином Била бегала к чану, наполняя его доверху. Она и не сомневалась, что в покое её не оставят – принудят снять длинное платье, чтобы не отличалась от других, не скрывала стройные ноги и красивые руки. Но мама приучила дочку одеваться скромно, и девушка не привыкла появляться перед другими в открытой одежде, тем более перед мужчинами. Её осенила спасительная, но страшная мысль: «Ноги в ожогах не заставят выставлять напоказ»!

Делая вид, что поскользнулась, Била опрокинула кувшин с кипятком на себя, а повариха, услышав стон девушки, оказавшейся на полу, поспешила на помощь и позвала Блуду. Надзирательница с недовольным видом, появившись на кухне, подхватила, как пушинку, стонущую Билу, отнесла в спальное помещение, бросила на подстилку, заменявшую кровать. «Пусть валяется здесь до утра, выживет – хорошо, нет – значит, это её судьба», – думала Блуда, не имея ни времени, ни желания помогать пострадавшей.

Била выжила, отлежалась. Она вспомнила, как отец показал однажды растение, листья которого снимали воспаление и ожоги; нашла его рядом с кухней. Спасительные листья прохладной поверхностью снимали ноющую боль, заживляя раны, от которых остались красные пятна; и Била могла работать в своём длинном платье. Кто же захочет смотреть на её безобразные ноги?

Блуда думала так же, как и эта новенькая странная служанка, и определила её на кухню, подальше от посторонних глаз, видя, что девушка старательна и трудолюбива. Айва, Соси и другие работницы прислуживали во дворце, убирали в жилых помещениях, подносили еду, кокетничали с мужчинами, находившимися рядом. Возвращаясь после тяжёлого рабочего дня, они заставали Билу, уже отдыхавшую в комнате. Била вела себя скромно, никому не мешая и не вступая в разговоры.

– Наша недотрога уже спит, – ехидно прошипела Айва, вернувшись однажды под вечер голодной и злой.

– Может, ей снится солдатик из охраны? – подхватила циничная Соси. – Она у нас девочка, надо бы для неё женишка подыскать…

Женщины громко засмеялись, не стесняясь разбудить уставшую служанку. Их смех был злорадным и противным. Испорченные нравами общества, молодые мидьянитянки ненавидели непорочную, скромную Билу. Она казалась им надменной гордячкой, презирающей их распутное поведение. Особенно донимало упрямое желание девушки не быть похожей на кокетливых и грубых служанок. А её работа на кухне воспринималась как незаслуженная привилегия: более спокойная и сытная. В один из вечеров они сорвались, не выдержали, давая волю нахлынувшим чувствам.

Айва – зачинщица расправы – накинула своё одеяло на отдыхавшую Билу, и безжалостные женщины стали избивать спящую, вмещая всю ненависть и злобу в колючие беспощадные удары.

Била проснулась от боли, а когда догадалась, что происходит, дала волю подступившему гневу. Не зря она была дочерью Мари, выносливого и смелого воина. Отец научил её не только умело владеть луком, но и защищаться. Девушка быстрыми и сильными ударами разметала застигнутых врасплох нападающих женщин, в темноте не разбираясь, кто перед ней, но чувствуя серьёзную угрозу, исходившую от сообщниц ночной расправы. А наступившее утро разоблачило участниц драки.

У Айвы был подбит глаз, у Соси распух нос, а у долговязой Бленди кровь запеклась на губе. Блуда, увидев результаты ночного побоища, поняла всё сразу; приказала Биле собрать вещи и следовать за ней. Девушка готовилась к самому худшему, но неожиданно надзирательница привела Билу в свою комнату, чистую и красивую.

– Будешь спать здесь. – Она показала на кровать в углу комнаты и, не задерживаясь, ушла, оставив провинившуюся героиню наедине с нахлынувшими мыслями… Взволнованная девушка понимала, что само Провидение хранило её в момент тяжёлых испытаний. Она простыми искренними словами благодарила Небесного Отца за чудесное спасение, за постоянную помощь, чувствуя неподдельную радость и растущую надежду. И всё же раскаивалась в опрометчивом поступке, в неумении сдержаться и в том, что дала волю рукам. Хотя вкрадчивый голос нашёптывал: поступила правильно, защищая честь и достоинство, здоровье и, наконец, саму жизнь. Но Била, прогоняя неуместное утешение, понимала, что лишь испытания помогут ей приблизиться к Творцу через благодарность и раскаяние. Все эти трудности к лучшему, потому что помогают укрепить веру…

Одинокий Мари безутешно страдал от наивного желания вызволить дочку из плена, так как дворец Балака находился под надёжной охраной. В караульном помещении постоянно дежурили всадники, готовые броситься в погоню за отчаянным беглецом. Больной отец глубоко сожалел, что ушли его лучшие годы, исчезли сноровка и быстрота. Во всех бедах он обвинял Балака – коварного похитителя Билы. Так незаметно родилось страшное и безрассудное решение – убить царя, отомстив за страдания и мучения. Жажда мести вернула его к жизни, придала решимости и помогла понемногу восстановить силы. Бедняга и не задумывался о последствиях безумного поступка: разве страшное убийство поможет дочери? Но сама мысль о справедливом возмездии воодушевляла несчастного отца на неслыханные подвиги.

Долгие годы Мари прожил с Леей, принадлежавшей к особенному народу. Он отказался от идолопоклонства, поверив в Единого Творца, исполнял законы, услышанные от жены; но в глубине души оставался рождённым в Мидьяне; и никто не мог объяснить пожилому одинокому человеку эту роковую ошибку.

Он приготовил оружие, длинный нож, наточив его и начистив до блеска драгоценные камни на рукоятке. Несколько дней прятался в зарослях у дворца, наблюдая за происходящими событиями. Проникнуть незамеченным во дворец не представлялось возможным…

Наконец он заметил небольшой проём в ограде, точнее – дыру, которую проделало какое-то мелкое животное. Дыра была небольшой, но Мари похудел настолько, что мог бы протиснуться в любую щель; значит, стоило попробовать. И ещё он увидел, как проходила смена стражи у ворот. Одна группа стражников не спеша покидала пост, а другая – лениво занимала своё место наблюдения и охраны. Несколько минут длилось полное затишье, и этот небольшой отрезок времени смельчак решил использовать, чтобы незамеченным пролезть за ограду. Он надеялся под покровом ночи пробраться в покои Балака и исполнить задуманный план возмездия.

Бедняга Мари, захваченный безумным воображением, которое рисовало удачное развитие военной операции, совершенно недооценил противника. Балак, искусный воин и опытный маг, узнал о приближающейся смертельной опасности. Обладая своей магической силой и используя нечистые силы, он мог создавать птиц, которые открывали ему тайны будущих событий. В ход шли разные металлы: золото, серебро, медь, – служившие материалом для изготовления головы, клюва, крыльев птицы. Готовую птицу размещали у окна, днём – под солнцем, ночью – под луной на полных семь суток; затем маг пронзал золотой иглой её язык, и она начинала говорить. Не зря Балака называли сыном Ципора (умеющего предсказывать будущее с помощью волшебной птицы). Именно птица рассказала Балаку о готовящемся на него покушении.

Несчастный Мари и не догадывался, почему, с трудом протиснувшись в дыру под изгородью и осторожно пробираясь во дворец, он не видел ни охранников, ни слуг. Казалось, будто все вокруг уснули, а его направленно вели к задуманному убийству, допуская в личные покои Балака. Без всяких препятствий окрылённый успехом безумец оказался в спальне ненавистного царедворца. Не осталось времени сопоставлять и обдумывать странные факты. Цель жизни, пленившая в последний месяц безутешного отца, казалась достигнутой.

Страшное оружие, длинный острый нож не дрогнул в руке Мари, появившегося совершить справедливое возмездие; а его жертва, ни о чём не догадываясь, мирно и безмятежно спала. Он застонал от напряжения и с силой вонзил лезвие в спину лежавшего Балака. Нож беспрепятственно прошёл сквозь тело, но следов крови не было, ни стона, ни крика жертвы Мари не услышал.

Вдруг в спальне зажгли огонь, и обезумевший убийца увидел смеющегося царя в окружении телохранителей. Высокий красивый юноша оказался рядом с неудачником и сильным движением вырвал нож из его руки. Только сейчас Мари понял, что стал невольным участником неимоверного розыгрыша: в кровати вместо Балака лежала специально сделанная кукла; а сам он, живой и невредимый, презрительно взглянув на испуганного преступника, приказал бросить его в клетку, чтобы обдумать наказание за столь дерзкий поступок.

Мари признали сумасшедшим бандитом-одиночкой; но делу придали политическую окраску, объявив о заговоре против царя, что позволило Балаку успешно разделаться с потенциальными противниками; а исполнителю коварного плана заговорщиков назначили жестокую и мучительную казнь как зрелище в угоду челяди и знати.

В царском зверинце находился страшный лев, недавно пойманный в пустыне. Угнетённый замкнутым пространством, он плохо ел, не подпуская слуг, ухаживавших за животными. Приручить его не получалось.

Преступника вывели на площадь перед дворцом, где уже ждала толпа жаждущих увидеть небывалое зрелище. В особом месте находились укрытые от солнца знатные вельможи, их жёны и дети, царские слуги. Перед возбуждённой толпой предстал сгорбленный пожилой человек в грязных лохмотьях. Приговорённый к смерти медленным безучастным взглядом окинул гудящую и довольную толпу. Стон вырвался из его горла, всё тело задрожало – среди разодетых молодых женщин узнал свою единственную и любимую, дорогую сердцу Билу. Смертельно побледневшая девушка тоже узнала жалкого измождённого отца. Глаза их встретились.

– Доченька, кровиночка моя, я пришёл спасти тебя из тяжкого плена. Прости, что не сумел, родная!

– Папочка, родной, я люблю тебя, я благодарю за всё: за счастливые детство и юность, за твоё бескорыстие и постоянную поддержку, за всю любовь и сердечную заботу, которую ты подарил мне вместе с любимой и незабвенной мамой. Вы в моём сердце, в каждой клеточке; во мне вся ваша жизнь как продолжение нашего рода. Я не могу и не хочу забыть ваши родные лица и тёплые руки. Я целую твои раны и обнимаю тебя…

Так глазами говорили отец и дочь: он – готовясь к смерти, а она – провожая его в последний путь. А в это время слуги вывели молодых лошадей; и палач, повалив Мари на землю, крепко привязал каждую из его ног к лошадям. Льва выпустили из клетки. Отряд лучников наблюдал за ним, направив в сторону разъярённого хищника смертоносные стрелы. Почуяв льва, лошади испуганно задрожали, а лев, увидев живую добычу, зарычал, готовясь к привычной охоте. Несчастные лошади, услышав грозный рык царя зверей, что есть силы рванулись в разные стороны… Даже самые любопытные зрители закрыли от ужаса глаза…

Когда Мари лежал связанным на земле, ещё до того как льва выпустили из клетки, собрав последние силы и словно пытаясь перекрыть гул возбуждённой зрелищем толпы, он громко закричал: «Слушай, Израиль: Господь – Б-г наш, Господь один!..» Только Била из всего многолюдного сборища могла понять последние слова отца. Он, прожив трудную жизнь как еврей, умирал как еврей. Его огромное желание спасти дочь любой ценой привело к страшной ошибке, стало причиной мучительной смерти, но послужило толчком к глубокому раскаянию, искупавшему осознанные и неосознанные грехи…

Испуганные лошади разорвали тело Мари на две части. Смерть наступила мгновенно. Балак со свитой, знатью, охраной и слугами вернулся во дворец. Лишь окровавленные останки убитого вместе с застреленным львом валялись на площади, так как царь приказал накормить голодных свирепых псов из его охраны. Собакам помешал старый горбун, появившийся на опустевшей после казни площади. Он осторожно уложил останки казнённого в большой мешок и, погрузив на осла, повёз к старому лесу, где у подножия горы находился дом Мари и Леи.

Да, это был тот самый горбун, с которым Мари познакомился много лет назад в разбойничьей шайке, спасший его от лап главаря. Время не тронуло старика, он выглядел так же, как сорок лет назад.

Горбун привёз останки, не спеша вырыл яму рядом с могилой Леи и похоронил их. Задумчивый, уронив слезу, старик долго стоял, закрыв глаза; шептал что-то похожее на молитву…

Мари и Лея снова были рядом…